Французский культуролог Жак Лурселль называет «Кинг Конга» самым живучим киномифом в истории. Действительно, за 80 лет экранной жизни «оригинальный» Кинг Конг «оброс» двумя ремейками, 1976 и 2005 года, которые вместе с первым фильмом образуют «золотую серию», полудюжиной сиквелов, включая «Кинг Конг жив» и «Сына Конга», спешно выпущенного спустя несколько месяцев после первого «Конга», а также серией фильмов в духе «Кинг Конг против Годзиллы». Это немало, однако, история кино знает франшизы и побогаче. Почему же Кинг Конг, гибнущий в каждом фильме, и сегодня живее всех живых? Попробуем окинуть взглядом историю этого мифа с высоты кинкожьего роста.
Происхождение вида
Своей живучестью этот миф обязан другим гигантам, на чьих плечах он стоит. В первую очередь, следует сказать о другом мифе, которому наследует «Кинг Конг», - истории о Красавице и Чудовище. Миф этот уходит корнями в древние времена, когда первый несчастный неандерталец (или питекантроп) получил отказ от очередной смазливой кроманьонки, услышав брошенное в лицо жесткое «Урр Од!», что означало: «Да ты себя в зеркале видел, образина?!». И тогда обиженный синантроп (или австралопитек) стал мечтать о прекрасной, непременно белой и, конечно, пушистой самке, которая живет за тридевять земель и которая полюбит его не за белое лицо, а за доброе сердце.
Один из первых примеров полноценного образа Чудовища в мировой литературе являет нам «Буря». Калибан у Шекспира – не просто невежественный дикарь, но один из ключевых героев драмы, давший свое имя целому архетипу героев – уродливому невольнику-дикарю. Калибан не прост, он наделен не только животной силой, но и своей природной правотой. В его восстании против хозяина слышно отстаивание естественного права, однако тут же дана и трагическая развязка такого бунта. В «Буре», таким образом, впервые намечен неизбежный конфликт, составляющий трагедию мифа «КиЧ»: при столкновении цивилизации и глубинных инстинктов правда оказывается на стороне вторых, но верх одерживает первая. Чудовище, утеряв связь с корнями, не выдерживает столкновения с цивилизацией. Роль Красавицы в «Буре» можно приписать Миранде, однако с большим основанием Красавицей следует называть другую героиню Шекспира – Дездемону. Речь о ней пойдет ниже, а сейчас отметим второй мотив «Бури», который получает развитие в «Отелло» - природные истоки социального неравенства и, как следствие, генетическое отторжение социумом любого «неравного союза».
Интересно, что отношение к этой межвидовой связи с течением веков меняется, и каждая эпоха судит о ней, что называется, в меру испорченности. Так, толерантная античность считала подобную связь в порядке вещей: пока рядовые граждане во всех возможных комбинациях занимаются себе подобными, боги и прочие олимпийцы то и дело там спариваются с животными, а то - приняв обличие быка или лебедя, в поте лица производят геройское потомство. Времена Шекспира, окрашенные шовинизмом, склонны обвинять в interracial красавицу, которая, как правило, искупает свой грех смертью. Эпоха романтизма, уверовавшая в человека, делает всякую связь, исполненную любви, очистительной; для романтиков монструозная внешность – не ошибка природы, а результат злых чар, которые способна победить Любовь: лягушка становится царевной, а чудовище – писаным женихом. Понадобился реализм, чтобы констатировать горькую истину: непреодолимые различия Красавицы и Чудовища выводят их за рамки гармонии и чреваты катастрофой. И если в сказке катарсис обеспечен присутствием алхимического волшебства, которое преображает Чудовище в Прекрасного Принца, то в жизни все оканчивается трагедией. В 33 году мир узнал о Кинг Конге – чудовище, погубленном красавицей.
Планета обезьян
Идеей гигантской обезьяны, похищающей девушку, мы обязаны… Корнею Чуковскому, на что недвусмысленно указывает в своих мемуарах создатель Кинг Конга Мэриан Купер. В 20-е годы служивший в Польше будущий режиссер, попал в руки казаков, где в его распоряжении оказалась единственная книжка, которую Купер перечитывал снова и снова. Именно там, в советском плену, вычитал будущий режиссер запавшие в душу строчки:
Дикая Горилла
Лялю утащила
И по тротуару
Побежала вскачь.
Выше, выше, выше,
Вот она на крыше.
На седьмом этаже
Прыгает, как мяч.
На трубу вспорхнула,
Сажи зачерпнула,
Вымазала Лялю,
Села на карниз.
Села, задремала,
Лялю покачала
И с ужасным криком
Кинулася вниз.
Вы, конечно, узнали «Крокодила» Корнея нашего Чуковского. (Вот иллюстрации к этому эпизоду первого художника сказки – Ре-ми) К слову, эти строфы, написанные еще до революции, вдохновили не одного Купера. По мотивам этих строчек написана песня Виктора Пеленягрэ «Девочка моя», известная в исполнении Сергея Крылова, но сейчас не о нем. Биография Купера достойна отдельного рассказа и даже фильма, который по остроте сюжета не уступил бы «Кинг Конгу». Пройдусь лишь по основным вехам. В молодости этот герой ненашего времени отправился добровольцем в Мексику, где под звуки «Кукарачи» воевал с Панчо Вильей. В первую Мировую, освоив самолет, отправился в Европу, где тут же был сбит немцами и попал в плен. Бежав из плена, Купер оказался на территории Франции; там, вблизи деревеньки Мурво, по особому заданию Красного креста ищет и находит могилу Франка Люка, второго аса Соединенных штатов в Первой мировой. И это только начало. После Первой мировой в составе эскадрильи Костюшко Купер воюет против Советов на Восточном фронте, где он в очередной раз сбит и взят в плен. В плену, как мы уже знаем, Купер штудирует Чуковского и, между прочим, встречается с Исааком Бабелем; писатель оставил о встрече дневниковую запись, в которой почему-то назван Купера Мошером: «Сбитый летчик американец, босой, но элегантен, шея, как колонна, ослепительно белые зубы, костюм в масле и грязи. С тревогой спрашивает меня, неужели я совершил преступление, воюя с советской Россией». После неудачного побега Купер переброшен на строительство железнодорожной ветки под Москвой, откуда он снова бежит и снова босиком: сапоги пошли на подкуп пограничников. Через Литву Купер добирается до Польши, где представлен Пилсудским к высшей военной награде страны – Ордену Воинской доблести. Но и это еще не все. В перерывах между полетами будущий сценарист и режиссер сводит роман с полячкой Малгожатой Сломчинской, которая рожает ему сына Мацея – будущего переводчика и писателя. Об этих событиях Купер напишет автобиографию, все экземпляры которой впоследствии постарается скупить и уничтожить (по слухам – спохватившись, что излишне резко выразился в адрес Малгожаты). Паузу между войнами Купер использует, чтобы стать одним из основателей авиакомпании Pan American, где с его подачи был применен ряд технологических новшеств. Во Вторую мировую, уже зарекомендовав себя как режиссер, Купер снова на передовой: выполняет ряд миссий, преимущественно на юго-востоке Азии, и за проявленные умения награждается почетным приглашением на борт «Миссури», где лично присутствует при капитуляции Японии. После войны Купер режиссирует фильмы для различных компаний, потихоньку внедряя новаторские приемы в технике съемки и монтажа. А на склоне лет успевает «повоевать» с коммунистами, примкнув к движению макартистов. Кажется, что в этот перечень подвигов, которым позавидовал бы и однофамилец Джеймс Фенимор, нечего и добавить, однако и после смерти курьезы не оставили нашего героя. Венцом фантастической биографии стала звезда на Алее Славы, оформленная с ошибкой: имя режиссера на ней написано как Meriam, в чем может убедиться любой, посетивший Лос-Анджелес. Вернемся, однако, к нашим обезьянам.
Большие приматы, конечно, становились героями литературных произведений и до Чуковского. В первую голову следует упомянуть Эдгара По и его «Убийство на улице Морг». (Экранизация этого рассказа вышла в 32-м, в разгар работы над «Кинг Конгом»: известно, что одна из ее сцен, где орангутанг взбирается на здание, волоча за собой труп женщины, повлияла на итоговый сценарий). После По обезьяны попадали на страницы книг Конан-Дойла, Киплинга, Берроуза. Впрочем, я затеял перечисление этого хрестоматийного списка предтеч Кинг Конга для того, чтобы дополнить его еще одним неожиданным, но оттого не менее достойным элементом. Тем более что, как и в случае с «Крокодилом», он принадлежит русской литературе. Речь об Антонии Погорельском и его сборнике 1825 года «Двойник, или мои вечера в Малороссии». Скажу два слова об этом творении, которое и безотносительно «обезьяньей» темы, безусловно, заслуживает самого почтительного внимания. «Двойник» — сборник четырёх новелл, объединённых рамочным сюжетом, предвосхитивший, таким образом, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя и «Русские ночи» Одоевского. Одна из новелл, «Лафертовская маковница», вызвала восторженную оценку Пушкина, который позже процитировал её в своём «Гробовщике», но сейчас речь о последней новелле, рассказанной Двойником в «вечер шестой». Рассказ этот записан со слов французского офицера, с которым Погорельского свела дальняя дорога. Трясясь в дилижансе, француз исповедуется автору о своем прошлом. «Вы видите пред собою, - начинает свой рассказ француз, - человека, который бесспорно назвать себя может несчастнейшим из смертных. Но вы удивитесь, когда я скажу вам, что несчастие мое происходит от обезьяны!» Детство указанного офицера прошло на Борнео (!), в селении посреди джунглей, где нередки были столкновения жителей с местной фауной, а визиты орангутангов были и вовсе «в порядке вещей». В одно из таких посещений самка орангутанга похищает малолетнего героя и уносит в чащу. Новообращенный «Ромул» (слово «маугли» Киплинг придумает лишь спустя 70 лет) растет среди джунглей, кормится молоком человекоподобной «волчицы» и не знает забот. Не стану пересказывать всю эпопею француза, дабы дать вам возможность ознакомиться с ней самим, тем более что она не уступает в драматизме истории героя Киплинга. Отмечу лишь, что в ней градус отношений Красавицы и Чудовища достигает небывалых высот.
Это была Великая депрессия, мы выживали, как могли
Мы перечислили список гигантов, самое время напомнить историю того, кто стоит на их плечах. Завязка истории о Кинг Конге такова. 1933 год, Нью-Йорк, Америка переживает глубокий кризис. Карл Денхам – молодой безвестный режиссер, промышляющий реслингом (реальный факт биографии Купера и его соавтора Шодсака), мечтающий о славе и почестях. Карл задумывает приключенческий экшн в духе «Затерянного мира», где один на один – как в реслинге – сходятся экзотические твари, вроде гориллы из Конго и комодского дракона. Он решается на «приключение жизни» и собирает команду, чтобы отправиться на натурные съемки в район Суматры. Накануне отплытия режиссер обнаруживает, что у него нет исполнительницы главной роли: изнеженные старлетки как одна отказываются участвовать в опасной авантюре. Помощник режиссера спешно направлен на кастинг в порт, где сталкивается с Энн, безработной актрисой варьете, опустившейся до краж: в момент знакомства она ворует с прилавка яблоко. Эта сцена с экстренными поисками недостающего члена экипажа может напомнить вам другую, описанную 4 годами спустя: судно стоит в порту и не может отправиться в заокеанский рейс; помощник капитана рыщет в окрестностях и находит жуликоватого «француза из Кале», который с охотой принимает предложение принять участие в «путешествии жизни» и улизнуть от старых проблем. Вы, конечно, узнали Фукса, «собрата» Энн из «Приключений капитана Врунгеля», которому вместе с командой «Беды» тоже приходилось бывать в окрестностях Суматры. Энн, как и Фукс, рада возможности одним махом решить насущные проблемы; на борту судна она стремительно удаляется от цивилизации и приближается к миру, где властвуют иные законы.
В пути Энн не теряет времени даром: прямо на борту у нее случается роман с Джеком Дрисколлом, писателем, сценаристом будущего фильма. Вероятно, влюбленность в интеллигентного «человека ума» призвана оттенить масштаб и древнюю силу чувств, которые вскоре испытает к Энн другой представитель сильного пола. Такое развитие событий предрекает Карл, когда обнаруживает любовную интрижку Джека и грубо указывает тому на недопустимость подобных отношений в команде: «Чудовище тоже был грубым парнем. Он мог одолеть целый мир, но он увидел Красавицу, и Красота пробрала его. Он стал мягким. Он забыл свою мудрость, и маленькие людишки одолели его».
Sic transit gorilla mundi
Корабль тем временем входит в район следования и бросает якорь неподалеку от острова Скелетов, где экипаж сталкивается с довольно враждебным приемом местных жителей. Однако угрозу прибывшим бледнолицым представляют не дикие туземцы, а тот Затерянный мир и тот истинный Царь зверей, который пока не виден, но уже ощущаем: герои с настороженностью наблюдают гигантскую стену, отделяющую прибрежную территорию от чрева острова. Местные, в свою очередь, отмечают среди прибывших Энн, и смекают, что самка белого человека – идеальная жертва для удовлетворения аппетитов Конга, как называют они свое божество. Дикари предлагают капитану не вполне толерантную сделку, одно упоминание о которой должно бы возмутить брюнеток всего мира: полдюжины местных смуглянок за одну блондинку Энн. Получив благородный отказ, туземцы, не мудрствуя лукаво, умыкают Энн. Сэкономив, таким образом, на шести брюнетках, аборигены готовят ее к великой Жертве, для чего возводят особый алтарь. Сцена с Энн, привязанной к алтарю – иллюстрация еще одного древнего сюжета, известного в теории искусства под названием Damsel in distress («Дева в беде»). Наиболее близким хрестоматийным примером этого сюжета следует назвать миф об Андромеде, прикованный к скале в качестве жертвы для чудовища, посланного Посейдоном. Но если Андромеду вызволяет из беды Персей, то в случае с «Кинг Конгом» героем-спасителем становится само Чудовище. Так Конг вбирает в себя черты одновременно освободителя и монстра. Или, в случае со средневековым примером «Девы в беде» - дракона и Георгия Победоносца.
Живущее за стеной божество не заставляет себя ждать, Энн слышит гул приближающегося чудовища и готовится к иной жизни… Хотелось бы сказать, что с этой секунды в жизни Конга наступает белая полоса, но, увы: любовь «не по правилам» еще никого не делала счастливым надолго – иная жизнь ждет Конга, а не Энн. Момент, когда гигантская черная горилла, которой оказывается Царь Конг, видит вместо привычной смуглянки белое чудо, меняет жизнь Чудовища сильнее, чем жизнь Красавицы. Пока, впрочем, до трагической развязки еще далеко, и изумленный Конг удаляется с белокурой добычей восвояси.
Команда предпринимает поиски похитителя, побуждаемая не столько возвышенными чувствами, сколько приземленной жаждой наживы. Денхам понимает, какой ажиотаж может вызвать древняя горилла в Нью-Йорке, и решает отказаться от съемок в пользу новой идеи, захватывающей все его существо. В оригинальном фильме он произносит знаковую фразу, которую в точности переносит Питер Джексон в свой ремейк: «Целый мир будет платить, чтобы увидеть это! Мы миллионеры, парни. Через несколько месяцев его имя будет на всех афишах Бродвея: «Конг, восьмое чудо света». Эта фраза – смысловая середина и точка симметрии всей истории, половинки которой, как в палиндроме, отражаются друг в друге, ибо в этой точке дан старт взаимной метаморфозе: в тот момент, когда мечта о славе превращает режиссера в животное, и он поднимает команду на поиски будущего экспоната, сам экспонат, оставшийся наедине с Красавицей, уже встает на встречный путь эволюции. И если движущей силой для режиссера Денхама являются Алчность и Тщеславие, то в случае с Чудовищем это Любовь.
Энн Дэрроу тем временем оказывается в самом «сердце тьмы», лицом к лицу с плотоядным язычником. Она понимает, что единственный ее шанс на спасение в том, чтобы обратить Зверя в свою веру. «Мы с тобой одной крови, - должна сказать Зверю Энн, - Мы такие разные, но все-таки можем быть вместе». Конг, не избалованный женским вниманием и простым человеческим участием, изумлен еще больше. Почувствовав, что способна манипулировать этой горой мускулов, Энн пускает в ход все свое умение: танцует, пляшет, гримасничает, стараясь развеселить свирепого монстра, как ранее ей приходилось «обезьянничать» перед посетителями варьете. Конг весьма впечатлен поведением женщины, он с интересом наблюдает за ней, однако другое, более серьезное событие заставляет его отвлечься от пляски: обезьяна любуется заходящим солнцем. Царь с трофеем в руке сидит на своей горе-троне на фоне заката, но вместе с солнцем и нечаянно нагрянувшей Любовью уже закатывается его Мир. Один взмах белой «бабочки» нарушает ход вещей и делает непобедимого Конга уязвимым. Преображающую силу, говорит миф, каждый из нас выбирает сам, примеряя божество «по себе», будь то Гигантская горилла, Слава или Деньги. Любовь в этом пантеоне могущественнее потому, что выбирает себе паству сама. Красавица овладевает сердцем и мыслями Зверя, и вот он уже бьется не на жизнь, а на смерть с врагами, угрожающими его возлюбленной. С появлением Энн мир Конга перестает быть цельным и устойчивым, в нем образуется едва приметная щелка, через которую проникает враг и пленит Конга. И если естественным врагам, исполинским змеям и ящерам, обремененный светлой ношей Конг еще может противостоять, то хитрые белые люди, чьи силы удесятерены запахом денег, берут над ним верх. Ослепленный любовью и усыпленный эфиром царь Конг погружен в трюм судна.
Первое чудо нового света
Следующий эпизод переносит нас из Затерянного мира в Обретенный рай. Конг в Нью-Йорке, плавильном котле, который и Царя Зверей может превратить в экспонат зверинца. Восьмое чудовище света, скованное цепями, выставлено в огромном зале: в его сердце рана, и дух его сломлен. Есть лишь одна сила, способная пробудить его к жизни, и она не заставляет себя ждать. Конг видит свою Энн! Она жива, она рядом, значит, жизнь снова обретает смысл! Но Энн не одна, рядом с ней белый недорослик, а вспышки фотографов, кажется, причиняют ей боль. Одним движением Конг избавляется от оков. Ревность – та самая вещь, которая способна разбудить зверя и в плюшевой игрушке. Но Конг освобожден от цепей, а не от уз Любви. Забота – вещь, которая превращает Зверя обратно в коленопреклоненного раба, и он следует за Энн по улицам мегаполиса. Но асфальтовые джунгли совсем не похожи на родную сельву. Здесь властвуют другие силы и Конг совсем не царь местных жителей. Вокруг высятся небоскребы, созданные, чтобы скрести, принижать и обнулять все человеческое. Нью-Йорк – единственное на земле место, где даже Конг способен почувствовать себя лилипутом. И этот лилипут держит путь к Главному великану – зданию Эмпайр Стейт Билдинг, в котором Конг узнает очертания родной горы. Он понимает, что это смертельная ловушка, но хочет поделиться с Красавицей тем последним, что еще доступно ему – Красотой окружающего мира. Он хочет подняться к небу, чтобы вдвоем, как тогда на Острове, полюбоваться Закатом. Конг взбирается на самую высокую точку Нью-Йорка, сжимая в руке драгоценную ношу. Здесь, вдали от бренной Земли, Конг и Энн снова лицом-к-лицу. «Остановись, мгновенье, - говорит взгляд обезьяны. – Ты прекрасно». Прекрасно, каким может быть только мгновение, в котором замерли ОН, ОНА и закат солнца.
Внизу сияет огнями Манхеттен, истинный остров Скелетов, признающий только власть денег и способный погубить все человеческое. В мире скелетов нет места чистой любви, мгновение отмирает, а вдали уже слышен нечеловеческий рев. Конгу еще предстоит принять последний бой, но исход ее известен. Подобно Антею, будучи оторванным от родной земли он теряет львиную долю своей силы. Несущие смерть самолеты становятся последней свитой Царя Зверей. Поверженное чудовище низвергается в бездну. Любовь способна вознести нас на вершину мира, но она же низвергает в пропасть. Последний из Обезьян обрел в своем сердце Любовь и умер, созерцая самое прекрасное лицо, но взамен он отдал все, что у него было: свой остров, свой мир и свою жизнь. «Не самолеты, - подводит итог фильма Джек, - стали причиной его смерти. Чудовище погибло из-за красавицы».
Kong Girl
Первой «девушкой Конга» стала в 1933 году Фэй Рэй, и эпизод на верхушке Эмпайр Стейт Билдинг стал пиком ее актерской карьеры. Режиссер отдал ей предпочтение благодаря прическе – светлым волнистым волосам, которые с той поры стали обязательным атрибутом всех девушек Конга. Куперу удалось привлечь Фэй к своей авантюре с помощью уловки: он пообещал, что ее партнером по фильму станет «самый высокий и темноволосый» парень в Голливуде. Рэй согласилась, так как решила, что речь идет о Кларке Гейбле. Затевая свой ремейк, Питер Джексон, трепетно отнесшийся ко всем деталям оригинального фильма, хотел, чтобы Фэй Рэй озвучила финальную фразу о самолетах и Красавице. К несчастью, Фэй умерла за несколько месяцев до съемок, но все же получила свою уорхоллову славу, когда в день ее смерти на ЭСБ на 15 минут было погашено все освещение. Второй в 1976-м стала Джессика Лэнг, которая также была вознесена на Олимп славы волосатой рукой гигантской обезьяны. Образ Энн так хорошо подошел Джессике, что она во много стала его заложницей. Следующая ее знаковая роль – Кора в «Почтальон всегда звонит дважды» - по сути «дважды Kong Girl»: сперва Кора делит ложе с волосатым мужем-греком, потом бросает его ради героя Джека Николсона – типичного бродяги и волка-одиночки, то есть тоже по сути животного. Наконец, третьей «золотой» подружкой Конга стала в 2005 году Наоми Уоттс – единственная, кто успел сделать себе имя до истории «с обезьяной». По словам Джексона, он искал «хрупкую на вид девушку, которая при встрече с чудовищем демонстрировала бы недюжинную внутреннюю силу». И он нашел это в Наоми, увидев ту в «Маллхолланд Драйв» Линча.
Что общего между тремя этими ролями? Kong girl играет для мифа не менее значимую роль, нежели сам Конг. Чтобы обеспечить тягу, которой питается данный миф, женская сила Энн должна быть сопоставима с мужской силой человекоподобного альфа-самца. По писаному закону конгианы главная героиня непременно должна быть хрупкой сексапильной блондинкой – именно такими были Фэй, Джессика и Наоми. Даже имена их звучат музыкой женственности. Во всех картинах о Конге Энн чудо как хороша, являя собой образ правильной, натуральной блондинки: это не анекдот, гламур и глупость, а будоражащее сочетание чистоты и страсти, верности и сексапильности, беззащитности и отваги. Такая женщина способна возбудить животное желание, делающее мужчину – мужчиной. А не в этом ли главное призвание женщины?
Впрочем, исполина трогает не только красота женщины, но и ее готовность что-то делать для него. Ведь Конг – одно из самых одиноких созданий на Земле. Последний представитель вымершего рода, он вынужден изо дня в день бороться за выживание, на протяжении всей жизни не ведая ни капли сочувствия в свой адрес. И это сочувствие очеловечивает обезьяну. К моменту встречи с Конгом Энн влюблена в простого смертного, однако эта любовь столь мелка на фоне чувств исполинского примата, что неизменно отходит на второй план во всех экранизациях. Можно подумать, что в любовном треугольнике Конг – Энн – Джек именно Конг находится на вершине и что он доминирует над своим соперником: весь облик Дрисколла, род занятий, даже никчемная на русский слух фамилия контрастируют с гораздо более могучим, но оттого не менее беззащитным перед чарами Любви соперником. Но Любовь уравнивает Гулливера и лилипута, делает великана беззащитным. Так бравый вояка или грозный начальник, переступив порог дома, превращается в ручного подкаблучника. Красавица в очередной раз преображает Чудовище.
Черным по белому
При ближайшем рассмотрении роль «девушки Конга» более узка, нежели Красавица при Чудовище. Точнее всего этот архетип описывает категория фильмов для взрослых, известная как Blacks on Blondes. Одним из первых и, видимо, наиболее известным произведением в жанре BonB является «Отелло» - трагедия о любви «поверх барьеров», в данном случае – расовых. Ключевой нерв этой interracial истории ярче всего выражен в сцене, где Яго обращается к отцу Дездемоны так: «Я - человек, пришедший вам сказать, что ваша дочь и Мавр сейчас изображают двуспинного зверя». В христианской Европе выходцы из Африки считались исчадиями ада, фольклор определял их в свиту сатаны. Шекспир понимал, сколь будоражащим для цивилизованного европоцентричного сознания станет слияние зрелого курчавого мавра и юной белокожей итальянки. В этом будоражении смешаны и европоцентричная ксенофобия, и фрейдистский страх белого мужчины перед превосходящим черным соперником. В Кинг Конге эта антитеза доведена до крайней степени. Если «Отелло» называют обезьяной в кавычках, то Кинг Конг – примат в самом прямом смысле – исполинский и черный. И сколь черен и могуч Конг, столь бела и пушиста Энн – ведь без белого полюса невозможно было бы создать требуемую разность потенциалов двух героев мифа.
Противостояние Девы и Примата показано как конфликт черного и белого еще у По – в упомянутом выше «Убийства на улице Морг». По этой иллюстрации видно, что сцена убийства решена художником в духе монады Инь и Ян. Чёрная раса в рассказах По чаще всего представлена низшей, опасной, несущей грубое телесное начало силой - как правило, бестиаризованной, то есть принявшей обличие зверя. Однако По по-своему решает конфликт Красавицы и Чудовища. Находясь под очарованием еще одного мифа - «Смерть прекрасной дамы», который он называл «самой поэтичной темой в мире», - По подмешивает в черно-белую гамму BonB красный цвет. В его рассказе орангутанг, имеющий смуглый (tawny) цвет шерсти, вырвавшись из-под контроля белого хозяина, жестоко убивает двух белых женщин. Алая кровь так и течет по страницам.
Итак, Инь и Ян. Именно этот вечный клубок жизни составляет нерв пары «Конг - Энн» и питает образ на протяжении эпох, и именно здесь следует искать причину того, почему во всех фильмах серии подчеркивается чернота шерсти Конга и, напротив, блондинистость героини. Он – идеальный самец, воплощение маскулинности и, в то же время, рыцарства. Она – хрупкая омега-самка, обладающая иной силой. Но они не антагонисты: философия Инь-Ян заключена не в борьбе, а в единстве противоположностей. Каждый из элементов пары имеет «глазок», вкрапление противоположного элемента, без которого невозможна гармония, так и Антагонизм красавицы и чудовища был бы неполным без вкраплений взаимного «трансвестизма». Так, у По орангутанг убивает старуху, используя бритву – достижение цивилизации - неумело подражая тому, как бреется этой бритвой хозяин. Так в «Кинг Конге», с одной стороны, обезьяна проявляет высокие чувства, данные не всякому человеку, с другой – люди в фильме порой ведут себя, как дикие животные. Белый цвет переходит в черный, а старый свет становится новым. Люди часто ведут себя, как обезьяны, а обезьяна может стать самым человечным человеком.
Кинг-конг умер, да здравствует Кинг Конг!
Кинг Конг умер, однако каждая экранизация его подвига оставляет ощущение, что Конг оказывается живее всех живых. Подспудная мудрость мифа о Кинг Конге в том, что дремучая человекоподобная горилла на деле является человеком, окруженной обезьяноподобными людьми: Кинг Конг жил, Кинг Конг жив, Кинг Конг будет жить. Сравнение с Лениным, к слову, я употребляю не случайно. Ведь в том же 33-м году, в год «рождения» Конга, на другом конце света, в советской Москве проходит конкурс на дизайн Дворца Советов. Согласно наиболее перспективной из работ, проекту архитектора Иофана, венчать исполинскую сталинскую высотку должна исполинская фигура Вождя. В этом смысле финальная сцена Кинг Конга, с огромной обезьяной на крыше огромного – весьма в духе сталинского ампира – Имперского Государственного Здания может показаться карикатурой на амбиции советской республики. Говорят, намек был столь прозрачен, что даже дремучие кремлевские мечтатели почуяли неладное и свернули-таки проект. Ленин Дворец так и не увенчал, зато Кинг Конг навеки воцарился на шпиле главного здания столицы мира. Король он и в Америке Король.
Какой урок может вынести прилежный зритель из истории Кинг Конга? Общество, как всякая система, не может существовать без классификации, а значит без рамок, которые она будет охранять всеми силами. По своей врожденной ксенофобии Общество не позволяет быть вместе представителям разных каст – парам, в которых слишком сильны различия - будь то социальные, расовые, возрастные или любые другие. Трагедия же состоит в том, что членам одной касты не суждено стать героями мифа: слишком большая разность потенциалов необходима, чтобы образовать эпическую тягу, достойную воспевания в веках. Для живучести мифу необходимо роковое неравенство, а героям – неодолимая преграда на пути к Великой Любви. Именно поэтому герои любовных трагедий всегда неравны: трубадур и принцесса, Гумберт и Лолита, Волк и Заяц, Красавица и чудовище. Именно поэтому ток, разогнанный их разнозарядными натурами, не исчерпается еще много десятилетий и будет заряжать зрителей и читателей. А, значит, мы вправе ждать продолжений и сиквелов, ибо слишком сильна человеческая страсть к невозможному и чудесному. Миф продолжается. Кинг Конг жив!