Наконец, «причастился»: посмотрел фильм Алексея Германа «Трудно быть богом». Сколько про него уже написано, но всё пусто, не по существу, а за восхищением и возмущением в большинстве комментариев проглядывает недоумение.
Что могу сказать: работа проделана большая, пятнадцать лет не прошли даром.
Что же получилось в результате? Считаю необходимым сразу разделить эстетику этого кино и его смысловую часть, и ещё отдельно message, который я получил (написал, было: который хотел передать режиссер, но подумал, а вдруг тот message, что я получил – не от режиссера).
Собственно, эстетика этого кино и есть его главная ценность. Мир, скрупулезно, в деталях созданный Германом можно назвать «любовно омерзительным». Режиссер заставляет нас страдать, мучиться, икать от позывов к рвоте, но при этом в каждом блестяще поставленном кадре как бы шепчет: мерзко, ужасно, но красиво ведь, правда? а вот с этой стороны глянуть на труп? не отводи глаза от испражняющегося урода, лучше обрати внимание на то, как выделяет его заляпанную лысину контровый свет. Черно-белая, глубокая, многоплановая картинка, заставляющая вспомнить раннего Анри Картье-Брессона, масса скрупулезнейших деталей, которыми до горлышка наполнен каждый кадр: что-то движется на заднем плане, сбоку, сверху, что-то где-то хлюпает, хрюкает, цикает. Так продолжается до последней четверти фильма: мы согласились с правилами, предложенными режиссером, приняли эстетику картинки, вжились в этот уродливый мир, ощущая его условность – как в жестокой компьютерной игре. Нас даже не очень занимает сюжет, так как картинка перебивает всё. Дон Румата в исполнении Ярмольника сначала кажется то ли Дон Кихотом, то ли Джеймсом Бондом, во всяком случае, представляется, что он вполне комфортно и гармонично чувствует себя в окружающем дерьме, посматривая на всё свысока и не без удовольствия поучая вонючую братву правилам хорошего тона. Когда же он в последней четверти фильма начинает задаваться этическими вопросами: имеет ли он право убить? надо ли вмешиваться в резню? что вообще делать с этим безобразным миром?, то это – для меня, во всяком случае, откровенно диссонирует с тем, что он делал раньше. В результате в последней четверти фильма режиссер, как мне кажется, нарушает им же самим установленные правила, к которым мы уже привыкли, и включает шоковую терапию: горы трупов, распоротые животы, хлюпающие внутренности, всё крупным планом: на, получи! Утираемся и с некоторым удивлением наблюдаем Дона Румату, который принял облик Гамлета, озабоченного известным и, по существу, бессмысленным вопросом: быть или не быть, или что-то вроде этого. Занавес.
Я уже отметил, что картинка в этом кино, на мой взгляд, перешибает содержание. Чего не было, например, в «Мой друг Иван Лапшин» - редком фильме, в котором «что» и «как» находятся в замечательной гармонии. Эстетика фильма «Трудно быть богом», конечно, не на пустом месте возникла: она отсылает нас к Босху, Тарковскому, Сокурову, самому раннему Герману – это навскидку - каждый наверняка назовёт ещё много мастеров. А вот смысл – этический посыл – в чём он? То есть понятно: безнадёжность. И всё? Такой вопрос Герман уже ставил в финале фильма «Хрусталёв – машину», где он превратил генерала в заурядного урку.
Message, который я получил, заключается в том, что в этом кино мне, как и каждому зрителю, предоставлена возможность посмотреть на грешный мир глазами Бога. Вот сел и смотри два с половиной часа на тобою созданных и тебе подобных. Не самая приятная, более того, омерзительная картина, надо сказать. А ведь ещё надо отвечать на вопрос: уничтожить с концами это вонючее дерьмо или оставить ради случайно шевельнувшегося у кого-то из уродов человеческого чувства…