Ульяна

Михаил Шариков
                УЛЬЯНА
              (Драматическая поэма в прозе)
               
             За поэму «Ульяна» автор был признан победителем
          Московского областного конкурса «Семейный альбом»
               на РТВ «Подмосковье» в 2008 году в номинации
   «Лучший рассказ о семье и о матери в истории Подмосковья»


        Ульяна жила на Смоленщине в небольшой деревушке с добрым названием Булохи, что в двадцати верстах от райцентра – города Ярцево. Семья была большая: Варвара с мужем Егором, надорвавшимся на заработках на заготовке леса и теперь прикованным к постели, да семеро детишек мал мала меньше. Ульяна была пятой в семье, где никаких поблажек никому из детей никогда не было, у каждого были по хозяйству свои обязанности, не выполнить которые было просто нельзя – мать отлупит, да и больному отцу лишнее расстройство, а отца жалели все.

        Никогда не было в бедняцкой семье и денег, поэтому в город ездили редко, только в случае острой нужды – за солью, керосином, немудрящими дешевыми гостинцами к большим праздникам, для чего везли на базар что-нибудь продать.

        Первая беда в жизни Ульяны пришла, когда было ей всего двенадцать лет, тиф стал уносить в могилу многих жителей деревни. Не миновало это горе и Варварино семейство: двоих старшеньких схоронили, Ульяна и еще трое ребят метались в тифозном жару. Слабая родительская надежда на выздоровление еле теплилась в хате. Пощадила судьба детей, да и саму Варвару с Егором, их болезнь даже не коснулась. Стала выздоравливать Ульяна, после тифозной стрижки начали отрастать роскошные с кудрявинкой волосы, но другая беда уже подстерегала девочку: заложила болезнь уши Уле невидимой тревожной заслонкой, ни голоса братьев и сестер, ни матери, как бы громко они ни кричали, не проникали сквозь эту страшную преграду. Только постоянно звучащий тревожный звон в ушах не покидал ее ни днем, ни ночью. Сельский врач утешал: пройдет, мол, это последствия болезни, так бывает. Шло время, а недуг не проходил. Варвара почуяла неладное и временами стала надоедать старшему сыну:
        – Илья, вези Ульку в город, покажи врачам, жалко девку.
        Но домашние заботы захлестывали всех своей неизбежностью: и сено надо косить, и хлеб убирать, и дрова на зиму готовить, да и кормить надо домочадцев своих, обессилевших от болезни. А тут новая беда – умер Егор. Не помощник он был в хозяйстве, да ведь слово крепкое отцовское двор никогда не покидало.

        Варвара крепко загоревала, хотя давно знала, что дело мужа безнадежно, и рано или поздно эта разлука придет. Пошла помолиться в церковь, чтобы дал ей Бог силы пережить горе, да возможность поставить на ноги пятерых своих сирот. А Ульяна так и осталась наедине со своим недугом…

        То ли молитвы помогли Варваре, то ли собственная властная настойчивость во всех делах этой маленькой худенькой женщины с большими по-мужски натруженными руками, но все она вынесла, вытерпела, вытрудила. Поднялись детки. Илья рано женился, и у него один за другим посыпались детишки, уже трое их бегает по двору. Расцвела и превратилась в привлекательную, милую девушку Ульяна. Не один уже парень проявлял к ней серьезный интерес, да вот только глухая она, вроде как и гулять с такой неудобно. Ульяна с годами привыкла к своему положению, с парнями отшучивалась, речь собеседников  научилась понимать по движению губ, только просила, чтобы говорили не очень быстро и выразительно. Подруги подговорили ее ходить с ними на курсы ликбеза к местному учителю, чему она несказанно обрадовалась и с таким рвением и быстротой стала осваивать грамоту, что удивлялся даже учитель и с удовольствием занимался с ней дополнительно. Конечно, Ульяна владела запасом слов двенадцатилетнего ребенка, которые она знала и слышала до болезни, а вот осваивать новые, незнакомые слова ей было гораздо труднее. Постепенно выучилась и писать.

        Исполнилось Ульяне двадцать два года, и Варвара не выдержала, позвала Илью, сурово приказала:
        – Я коня запрягла, вещи в узелок сложила, вези сестру в город в больницу, поживет пока у сеструшки моей. И пока не узнаешь у врачей, что и как будет с лечением – домой не приезжай.

         Больше недели брат водил Ульяну по врачам, слушал, что они говорили о болезни, многозначительно пожимая плечами в ответ на его вопрос:
         – Вы мне прямо скажите – будет она слышать или нет?
         – Посмотрим, что покажет обследование. Пусть останется на лечении, назначим ей курс, может быть слух еще и вернется, хотя гарантировать трудно.

         Между тем, Ульяне все было интересно в городе. Сестра Варвары очень любила племянницу, которая ни часу не могла сидеть без дела, за короткое время успела навести в доме порядок, нашить рубашонок ребятишкам из ее старых платьев и каждый день приносила и ставила на комод свежий букет цветов.

         Однажды через окошко увидел ее молодой симпатичный парень, ростом невысок, но на вид приятный, и глаза – небесного чистого цвета. Заговорит, она отвечает. Стал появляться под окном каждый вечер – влюбился. Расспросил все об Уле у тетки, та предупредила:
         – Эта девушка лечиться приехала из деревни, не слышит она ничего после тифа, если обидишь – великий грех будет тебе, Василий.
         – Насчет обидеть – это ты зря, люблю я ее, а как сделать, чтоб поверила мне, не знаю. Я жениться на ней хочу, по врачам возить буду, даже если не вылечат – я без нее теперь жить не смогу.

        Прошел месяц, другой. Ульяне по сердцу Василий, да ведь мать с братом против будут. Лечение к тому же результатов не давало. Уля вернулась в деревню. А через три дня заявился жених – свататься. Долго упирался брат, растерялась Варвара: как отдать дочь-красавицу с ее недостатком незнакомому человеку? Не обидел бы. Потом стали обстоятельно расспрашивать: кто родители, какая семья, где жить думает? Поверили человеку, с трудом, но согласились сыграть небольшую свадьбу в городе.

        Молодые стали жить у родителей Василия в пригороде, почти на хуторе, в живописном месте на берегу реки,  где невдалеке от поселка стоял их дом. Друг за другом родились двое сыновей. Василий получил от своей работы маленькую комнатушку, и молодая семья стала жить отдельно. Дружно жили, душа в душу, никогда не обращая внимания на трудности в общении, которые конечно же были, и не покидала Василия мысль о том, чтобы поехать в Москву к профессорам, не верилось, не хотелось верить, что нельзя вылечить жену.

        А тут война. Василий в первые же дни ушел на фронт, поцеловав четырехмесячного и двухлетнего сыночков и молодую жену. Перед уходом попросил отца и мать уберечь жену и ребятишек, страшные бои предстоят – рядом трасса на Москву, туда попрет фашист.

        Так и было: танки, самолеты, пушки не умолкали днем и ночью. Вся семья вновь собралась вместе, спасаясь от бомбежек в наскоро вырытых окопах. Старшенький сынок особенно боялся самолетов, от испуга перестал вставать на ножки, они стали дряблыми, словно из ваты и совсем потеряли чувствительность. Злые люди советовали:
        – Да брось ты его, Улька, все равно не жилец твой малец, только сама с ним пропадешь , брось!
Дед обрывал советчиков своим крепким словом:
        – Я перед сыном за них за всех в ответе и перед Богом, пока сам жив и их не брошу, советчики, мать вашу…

        Два с лишним года таскали Ульяна и свекор обоих малышей по блиндажам и окопам, скрывались от облав и бомбежек. В сорок третьем году осенью немцы покатились под натиском наших назад. Опять кровавые бои, окопы. Во время одной из бомбежек уже нашей авиации старший Улин сынок умер прямо на руках у деда. Только успели похоронить его, как комендант немецкий приказал выгнать всех до одного жителей пригородного поселка и обозом отправить якобы на строительство оборонительных сооружений под Смоленск. Сто двадцать километров гнали немцы этот обоз, защищая им свои отступающие части. Только под Монастырщиной наш десант освободил измученных заложников. Вскоре дошли слухи, что наши освободили и Ярцево, но город сгорел почти дотла, сгорел и родительский дом – возвращаться, стало быть, некуда. Так и остались беженцами Ульяна с сыночком, дед с бабкой и две их дочери с детьми там, где их освободили. Заболела свекровь – простудилась холодными сентябрьскими ночами – крупозное воспаление легких. Лечить было некому, оплакали и ее уход из жизни. Вскоре стали приходить письма от Василия, разыскал, живой. Почти три года не знали, жив ли, и вот какая радость! Уля сама писала еле разборчивыми каракулями письма мужу, только адрес подписывал дед.

        До конца войны Уля работала в колхозе, была стахановкой. Дед тоже корзины плел для колхоза, как мог,  помогал семье в свои 65 лет.

        Василий вернулся с войны осенью сорок пятого года, имея три серьезных ранения, но главное – пришел, живой. Радости не было границ, словно солнца луч пробился в сердце Ульяне. Перезимовали там же, а ранней весной заторопились на родное пепелище. Председатель колхоза уговаривал не ехать на пустое место, советовал обжиться немного, да – куда там! Разве можно от родины отговорить. Уехали. Жили в землянке, строили новый дом. Лес трелевали на старой коровенке, что председатель колхоза выделил Ульяне за ее ударную работу вместо денег. На этой же корове пахали огород, чтобы посадить картошку и выжить в голодное время. Сена для коровки накосить вдоволь не успели, негде было, да и стройка отнимала все – время и силы.

        Измученная тяжкой работой и бескормицей корова-кормилица после весеннего отела не смогла подняться. Ветеринар посоветовал скотину не мучить. Впервые увидела Ульяна слезы на глазах у свекра, когда Василий взял в руки старую косу и пошел в хлев, за всю войну слезинки не проронил, а тут не выдержал старик: ребят-то опять двое, как без молока вырастить.

        На вырученные за мясо деньги купили двух козочек. Огород копали лопатами, картошку сажали чуть ли не глазками – срезали глазок с кусочком картофелины величиной чуть больше бобового зернышка, остальное – на еду. Летом щавель пошел, лебеда, крапива – все же еда. Ребята набивали животы нюньками – трехгранной болотной осокой, у которой, если ее выдернуть, белый кончик, пресный на вкус, он был мягким и съедобным.

        Ульяна помогала Васе своему самоотверженно, чем только могла: домашнее хозяйство было все на ней, огород, стирка, готовка, мучительное выстаивание в очередях за хлебом, за морсом, за килькой, если привезут в ларек, да если достанется. И хата не достроена. Придя с тяжелой плотницкой работы и наскоро перекусив, Василий спешил поднять и на свой сруб одно-два бревна. Ульяна упиралась вместе с мужем – больше помочь некому, мужиков в поселке по пальцам сочтешь. Свекор слепнуть стал, на оба глаза накатывала катаракта, ждал операции. От тяжестей таких Ульяна стронула с места все внутренности, живот стал большой, как у беременной, болел. Потом ничего, врач сказал: «С этим жить можно».

         А детей продолжала рожать. Еще двое сыновей появилось на свет. Похудела Ульяна, как щепка стала, только живот и выделялся, воду несла на коромысле – ветром качало.
         – Все, – решила, – больше рожать не буду, сил моих больше нет.
         Тяжело рожать, но еще тяжелее терять сыновей.
На этот раз ни с того ни с сего заболел младшенький. Откуда болезнь приключилась? Был умный мальчишка, песни пел с дедом, стишки рассказывал, и на тебе – менингит, сказали. Два с половиной годика мальчишке, и не стало его.

        Тяжело, ах как тяжело переживала потерю Ульяна, осунулась еще больше. Не легче было и Василию, вечерами делился с отцом:
        – Много смертей видел на войне, сам ей, гадине, в лицо много раз смотрел, а вот когда жизнь налаживается, а сыны мои пропадают – тяжело …

        Через некоторое время Ульяна сказала мужу:
        – Будет тебе еще сын, Вася, а может Бог дочку даст, я дочку очень хочу.
        И родила, и опять парня, опять мужика. Бабы в поселке судачили, мол, шестого сына Улька на свет произвела, знать и правда вместо погибших наших мужиков природа их на землю посылает. Шесть мужиков в семье, а Ульяна – одна женщина, как успеть всех обстирать, обшить, накормить? Как выдержать этот бесконечный, никогда не прекращающийся поток неизбежных забот? Как тяжела доля твоя женская, Ульяна, как же тебя надо любить и беречь за труды твои тяжкие!
        – А меня мой муж и не переставал жалеть, сколько живу с ним, а ни разу даже слова грубого не сказал. Да и дети мне уже помогают, особенно старший.

        Но здоровье Ульяны вызывало у Василия серьезные опасения. Сердце все чаще болело, другой раз не было у жены сил и корову подоить, сам принимался. Заметили дети как-то – узелок мать какой-то в сундук припрятала, сказали отцу.
        – Берегите мать, сыны, пропадем мы без нее, слушайтесь во всем, помогайте и не расстраивайте, не оставляйте ее одну.

        Дали инвалидность Ульяне, вторую группу. А домашние дела все равно делать надо, хоть умри. И делала. А вскоре не беда, горе пришло опять в ее дом – умер Василий, скоропостижно, в отпуске был, с таким настроением хорошим верандочку сынам пристраивал. День тот майский был теплый-претеплый, сады цвели вовсю, только жить и жить, всего сорок девять лет – и кровоизлияние в мозг.
        – Деточки мои, как же нам жить теперь? Что же мы без папки делать будем, я же плохая совсем?

        Варвара жила в то время в Москве у младшей дочери. Получив телеграмму с известием о смерти Василия, сказала ей:
        – Вези меня к Ульке, буду с ней жить. Мою судьбу она повторяет в точности, не могу ее одну оставить теперь, она и так Богом обижена. Вместе будем горе переживать, мне еще семьдесят семь, сколько-нибудь протяну, а там и ребята подрастут, – и поехала.

        Дед со смертью сына совсем сдал, ничего уже не могло радовать его, он все больше лежал на печке, внуки не могли дозваться его ни к обеду, ни к ужину, слезы помимо воли сами текли из совсем почти померкших глаз. Все твердил, что за ним должна была придти смерть, зачем так ошиблась? Через полгода приключился абсцесс легких и, не выдержав разлуки, дедушка ушел вслед за сыном.

        С выплаканными глазами искала и нигде не находила утешения Ульяна. Дети стали какими-то ершистыми, молчаливыми, дерзкими друг с другом, не умели еще своей лаской растопить материнское горе. Только старший, которому было шестнадцать, понимал все и, собрав братьев в укромном уголке, строго спросил:
        – Вы с мамкой жить хотите или ждете, когда одни останетесь и вас в детдом отдадут? Смотрите, я отцовский ремень на видное место повешу, пусть он вам кое о чем напоминает.
        – Мы с мамкой хотим, – прокартавил двухлетний последышек, – мы не хотим в детдом.
        – А вы, – приказал он средним братьям, – от матери ни на шаг, я ее в хлеву с веревкой заставал два раза, как бы чего с собой не сделала от горя. Да бабушку слушайтесь, она совсем старенькая, а нам помогать приехала. Не убережем их – детдома нам не избежать.

        В наше ленивое время трудно поверить, что больная, изношенная в работе и в заботах почти неграмотная женщина с четырьмя детьми на руках, ни разу в жизни не слышавшая ни их голосов, ни плача, что эта русская женщина, забыв о своих болезнях, сможет расправить исхудавшие плечи, распрямиться и вывести в люди детей, отдать им всю свою любовь, посвятить себя полностью им, уважая память любимого, но безвременно ушедшего человека. Мало того, она помнила, что муж постоянно говорил ей:
        – Дети наши учиться должны, они не должны гнуть спину, как я со своим топором. Они должны машинами управлять. Хлеб сухой есть буду, а детей выучу.

        Старшие сыновья и впрямь следовали отцовскому наказу, учились легко и старательно. С медалью окончил школу старший, хотел работать пойти, чтоб матери помочь, на что Ульяна сказала:
        – Отец хотел, чтоб учился ты, у тебя ж медаль, поезжай, я уж как-нибудь с мамкой управлюсь, а ты на каникулы приедешь, сена накосишь, дровец заготовишь, проживем с коровкой-то, да с пенсией.
Так и не отступилась от своих слов Ульяна, пока не выучила всех своих четырех сынов. Двое институты пооканчивали: инженером под Москвой один работает на хорошей работе, другой – на самолетах, штурманом летает. Третий при матери в отцовском доме остался, армию отслужил в ракетчиках, офицерское звание ему присвоили за грамотность, поехал было в Москву на автозавод, да не понравилось, вернулся домой, на фабрике пианино столяром работает. Младшего после армии соблазнили московские милиционеры – поехал порядок блюсти в столицу, в офицерскую милицейскую школу поступил.

        Варвара одиннадцать лет прожила у дочери, сад зятев очень ей по нраву пришелся, в нем тихо и ушла из жизни. Все внуки провожали ее в последний путь.

        Ульяна теперь каждый год старалась хоть по недельке побывать у всех детей. Радостей своих, узнав об их успехах, скрывать не могла и не хотела, делилась ими со всеми знакомыми и незнакомыми людьми, продолжая отдавать каждому из детей свое материнское тепло. Гордилась детьми и тем, что поженила всех четверых, что дождалась внуков. Самыми радостными для нее, конечно, были дни, когда сыновья приезжали к ней в гости с внуками, да на своих машинах. Теперь Ульяна была счастлива вполне.

        Только еще одно испытание пришлось выдержать этой мужественной женщине. Было ей уже под семьдесят, когда в гостях у сына в Подмосковье она пожаловалась однажды:
        – Опухоль у меня, сынок, какая-то во рту, растет, мне кажется. Что делать?
        Сын повел мать к врачу, сделали анализы – плохие, опухоль оказалась злокачественной. Больница, лучевая терапия… Из областной больницы выписали с безнадежным диагнозом. Сыновья решились на крайние меры – стали лечить народными средствами по совету прошедшего такое же испытание человека. Хоть какая-то надежда пусть теплится, раз врачи оказались бессильными.

        Полгода прошли в сплошных заботах и тревогах всех детей за здоровье матери. И когда сын привез мать на обследование в областную больницу в Смоленск, чтобы показать врачам и проконсультироваться, лечащий врач удивился:
        – Как, ваша мама еще жива? Не думал я встретиться с ней еще раз, честно говоря. Удивительно, но опухоль пропала совсем, оставив дыру из полости рта в гайморову пазуху, удивительно.

        Три года прожила Ульяна после лечения. Ждала писем, жадно всегда их читала, регулярно получала денежные переводы от троих сыновей, с которыми была в разлуке. А однажды, когда все дети съехались вместе, спокойно сказала:
        – Дети, вы теперь все устроены, у вас есть жены, дети. Теперь вы сможете и без меня, не горюйте, если помру. Я свое счастье узнала со своим Васей, а теперь вот и с вами. Мне жалко только, что уши мои так и не услышали, как хорошо вы поете за столом, да в телевизоре другой раз так интересно показывают, а понять я у них не могу.

        Ульяна умерла от инсульта. Провожали ее не только все дети, снохи и внуки, а весь поселок пришел, знакомые и незнакомые люди. Шептались: «А сыны-то, сыны, как горюют. И жены, видать, уважали свекровь». Простые люди хотели убедиться, видимо, зная нелегкую Ульянину судьбу, а не зря ли переносила эта героическая женщина неисчислимые трудности и горе, хотели посмотреть на детей ее – а достойны ли они этой жертвенной преданности материнской? Убеждались – не зря прожила Ульяна жизнь, не зря. Вон сколько добрых, сразу видно, Улькиных росточков прорастает в разных краях большой страны России.

        Вот такая невыдуманная история рассказана мною вам, дорогие земляки, о жизни простой русской женщины, каких много на нашей многострадальной земле, о которых все больше и чаще забывают в бюрократических коридорах власти. «Трудное время – трудная судьба», – скажете вы. Но сколько же силы, сколько мужества, терпения и самоотверженности может сочетаться с добрым и верным сердцем в одной женщине! Воля, которая восхищает, зовет следовать за ней. Так почему такая воля доступна не всем? Почему видим мы опустившихся, грязных, превратившихся в подобие человека людей, живущих в гораздо более благоприятных условиях, чем те, в которых жили, выживали и умирали героини моего рассказа – Варвара и Ульяна? Почему? Но, это уже другие истории.