Я спала и видела сон. Белые мраморные лестницы какого-то детского лагеря у моря освещены луной. По бортикам бледно-гипсовых ваз вьются душистые табачки. Всё это живо и весело, но отчего-то при взгляде на них в памяти всплывают увитые цветами надгробия. Пытаюсь дотянуться рукой, — не получается. Пытаюсь обойти, — тропинка уводит в тёмную аллею, где до цветов далеко, а моря не видно.
И вот он снова смеётся надо мной, тот, кто похож на Виктора. Это шизофрения, не стоит обращать внимания. Но вкрадчивый голос шелестит в темноте, подбирается, как ползучие растения, смущает сердце. «Тебе никогда не найти этих тетрадей!» Да, это чужой сон, и я пришла сюда только ради давно сгоревших, потерявшихся во времени записей. О чём они? Кто их автор? — Кто-то смутно знакомый по таким же обрывкам серых, дымчатых, мозаичных сновидений. Но ведь здесь растут живые цветы! Хватаюсь за этот образ двумя руками, мчусь отчаянно, не касаясь земли, и, закрывая глаза, вдруг вижу те же вазоны с разноцветными табачками: теперь они залиты ослепительно ярким солнцем.
Детский лагерь у моря. В белом здании, похожем на дворец, полно народу, на лестницах дети, кругом смех, радость и движение, — но этого нет. Я знаю. Это было, я нахожусь в том прошлом, где всё живёт и движется. А сейчас нет уже ни детей этих, ни взрослых, здание разрушено, и только море всё так же шумит неподалёку.
Чужие сны… Ни воздуха, ни света, но есть в них что-то необъяснимое, что заставляет постоянно мысленно возвращаться, тяжёлой арестантской цепью приковав память не к образу даже — к чувству. И я возвращаюсь, готовая снова окунуться в ликование давно исчезнувшей жизни. Поднимаюсь по белым ступеням, прохожу по шерстистым узорным коврам, касаюсь рукой балюстрады. Ещё одно усилие! Дальше! …Почему я никогда не видела здесь этой двери?
Пыльный архив. Тетради — дневники. Табурет, на котором они лежат, весь в прозрачно-серой чешуе облупившейся краски. Склоняюсь, затаив дыхание: невозможно поверить, невероятно! Трогаю взглядом заветные листы и убеждаю себя: да, это они! Те самые записи, которые так настойчиво искала, раз за разом погружаясь в дымный свет давно погасшего светила. Осторожно протягиваю руку, прикасаюсь с тайным страхом, что всё это сейчас растворится.
Но нет, тетради не исчезли. Только с первым касанием по пыльному полу из приоткрытой двери скользит яркий луч — мальчик лет двенадцати осторожно идёт ко мне. Лица не вижу, потому что против света, не вижу даже, какого цвета волосы, но знаю, что это ОН. А он так же не верит в меня, как я в него. Закрывает за собой дверь, приближается.
— Мои дневники... Не думал, что кто-то ещё способен их отыскать здесь. Ничего этого нет!
Моргая от слёз и пыли, силюсь улыбнуться:
— Я знаю. Мне просто казалось, что они должны сохраниться... где-то... хотя бы там, где были созданы.
— Ты... Так это ты!
…и он бросается ко мне…
* * * * *
Того, что происходит с нами, не существует ни в одной вселенной. Этот сон был специально нарисован кем-то для того, чтобы встреча состоялась. Я ведь вовсе не молодая женщина, а он совсем не мальчик в этих картонных декорациях, не исчезающих сейчас только потому, что нашим сердцам нужен хоть какой-то образ — общий язык, чтобы понимать друг друга. Он не говорит своего имени, но я знаю, как его зовут. Я знаю…