Время течет неумолимо. Но память даёт нам бесценную возможность перенестись в прошлое.
Тогда они еще были живы …
Наверно не было ничего особенного, что этот микрорайон на окраине подмосковного Одинцово застроили практически одни фронтовики. Они в то время не пользовались льготами. «Воевали все». Но пользовались заслуженным уважением. Очевидно, поэтому им и выделили участки для застройки. Деревянные дома возводили сами.
И нашей улицей заканчивался город.
Да какой там город, просто поселок с деревянными домами! Или вернее глушь с единственным магазинчиком типа «Сельпо».
Дальше начинался лесной массив, за ним деревня. И поля, принадлежащие совхозам.
А весной вся наша местность превращалась в огромный цветущий сад!
Все проживающие были не только знакомы, они дружили как - то так запросто, как - будто это был единственный способ общения между людьми.
Конечно, отношения были между людьми разные, но держались они дружно, не давали соседей в обиду.
На нашей улочке, уходящей одним концом в лес, сложилась неизменная компания фронтовиков.
Они любили посидеть, пображничать за столом либо у нас в саду, либо в саду нашего соседа - дяди Димы Ксензова.
Мой отец, Павел Петрович Карпешин, в прошлом кадровый офицер, провоевавший всю свою молодость, майор, как старший по званию всегда возглавлял их посиделки.
Они не пьянствовали, они отдыхали. И женщины ворчали не злобливо, зная, что когда надо, их мужья будут работать на износ, но сделают всё что нужно для своих семей. Жизнь научила всех, переживших войну, что человек всё может сделать своими руками.
Мой отец, профессиональный военный, умел готовить изысканные блюда как шеф - повар ресторана; мог сшить платье или костюм, как хороший портной; мог изготовить мебель как краснодеревщик. У нас на кухне стоял шикарный буфет под старину, изготовленный отцом из твердых пород дерева и цветного стекла. А в сарае частенько доносилось "Пятнадцатого дуплетом в дальнюю левую лузу", это фронтовики баловались игрой на бильярде, в которой знали толк. Отец изготовил великолепный бильярд, к которому с большим трудом нашёл какие - то особенные костяные шары. Мы, мальчишки, восхищенно наблюдали, а иногда и сами могли сыграть партейку в пирамидку. Его приглашали как столяра для отделки генеральской дачи, расположенной неподалеку.
Оказалось, что я лишен этих талантов, но мой сын Роман, не помнящий своего деда, сполна награжден этим техническим даром, и кажется, всё может сделать своими руками. Вот так и поверишь в божье предопределение! В то, что талант передается через поколение.
Странные они люди - фронтовики. Неизменно доброжелательные, но какие то отстраненные, как - будто смотрят на тебя из своего далека, где по - прежнему рвутся снаряды и летят пули в их незащищенную грудь. Они так часто смотрели в лицо смерти, что она их больше не пугает.
Я тогда не прислушивался к их разговорам. Старики гуляют … пускай их!
Но то, что я слышал, иногда удивляло до крайности.
Они смеялись до слез, когда один из них дядя Гриша Аксенов, по прозвищу «Касабланка», с наполовину обожженным лицом, рассказывал, как он, вылезая из горящего танка на Курской дуге, очень опасаясь детонации боеприпаса, и застрелив по ходу дела троих гитлеровцев, устроился в кустах по суровой необходимости, поскольку испытал сильнейший позыв поноса.
А дядя Коля Потаскаев, летчик - истребитель, рассказывал, что когда его сбили, и он приземлился на парашюте на поле, к нему устремилась немецкая машина с солдатами, и тогда он, расстреляв боезапас, оставил один патрон для себя.
- И что ты сделал с этим патроном? - полюбопытствовали соседи.
- Да, пальнул во фрицев!
- Молодец, - одобрили фронтовики, - фашистов надо бить даже последним патроном!
Самое смешное, по логике фронтовиков, было потом. В машину с немцами попал шальной снаряд, выпущенный самими же фрицами. И дяде Коле удалось спастись. Естественно, в контрразведке он об этом случае молчал как партизан.
Они хвалили немцев, называя их умными и храбрыми вояками, что несколько шокировало меня. Правда ненавидели они гитлеровцев по - прежнему неистово. А мой отец, хорошо отзываясь о японцах, почему то ненавидел финнов, называя их «трусливыми подлецами». Рассказывая, что их снайперы - кукушки специально вытаскивали на открытое место убитых и раненых советских солдат, и отстреливали желающих вынести их с поля боя, не жалея девушек - санитаров. И иногда устраивая настоящую охоту на них. Финны отличались крайней жестокостью, пытая пленных.
Дядя Дима Ксензов трижды бежал из германских концлагерей. Один раз его поймала в самом фатерлянде зондеркоманда. А вот второй раз его выловили простые эстонские крестьяне, избили до полусмерти, и сдали эсесовцам.
- Они, эти чухонцы, всегда будут врагами русских, их германец переделал под себя, сделал своими холуями, и как бы он их не тиранил они всегда будут ему лизать зад! - утверждал дядя Дима.
В третий раз он сбежал удачно и до конца войны партизанил в Чехословакии. Вернее в Словакии, чехов он называл немцами, а словаков - братьями.
Иногда, дядя Дима приносил военное фото. Соседи рассматривали отображенное там оружие, споря о его качествах с редким, непостижимом для меня, знанием
Фронтовики признавали героизм только в крайних случаях, а бросаться на амбразуры считали глупостью. Уважали хладнокровие и рассудительность на войне. О предателях говорили с брезгливостью и мало.
Они вспоминали, а потом как - то разом … замолкали. Переходили на другую тему, и больше не вспоминали о войне.
Тогда они были еще живы … а мы чувствовали себя защищенными.
Мой отец умер в 60 лет.
На войне он получил два ранения в грудь. Но выжил.
Война догнала его, и вновь дважды выстрелила подряд …инфарктом.
Война злопамятная и мстительная сука.