Он толком и не понял, зачем пришёл сюда...
Что безнадёжному одинокому трудоголику делать в отпуске? Но начальник уже не мог смотреть на человека, напрочь забывшего о себе... Только для работяги две недели отпускного мая, как 2 недели в полной пустоте, – это очень долго.
Мужчина приехал в маленький пока пустующий летний домик своей сестры. Но и здесь занять себя было нечем, даже огорода нет. Лишь яблоневый сад, который медленно отцветал в это время и не нуждался в помощи человека.
От недели прочитанных книг уже не было сил. И в очередной бессонный рассвет мужчина просто пошёл вперёд. Может, увидит что-то интересное.
Дорога уходила в лес. Тихо, тепло и тенисто. Но и это не радовало. Ему казалось, что покой он сможет найти только полностью укрывшись от себя и своих мыслей в работе.
Он не знал, куда шёл. Птицы пели звонко, отвлекая от самого себя.
Когда вышел из леса, солнце уже клонилось. А ведь ему казалось, что он бродил по лесу пару часов.
Перед ним открылось озеро, густо заросшее кувшинками и разными водорослями. Оно рябило в свете солнца, словно звало. Стоящие в воде ивы своими раскидистыми кронами делали озеро тёмным, необычным. Он не знал, зачем пришёл сюда. Он сел на траву и смотрел то на небо, то на воду, то на вечернее солнце в воде.
Хотелось чего-то. Необычного, нового.
Мужчина, сняв сандалии, в лёгких льняных брюках и рубашке вошёл в воду.
Ноги тонули в иле. Под ступнями попадались колючие водяные орехи и ракушки. Водоросли обвивали ноги плотной сетью, сковывали шаги. Когда вода стала по пояс, он пошёл вдоль берега. Даже в брюках не покидало ожидание, что вот-вот в ноги вопьются жадные пиявки, или какая-то крупная рыба случайно собьёт его, и он навечно будет погребён в плотной сети кувшинок. Но мужчина храбрился, душил в себе эти страхи и брезгливость и шёл вперёд, с каждым шагом всё глубже утопая в иле.
И скоро ему стало всё равно. Ничего не происходило. Ушло ожидание опасности.
Впереди одиноко в воде стояла большая ива. Он решил для себя, что дойдёт до неё и будет выбираться.
Дно становилось твёрже и от того холоднее. Но садящееся солнце ласково окутывало теплом. В этой тишине оно как бы прощалось, сияя алым, уступая место ночи. И от такого извечного нежного прощания по телу мужчины пробегала дрожь.
Желая поскорее довести затею до конца, он уже за несколько метров тянул руку к скрываемому густой кроной стволу ивы, которая распростёрто окутывала его тело, плечи и грудь своими гибкими прутьями, такими длинными, что их концы вольготно плавали на воде.
Тепло солнца покинуло незаметно. Дно казалось твёрдым, словно мрамор. И, сколько бы он не шёл, ствола дерева впереди не было. Кожа онемела и тело не слушалось. А свет вокруг, затенённый кроной, был таким родным, земным, но почему-то стелился по воде.
И мужчина, ведомый каким-то зацикленным, навязчивым, трепетным рвением «ну вот, ну вот ещё чуть-чуть…», заставлял себя двигаться дальше.
И абсолютно не ясно уже, откуда свет. Какой бы природы он ни был, его на мелкие куски кромсали ивовые прутья и странные ветви, добавляющие свой мрак тенями неправильной формы. Вода казалась тёмной и даже багровой, тяжёлой... вязкой… А движения стесняли вовсе не водоросли.
Внезапное понимание невозможной реальности взорвалось в сознании: тела! Много запутанных в ивовых прутьях недвижных тел. Они были повсюду. Вывернутые под собственной тяжестью они висели в безобразных формах.
И, казавшаяся бездыханной, висящая ближе всего женщина вдруг открыла глаза. Она понимающе и ласково улыбнулась и потянула к мужчине руку. Он сделал шаг назад и сорвался в глубину, которой не было.
Окоченевшие руки не заставить помочь телу выбраться.
Рядом всплеск. И совсем близко из багровой мути к нему приблизилось улыбающееся лицо той женщины. Её пустые белые, давно закатившиеся вверх глаза пугали. А внезапный, нерушимый всеми богами мёртвый обхват ещё более холодной, чем всё вообразимое, ладони сковал запястье. Мужчине показалось, что его кровь под этой ладонью так и застыла вместе с предыдущим ударом пульса. Она потянула его за собой, а пылающие лёгкие взорвались нестерпимой болью. Он в агонии закрыл глаза и тут же открыл от внезапного вздоха. Стук колёс поезда монотонно и методично путал в сознании пережитые мгновения.
В вагоне тепло. И ощущение ковра под босыми ступнями растекалось по телу волнами неги и спокойствия.
Неосознанно прогоняя из сознания замеченные краешком глаза плотно завешенные чёрным бархатом окна, он попробовал открыть первое, второе, третье купе... А перед дверью следующего в последний раз дрогнуло сердце. Изнутри багровый свет ударил в глаза. Здесь сидела та мёртвая женщина, жестом приглашая сесть рядом…