Родители развелись, когда мне было три года. Папа хотел, чтобы я осталась с ним. Маме я была не нужна. Нет, не так. Я была нужна ей, чтобы хорошо выглядеть. Мать, отказавшаяся от ребенка, выглядит неважно. Совсем другое дело – одинокая мать, которая героически преодолевает трудности и воспитывает дочь. Поэтому папе она меня не отдала. Она отдала меня в детский сад – на пятидневку. А потом – в интернат. Папа к тому времени женился второй раз, но не оставлял надежды забрать меня к себе. Он пытался отбить меня через суд. Дело казалось беспроигрышным. С одной стороны была я, семилетняя девочка в интернате. С другой – три (!) семьи, которые хотели, чтобы я жила не в интернате, а у них. Новая семья моего папы, семья моих дедушки и бабушки и семья еще одних дедушки и бабушки, двоюродных, бездетных, для которых я была единственной внучкой. Все три семьи отвечали строгим требованиям, предъявляемым к тем, кто берет на себя опеку над ребенком. Были достаточно молоды, работали, имели хороший заработок и прекрасные квартирные условия. Но дело происходило в начале 70-х, в самые, что ни на есть советские времена, а моя мама всегда тонко чувствовала дух времени. Она произнесла те единственные слова, которые сегодня могут показаться абсурдными, но которые тогда перечеркивали любые аргументы трех семей, обещавших мне домашнее тепло. «Советские интернаты – лучшие в мире!» - сказала моя мама. Все.
Я была в интернате до 9 класса, пока не стала совсем самостоятельной и не начала распоряжаться своей жизнью. Папа приходил ко мне в интернат раз в неделю на три часа и иногда забирал меня на выходные. Мама работала, жила личной жизнью и навсегда сохранила в глазах всех своих знакомых образ женщины, самоотверженно воспитывающей дочь в одиночку. И папа и мама были интеллигентными людьми, поэтому детские сады и интернаты мне старались подыскивать поприличнее.
Мне скоро сорок лет. О том, что пришлось пережить в детских садах и интернатах, я не могу забыть до сих пор. Жить с этим трудно. Я пишу, чтобы наконец освободиться от воспоминаний, стать тем, кем являюсь - свободной успешной взрослой женщиной. Чтобы перестать чувствовать себя человеком третьего сорта – интернатской девочкой. Кроме того, я хочу, чтобы взрослые хотя бы немножко догадывались о том, что происходит с их брошенными детьми. Потому что того, что я расскажу, дети взрослым не рассказывают. Я не рассказывала этого маме, даже пока еще ее очень любила. Я не рассказывала об этом папе, которого боготворила. Наверное, мне было стыдно. Мне казалось, что если вокруг меня происходит то, что происходит, значит это я такая плохая. С хорошими девочками ничего подобного не случается.
И последнее. Мое положение было сравнительно благополучным. У меня были нормальные родители, не алкоголики, не наркоманы, не бомжи. У меня были бабушки и дедушки. Выходные я всегда проводила дома. Когда я болела, меня тоже забирали домой. Все лето я жила у бабушки с дедушкой, жила обычной жизнью домашнего ребенка, и за это время почти забывала казенные стены, казенную еду, казенное белье с большими черными штампами интерната. По данным Минобразования России, число детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей составляло в 1999 году- 674 тыс. человек. С каждым годом эта цифра растет. Эти дети живут в детских домах круглогодично, без выходных и каникул.
***
Девочке три года, она в младшей группе детского сада. Обычный садик рядом с домом. Пятидневка.
Около забора зимой намерзает лед, а подо льдом остается почему-то свободное пространство. Однажды девочка догадывается, что там внизу, прикрытые льдом, живут люди. Они очень маленькие, но у них там все, как у людей. Девочка все время наблюдает за ними. Там, подо льдом, есть королева и ее свита, карлики, отравители, лошади, большие приемы, войны, интриги, розы, любовь. Больше всего ей нравится, что придумывать ничего не нужно. Надо только прийти, сесть рядом, не шуметь и наблюдать, как они там живут. Каждый день там происходит что-нибудь новое, и она очень переживает. Дети ее не замечают, зато воспитатели не любят. Они не понимают, зачем она всю прогулку сидит на корточках в углу, под забором и, не отрываясь, смотрит в землю. К весне лед тает, и это значит, что маленький народец уходит жить под землю. К сожалению, там их не увидеть, но они снятся ей по ночам до следующей зимы.
На обед звали тихо, и в туалете было не слышно. Прежде, чем разливать суп, всех пересчитывают и обнаруживают, что ее нет. Ее ищут в коридоре, спальне, раздевалке и наконец находят в туалете. Воспитательницу можно понять – она молодая, а девочка задерживает обед, значит, тихий час начнется позже и она опоздает на свидание. Поэтому она не ждет, когда девочка закончит, она натягивает на нее трусы и колготки вместе с какашками. Она просто не заметила. Она берет девочку за плечи и, стремительно протащив по коридору, сажает за стол. Девочка сидит на своих какашках и очень старается делать вид, что все, как обычно. Так страшно и гадко ей еще никогда не было. После обеда она бежит в туалет, чтобы успеть раньше остальных. Снимает колготки и трусы и выбрасывает какашки в унитаз. Все испачкано, но приходится надеть, чтобы никто ничего не заметил. Ей повезло – она успела спустить воду до того, как пришли остальные.
Девочке шесть лет и она в старшей группе детского сада. На пятидневке. Зато это детский сад Литфонда. Дача у них в Малеевке. Дощатая веранда и между досками большие щели. Все делают крючки из пластилина, прилепляют к нитке и опускают между досок. Иногда удается вытащить давным-давно уроненного солдатика, но чаще пыль или мышиный помет. Или крючок застревает.
Их ведут играть в березовую рощу. Девочки садятся на скамейку и по несколько часов, не вставая, играют в дочки-матери. Она уходит дальше, в лес. Там деревья изгрызены короедами и это очень красиво, а иногда ползет огромный жук, жук-олень. Тем более, что на поляне, где играют в дочки-матери, когда нет детей, пасут коров. Мальчики набирают свежий навоз на палки и бросают в девочек. Это очень обидно, а воспитательница никогда не поможет вытереться и даже не дает салфеток.
Пока не доешь обед, из-за стола не выпускают. Столовая огромная, белые прохладные гардины. Всех уже уложили, идет тихий час. За столом остаются те, кто не пьет кисель и не ест бутерброды с черной икрой. Всегда находится человек семь, которые терпеть не могут кисель или черную икру. Кисель она тоже никогда не пьет, но в этот раз есть еще и помидор. Она любит помидор, но сейчас не хочет. Почему бы и нет? Наконец сердобольная нянечка прощает ей кисель. Она просит съесть помидор и тогда отпустит спать. Но, к сожалению, она не хочет помидор. Тогда сердобольная нянечка оставляет тряпку, которой вытирает столы, берет помидор и впихивает девочке в рот, в самое горло, прямо пальцами. Ее рвет прямо на стол.
Девочке семь лет. Первый раз в первый класс. В интернат. Интернат ей подыскали где-то в Сокольниках (свежий воздух!) и с французским языком с первого класса (образование!). Папа ведет девочку по длинному коридору интерната. В углу коридора шевелится что-то темное. Они подходят ближе. Взрослый парень с мутными глазами возится на полу, пытаясь встать на ноги. Папа быстро уводит девочку дальше, но она успевает заметить ужас и брезгливость в папином взгляде. Через несколько дней она уже будет хорошо знать, что означала та темная фигура. Это был пьяный старшеклассник, объяснят девочки из третьего класса первоклашкам. Таких будет еще много, им покажут.
Девочки из третьего класса уже взрослые и хорошо знают законы интернатской жизни. Им поручили в первые дни присматривать за маленькими глупыми первоклашками. Старшие девочки приводят их в спальню, показывают шкафы, тумбочки, туалет, умывальник. Потом они говорят, что ложиться спать надо обязательно в колготках, а под подушку класть вешалку. Вешалки для одежды старые, деревянные, с толстым железным крючком. Зачем нужна вешалка под подушкой и колготки? Ночью могут прийти большие мальчики, - объясняют третьеклассницы. - И что? – Они будут вас трогать. – И что? – Главное, никому ничего не говорите. А то у нас одна девочка рассказала учительнице, а они потом пришли и пожгли ей пятки каленым железом… Непонятно, как колготки и вешалка спасут от каленого железа, но они кажутся защитой. Девочка долго не может заснуть, изо всех сил сжимая под подушкой деревянную вешалку.
Большие мальчики действительно приходят, почти каждый вечер. В интернате придумано такое детское самоуправление – из мальчиков старших классов создана «служба охраны порядка». У них есть ключи от всех этажей, от всех дверей, они ходят по спальням после отбоя и следят за порядком. Кровати в спальне стоят в два ряда вдоль стен. Девочки лежат головами к стене, ногами к проходу. По проходу в темноте ходит большой мальчик. Девочка поджимает ноги, она ужасно боится, что сейчас он будет жечь ей пятки каленым железом. Но все обходится.
В столовой дают нарезанное кубиками масло. Его почему-то никто не ест, особенно младшие классы. Когда масло немножко тает, его бросают вверх, оно пристает к потолку, и там висит. Весь потолок в желтых кубиках. В столовой воняет кислой капустой и очень душно. К концу обеда масло на потолке тает и начинает капать на голову.
Однажды девочка не бросила масло на потолок, а оставила на тарелке. Ее стали заставлять съесть масло, но она не хотела. Тогда масло впихнули в рот, в самое горло, прямо пальцами, и стали заливать холодным какао, потому что она никак не глотала. Ее вырвало прямо на стол.
Мальчики, приходящие по вечерам придумали игру. Они поднимают девочек с кровати и выводят в пижамах и босиком в холодный холл. Там их ставят в круг, большой мальчик стоит в центре. «Будете тут стоять, пока я не разрешу идти спать», - говорит он. Девочкам ужасно холодно, но они стоят. Он большой. И он может жечь каленым железом, если его не слушаться. «Ты можешь идти», - говорит он. Смотрит он при этом на одну девочку, а показывает на другую. Если пытается уйти та, на которую он смотрел, он говорит: «Куда? Я не на тебя показывал». И наоборот.
Начинается изучение французского языка. Учительница очень хвалит девочку за произношение. Правильное французское произношение не дается почти никому, но девочка с детства привыкла копировать мягкую картавость любимого папы, а теперь оказалось, что именно так надо грассировать, говоря по-французски.
Пожилая воспитательница бьет детей толстой метровой линейкой. Она бьет без особой злобы, но это ужасно больно и на теле остаются огромные синяки. А как прикажете с ними управляться? Их тридцать человек, они кричат, бегают, не слушаются. А ей надо угомонить их, чтобы к 9 вечера сдать смену ночной нянечке и успеть на автобус до метро. Интернат стоит в глубине парка, выбираться оттуда вечером темно и страшно, очень не хочется задерживаться. Девочка, в общем-то, довольно тиха и послушна, но бывает, что достается и ей. В воскресенье, когда девочка моется дома в ванне, мама замечает ее синяки и спрашивает, откуда они. Девочка врет, что упала с лестницы. Не рассказывать же! Она уже во втором классе. Она уже понимает, что ее проблемы не решит никто, кроме нее.
В 9 вечера, уложив детей, пожилая усталая воспитательница просит девочку проводить ее до раздевалки. Там ее одежда, а потом надо все запереть на ключ, и ей очень не хочется возвращаться, чтобы передать ключи нянечке. Раздевалка в подвале. Туда ведут крутые каменные ступени. Недавно после прогулки дети спускались по этим ступеням прямо на коньках, кто-то споткнулся, упал, началась куча-мала и самой красивой девочке в классе нечаянно рассекли в общей свалке коньком переносицу. Было очень много крови и остался шрам. Хорошо, что не попали в глаз. С тех пор девочка ходит по этой лестнице с опаской. Пожилая воспитательница, наверное, действительно очень устала. Иначе, почему она вдруг начинает жаловаться девочке, как ей трудно и как ее никто не слушается. «Почему?» - вопрошает воспитательница пространство. «Потому что мы Вас не уважаем» - вдруг отвечает девочка. Воспитательница озадаченно смотрит на нее. Девочка чувствует прилив вдохновения и безнаказанности. Ей почему-то кажется, что сейчас воспитательница ее боится. «Мы Вас не любим и не уважаем, - говорит девочка. – Потому что Вы нас бьете. Разве можно бить детей?».
Через несколько дней воспитательница навсегда исчезает из интерната. Другая, пришедшая ей на смену, детей не бьет. Девочка тихо торжествует, уверенная, что плохую воспитательницу выгнала она.
Однажды большой мальчик приходит в спальню поздно, когда все уже спят. Только девочка почему-то никак не может заснуть в этот вечер. Через ресницы, притворяясь спящей, она смотрит, как большой мальчик тихо ходит по проходу между кроватей и что-то высматривает. В конце концов он подходит и садится на стул рядом с ее кроватью. «Рассказать тебе сказку?» - спрашивает он. Девочке очень страшно. Большие мальчики никогда не рассказывали сказки, она чувствует какой-то подвох. Но возражать нельзя. Она кивает. «Садись повыше», - говорит большой мальчик и поправляет ей подушку так, чтобы она оказалась сидящей рядом с ним. Он начинает что-то рассказывать, но девочка не понимает ни слова. Она цепенеет от ужаса, потому что рука большого мальчика медленно вползает ей под пижаму и начинает ощупывать ее тело, забираясь между ног. Потом, не переставая трогать ее, он свободной рукой расстегивает штаны, берет ее руку и засовывает к себе туда. Она не может ни двинуться, ни закричать, в ушах у нее звенит от страха. Сквозь этот звон доносятся только слова, которые все время повторяет большой мальчик: «Сядь повыше, сядь повыше». Вдруг дверь в спальню открываются, заглядывают другие большие мальчики. «Куда ты делся?» - зовут они. Сидящий рядом с ней мальчик вскакивает, застегивает штаны и выскакивает из спальни. Утром она старается убедить себя, что ничего этого не было. Она даже не видела в темноте его лица.
Жизнь в интернате становится привычной. Никакой другой все равно нет. Дома девочка бывает полтора дня в неделю. Мама забирает ее в субботу после уроков, отвозит обратно в понедельник до уроков. За полтора домашних дня девочке надо вымыться, выстирать, погладить и пришить белые воротнички к школьной форме, посмотреть «Спокойной ночи, малыши!» вечером и «Будильник» утром. В интернате начинает работать кружок хореографии. Мама шьет девочке красивую розовую юбочку. Девочке ужасно нравится эта юбочка – почти, как у балерины. У мамы хороший вкус, она работает в Музее Большого театра, знакома с Галиной Улановой. На занятиях по хореографии девочку хвалят, она умеет сдерживать детскую торопливость движений, двигаться медленно и плавно, как требует учительница.
Третий класс. Обычно, проснувшись утром, девочки рассказывают друг другу сны. «Девчонки, - говорит, проснувшись, самая красивая девочка в классе, которую не портит даже шрам на лбу, - девчонки, а меня изнасиловали!». Значение этого слова понимают уже все, старшие девочки давно все объяснили, научили блатным песенкам. Но как-то не верится. Никто же ничего не слышал! «Да вы все спали, когда они пришли, - говорит самая красивая девочка, - а я боялась кричать». Она даже не выглядит огорченной, только очень удивленной. Другие девочки сомневаются.
Но, похоже, она не врет, потому что в интернат вдруг приезжает милиция, садится в учительской, девочек, по одной, вызывают туда и расспрашивают. И никто ничего не может рассказать. Но все родители, конечно, оказываются в курсе и на следующий год девочку переводят в другой интернат.
На этот раз папа с мамой постарались. Правда, здесь нет французского языка, но зато это – лучший интернат в Москве и второй в Советском Союзе. Никаких пьяных в коридоре, директор – заслуженный учитель РСФСР. Детей здесь не бьют и не насилуют. Здесь часто бывают разнообразные комиссии, делегации, выездные педсоветы. Здесь всегда очень чисто. Чистота создается руками детей. Везде висят расписания: дежурства по классу, по спальне, по столовой, по коридору, по двору… Влажная уборка два раза в день. Генеральная уборка каждую неделю. Каждый день ты неизбежно оказываешься где-нибудь дежурным.
В новом интернате очень много близнецов. Может, так было и в прежнем, просто девочка была младше и не замечала. В каждом классе – обязательно по паре близнецов, в их классе – сразу две пары, два мальчика и две девочки. Наверное, тетушки и бабушки, которые еще могли бы вытянуть без родителей одного ребенка, на близнецах сломались. А тетушки и бабушки почти у всех. Только у пяти-шести человек имеются в наличии мамы. И только у девочки есть и мама и папа. На нее смотрят немного косо. У нее самая богатая семья. Дети хорошо это знают, потому что каждый месяц им раздают жировки – квитанции, по которым родители будут платить за интернат. Дети с интересом сравнивают цифры, они соответствуют доходам семьи. У девочки – единственной – жировка с максимальной суммой в 56 рублей. Потому что есть мама, которая работает и папа, который платит большие алименты.
Папа работает далеко, за городом, и может приезжать к девочке только раз в неделю, по средам. Он приезжает после уроков, забирает девочку, и они идут гулять и разговаривать. Конечно, ничего об интернатской жизни девочка ему не рассказывает. Разговоры их прекрасны и возвышенны, в основном, - о книгах, которые оба очень любят. И, конечно, девочка не рассказывает папе, что именно по средам, когда они гуляют, происходит в интернате генеральная уборка. И о том, что всю неделю, при каждом удобном случае воспитательница, с которой визиты папы, конечно, согласованы, громко, перед всем классом стыдит девочку за то, что она отлынивает от генеральной уборки. «Все трудятся, а она, видите ли, гуляет!». Девочка начинает ненавидеть дежурства. Любые дежурства и любые уборки. Но самое страшное – дежурство по столовой.
Подъем в интернате в семь. А их, дежурных, будят еще до семи, до свету. Они тихонько встают в темноте, чтобы не разбудить остальных. Торопятся надеть школьную форму. В спальне зимой ужасный холод, окна изнутри покрыты коркой льда. Умываются ледяной водой – в интернате своя котельная и горячую включат только после общего подъема. По полутемным коридорам дежурные идут в другой корпус – в столовую. Там, на кухне, уже вовсю идет жизнь, валит пар от огромных котлов. Столы в столовой стоят рядами по 10, 6 рядов, каждый ряд – класс. Над окошком раздачи висит бумажка – сколько человек в каком классе. На каждый стол дежурные ставят пластмассовую хлебницу с обломанными краями. Идут с корзинкой, полной нарезанного хлеба, вдоль рядов, в каждую хлебницу – 6 кусочков (почему 6? Ведь за столом будет 4 человека). С каждой минутой темп движений нарастает, повара торопят, скоро начнется завтрак. Повара выставляют на раздаточное окошко железные миски с горячей кашей. Переставить миски на поднос. Помещается четыре, но мастера умеют впихнуть и восемь. Расставить по столам. Быстрее. Поднос с перевернутыми после мытья чашками – расставить по 4 на стол. Огромный горячий чайник с какао – разлить по чашкам. Быстрее. Промчаться между рядов с подносом, наполненным грохочущими алюминиевыми ложками, сбрасывая по 4 на каждый стол. В дверях уже толпятся ожидающие завтрака. Не хватило хлеба. Не хватило каши. Все вопросы к дежурным, разбирайтесь, как хотите. Быстрее все убрать, накрыть для второй смены. Дежурные едва успевают убрать после второй смены со столов, как звенит звонок на уроки. Ужасно хочется спать. Но поспать теперь удастся не скоро. С пятого урока дежурных отпускают раньше, чтобы они успели накрыть обед. Хлеб, тарелки с супом, со вторым, компот из кастрюли по чашкам, обязательный кто-то, которому не хватило, невыносимо воняющие тряпки, которыми надо вытирать столы. Две смены. Полдник. Две смены.
Ужин. Самое тяжелое – ужин. После ужина надо мыть пол. Ползать с вонючей тряпкой по всей огромной столовой под столами, вымывая оттуда все, что туда попало. А туда вываливают и кашу, и суп, и кисель. Вываливают те, кто не хотят это есть, но не умеют противостоять воспитательнице, которая может ткнуть в недоеденную кашу лицом или вылить ее на голову. Девочка никогда не бросает еду на пол. Просто не ест, и все. Пусть только кто-нибудь попробует ткнуть ее лицом в тарелку! Что легче мыть – полы или столы. Столы не такие грязные, но их чистоту тщательнее проверяют. Воспитательница осматривает пластиковую поверхность с разных сторон на свет. Не должно быть видно мокрых разводов. Проводит по столу рукой. Не должно быть ни одной шероховатости на ощупь. Девочка ползает под столами с тряпкой. От тряпки такой запах, что она старается не дышать. Слава богу, скоро конец уборке и можно будет идти спать.
В столовую входит директор интерната. Он в темном костюме, со значком заслуженного учителя. Повара, улыбаясь, подают ему через окошко раздачи тарелку с огромными дымящимися кусками мяса. Директор садится за первый, уже вымытый стол, берет кусок мяса двумя руками и вгрызается в него. Мясо одуряюще пахнет, заглушая даже вонючие тряпки. Девочка ползает под столами, но слышит, как директор чавкает и сопит, обсасывая мозговую косточку. Потом кость падает на пол. Она упала не случайно. За ней падает другая, третья, они далеко разлетаются по вымытому полу. Директор смотрит, как его воспитанники ползают с тряпками под столами, и разбрасывает среди них огромные кости с большими кусками недоеденного мяса.
Девочка очень много читает. В интернате это для нее единственное спасение. Право на чтение приходится все время отстаивать. Перед уроками, рано утром им полагается час гулять. Она не хочет гулять, берет книгу и прячется с ней в коридоре между стеной и спинкой кресла. Очередные дежурные находят ее и силой отправляют на прогулку. Папа, внимательно следящий за интеллектуальным развитием девочки, составляет для нее список книг, которые надо прочесть. Список занимает целую тетрадку и поделен на разделы: художественная литература, география, биология… Раз в месяц детей водят в районную библиотеку. У девочки там разбегаются глаза, столько всего и так все хочется. На этот раз она берет с собой папин список, заранее предвкушая многодневное счастье от всех этих книг. Дети с классной руководительницей входят в библиотеку. «Люся, - истошно кричит библиотекарша за стойкой своей напарнице, - скорее сюда! Интернатские пришли!». В ее крике ужас. Ужас в глазах ее напарницы. Они долго обсуждают с классной руководительницей, кого из детей можно пускать к книжным стеллажам, кого оставить у входа, под присмотром. Девочку, конечно, пускают. Но ей уже ничего не хочется.
Самый любимый учитель в интернате – учитель пения. Он работает в Академии педагогических наук, а из их интерната устроил себе испытательную лабораторию. Девочка не знает толком, что именно он хочет доказать. Наверное, что петь можно научить любого, во всяком случае, у него действительно начинают петь все. Но главное, что с ним интересно и свободно. Приходя на уроки пения, они как будто перестают быть интернатскими детьми. В кабинете пения – какой-то невиданный проектор, через который учитель показывает слова и ноты песен, микрофоны и камеры (он снимает и записывает их во время пения), дудочки, барабанчики, ксилофоны и еще куча каких-то неизвестных инструментов. Учитель требует, чтобы они пели легко, красиво, не напрягаясь, чтобы они улыбались, когда поют. Рядом с доской висят несколько картинок. «Пойте, как бабочки порхают», - призывает он, показывая на картинку с легкокрылой цветастой бабочкой. «А это кто мычит?» - вопрошает он, показывая картинку с насупленным быком. «Улыбайтесь!» - кричит учитель – «Мне не нужны интернатские рожи!». И он показывает на портрет какого-то угрюмого дебила с крохотными глазками и огромными мокрыми губами.
Учитель пения проводит в их школе заседание ученого совета своей кафедры. «Я вас приглашу на десять минут, - предупреждает он класс, в котором учится девочка, - и вы им покажете, на что вы способны. Там кто-то будет спать, кто-то читать газеты, не обращайте внимания. Просто пойте, как вы умеете. Чтоб они знали!». Дети чувствуют, что могут помочь любимому учителю и очень стараются. У них получается. Спящие просыпаются, читающие откладывают газеты. Учитель пения сияет глазами.
В тот же день поющий класс оказывается дежурным по столовой. В столовой приготовлено угощение для всего ученого совета. Заметно оживившиеся члены ученого совета рассаживаются за столы. Дети разносят им еду на подносах. Потом стоят в сторонке, ждут, когда гости наедятся и можно будет убирать. Наконец большая часть тарелок пустеет. Воспитательница сует поднос в руки одной из девочек и отправляет ее собирать грязную посуду. Гости собираются расходиться. «Минуточку, - говорит учитель пения своим громким, хорошо поставленным голосом, - минуточку товарищи! Что же вы, так и уйдете от моих детей? А помните, как во Флоренции?». Гости переглядываются. Потом кто-то первый достает кошелек и кладет девочке на поднос с грязной посудой бумажный рубль. Другой, проследив за ним ревнивым взглядом, кладет три. Начинается азартное соревнование – кто больше, учитель пения подбадривает дающих. Девочка стоит с подносом полным грязной посуды и бумажных денег и не знает, что делать. Вечером классная руководительница пересчитывает деньги и удовлетворенно говорит детям: «Ну вот, теперь хватит купить новые чашки для столовой вместо разбитых! Да еще останется нам с вами в театр сходить».
Учитель пения, всерьез полюбивший этот класс, таскает его на все районные и городские конкурсы. В районе, где находится их интернат, есть интернат для слепых и слабовидящих детей. Они тоже приезжают на конкурс, но выступают первыми, вне конкурса. «Почему?» - спрашивают дети учителя пения. «Сейчас поймете» - отвечает он. На сцену, держась друг за друга, выходят мальчики и девочки. Они разного роста. Некоторые в толстых очках, некоторые без очков, их лица подняты к небу. Они бестолково топчутся по сцене, пока учительница не расставляет их по местам. Потом она садится за пианино и начинает играть. Раздается ангельское пение. Именно ангельское – никакого другого слова девочке в голову не приходит. Такие голоса можно слушать вечно. Под такие голоса можно забыть обо всем.
«Господи, - думает девочка, - слепые… Как же ОНИ живут в интернате?!»
2004 г.