Глава четвёртая
Анамнез*
*АнАмнез — совокупность сведений, получаемых при медицинском обследовании путём расспроса самого обследуемого и/или знающих его лиц.
…Они въехали в проём, для чего отцу Иродиону пришлось суетливо отскочить в сторону - Лука ехидно заметил Серёге: «Пуглив стал наш батюшка и отпрыгчив…ну прямо, как насекомое» - припарковались рядом с несколькими машинами с преимущественно подмосковными номерами.
Просторный двор Монастыря был с трёх сторон окружён двух, а местами трёхэтажными сооружениями разной степени обшарпанности.
Среди них угадывались и по-настоящему старинные, и какие-то, судя по всему, довоенные новоделы с балконами, украшенными немудрённым сероватым бельём с жестяными узорами утренней морозной покоробленности.
В углу двора играли не особенно заинтересовавшиеся приезжими дети, других, кроме Иродиона, священнослужителей видно не было.
Посреди двора стояла средних размеров пятиглавая церковь из того же кирпича, что и надвратная, с такими же оцинкованными главами и блестящими крестами, высокие двери, оканчивающиеся полукружьями, выглядели новыми.
Крыльцо и подводяшие дорожки были чисто выметены, там и сям в мощённом камнем дворе были устроены выемки, из которых возвышались безлистные ноябрьские деревья.
Отец Иродион молча, начав с Луки, поочерёдно троекратно расцеловался со всеми, Серёге он, правда, при этом звучным «учительским» голосом сказал, по необходимости используя для указаний руку:
- Добро пожаловать, Серёженька, в мою обитель.
Ты ведь в первый раз здесь, вот полюбуйся, милый!
Это наша церковь святого Филиппа Митрополита, здесь наши кельи, там трапезная и отец настоятель, а всё остальное – общежития военных, наёмного персонала и прочих, кто прижился.
Воинская часть-то действующая.
Как вы все? Здоровы? Как остальные мужики? Ты-то, Лукаш, как?
- Осмелюсь доложить, у меня ревматизм, растираюсь оподельдоком.
- Да всё пучком – за всех остальных ответил Старый - все тебе привет передавали.
А что, батюшка, и машинки у вас в депрессивном регионе неплохие водятся, вон гляди какой «Пассатик» стоит, серебристый металлик, не отца ли настоятеля?
При этих словах Лука обернулся, и, сказав «Я сейчас», быстро пошёл к двери около проёма и скрылся за ней.
Старый проследил за ним глазами.
- Кудай то наш мальчик побежал, неужто постригаться в монахи надумал?
Надо насчёт надставки ему на фёдор покумекать, здесь целостность, похоже, проверяют.
Фимка, ты не знаешь, такие операции в Израиле делают?
- Нет, Старый, тут другое, это он на слово «пассатик» среагировал.
Равинский перешёл на преувеличенно озабоченный тон:
- Ножонки-то мёрзнут в кедах, почки-придатки тоже не железные.
Трибун, у вас тут аптека есть какая-нибудь.
Надо бы Луке памперсы купить, боюсь до дому не довезём.
Серёга, чур, он опять на твоей машине поедет, у неё сиденья кожаные, ототрёшь в случае чего.
- Да хватит вам, грешники, зубоскалить! Как же я по вам соскучился!
- По вам, по вас - ворчливо воскликнул Старый - соскучился – наливай, чего людей на морозе держишь!
- Во, во - подхватил возвратившийся Лука - Старичок, чого ж нам не пець, чего ж не гудець!
- Ты, гуляка, когда последний раз более двадцати грамм нюхал?
Пець, гудець ему приспичило! Оскорбляешь мои украинские гены, привыкшие к горилке з перцим в серьёзных количествах.
Игор Илич, ви знаете, Гирш Мавенкер – это такая пианица, большая рэдкость в идеше семействе. Он таки пропил уже целое состояние, чтоб я так жил!
- Правда, ребят, пойдёмте в трапезную, там сейчас никого нет, а то у меня в келье тесновато, там и поговорим.
Серёжа, а тебе, и остальным конечно, я потом всё покажу и церковь, и всё прочее…
…Трапезная была разделена на два отсека.
Ближний от входа с окнами на кухню, из которой пахло чем-то капустным, был намного больше выглядевшего зато поаккуратнее дальнего, куда Иродион и провёл приезжих.
Потолки трапезной были низковатыми, на краю стола с длинными скамейками стоял достаточно давнего года выпуска ноутбук.
Иродион, опёршись о косяк, и ногами снимая с валенок галоши, поднял глаза и заговорщицки произнёс:
- Братия молится, кто хочет, обед ещё не скоро, нам тут никто не помешает.
- А ты чего не молишься с братией?
- Ну вы же ко мне в гости приехали, потом отмолюсь.
- А это что за кафедра сбоку?
За Иродиона ответил Лука:
- Я знаю, здесь во время безгрешного вкушания начальством и приближённым клиром паренёк стоит и книги читает вслух.
По-моему, Юр, это называется «четьи минеи», я по «Идиоту» помню, мать Парфёна Рогожина всё их читала.
- Ты-то откуда знаешь, многорелигиозный ты наш? - спросил Серёга.
И вообще я замечаю, Георгий Натаниэлевич, что в вашей раболатории очень увлекаются леригией.
- А я был у Юрки в прошлом году с паломиками, трапезничал здесь.
Трибуш, не будешь обижаться, если я мужикам немного расскажу?
- Ну что ты, Жоренька, я и сам с удовольствием послушаю.
- Мамзель моя уехала в Ленинград, тётку хоронить, я, пользуясь её отсутствием, решил малость поразвратничать.
Ну звоню я батюшке и напрашиваюсь в гости.
А он мне и говорит, что как раз в воскресенье к ним должны заехать паломники по пути в Андриановскую слободу, давай с ними, я устрою, чтоб тебя тоже в автобус подсадили.
С утра в семь был уже у «Проспекта Мира», кольцевая, нашёл этот автобус туркомпании «Афонские странники».
Там, между прочим, и других таких до чёрта - ой, батюшка, извиняюсь - было, в Оптину, Сергиев-Посадскую лавру, прямо какое-то православная автостанция.
Тьфу ты, опять пердон, ну ладно, ладно, всё, всё, всё, больше не буду!
Дамочка меня посадила на задний ряд, я за билет заплатил честь по чести, двинулись.
Автобус чистенький, занавесочки такие белые, мещанские, народ…как сказать-то, чтоб не обидеть, ну что ли «простонародный», тётек, чтоб взгляд остановился – по нулям.
- В общем, не поразвратничаешь - заключил Старый - небось, ещё и автобус межобластной – без сортира.
- В точку, Старый человек, высаживали…О, кстати, там же, где и мы писили, только около леса.
Мальчики - налево, девочки – направо.
- Ты, я полагаю, как всегда, «сено-солому» попутал, пионер-развратник – нарочито презрительно сказал Игорь.
- И кроме того - добавил Старый – вы, Георгий Натаниэлевич, сейчас всем продемонстрировали, что не являетесь настоящим русским урологом!
- Я – загорячился Лука – как крупнейший специалист по урогенитальным расстройствам…
- Специалист! Таких специалистов кастрировать надо без наркоза. Вот чтоб ты знал.
Старый поднял указательный палец и наставительным тоном произнёс:
- Когда меня осматривал действительный член академии медицинских наук, Максим Мэерович Сапожников, так он на моё, то есть теперь на ваше, «писаю» гневно произнёс:
- У нас, у гусских угологов, пгынято говогыть «мочус» или «ссу», а «пысают» ггуднички у педиатров! Понял, красавец жизни?
- Понял и запомню. Вот однажды…
- Жоренька - заумолял Иродион – ну не надо здесь!
- Ладно, ладно, всё, всё, всё, так я о чём?
А! Дорогой дамочка рассказывала о каждой встречной церкви, пели псалмы различные, литографии тематические по рядам передавали…
- Ты-то пел со всеми или небось «Хава нагила» на бис исполнял, сектант несчастный.
- Я, Игорь Ильич, не прозелит какой-нибудь!
Принцип нерушимости ментальных границ и религиозного суверенитета свято соблюдаю.
Серёга взвыл:
- Лука, я предупреждаю, я с тобой обратно не поеду! Я под такие извращения не подписывался.
Он, гад, мне всю дорогу сюда мозги заси…, извиняюсь, заканифоливал!
Ремастери…, тьфу, бабы с двойными фамилиями, Шолохова прилюдно оскорблял.
Посажу падлу, от кормухи отлучу!
- Мужики, ну перестаньте, Христа ради! Лукаш продолжай.
- Доехали благополучно, я дальше в Андрианов и не собирался.
Юрка лекцию прочёл о Монастыре, я прямо заслушался.
Обожаю умное, театрализованное краснобайство, за то и этого перца ценил - папаксюшина, ну то есть мэра ленинградского.
Или как он его переименовал-то «санкт-петербургского» или «санкт-петербуржского», как правильно-то?
- Правильно, когда ты отвлекаться не будешь - сказал Игорь - я уже, честно говоря, забыл, о чём ты начал трепаться.
- А? Да погоди ты, я уж и сам забыл…Цык, цык, цык, - прищёлкнул он языком - а!
Вдруг объявили – хавать.
Я денежки приготовил, ан нет, оказывается, всё - либо за счёт заведения, либо за счёт паломников.
Отвели в залы, там так вкусно кашей гречневой пахнет.
Я за стол, а этот резидент меня раз, и за рукав: тебе, Лука, в тот зал – с начальством.
Там уже сидят господа, настоятель парень молодой очень интеллигентного вида, отец Дисидерий, я его по телевизору уже видал, ну и остальные.
Сели с Трибуном, ищу кашу, а на столе вместе со щами, капусткой квашенной – макароны с яйцом.
Спрашиваю Юрку: а где кашка-то, а он мне отвечает: Каша – это для народа, а для номенклатуры – макароны.
Давай, жри, пока дают!
А у меня диета, сахар с утра померил глюкометром, а там восемь и две, и это натощак.
А кушать-то хочется, и я потихонечку, незаметно для себя и умял полторы тарелки макарончиков, ни считая щей с картошкой, компота сладкого и тресочки с пюре.
Вот так и поразвратничал в святом месте.
Домой возвратился, достал глюкометр, смотрю: пять и семь!
Кто не знает, это идеальные цифры для здорового человека, вот, что значит безгрешное насыщение на бесплатной основе, прости Господи!
Юр, честно не хотел богохульничать.
Но всё равно, так мне этой кашки непопробованной до сих пор жалко, сейчас прямо слюньки потекли.
А, тогда, и паренёк вот здесь читал, я ведь про это хотел рассказать.
- Поучительная история, но мы, кажется, собрались здесь для какого-то разговора - сказал Старый, мгновенно посерьёзнев - ну чего стряслось, батюшка?
* * * * *
Все сразу также состроили озабоченные лица, повернулись на лавках, кто уже до того не был, лицом к столу, некоторые даже сложили на нём руки.
Иродион, как будто отсекая возможность вернуть всё назад, последний раз оглядел всех по очереди и сказал:
- Мужики я решил выйти из Монастыря….
Выражение лиц мужиков не изменилось, никто не улыбнулся, не послышалось звуков одобрения, только Старый вскинул брови, да Лука громко и нарочито, дёрнув щекой, сглотнул слюну.
Наконец Старый сказал:
- Ну и молодец, давно надо было так.
У меня как раз в Андрюшкиной гимназии требуется преподаватель, как сейчас это называется, «словесности».
Базируются на Таганке, окладики очень даже пристойненькие, детишки смирные, колются далеко не все.
Только придётся бородку вашу, батюшка, подровнять и костюмЕц приобрести.
Дресс-код - это святое, но «Остин Рид» совсем не обязательно, хотя я тебе свой какой-нибудь могу отдать.
Брючонки ушьём, или тебя подкормим ударными темпами.
Вот после Нового года и начнёшь.
- Нет, Андрюш, ты не так понял, я в скит хочу уйти, скитским монахом стать, старцем.
- Фююю, это как это «старцем»? - спросил Игорь.
Вместо Иродиона как всегда влез Лука.
- Ну как, ну как?
Жить будет отдельно от остальной братии, послушников заведёт, после смерти его канонизируют, а мы его житие опишем.
Я, например, готов, тем более, что у меня кликуха подходящая.
Лука перевёл дух.
- Только, Юрок, ты не обижайся, как бы тебе судьбу отца Сергия или корнета Буланова не повторить!
Кроме того, я как крупный краевед Травинского и прилегающих районов, могу тебя заверить, что в здешних лесах, паря, уединиться негде в окружении пустых бутылок из-под пива, полиэтиленовых пакетов и нетрезвых дачников.
- Вот, вот об этом я и хотел с вами, в том числе, посоветоваться, как раз насчёт месторасположения скита.
Иродион выскочил из-за стола и начал в валенках расхаживать по трапезной.
Все, сидящие за столом, смотрели друг на друга.
Первым поворотил голову Игорь, и задал вопрос:
- Юр, я не понимаю, объясни, чего случилось, тебя выгоняют что ли?
- Никто не выгоняет, я сам.
Ну не могу я здесь больше, я с ума иногда схожу от бессилия что-нибудь сделать, ну, мне иногда кажется, что я кусками отрываю свою жизнь и выбрасываю её не на помойку, это банальность, конечно…
Я ведь когда попал сюда, ведь здесь н-и-ч-е-го не было, мы, первые работали как, как…более верного сравнения и не придумаешь, смешно будет, ну как…комсомольцы-добровольцы в кино, что ли!
Лука усмехнулся, покачав головой, потом начал, постепенно раздражаясь.
- Смешно – кино…А ты чего хотел, славы, благодарности.
Ну делал работу по-мужски, ну леность свою преодолевал, своим примером у чужих совестливость затрагивал, искал оптимальные решения в силу своего интеллектуального уровня, а ты о комсомольцах-добровольцах!
Трибуш, от тебя-то я не ожидал подобной беллетристики, как же всё-таки у нас развит этот синдром Настёнки…
- Ты чего, Лукьян, о синдромах!
Юрка вроде пол менять не собирается, ты прослушал, спать надо меньше на собраниях.
- Старый человек, а хулюганничаете!
Но я и вправду что-то зарапортовался - не по теме выступаю…
- Нет уж, развивай, раз начал!
- Хорошо, попробую, раз напросились, я вот, что имел в виду.
В нашем народе издревле живёт эта тяга по так называемому «положительному герою», все ведь помните, что имелось в виду, когда в школе проходили.
От Корчагиных Павок до героев мартеновских плавок!
Книги, фильмы, спектакли вот тоже, если про так называемых «хороших людей» написано, поставлено - так, значит и произведение лучше.
Юрий Валентинович на эту тему хорошо написал: «Оценивать произведения по степени положительности того, что описано, это всё равно, что придти на выставку натюрморта и потом говорить: «Хорошую картину представил Ван дер Плюмп – крупные диетические яйца, свежая густая сметана, а вот господин Снайдерс явно подкачал – две полувысохшие селёдки, сморщенный лимон»»…
- Лука, надо запоминать своих близнецов, сам же говорил, что в один день с Андроповым родился, так вот, к твоему сведению, его звали «Юрий Владимирович».
- Ну, Серёга, ты и козлина, я же про Трифонова.
Он ещё говорил: Любимыми бывают не герои, а люди, я вот - это он про себя, кстати, и я любовь к ним очень даже разделяю - например, люблю Раскольникова или Остапа Бендера, но встретиться в жизни с ними бы не пожелал.
Я как прочитал, так и представил себе Родиона Романовича: июль, жара, два месяца не мылся, в баню, то есть, не ходил, бельишко вонючее, бррр.
Да и Ося… Представляете гигиенические стандарты двадцать седьмого года!
Или вот Наташа Ростова…
- Лука, у тебя чего – осеннее обострение?
Тут недалеко психдиспансер есть, давай тебя отвезём.
Девчушка эта разве член «Молодой Гвардии»?
- Да нет, Фим, это уж мои собственные размышления.
Представляете себе бал у Нарышкиных в восемьсот десятом году, там амбре было такое, что какая-нибудь сельская дискотека показалась бы приёмом в шведском посольстве.
Ведь, что касается Ростовых, то про ихнего папашку Илью Николаевича даже в свете говорили «саль», то есть «грязный».
Я так думаю, что и дочери его, и Соня, Николай, Петя - все были ребята в него по этой части, почитайте финал, во что Наташа за Пьером превратилась.
Вот как вам кажется, брила она или княжна Марья подмышки?
Да тогда и все-то не блистали чистотой, тот же старик Николай Болконский – прусским королём его называли, а пруссаки мылись на Рождество и на пасху.
Нет, мужики, я бы Наташу на вальс как-то…
- И Наташа, тебе вряд ли бы…дала, то есть потанцевать с тобой согласилась, тем более, что ты, по-моему, кроме шейка в школе больше ничего и не разучил.
К теме возвращайся, Лиепа!
- Эта хреновина с положительностью, геройскостью даже неплохих текстописов не обошла.
Смех и грех! Помните пьесу про бригадира-строителя, который от премии отказался, сюрр!
Я вспоминаю свой агрегатный почтовый ящик, комсомольцев своих, элита, так сказать, рабочего класса, бригады ремонтников на газопроводах, да вот, Игоряш, например, ребята с завода твоего.
- Мои-то? Да, они бы точно от премий отказались, держи карман.
Помню девяностые, зарплату всем работягам, ИТР, выдавал у себя в кабинете, сперва всерьёз боялся, что кто-то в налоговую стукнет…
Ладно – не будем о грустном, сейчас-то всё по белому.
Нет у меня мужики-бабы все хорошие, понимают специфику нашей действительности.
Один, правда, есть, Замоха, электрик, но тот кроме властей, я имею в виду общие наши власти, всё больше других виноватит.
Все, понимаешь, его не так и не тем снабжают, косо смотрят, а пошутишь с ним – сразу отходит, беззубым ртом улыбнётся, рукой махнёт и давай коннекторы распаивать.
- Самое смешное, что эту хрень насчёт положительных героев больше всех развивают самые, что ни на есть циники и очернители, что ли.
Я вот смотрю на этих трёх богатырей: Геллера, Литвинова, Шварко - одуреть и не встать!
Читаю «Предания Староконюшенного», «Глиняный горнист» - великолепные вещи, особенно мне понравилось у Геллера насчёт Гамзатова, что, дескать, это - ни что иное, как проект четверых хитрых евреев, я давно подозревал что-то подобное, аварский-то никто и не знает.
Или этот с бородкой всё по телевизору выступает: коньюктура, коньюктура…
Ёхан-мохан, лезу в интернет, в пяти словарях проверил, везде «конъюнктура» с «н».
Но тут не об этом, а о том, что сам же ты весь этот комсомол обгаживал в своё время.
Я, кстати, на своём почтовом ящике ячейкой отдельской командовал, был признан в семьдесят пятом лучшим молодым специалистом-инженером всего Свердловского района, прошу учесть, будучи евреем.
Слава Богу, по пути Ходора не пошёл.
- Чего ж не пошёл, был бы сейчас олигархом.
- Разве можно жить с фамилией Фердыщенко?
Это я в том смысле, что вы, я полагаю, Игорь Ильич, должны понимать, что даже в Биробиджане первый секретарь ихнего вэлкаэсэма – таки и он был не по фамилии Рабинович, ну а уж дальше двигаться...
Так вот, могу заявить, что особого бл…ва, как он показал в «Районной персоналке» не было, но это к слову.
Я ведь о чём: что ж вы, робяты, сами-то про нынешних Женек Столетовых или там Юрок рассветных со всеми своими талантами написать-то не можете!
Или вот пламенный кинорежиссёр-коммунист.
Сделал он когда-то единственно правдивую картину про Афган, показал как есть эту войну за чеки Внешпосылторга долбанную.
Ну раз ты стал таким радетелем за воспитание трудящих в духе того сего, так взял бы, да и вставил в экранизацию «Мастера» пару серий о героическом строительстве московского метро, время то же – Москва, тридцать пятый год.
- Стоп, стоп, стоп, Георгий Натаниэлевич, вы ведь обещали нам про Настю какую-то рассказать.
Вы не бойтесь, дорогой мой, мы Людмиле Юрьевне вашей ничего не скажем, и даже с алиментами поможем, скинемся, но только на первое время.
- А это, Серёнь?
Я, знаете, кого имел в виду: Настёнку, проститутку из «На дне», помните начало второго акта, они сидят на солнышке и её слушают.
Лука поднял глаза к потолку и начал звучно и заунывно, подражая старым мхатовцам:
…И выходит он ко мне в сад с левольвертом, а левольверт у него агромадный, осьмью пулями заряжен и говорит: разлюбезная моя,…там не помню,… а я ему отвечаю: разлюбезный мой друг, Рауль…
А тут ещё великолепный Массальский – Барон: Так в прошлый раз, Настёнк, Гастон был, - офигеть интонация. А она ему: было, было, было!
Тарасова её играла, а Грибов Алексей Николаевич – Луку, Ершов, Блинников…
- Склифосовский, ты покороче не можешь?
Давай уж тогда и про гордого человека, литературовед!
- Блин, пердон, Игорёчек, опять уводит!
Я к тому, что народ, как горьковская Настёнка начинает сам искренне верить, отбрасывая свой личный жизненный опыт и впечатления, что Раули-Гастоны действительно раньше были, всякие там Анискины, богатые невесты, Журбины, директора-новаторы…
Ты почитай комментарии в блогах.
Смешно, это всё равно как, если бы лет через двадцать пять, о нашей сегодняшней жизни со всеми её пороками говорили так:
- А чего вы всё очерняете, вон, смотрите, как люди тогда прекрасно жили: кругом были одни хохочущие неунывающие менструантки в белых штанах, любящие друг друга семьи Петровых, у которых всё на чистоту, заботливые хозяева счастливых собачек – поедательниц сухого корма!
Юрк - спросил Лука у Иродиона, глядящего на него с влюблённой улыбкой - ты то хоть, как писатель и учитель, надеюсь, понимаешь, что литература, искусство – суть вымысел, над ними надо слезами обливаться, смехом смеяться, а не уголовный кодекс или КОАПП из них делать.
Остальным-то суть ясна?
Серёга поджал губы, слегка улыбнулся и ответил за всех:
- Нет, ни хрена не поняли, только видно, что вы сведений всяких нахватались.
Хорошо, всё-таки, что здесь скамейки не в подъём, убытку монастырю не будет.
Трибун, скажи начальству, чтобы от Луки все стулья убрали.
И вообще, что ты всё ходишь, да ещё в валенках, как Пушкин в Михайловском?
Он усмехнулся, скорее всего от пришедшей в голову аналогии, осмотрел всех, при этом подмигнув Луке, и заговорил скучным голосом:
- Сержант, заводите подследственного.
Садитесь, гражданин, вот сюда на тубарет, сержант, можете пока быть свободным.
Разговор у нас с вами, Засимин, будет долгий и обстоятельный, пока не под протокол, закуривайте, если желаете.
Значит, вы всё-таки продолжаете утверждать, что не приобретали у потерпевшей гражданки Анисимовой меховую горжетку?
Так, так, так, а у нас имеются несколько иные сведения…
Излагай, малахольный! - неожиданно взревел он.
Иродион сел, потом встал опять, и, глядя почему-то на одного Луку, начал говорить:
- Мужики, если бы вы знали сколько здесь в Монастыре лжи, грязи, лицемерия, наконец, самой банальной корысти.
Деньги, деньги, деньги – только одни у них и на первом, и на втором и на самом распоследнем месте.
Между экономом Феодорием, кардиналом этим серым Дисидерием, и, скорее всего настоятелем отцом Гавриилом соревнование, что ли – кто первым заберёт выручку за требы, меды, полиграфическую продукцию, спонсорские.
Ты знаешь, Серёж, сколько на братию в день уходит на питание по смете?
Ты никогда не поверишь – двадцать один рубль!
Это вот там восемнадцать человек питаются, а здесь дай бог четверо, а по деньгам в шесть раз больше, списывают - на гостящих.
Все-таки у нас свои ферма, птичник, огород, пекарня – и все не могут разворовать, так как тогда братия заропщет.
- Так, так, так, а откуда у нас такая инсайдерская информация, жучки ставил?
- Да нет, я ведь канцелярией одно время заведовал, сайт вёл, выручку в ящике для пожертвований подсчитывал.
Такая девчушка милая помогала, девять лет, глазки как, как…ну как совесть материализованная. Любушкой звали, сейчас её отца перевели в Таджикистан на базу.
- Вот почему нас тогда в ВИП-трапезной кормили, а я-то не подумал.
- Да, Лукаш, были когда-то и мы рысаками…
Серёга вздохнул, как учитель на родительском собрании, при переходе к характеристике безнадёжных двоечников.
- Ну ты меня прямо удивил, батюшка, этими своими наблюдениями.
Такое же примерно потрясение я испытал в гальюне Сокольнического райкома ВЛКСМ, где мочился рядом со вторым секретарём по идеологии: оказывается у товарища Митюхина тоже есть половой орган, и из него льётся что-то жёлтое.
Ты ещё присовокупи насчёт того, что все монахи нетрадиционным взаимным перекрёстным онанизмом занимаются - Серёга при этих словах подмигнул Луке, тот подмигнул ему в ответ.
- Чегой-то вы перемигиваетесь, попутнички? - спросил Старый - то-то я гляжу в зеркало заднего вида, а гусаровская машина всё по синусоиде, по синусоиде…
Серёга выразил своим видом, что он оценил аллюзию Старого, и продолжил:
- Я думал, Трибун, ты повзрослел. А то что, где-то по-другому?
Вот работал у меня один мальчонка такой шустренький, Георгием Натаниэлевичем его звали, фамилиё ему было…то ли Маверкин, то ли Морковкин.
Лука, ты не помнишь, случайно?
Как-то в хорошую минутку - выпивши был - спрашиваю я у него: Жоржик, а вот ты подворовывешь у меня, чи ни?
Он в слёзы негодования: Да мы Серёнь, да я Серёнь, да не то, что они, Серёнь!
А я ему так ласковенько, по-отцовски:
- Значит воруешь…, но в другом месте…
Луканьк, ты не обиделся тогда?
Лука вздохнул.
- Да чего уж, таков неизъяснимый закон судеб, и напрасно волтерьянцы против этого.
Кстати, почему вы, друг мой ситный, вдруг упомянули главного босса в предположительном плане?
- Да, пацан молодой, ни во что не вникает.
Сидит у себя в кабинете, или в Москве пропадает, на всё кивает головой.
А как проблема какая-нибудь, сразу «это к отцу эконому» или к отцу Дисидерию, тот, старый чёрт (ой, в грех ввели) по-моему, и есть самый главный дон в здешнем Чикаго.
А этот мажор, думаю сюда для карьеры.
- Это на Сицилии доны, а в Чикаге – аль Капоны, но, судя по карчику и харчику, достаётся и мальчику.
Лука осклабился и вскинул вверх палец.
- Не можешь исправить, остаётся возглавить. Давай тебя в начальство продвинем.
- Я, что похож на начальника? Тем более чем ты в монастыре выше, тем больше искушений. Как и в миру…
Ладно бы начальствующие!
Главное, монахи в храм не ходят.
Бывает, кроме трех человек, что заняты на службе, в храме никого нет. Прихожане стоят, а монахи – по кельям, что делают, не знаю, спят, а может квасят.
- А как вообще служите?
- Ну как? По-беспоповски,
Вычитываем из правил весь текст за исключением слов священника.
Но это только на вечерне и на утрени, …
На литургии обязательно кто-нибудь есть, либо зовем отца Ферапонта, живет у нас один выведенный за штат, считается ненормальным еретиком.
Он хоть и еретик, чего-то там про служение на бытовом русском, и так далее, но от пары сотен не отказывается и на старославянском, даже и с удовольствием.
Да ладно, что и говорить, не могу я больше.
Я да ещё четверо, хотим уйти отсюда и скит основать, попробовать жить по евангельским заветам, без дураков, а там – будь, что будет!
Лука нарушил молчание первым.
- Анамнез понятен: товарищу нужен катарсис…
И что от нас требуется?
Не знаю как остальные, а я не привык руководствоваться по жизни максимой «Я не лекарство, я – боль».
Национальный, блин, лозунг россиян что при царях, что при генеральных секретарях.
Весь Интернет пролазил, не смог найти автора этого шизоблудия.
Серёга зажмурил глаза и с безнадёжным видом помотал головой, одновременно резко приподняв плечи, потом широко раскрыв глаза, оглядел присутствующих, всем своим видом показывая, как ему тяжело.
- Они, эти филозОфы, всегда хочут свою учёность показать и всё время говорят о непонятном.
Лука, ты меня до инфаркта доведёшь, но в этом ты прав, чего из-под нас-то требуется?
А кстати, это надо с кем-то согласовывать, какая процедура?
- Первым долгом надо получить благословение нашего владыки, то есть глава нашей епархии, это не просто, но можно, потом получить рукоположение в иеромонахи, то есть, попросту говоря, в попы, чтобы отправлять службы.
Название скиту надо придумать…
Но это я уже придумал: «ПУстынь в честь Святителя Филиппа митрополита Московского и всея Руси». Это мой небесный покровитель.
Я буду считаться скитоначальником, вот, пожалуй, и всё.
Старый покачал вверх-вниз головой, что означало: «Я понял», потом сказал:
- Первым долгом, я считаю, надо учесть человеческий фактор, то есть ознакомиться с твоим экипажем.
Сколько вы, товарищ Робинзонский, говорите у вас этих «пятниц» – четверо, что ли?
Необходимо знать, кому мы вручаем самое дорогое, что у нас есть: Юрчонка-дурчонка?
Можешь вызвать этих друганов?