1952г.
За окном посерело, Римме так и не удалось уснуть. Она всё прокручивала и прокручивала в голове вечерние события. Перед глазами стояло Раино каменное лицо с отрешённым взглядом и неестественно скрюченно-сжатые пальцы рук, как будто их свело судорогой.
Такой застала Римма лучшую подругу, когда прибежала перед самым закрытием в своё общежитие для студентов медиков, где они с Раей жили в одной комнате уже четвёртый год.
Римма чувствовала себя виноватой в том, что случилось с подругой. Ведь, если бы она не пошла вечером в кино, а осталась с Раей, то может быть та не сидела бы за вышиванием поглощённая, поглощённая своей бедой и мыслями только о том, что её Володька, её единственный, любимый и самый лучший в мире, уехал навсегда, небрежно бросив на прощание у трапа: «Прости и забудь! Я женат, и еду домой»
Несколько дней они с Риммой ревели по полночи, сидя обнявшись на одной кровати и укрывшись одним одеялом.
Но у Риммы были свои дела и заботы, и постепенно она начала оставлять подругу одну в общежитии, где та искренне пыталась готовиться к занятиям, и параграф за параграфом читала учебники по хирургии, акушерству и гинекологии, читала, ничего не понимая и не запоминая, просто читала. А потом садилась вышивать крестиком очередную розочку, как она говорила, чтобы успокоиться.
«Вот и успокоилась» - в очередной раз вздохнула Римма. Войдя вечером после кино в свою комнату, она не поняла, почему Рая сидит не включая свет и делает руками такие движения, как будто вышивает в темноте. Она не обратила внимания на вернувшуюся подругу и не ответила ей, и всё вышивала и вышивала невидимой нитью на невидимой ткани. Римма поняла, что подруга не спит, щёлкнула выключателем и в испуге закрыла рот руками, как будто боялась закричать.
Вот и сейчас она вздрогнула в очередной раз вспомнив глаза подруги, и взгляд, видящий что-то такое, что не видно было окружающим. Рая всё так же сидела и «вышивала» даже тогда, когда приехала скорая и ей сделали укол, а затем два санитара взяли Раю под руки и повели в машину, и она пошла беспрекословно, только покрепче сжала пальцами свою невидимую вышивку.
Больше Римма никогда не видела свою лучшую подругу, хотя вспоминала о ней и помнила всегда. Но на удивление быстро она отвлеклась на новое для неё состояние. Она влюбилась.
Ещё вчера она бежала в кино на последний сеанс с одной целью — увидеть что изменилось в клубе после опубликованного во вчерашней газете её фельетона. Она была внештатным корреспондентом местной областной газеты, но её ценили за её литературный слог, за грамотность и за острый язычок, которым она могла безбоязненно уколоть любого.
В последнем своём фельетоне она написала о халатности завклубом, полностью доверившего показ кинофильмов в вечернее время киномеханику, который совместил три должности — киномеханика, билетёра и контролёра. Продав все посадочные билеты он продолжал запускать в зал всех желающих, продавая одни и те же билеты по второму кругу. Вот ему больше всех и досталось в фельетоне.
Вчера вечером Римма вошла в клуб и удовлетворённо вздохнула: у входа стояла билетёрша и запускала в зал только по билетам.
Посмотрев фильм, она поспешила домой к тоскующей подруге, но не успев сделать несколько шагов, вдруг оказалась в плотном кольце совсем молодых ребят, а прямо перед ней стоял, засунув руки в карманы шаровар, герой её фельетона, киномеханик Валька.
Римма не испугалась — вокруг шёл толкаясь, выходящий из кинозала, народ. Но Валька вдруг достал из кармана и ловким движением открыл опасную бритву, и у неё ёкнуло сердце. «Ну что, писака, довольна?» - сказал Валька и сделал рукой движение от её воротника вниз, и по тротуару поскакали трофейные немецкие пуговицы, пальто распахнулось. «Боишься?» - спросил и притянул за воротник её лицо к своему. Римма подняла глаза и тут...
Пуговицы ещё прыгали, катились и скакали по дощатому тротуару, а в мире уже что-то изменилось, и это что-то не давало отвести глаза, и они всё стояли и смотрели, смотрели. Разошёлся народ, ушли ребята, и Валька наконец облизнул пересохшие губы и, почему-то хрипло спросил опять: «Боишься?», и не дожидаясь ответа: «Пойдём провожу!»
И они пошли, держась за руки, и смеясь рассказывали о чём-то друг другу, и было им обоим как никогда счастливо.