Глава третья (продолжение)
От Луки (внутреннее повествование)
…Он подошёл ко мне на перемене на третий или четвёртый день после первого сентября.
Мы не представлялись друг другу, я и так знал из переклички, что его зовут Равинский Игорь, а он знал, что я Мавенкер Георгий.
Я стоял, подпирая свежепокрашенную зелёной краской коридорную стенку, и, завернув за задницу присердечную руку врождённого левши, соскабливал ногтем на ней пупырышки, правая рука перебирала ключи в кармане штанов.
На нас обоих были кителя, на мне пока что с подворотничком, пришитом бабкой.
Мои подворотнички кончились уже на следующей неделе, его, пришиваемые им самим, оставались до конца ношения кителя - избавились мы от ни перед выпускными экзаменами - меняясь раз в три дня.
Был Игорь такого же, мягко говоря, небольшого роста, как и я, только был он худым, но ширококостным, с длинными семитскими губами, широкими наползающимися друг на друга передними зубами и огромными раковинообразными ушными раковинами, таких добрые дети с удовольствием именуют «ушмонами».
Но весь вид его, манера разговаривать, подсмотренные мной равноуважительные контакты с самой что ни на есть статусной шпаной, не давали ни малейшей возможности даже подумать об том, что можно было бы его как-то поунижать.
Гораздо позднее, вспоминая Игоря тех времён, я вдруг поймал себя на мысли, что лучшей иллюстрацией как его внешнего облика, так и своеобразного места в людском рое, может быть Элпочиновский Майкл Корлеоне.
Это мысленное дуновение имело некоторую семантическую связь с действительностью в том смысле, что в отличие от меня, Игорь, круглый отличник и сын большого нефтяного начальника, не порывал соседских связей с этническим боевым сообществом выходцев с Извилистой улицы во главе с впоследствии расстрелянным Мунькой Тентенбаумом.
Кстати о птичках, читая воспоминания Наума Коржавина, я был искренне удивлен его недоумением, какое номинальное имя кроется за кличкой «Мунька»?!
Мунька – это уменьшительное от «Самуил», вот так.
Надо сказать, что на следующий год Игорь, проведя лето у друзей-нефтяников его отца в Грузии, превратился из маленького еврейчика в приличного роста худощавого, но вместе с тем и статного Еврея, коим он остаётся и сейчас.
- Ты ведь из восьмого «А», а сам, кажется из Села - гортанным, несколько сиплым голосом и чуть картаво спросил меня он - с Церковного? Я тебя там помню.
А я тоже из Села, с Извилистой, сейчас на Звёздном живу, а вас куда переселили?
- На Маломосковскую, там дом такой есть, во дворе «Дома Обуви».
Я тебя тоже помню, ты, кажется с сеструхой к нам во двор в Церковном к Муське Финкель приходил.
- Саню Масальского знаешь?
- В одном подъезде, я на первом, он на четвёртом. Он сейчас в ремеслухе, я его мало вижу.
Он вообще-то парень ничего, Шопена любит, Бетховена.
- Шопена? А ты откуда знаешь?
- А я ему играл у меня дома, он слушал.
- Мне поиграешь? У меня, правда, со слухом не очень.
- Приходи…
- Слышь, а давай, что ли вместе сядем, пока можно.
Я тут со всеми ребятами новыми познакомился, ничего вроде мужики.
Вот тот в очках Юрка Зосимин, тот – другой Ромка Фоменко, а этот Андрюха Каравайчук, ну которого старостой выбрали.
Девчонок у нас мало, всего восемь штук, но это и хорошо, визгу меньше.
Да и какие-то они все некрасивые, ты как считаешь?
Я с видом знатока покачал головой, девки у нас в классе, действительно, были «не фонтан».
- Вот в «Г» классе - продолжал он - там ребят всего шестеро, у меня там соседка Танька Тверчанкина учится.
Я тебя познакомлю, она, кстати, спрашивала насчёт тебя.
Вот с этого самого дня всё больше и больше становились мы с Игорем друзьями, да такими, что очень скоро и мы сами, и весь класс начали называть нас братьями а с некоторых пор и «братья;ми Шуваловыми».
Да и бояться я всех этих «дай гринчик», «а если обыскать», «ну чо, по пипиське коленочкой» я не то, что ли перестал, а просто понял, что, если понадобится и защитят, и прикроют, и я сам сделаю то же самое.
Поводом для превращения нас в «Шуваловых» стала экономическая география…
Я вообще-то не люблю почти все науки и часть искусств, но география как-то не любится мне особо.
Нет, прикладная её часть, связанная с личным перемещением по поверхности земной коры – это очень даже ничего.
Особенно в хорошей компании и особенно, если это связано с необходимостью прохождения таможенного и паспортного контроля, осуществления валютно-обменных операций, оформления «tax free», рассматривания в компании весёлых китайцев целюллитных надколенных частей ног негритянок в пеньюарах, стоящих в залитых розовым светом высоких окнах первых этажей домов, выходящих на канал в квартале «Rosse Buurt»*, поедания рыбного крем-супчика в Остенде, удивления тем фактом, что Рембрандт спал в выдвижном ящике комода, тщательного упаковывания в пузырчатую плёнку фарфоровых мельнички и статуэтки писающего мальчика, чтоб не разбили в Шереметьеве…, и прочее, прочее, прочее, до греха праздности охочее.
* Это в Амстердаме, если кто не догадался.
А вот, когда надо, ети мать, разрисовывать цветными карандашами, коих у меня сроду не было, контурные карты, из которых у меня к середине года осталось штук пять вместо необходимых двенадцати - куда остальные делись, ума не приложу, не задницу же я ими вытирал?! - так это пусть столько счастья достанется на том свете моим врагам, как говаривала моя бабушка Берта Аароновна.
А вот у Игоря, змеЕя, отнюдь…и карандашики с точилочкой имелись, и карточки все до одной, и вообще он, сволочь, в одиннадцатом классе получил впоследствии почерневшую - что противоречило преподанным на химии знаниям - серебряную медаль.
На том уроке была у нас Индия.
- Значит так, ребята и девочки: надо раскрасить, нанести экономические центры и на обратной стороне написать в виде таблицы где что производится - приказала нам преподавательница предмета Ольга Павловна, с «халой» из крашенных басмой волос и с проглядывающими сквозь мутные капроновые чулки вЕнками на рояльных ногах, парторг школы, сиськи под синим пиджаком большие, но в отличие от химички Валентины Антоновны не привлекательные.
Игоряшка буднично, найдя нужную заготовку, и изредка чертыхаясь по поводу ломающихся грифелей, стал делать работу, а я, просмотрев свой ассортимент, и не найдя в нём Индии, не долго думая приспособил под неё имеющую такой же остроугольный конец Африку.
Дальше дело пошло весело и пОшло.
Поминутно подглядывая в Игоряшкину карту, я наносил на Африку штаты и города Индии и описывал на задней стороне плоды экономической деятельности её трудолюбивого, талантливого, но не употребляющего любимую мной говядину, народа.
Наносимы были:
«Матрац», «Пинжакт», «Дели» с прибавлением спереди трёх букв, первая из которых была «п», «Бомбей», с прибавление спереди предпоследней буквы, но с двумя точками над верхней перекладинкой и разрывом между «м» и «б»...
А что касается города Хайдарабада, так только исправь одну буковку и получится то, что надо из того Хайдарабада!
Лишь славную Калькутту не удалось мне испохабить…
Ну, а когда дело дошло до заполнения на обратной стороне таблицы производимой в этих штатах-городах продукции, то тут не только Игорь, но и сидевшие спереди Шнобель и Цзаофань, бросили работу.
Разнузданная воля моей фантазии вписала корявым почерком в неровные графы и «текстилёк», и «мышигеностроение»* - Игорю такую тонкость объяснять было не надо, а вот Шнобелю и Цзаофаню пришлось - и «телогрейки и валенки с калошими», и «перьзевативы», и «безгальтеры», и многое другое…
*«Мышигене» по еврейски – чокнутый вплоть до сумасшествия.
Странно, но на наше приглушённое гыгыканье Ольга Павловна обратила внимание только к концу урока.
Выхватив у меня из рук карту, она стала вчитываться в написанное на обратной стороне, поминутно вскидывая глаза над её верхним краем и искренне недоумевая, почему умирают со смеху видящие оборотную сторону.
…Наконец в её голове оконтуривается содержимое таблиц, одновременно она догадывается посмотреть на лицевую сторону карты, это совпадает со звонком…и не досталась этой достойной женщине сладостная пилюля яростного возгласа: «Мавенкер, вон из класса!»
В конце концов нашей классной руководительнице Инне Моисеевне удалось каким-то образом замять это дело - а Ольга требовала не больше, не меньше, как исключения из школы - мне же это стоило всего лишь двадцати четырёх копеек за новый комплект контурных карт.
А вскоре Ольгу сменила хорошенькая изящная Алла Саввишна, и география как-то сама собой окончилась, как кончается всё и хорошее, да по сути и плохое, но зачастую вместе с субъектом приложения этого самого плохого.
Слушайте, а к чему же я рассказываю эту давнюю историю?
Перипетии с Индией заставили меня внимательно осмотреть тоненький учебник экономической географии, и на последней перед задней обложкой странице я вдруг узрел:
«Учебник написан коллективом автором под руководством декана Свердловского государственного педагогического института Ефима Лукича Шувалова».
Я обсасываю эту почему-то впечатлившую меня комбинацию имени, отчества и фамилии, и опять, опять это щёлканье в голове.
Я говорю Игоряшке:
- Слышь ты, жертва аборта - «Двенадцать стульев» сейчас у нас у нас в «актуале», «Двенадцать стульев» - ты будешь, знаешь как теперь?
Вон смотри, «Ефим Лукич Шувалов» будешь, понял?
- А ты, фрейер с бибером? (это уже купринские «Киевские типы»)
- А я? А я?...А я буду твой братан Лука Лукич Шувалов.
Ну, в этом месте хорошо бы привлечь законы драматургии: единство места и действия и прочее, (на самом деле всё это было разнесено)…
Скажем так:
… И тут к ним подошли уже имевшие клички Старый - бессменный староста класса и Трибун – Юрка Засимин больше всех выступал, отстаивая наши общие куцые права - и мы решили, что живём мы в деревне Шуваловке.
Старый – это наш дядя, почему-то Владимир Иванович…
Думается навеяно только что вышедшим фильмом «Приходите завтра», бесподобные Александр Ширвинд и Юрий Белов: «Это Константин Сергеевич Станиславский, а моя фамилия «Немирович-Данченко», зовут Владимир Иванович.
А Трибун – наш братьёв Шуваловых сосед, но почему-то без деревенского имени.
И стали мы жить в этой придуманной, неизвестно где расположенной деревне, выдумывать всякие истории, например, что Старый на самом деле является не дядей, а нашим папашей, с кем гульнула наша мамаша, имя ей выдумывать было лень.
Писать «Зоявления в оргоны» друг на друга, и вот сколько времени прошло, а мы всё «Ефим» и «Лука».
Серёнька Гусаров к нам подкатывался, давайте, дескать, лучше фирму организуем «ГУРАМА» (ГУсаров, РАвинский, МАвенкер), но в те времена его замысел не был нами достаточно оценен, а Трибун предложил ему лучше отправится жить в соседнюю деревню Гурамовку...
...Вот залезаю в свой почтовый ящик «LukaShuvalov@electronka.org», с которого иногда переписываюсь с отцом Иродионом и оторопь берёт: какую-же ахинею несут на старости лет в виртуальную ширь двое школьных друзей...
От Юрий Засимин <Irodion_hadji@virtualka.ru>:
ты Лукаш, не кручинься, а с Фимкой-мироедом, построже будь, хучь он и брат тебе, а самый что ни на есть капиталис, в гражданску таких братьёв в чеке быстро генетицки сепарировали от трудового народу.
ты яму курву скажи. сразу как войдет, не дожидаясь, без привета. он опешит, определенно. а ты в догонку: экспрприация экспроприаторов (поучи на ночь. слова сложные, но надёжныи).
кто ж знал что он свою мельницу в гурамовке заведет. кабы знали мы б его вместе с гусаровым в капытовке* утопили бы неприменно. если будет плохо зарегистрируем свою партию им. павлика матроскина, тепереча с энтим просто. и красных флагов запасай, они помогают, а я ему анафему подготовлю. С верой к борьбе против клаков и каптала!
* Копытовка – название речки, протекавшей через Село Алексинское, сейчас забрана в трубу.
От Лука Шувалов < LukaShuvalov@electronka.org >:
Ну ты уж горячий какой, всё никак не уймесси, сразу про политику сдуру.
А щас, Трибуша, времена-то другие, краснозадых не очень жалують и даже наоборот, так что я ведь как рояльнай гражданин могу про тебе и в милицу написать, дескыть разжигашь социальну рознь, статья-то есть, до двух годов обычного.
Можешь правда избегнуть, если там медку, творожку зашлёшь, с монастырю вашего, может ещё чего нескоропортящего, картинок вот только не нада.
Сам можешь не ехать, можно с кем нарочным, ты электрический поезд-то какой отпиши, вагон, приметы, я встрену на Ярославском.
Медок, он скуснай, особливо если с хлебушком свеженьким, да с чайком, ты чево из денег-то подошли тоже.
Я у тебе видал такие, на их мужик с бабьей рожей, франкель что ли ему фамилиё, еврейское наверно, вроде как сотня, хотя люди говорят что поуёмистей нашей, той, что с Большим тятром будет.
На пензию-то рази проживёшь в Москве этой, вертограде поганом, цены-то нынче какие?
Это в Шуваловке хозяйство было: корова, куры, яйцы, картошку сажал, баба лён мяла-пряла.
И я бабу-то тоже иной раз мял, а щас не.
До восьми разов за ночь в туалет-то хожу и по такому, и по такому, а тама сиденья нету, в моём возрасте и с давлением орлом на ободке или внагнумку стоять перед унитазом как прикажете, вот и крышка с бачка разбилася, щёпотью воду спускаю.
Бачок за бачком, бачок за бачком, в кажном бачке-то почитай ведро, а в жэку говорят, что счётчики на воду к лету поставют, вот и считай!
Ох, нутро-то всё скрозь гнилое стало, прям и не знаю что делать, ты уж там не поскупись на санаторию какую, кашки овсяной поисть, кофю со сгущёнкой и выпечкой попить с утра, в обед-ужин котлеток паровых, прыцыдуры всякие.
Вот помню в шисят шестом мене от производства посылали по горящей путёвке в Подмосковье по сердечно-сосудистым, так так хорошо подлечился.
А я уж тады про статью стремистскую забуду, чо нам людям близким-то делить, ты мой хресный, я твой хресник, правда вот пальтушка у мене износилась и ботинки каши просют, шапка опять же така, что в метре стыдно ездить.
Поверишь, иной раз не на что четушку взять, там на день пограничника или борьбы со спидом.
Это всё, Трибуш, мериканцы проклятыи, пры всякие развёртывают, вот у нас деньги и уходют на понцециал.
Глянешь на обстановку в зале: голые стены, стулья-тубареты все попереломаны, люстру вот надо бы поменять, телевизер плохо кажет.
Всё это хрёсный деньги, деньги, деньги, вот по телевизеру смотрю про опозицу, дык кументатор сказал, что всем им статья эта грозит, применять значит стали.
Кто ж у меня есть-то кроме родни, вот брату Фимке как-то намекнул про налогову, так он сразу мне пятихатку на опохмел, значит не всё у него в нутре-то выжглося. Ну и у тебе я знаю серце доброе, хучь и больное.
Дак я жду сообчения о нарочном.
Цалую, твой хресник Лукьян
От Юрий Засимин <Irodion_hadji@virtualka.ru>:
проще отлучить тебя сукинова сына от истинной церкви, али вапще анафематствовать, чем таких затрат и хлопот существлять. а коли нужда - то ты к свому братцу на поклон иди. а полицаев мы не боимся, они лекарей и священство опасаются, и даже на тракте не взымают с их мзду. курва.
а к монастырю теперя шоб на версту не показывал рожу и жопу свою хитрую. быстро с братией оформим парутройку фингалов да зубьев недосчитаешся. курва.
От Лука Шувалов < LukaShuvalov@electronka.org >:
Та-а-а-к, значит одну статью уже имеешь, таперя на другу нарываешси, на сто четырнацту, хулюганску в особо циничной, там срока уже другия - до семи, хотя тоже обчего.
Хотел с тобой по-хорошему, по-родственному, а ты рожу свою бестыжу воротишь, угрожаешся нецензурно (отягощает между прочим).
Вы как думали там с Фимкой и Владимир Иванычем - отправили значит Лукашку в армию и всё уже, нихто в оргоны на вас заявлений писать не будет, заживёте как куркули.
Ан нет! Не пропал Лукашка-то. Я и в конвойных, и в Вохре служил, демобилизовалси - в учасковые попал, потом обратно в Вохру, только на мясокомбинате.
У мене и награды есть, две медали юбилейные, а грамот, значков, галстуков пионерских- ложить некуды.
У тебе или Фимки награды есть? Хрен вам государство дало энти награды, не заслужили спиногрызы, только и умеете, что деньги зажимать, вашу мать.
Эх жалко тады органы мало внимания обращали на сигналы трудящих, спускали всё на тормозах, а можа и подкуп какой был, карупца, Старый с Фимкой и тогда на такие дела мастаки были.
Сидели бы вы все на Соловках, как миленьки, только при Горбачёве можа бы и выпустили.
Короче, вон тута шоб знал, моё заявление, специально переписал, аж указной палец болит, суки такие авторучки гранёные стали делать, нет, чтоб как раньше карандаш химицкой круглый, послюниш, и слова как ручей льюца.
Заявление в милицу
Пишет житель вам столицы
Сам Шувалов я, Лукьян
Инвалид и ветеран.
В Травине живу я летом
И в раёне значит этом
Монастырь какой-то есть
Километров эдак шесть.
В нём, а он он в военной части,
Выступает против власти.
Кое-кто и кое с кем
На основе вражьих схем.
Монастырь тот близ Рысаков
И там есть среди монахов
Истримист Иродион
Самый неуёмный он
Его каждый там покажет
И фамилию подскажет,
Под которой он в миру
Завербован цэрэу.
А орудует он в группе
И с подельниками вкупе
Сочетает бунтовство
С хулиганствием его.
Угрожается трудящим
Патриотам настоящим
Выбить зубы, нос сломать
Это как же, вашу мать!
И ещё вражина лютый
Гонорар берёт валютой.
Раньше в кодексе статья
Ведь была же, помню я.
Прячеть он доляры эти
Полагаю в туалете.
У него, где унитаз,
Есть такой спецальный лаз
Может, кстати, половину
Зашивать он и в перину
Я по радиве слыхал
Плотют тем, кто дал сигнал
Если брать решите летом,
Сообчаю вам приметы
Тут словесный я портрет
Сам составил из примет.
Харя злая цвета свёклы
И в очках у ево стёклы
Низкый лоб, курносый нос
На грудях полно волос.
Щёки толстые как репа
У наёмника Госдепа.
А как снимете трусы,
Родинка там буквой «сы».
Будет ваше указанье
Дам любые показанья
Проведите обыска
Ваш Шувалов Л. (Лука).
…Ну там дальше подпись, дата
Помнишь, сам писал когда-то
Ты на парте на шестой
В ранний брежневский застой.
Цалую тебе, малахольный.