ГАЗ-66, вахтовый автобус с голубой пассажирской будкой, поскрипывая рессорами, подвывая двигателем, медленно спускался в глубокий распадок по каменистой, изъеденной ручьями дороге. Вечерело, но в металлической будке, прогретой в этот день необычайно жарким майским солнцем, было душно. Рабочие заготовительной бригады лесопункта, возвращавшиеся со смены, раскрыли окна, однако теплые воздушные вихри не приносили облегчения, а лишь поднимали пыль да гоняли мошку, набившуюся в салон автобуса еще на лесосеке.
От лесосеки до Алашета - небольшого ключа, что бежал по дну распадка - километров пятнадцать. Мужики успели за это время, и обсудить события рабочего дня, и потравить анекдоты, а теперь, утомленные тряской по таежной дороге, разомлевшие в духоте, притихли. Одни из них, пытались задремать, другие молча смотрели в окна.
И только неугомонный Филипп Остряков, вальщик, крупнотелый и краснолицый мужик, охочий до всяческих розыгрышей и подковырок, развлекался, донимая сальными шутками молодую повариху Соньку. Повариха в ответ, с нарочитым бесстыдством, материлась, чем забавляла и ещё больше раззадоривала Филиппа, и ругала Виктора Годуна, технорука:
- Ишь, начальник выискался! Нет, чтобы женщину в кабину посадить, так нет, трясись сейчас в этой душегубке...
- Это он специально, Сонька, за то, что ты его в обед не приголубила! Годун в кабине сейчас, поди, подсчитывает, сколько ты нам сегодня мяса не додала... Приедем домой, счет предъявит!
- Чего это я вам сегодня не дала!? - возмутилась повариха, ощупывая ногой под сиденьем мешок с остатками продуктов.
Грузный, с широченными плечами Филипп откинулся на спинку сиденья, захохотал и, тут же, сунулся всем телом вперед - автобус, резко затормозив, остановился.
- Мужики! - донесся через раскрытые окна голос Ивана Сычева, водителя. - Медвежата! Справа!
Медвежат заметил технорук. Заядлый охотник, он и на работу брал с собой ружьё: на взлобках таежной дороги частенько «паслись» глухари, склевывая мелкие камушки, а порой и косули перемахивали через колеи перед самым носом автобуса...
Вот и в этот раз, вполуха слушая побасенки Сычева, Годун зорко посматривал по сторонам - охотился. Когда ГАЗ - 66 спустился в распадок к побитому лесовозами мостику, осинник с правой стороны дороги оборвался и открыл за собой сухую, продолговатую болотину, густо покрытую ещё прошлогодней, желтой травой. В дальнем конце болотины Виктор заметил два темных, движущихся пятна и, тут же, пихнул Ивана локтем...
Ловить медвежат, после недолгих раздумий, собрались Филипп Остряков, Иван Сычев и молодой, семнадцатилетний парень Васька Шлыков, ленивый недоучка, пристроенный своим отцом в лесопункт сучкорубом. Годун пытался остановить мужиков, но куда там!
- Да брось ты, Виктор! - отмахнулся от технорука Филипп. - Они же смотри, какие маленькие, щас побросаем в мешок по быстрому, и, ходу... Вот в деревне потеха будет! А маткой их здесь и не пахнет. Была бы, так давно увела медвежат, еще только заслышав автобус... Отбились они! Да и ты, если чего с ружьем... Ва-а-ська, - входя в мальчишеский азарт, вполголоса протянул Филипп. - Верхонки, верхонки не забудь!
Виктор Годун только плюнул, достал ружьё из кабины и, заменив патроны с картечью на патроны с «жаканом», поднялся на небольшой бугорок у обочины, откуда хорошо просматривалась вся болотина. «Может, и случилось что-нибудь с медведицей... А может быть, и рядом где-то затаилась, - думал Виктор, внимательно посматривая по сторонам. - Но если Остряку что в голову втемяшится... И эти ещё двое! Один уже прикидывает, как медвежонка в городе будет продавать, а у малОго вообще ветер в голове свищет...»
Остальные рабочие - кто зашёл за автобус отлить, воспользовавшись остановкой, кто закурил на обочине дороги, отгоняя комаров и с интересом наблюдая за происходящим на болотине. В автобусной будке осталась лишь одна повариха, которая, высунув голову в окошко, смотрела недоуменно - чего это мужики затеяли?
Когда, скачущие по сухим кочкам, ловцы были уже на половине пути к своей добыче, Годун увидел, как из-за кустов кислицы, у дальнего края болотины, поднялась медведица.
- Медве-е-дь! - просипел Годун севшим, вдруг, голосом, вскидывая ружье. «Далеко!» - мелькнуло у него в голове, - «Если и попаду, только хуже будет... К мужикам бежать...? Отсюда выстрелом вверх пугнуть...?»
После секундного замешательства Виктор уже готов был нажать на спусковой крючок, но вздыбившаяся на задних лапах медведица вдруг коротко рявкнула и, с разворота опустившись в кусты, круша их, стала на махах уходить в осинник. Медвежата, застывшие столбиками и с любопытством глядевшие на бегущих к ним людей, после грозного рыка матери бросились вслед за ней прочь с болотины. Мужики, разминавшие ноги возле автобуса запоздало засвистели, заорали и, на всякий случай, полезли в будку, из которой, в свою очередь, раздался пронзительный визг поварихи Соньки... Бабахнул выстрел - Годун таки разрядил ружье, выстрелом вверх «салютуя» убегающим медвежатам...
Филипп с Иваном, метнувшиеся было назад при виде медведицы, столкнулись, упали, да так и замерли меж кочек, памятуя, что если медведь на тебя бросится, то далеко от него не убежишь... А Васька Шлыков мчался к машине, уклоняясь то в одну, то в другую сторону, будто шла игра в салки и к его спине уже тянулась рука водящего...
Годун, увидев, что опасности больше нет - звери уходили вверх по распадку - быстро вернулся в кабину, крикнув на ходу мужикам в будке, чтобы они закрыли и держали дверь: «Посмотрим, что этот герой будет делать!»
Однако, Ваське Шлыкову двери были не нужны: запрыгнув на передний бампер «шишиги», Васька вознамерился вскарабкаться на крышу кабины. Но его ладони лишь скользили по гладкой, металлической поверхности крыши, колени срывались с узкого выступа радиатора, и Годун, сквозь ветровое стекло, наблюдал то тощий живот под задравшейся, байковой рубахой, то перекошенное от ужаса Васькино лицо, то скрюченные пальцы рук, скребущие ногтями по стеклу...
Не выдержав, технорук выбрался из кабины, силой стащил перепуганного парня с бампера и отволок его к дверям будки:
- Принимайте «медвежатника»...
Тем временем, к автобусу подошли Филипп и Иван. Сычев, то и дело, затравлено оглядывался на болотину... Побагровевшее лицо Острякова кривилось в шкодливой улыбке.
- Ну, что, Филипп, поймал? - съехидничала Сонька, выглядывая из окна будки. - Как шутки шутить, так мастер...
Филипп, ухмыльнувшись, подмигнул Сычеву и полез в салон:
- Расступись, медведь идет. Р-р-р!
В ответ Иван насупился и поспешил занять своё, водительское, место:
- Чего стоим...? Ехать надо!
Годун окинул напоследок взглядом болотину, кустарник, склон распадка и, ухватившись за поручень, рывком взметнулся в кабину:
- Поехали! - и, перезаряжая ружьё, покосился на всё ещё бледного Ивана: - Как пацаны! Ладно, шпендик тот, а вы-то, первый раз в лесу? Ну, и что...? В штаны не наложили, случаем? Меня аж в пот бросило всего, когда её увидел... Ну и здоровА, зараза! Порвет, думаю, идиотов!
Едва успели преодолеть мостик через Алашет, как из будки сквозь открытые окна донёсся взрыв хохота. Иван сплюнул и пробурчал:
- Ну, Остряк, ну до смеешься у меня...
Виктор с недоумением посмотрел на Сычева. Тот, сжав губы, резко нажал на педаль газа. Из будки вновь донесся гогот рабочих, в который вплелся звонкий смех поварихи.
- Ну, Остряк, ну сука, - ругнулся уже в голос Иван. - Ну, погоди, только приедем...
- Ты чего? - заинтересовался Виктор. - Что там Филипп? Опять начудил?
Иван не ответил, только переключил уже начавший, было, захлёбываться двигатель на низшую передачу, покрепче перехватил руль подрагивающими руками и повел автобус на затяжной подъем в сопку.
Деревня встретила вернувшихся с лесосеки рабочих коровьим стадом, которое медленно втягивалось в центральную улицу, преграждая «вахтовке» путь. Коровы, которых впервые в этом году выгнали на молодую травку, разноголосо ревели, чувствуя близкий дом, и лезли под колёса.
Иван отчаянно матерился и сигналил, пытаясь машиной оттеснить коров. Но те невозмутимо вышагивали перед автобусом, задирая хвосты и оставляя на дороге свежие лепёшки. Так и тащился автобус за стадом до центра деревни, пока оно не поредело, растёкшись по проулкам на соседние улицы.
На развилке, возле уже закрытого магазина, Сычев остановил машину: здесь, обычно, выходила большая часть рабочих. Но из будки выскочили только повариха да Васька Шлыков, а в зеркале заднего вида Годун увидел махнувшую из окна салона руку, мол, давай, трогай.
- Однако сгоношил Остряк мужиков на выпивку, - заметил технорук. - Сейчас приедем, побегут за самогонкой. Стресс снимать... Давай, Иван, рули дальше.
Покореженные металлические ворота в ограде лесопункта были настежь распахнуты, но обширная территория с ремонтными мастерскими, гаражами, заправкой и пилорамой была пустынна: здесь рабочий день уже давно закончился. Сычев, подкатив к боксу с техникой, заглушил двигатель, поспешно вылез из кабины и направился в сторону конторы искать сторожа:
- Я за ключами...
Пока Годун возился с ружьем, разбирая и бережно укладывая его в чехол, мужики, сгрудившись у стены гаража уже «скидывались» на самогонку: кто доставал мятый бумажный рубль, кто выгребал из кармана «серебряную» и медную мелочь...
- Чего вы там, в будке, гоготали? – полюбопытствовал Виктор, протягивая трактористу Косте Шувалову зеленую «трешку». - Аж в кабине было слышно! И Сыч какой-то хмурый...
- Так, то у Ваньки надо спрашивать, отчего он хмурый! - хохотнул Костя. - Переживает, наверное, что с медведицей не до конца объяснился!
- Да это видеть надо было, Виктор, - расплылся в улыбке Остряков. - Представляешь, прячет Сыч свою голову между кочек поглубже и верещит, стало быть, перед медведицей оправдывается! Мол, он здесь не причем, а так просто - мимо пробегал...
- Да, ну! – не поверил Годун гораздому на выдумки Филиппу. - Зверь, почитай, сразу деру дал! Перед кем Иван там «оправдывался»?
- Так, вон, перед ним! - хлопнул рукой Костя по могучему плечу Острякова. - Там Филя сам вместо медведицы на Ваньку страху нагнал...
- Да погоди, ты! - оттолкнул Филипп тракториста. - Сейчас, Виктор, я тебе сам всё расскажу... Я же, когда увидел медведицу, сразу назад ринулся, а там уже Иван лежит, мертвым, гад, притворяется! Я об него запнулся, да тоже упал... Всё, думаю, сейчас мамашка в спину вцепится... Веришь, нет, но волосы на голове поднялись! В книжках только о таком читал, а тут чую - шевелятся...
- Чему там у тебя шевелиться-то, - хмыкнул Годун, усаживаясь на промазученную сосновую плаху, лежавшую на двух толстых, лиственничных чурках у ворот гаража.
Остряков машинально пригладил редкие светлые волосы и, шикнув на мужиков, сгрудившихся возле лавки и начавших, было, после реплики технорука наперебой предлагать варианты чего там, у Филиппа, по их мнению, могло подниматься да опускаться, продолжил:
- Осторожно голову поворачиваю, гляжу: уходит зверь! Тут и ты, Виктор из ружья стрелил... А Ванька, смирно так на брюхе лежит, морду меж кочек засунув... Ну, я тогда навалился на него, придавил посильнее, в спину ему вцепился, - Филипп согнул руки в локтях, растопырив крупные, выставленные вперед пальцы с грязными, давно не стрижеными ногтями. - И зарычал потихоньку так: гыр-р-р-р...
Стоявшие рядом рабочие, глядя на выпучившего глаза Филиппа, хотя и слышали уже от Острякова эту историю, вновь не удержались от смеха.
- Гыр-р! - повторил свое рычание довольный Остряков. - Слышь, сам такого не ожидал: Сыч, в ответ, подо мной жалобно так: «Я их не трогал, я их не тро-о-огал...!» Мол, не виноватый я! Прикинь: не заорал, сопротивляясь, не сомлел, смиряясь, а обелять себя начал, изворачиваться, будто не он только что медвежат словить хотел... Вот, жук, твою корень! Вот порода...
- А если бы Ивана «кондрат» там, какой хватил!? Или с сердцем чего приключилось? - отсмеявшись, посерьезнел вдруг технорук. - Сыч всю дорогу сам не свой был...
- Да ты, что? Ваньку не знаешь, что ли!? - отверг такие предположения Филипп. - Чего ему будет-то? Сыч также вот, в детстве, овечкой прикидывался, когда попадался за то, что брата моего меньшего обижал! Ох, и мутузил же я его, чтобы малышню не трогал... А ему хоть бы хны!
- Жаль, что тебя медведица там не «отмутузила»! Чтобы тоже за маленькими не гонялся...
Долго потом в деревне вспоминалась эта ловля медвежат рабочими лесопункта. Бабы дивились мужицкой дури, посмеивались над Иваном Сычевым, и сочувствовали Ваське Шлыкову, который стал, с тех пор, пугаться в лесу каждого куста...
А в лесосеке за Алашетом, лес ещё до конца июля брали. И, пока не отвели новые деляны на склонах сопок Караугунского хребта, мужики из других заготовительных бригад, проезжая через тот распадок, все посматривали в окна автобуса...
Видимо, надеялись тоже увидеть здесь медвежат.
Отбившихся...
Омск, 2007 - 2014 гг.