Участник обороны Севастополя 1854 г

Александр Одиноков 3
                В.М.  Е Р О П К И Н

                Участник обороны Севастополя 1854 г.

   Наступает полувековая годовщина беспримерной обороны Севастополя, и храм на стотысячном кладбище призывает молитвенно помянуть беззаветно положивших живот свой за Царя, за дорогую родину, и уже немногих оставшихся героев-Севастополцев.

   В тяжелую годину 1853 г. многих охватил патриотический порыв костьми лечь за славу России. Вновь поступали в военную службу находившиеся уже в отставке служаки. В том числе был и Василий Михайлович Еропкин (москвич, Рюрикович, прямой потомок Владимира Мономаха и его внука великого князя Смоленского Ростислава).
   Он родился в 1807 году, учился дома, за тем слушал лекции в университете, в 1825 г. поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков, произведён прапорщиком л.-гв. в Гренадерский полк, с которым в 1828 году сделал Турецкий поход, и был на в штурме Варны в 1-м батальоне, из всех штаб и обер-офицеров единственный остался невредим, участвовал в штурме Варшавы, в битве при Остроленке.
   В 1837 г. он вышел в отставку, избран Серпуховским дворянством посредником размежевания земель (от содержания в 5000 р. отказался).
   В сороковых годах В.М. Еропкин женился на известной московской красавице Наталии Алексеевне Смирновой и с тех пор мирно занимался хозяйством в своём родовом подмосковном имении Лопасне.
   В 1853 г. загорелась Восточная война. Еропкин бросил семью, хозяйство, явился на призыв Царя и поступил в Бородинский Егерский Его Высочества Цесаревича Наследника (ныне 68 лейб-Бородинский Его Величества) полк.
19-го ноября 1853 г. в Москве собралась вся семья Еропкиных, отслужили напутствующий молебен, простились... Василий Михайлович оставил жену и пятерых малолетних детей, старшая 8-летпяя, младшая у кормилицы.

   По маршруту полк выступил на Кавказ, но в дороге получил приказ идти в Севастополь.
   Еропкин командовал 3-м батальоном, состоял в списках 3-й карабинерной роты. Он отечески заботился о солдатах во время зимнего, продолжительного, трудного похода, благодаря чему не было у него заболеваний, и за что он получил высочайшую благодарность.
   На всех днёвках, местные жители радушно, с хлебом солью, встречали бородинцев, будущих героев; делились с ними всем, напутствовали их молебнами, подносили иконы.
   Только 13 апреля 1854 г., в день светлого праздника, когда в церквах ударили к поздней обедне, бородинцы вступили в Севастополь. Полк поместили временно в Морских казармах на Корабельной; с мая разбили лагерь на Бельбеке.
   У некоторых жителей Севастополя были дачи за городом; они наперерыв приглашали полковую молодежь, оказывали сердечное внимание, особенно были приветливы г. Бибиков и его две красавицы-дочери; иногда молодые офицеры устраивали танцы, которые хотя минутно отвлекали мысли от надвигавшейся грозы.
В августе месяце бородинцы выступили из лагеря и стали на позицию в ауле Бузлюке, на реке Альме. Утром 7-го сентября послали разведчиков, они были в белых кителях; вечером к ним пришла смена в серых шинелях.
   С разведчиками был совсем юный прапорщик, Василий Яковлевич Ребиндер (ныне генерал-лейтенант), вдруг видит, на них несётся неприятельский эскадрон тоже в белых кителях (неприятель принял наших в белых кителях за своих); эскадрон так близко подскакал, что разведчики-бородинцы приняли его в рукопашную.
«Хватай эскадронного командира в плен», — крикнул Ребиндер. Мигом унтер-офицер схватил лошадь под узды, другой ударил француза по руке, пистолет выпал, эскадронного командира забрали и тотчас доставили на Мекензевы горы, где расположился главнокомандующий князь Меньшиков.
   На его вопрос пленному: «Ваша фамилия.
— Виконт де-Конди.
— Вашу шпагу!» Виконт её отдал, вынув клинок.
   Князь прочёл на нём «vaincre ou mourir» (победить или умереть) и насмешливо взглянул на виконта, который сконфуженно сказал: «jspere gue jai fait mon devoir; oh Dieu, gut diront les journaux» (надеюсь, я исполнил свой долг, о Господи, что скажут газеты).
   Виконта де-Конди доставили пленным в Севастополь, хотя он сильно надеялся на освобождение.
   Утром, 8-го сентября, Бородинский полк построился на р. Альме. В 10 ч. начался молебен; горячо молились готовившиеся к бою, для некоторых это была последняя земная молитва...
   Во время окропления святой водой и пения «Спаси Господи люди твоя», раздался 1-й залп неприятеля.
   Началась страшная убыль людей; после падения всякой бомбы раздавалась команда «сомкнись», кровь лилась; пальба, грохот барабанов, стопы умирающих сливались.
   Пронесли А.Д. Френёва 2-го (пуля штуцерная угодила ему в ногу), Д.Н. Николаева, раненого в живот.
   Юнкер Тимрот, передавая приказания, на полуслове убит наповал.
Капитан Ириней Людовикович Гиршбаум контужен в затылок, А.Ф. Поплавский – в грудь; П.Н. Цирг – в правую руку и поясницу, Н.С. Савич – в щёку.
Раны наносились штуцерными, т. е. английскими пулями. Доктора, фельдшера, по локоть в крови, работая свыше сил, не успевали делать перевязки; некоторые были сами убиты, подавая первую помощь.

   Для обстреливания неприятеля вызвали из батальонов полка вооружённых штуцерными ружьями.
   3-й батальон, как и весь полк, нёс громадную убыль от нарезного оружия неприятеля, который выставил 70000 войска против 24000 наших.
   До 5 ч. дня неприятель обстреливал адским огнём, от которого таяла 17-я дивизия; в это время, на всех парах, форсированным маршем, делая по 60 вёрст в сутки, пришла 16-я дивизия и прямо с похода вступила в бой. Неприятельская дивизия, под командою герцога Кембриджа, стоявшая против центра нашей позиции, перешла на левый берег р. Альмы.
   Бородинский полк отошёл к р. Каче ожидать приказаний.
   Всё время сражения при Альме, Еропкин был перед 3-м батальоном верхом на лошади своего завода «Золотом»; умное животное инстинктивно чуяло опасность и против воли седока делало скачки в сторону, а на покинутом месте разрывалась бомба, падала граната. В.М. заставил «Золотого» остаться на месте и тут же был тяжело контужен в левую ногу (пуля засела в сапоге и хранится у дочерей Еропкина), а «Золотой» убит осколком бомбы. Еропкин отправился на Северную в бараки, где его перевязали, в лазарете оставался несколько дней и снова пошёл в строй.
   В сражении под Альмой, прапорщик Вас. Яковл. Ребиндер был в цепи верхом; осколком бомбы ему оторвало каблук и часть пятки правой ноги; в разгаре сражения он остался верхом в строю, от сильной потери крови потерял сознание и только тогда его сняли с лошади, а исковерканное стремя глубоко врезалось в рану, в 12 ч. ночи его доставили в аул Мамашой, где сделали перевязку; утром перевезли в Севастополь, в Морской госпиталь, где уход был неважный.
Доктор, пользовавший Ребиндера, уговаривал его ампутировать ступню ноги, но раненый не соглашался. В один из осмотров, доктор, думая, что Ребиндер в забытьи, говорит хирургу: когда прапорщик будет без сознания, ампутируйте ему ногу! В.Я. его слышал, собрал последние силы и дал доктору такой сильный урок, который он, вероятно, помнил до конца своей жизни.
   «Так и надо», – сказал раненый Безобразов. В этой палате лежал кирасир офицер Генерального штаба Жолобов; ему тоже предлагали ампутацию ноги, Ребиндер советовал не давать резать ногу, но доктора победили: отрезали выше ступни, сделалась гангрена; отрезали выше, ещё отрезали – гангрена, и Жолобов скончался. Ребиндер потребовал, чтобы его перевезли на собственную квартиру, где его фельдшер толково лечил.
   Когда началась бомбардировка, В.Я. перевезли в Симферополь, где он жил в прекрасной семье Лагорио, окружённый лаской и вниманием. Зимой Ребиндер уехал лечиться в Петербург.
   У прапорщика Станкевича, от затылка до пяток – сплошная зияющая рана, рёбра были видны, 6 месяцев пролежал ничком, питали его исключительно размазнёй и разными кашами; только в 1856 г. он настолько оправился, что мог ходить на костылях.

   12-го сентября князь Меньшиков повёл войска к Бахчисараю, 19-го Бородинский полк вступил в Севастополь, и его назначили на 4-е отделение оборонительной линии, где он занял позицию от Малахова кургана до рейда. Тотчас по вступлении, полк приступил к оборонительным работам.
   Еропкин с 3-м батальоном работал при возведении 2-го бастиона. Между Малаховым курганом и 2-м бастионом были прорыты траншеи; надо было сравнять неровности, находившиеся впереди их и других бастионах: работа адски трудная, так как приходилось для этого носить землю издалека, иногда посланные не возвращались: убиты или ранены.
   5 октября 3-й батальон, находясь на 2-м бастионе и в траншеях, выдержал первую бомбардировку Севастополя.
   При разрушительном грохоте из неприятельских траншей и флота, солдатики 24 часа работали без отдыха, потеряв многих ранеными и убитыми. Капитан Левашев контужен в верхние конечности, обожжены оба плеча и получил несколько поверхностных ран.
   Подпоручик Френёв ранен в левую губу, контужен в голову и в правый глаз осколком бомбы.
   С.П. Воронов ранен в голову осколком бомбы.
   Вечером этого ужасного боя, Еропкин, вернувшись на позицию, кроме казённой порции, дал от себя двойную порцию водки утомившимся солдатикам и велел им лечь отдыхать. В то время пришёл раненый пленный француз, полковник Грандидиэ (после сражений французы дружили с русскими, но русские с англичанами – никогда).
«Полковник, у меня просьба: позвольте мне отдохнуть в вашей палатке, все бараки, госпитали переполнены».
   «Простите великодушно,- отвечал Еропкин, - я сутки был с людьми на работе без отдыха, в другой раз моя палатка к вашим услугам, а теперь напьёмся чаю, поужинаем, чем Бог послал». Скромный ужин ещё не кончился. прибежал вестовой: «ваше высокоблагородие, начальник дивизии требуют».
   Еропкин быстро оделся и просил Грандидиэ его подождать.
   Начальник дивизии генерал-лейтенант Кирьянов встретил его словами: «Полковник Еропкин, в 12 ч. ночи вам с батальоном выступать.
— Ваше превосходительство, люди сутки были на работе без отдыха, без пищи, убыль громадная.
— Что делать, полковник, людей нет.
— Слушаю, ваше превосходительство».
   В. М. вернувшись к себе, сказал полковнику Грандидиэ: «Можете располагать моей палаткой, мне приказ выступать в 12 ч. ночи; если не вернусь — вот адрес моей жены, будете в Москве — скажите ей, что я умер как мои предки... за славу дорогой родины, прощайте!»
   В 12 ч. ночи батальон выступил и 6-го октября на рассвете, при неумолкаемой бомбардировки, работал на укреплениях Севастополя.
   После полудня, 3-й батальон был сменён другими войсками.
   Подходя к своей палатке, Еропкин заметил, что она будто не совсем в порядке; входит в неё, а полковник Грандидиэ лежит на постели убитый гранатой, пробившей сверху палатку.
   Рука Всевышнего сохранила отца пятерых малолетних детей; жена В.М., со дня его выступления в поход, ежедневно ходила к заутрени и обедни.
Еропкин ходил в госпиталь навещать своих солдатиков. «Здорово Грищенко, как себя чувствуешь?» (у него ногу отняли до колена). «Болит всё, ваше высокоблагородие, эта самая нога, ну да я англичанке не спущу! Вот ужо поправлюсь, покажу ей», - говорит Грищенко.
«А ты Иванов?
—Я то что, ваше высокоблагородие, а вот больно жаль ротного, хороший был барин, царство ему Небесное!»
    Видимо Иванов хотел перекреститься, но, с тоскою взглянув на болтающийся пустой рукав правой руки, прошептал: «Его Святая воля!»
   Лежит солдат, глаза горят (ранен в живот на вылет); на вопрос В.М., лучше ли ему: «Сумно (грустно), ваше высокоблагородие, раздумался о доме; чай, жёнка, дети малые весточки ждут, увижу ли их, горячая слеза скатилась по впалым щекам страдальца.
   В.М. многим написал письма, обласкал, снабдил табаком. «Прощайте, братцы; дай Бог вам выздороветь, до дому добраться, спасибо за царскую службу».
— Счастливо оставаться, ваше высокоблагородье, благодарим покорно, берегли нас как отец родной, век не забудем».
   Со слезами расстался Еропкин с великими, по беззаветной храбрости и по удивительной скромности, героями.

   В Восточную войну штаб и обер-офицеры носили шинели покроя, цвета и сукна как у солдат; у Еропкина шинель была пробита пулями в 28 местах. Он шёл по улице Севастополя обедать к товарищу, порыв ветра отвернул правую полу шинели, а осколок бомбы оторвал её.
   Падает бомба, пленный турчонок с криком «Варна, Варна» обнимает её — образуется громадная лужа крови.

   14-го октября 3-й батальон с полком участвовал в большой вылазке, которая унесла много жертв: Вл. Пет. Языков ранен в лопатку на вылет; Н. Кар. Шонерт* (* Генерал-майор Шонерт скончался четыре года назад). — пуля пробила колено переломила берцовую кость.
   Штаб-кап. Литвинов, А.С. Паливецкий тяжко контужены. Трубачёв, Смирнов, Туманов ранены, также С.Ф. Брюхов.
   Сколько храбрых положили живот свой за Царя и родину! 172 нижних чина выбыли из строя.
   Вылазка 14 октября 1854 года была совершена с целью, отвлечь внимание противника от Балаклавы; направление вылазки было — от большой бухты на правый фланг неприятельского лагеря. Полки дошли до самого лагеря и собрались штурмовать бывший там редут, но, встретив сильное сопротивление, согласно полученной инструкции, отступили: по доковому оврагу — Бутырский полк, по Килен-балке — Бородинцы и по Сапёрной дороге — артиллерия.

   С 7-го сентября во всех вылазках, сражениях участвовали два юных прапорщика Н.II. Родионов и Д.М. Мессарош, веселые, добродушные, товарищи их любили, хотя часто подшучивали над ними.
   20-го октября Бородинский полк перешёл в Чоргун; 24-го октября, переправившись через мост на р. Чёрной, он пошёл к Воловьей балке.
Поднявшись на площадку, егеря Тарутинцы и Бородинцы бросились в штыки на бригаду Адамса и заставили её отступить к № 1 батарее.
   Несмотря на страшные потери (командир Бородинского полка Шелюта-Веревкин смертельно ранен), егеря,  сомкнув ряды, как львы бросились на батарею и взяли её. Адамс их оттеснил.
   Бородинцы и Тарутинцы, устроив ряды, снова ринулись на войска Адамса, но тут подоспели свежие неприятельские бригады Бентинга, и все обрушились на Бородинцев.
   Оставшаяся горсть храбрых, опустившись в каменоломный овраг, стала вновь строиться, идти в бой. Некому было вести их!
   Во время этой адской резни убиты командиры 1-го, 2-го и 4-го батальонов: полковник Пржецлавский, подполковник Казаринов и майор Дурново.
   Ни людей, ни носилок не хватало выносить раневых; сами друг другу помогали.
Кн. С.Н. Максуков, кн. эсп. А. Ухтомский, Акимов, Садовников, Н.М. Прянишников тяжко ранены.
   Я.А. Рейнеке ранен в шею около дыхательного горла. Беккер и Сташевский контужены.
   Поручик Паливецкий, командир 10 егерской роты, и унтер-офицер бросились на неприятельскую батарею, где заклепали два орудия, но, увидев, что знаменного унтер-офицера 4 батальона убили, бросились к знамени и вынесли его из-под сильного неприятельского огня.
   Прапорщик Доможиров, с тремя нижними чинами, во время рукопашной схватки, когда все перекаталось, охранял знамя 3-го батальона и вынес его из боя к сборному пункту.
   Еропкин, единственный уже начальник Бородинцев, быль верхом, отдавая приказания; штуцерная пуля ударяла его под колено правой ноги, он упал с лошади, которую тоже ранило; 765 нижних чинов ранеными и убитыми в одном Бородинском полку!
   В. М. Еропкина отнесли в бараки, пуля засела в свете тончайших жилок. Его навещали Великие Князья Николай и Михаил Николаевичи, предлагая ему решиться на операцию, но проф. Пирогов, за опасностью, отказался вынуть пулю.
С великими стараниями перевезли Еропкина в Симферополь, где его поместили в частный лазарет гостеприимных сестёр Рудзевич, которые отдали свой дом для раненых и сами ухаживали за ними, как истинные сестры милосердая.
   От полученных ран Еропкин заболел пятнистым тифом, но его крупная, здоровая натура поборола недуг. Через месяц, оправившись, думал он уехать к семье, в Москву, но рецидив тифа ещё с большей силой сломил его.
   Почти две недели В.М. лежал без сознания, без движения, но в страшном бреду (по словам его товарищей). В конце 2-й недели, в одиннадцатом часу утра, в палату вошёл проф. Пирогов осмотрел больного.
   «К 2-м часам будет кризис, он его не вынесет; когда умрет, вынести его в часовню».
   В.М. Еропкин всё слышал, всё понял; от слабости не мог глаз открыть, ни слова сказать; началось мучительное ожидание кризиса-смерти! Часы пробили 12-ть... час... В.М. горячо молился... начался кризис, выступил страшно обильный пот; Еропкин сделал неимоверное усилие поднять руку, перекрестился и заснул.
Вечером проснулся он от грозного голоса Пирогова: «Когда умер Еропкин и куда его вынесли?»
—Я жив, профессор, — прошептал В.М.
—Над вами совершилось чудо, полковник; я тут не причем, поздравляю вас», — радостно сказал Николай Иванович.
   Выздоровев от тифа, В.М. двигался на костылях со слезами, благодарил барышень Рудзевич за их сердечное внимание, ласковый уход и заботы.
В начале июля 1855 года В.М. выехал к семейству, в Москву, взяв с собой круглого сироту 11-ти летнего Петрушу Окулова. Отец его подполковник остался в поле сражения; г-жа Окулова, ночью, с денщиком, — при свете фонаря, пошла, искать мужа и только по запонкам рубашки узнала его. От нравственного сотрясения она преждевременно родила и скончалась.
   В Москву приехал пленный Сардинец, полковник Ландриани, дружески привязался к В.М. Еропкину, восторгался Россией, преклонялся пред Русской армией. Ему даже зима, с её морозами нравилась, и он уверил, что Русские теплее южного солнца согрели его своею сердечною добротою и великодушием.
   Портрет его-дагеротип отправлен в музей Севастополя; также портрет акварельный В.М. Еропкина в мундире Лейб-Бородинского полка; копия с него помещена в альбоме, изданном инженер-генералом П.Ф. Рёрбергом. Командир Лейб-Бородинского полка, полковник А.Н. Аникеев, от имени полка и себя лично, просил прислать копию акварельного портрета В.М. Еропкина, что было немедленно исполнено с надписью: «Командир 3-го батальона Лейб-Бородинского полка 1854 года. Оборона Севастополя. Альма. 2-й бастион. Инкерман».
   Полковник Аникеев горячо благодарил от имени всего Лейб-Бородинского полка и себя лично за присланный портрет, который «вечно будет храниться в полковом музее и напоминать о доблестном однополчанине, служба которого в рядах славного Лейб-Бородинского полка «в эпоху геройской защиты Севастополя, да послужит нам высоким примером, как следует служить своей родине и Великому «Вождю Русского народа».
   Конец жизни В.М. Еропкин провёл в Твери, приветливый, ласковый, постоянно помогавший, хлопотавший за обездоленных судьбою отставных воинов.
На фамилии у В.М. была изумительная память: о событиях, который совершились за 50 лет, он рассказывал безошибочно, будто они произошли вчера.
   Записки его о походах 1828 г., 1830 г. напечатаны в «Русском Архиве» 1877 г. № XII и 1878 г. № 11, также в «Русской Старине» за 1885 год.
   Приём, сделанный ему его однополчанами, Л.-гв. Гренадерским полком в лагере, под Красным Селом 1881 г., быль радостнейшим воспоминанием старого ветерана * (* По желанию гг. офицеров В.М. Еропкин поднёс полку свой портрет в мундире л. гв. гренадеров 1837 г.; полк сделал на портрете надпись: «В.М. Еропкин, представитель славных для л. гв. гренадер времён Варны, и ныне душою не расстаётся с родным полком». Портрет помещён в дежурной комнате).
   Штуцерная пуля, понемногу спускаясь, произвела прогрессивный паралич нижних конечностей и приковала В.М. к одру страданий, которые он переносил с удивительно-кроткою покорностью; душою и мыслью он не расставался со своими родными Л.-гв. Гренадерским и Лейб-Бородинским полками.
   Скончался и похоронен он в Твери, а память о военных его подвигах и пролитая кровь за Святую Русь, там, в дорогом, для всякого Русского, Севастополе!
                Вера Еропкина.


Русский Архив 1905. Том 118 №7 С. 471 -478