Взяли её внезапно поздним вечером, когда город погрузился в сон: «чёрный воронок» не заставил себя ждать. Странное помещение, в котором очутилась пленница, напоминало вытянутую капсулу, состоящую из множества взаимосвязанных лестниц-отростков. Основательно истёртые и покрытые зелёно-фиолетовой плесенью, они свидетельствовали: по ним не раз хаживали. И связывала их пахнувшая дождём, а может, крепкими солёными брызгами память. Не пахло только инквизицией. Не слышны стенания узников, стоны и крики вовремя пыток. По-своему уютному и даже комфортному помещению не хватало света – повсюду хозяйничал сумрак.
Ведущие вверх ступени упирались в узкое оконце, открывавшееся в особые дни, но излучавшее столько света, что кружилась голова. Казалось, всю жизнь прожила за Полярным Кругом, где воздух разряжен, и к недостатку кислорода должна привыкнуть, ан, нет!
Смутные сомнения, что когда-то «отверстий» было множество, терзали, пока не осенило: как только переживался яркий эпизод судьбы, наглухо закрывались и очередные створки. Непреодолимое желание дотянуться до окна заставляло женщину действовать, но чем выше она поднималась, тем тяжелее и страшнее становилось.
Когда до заветного окна осталось каких-то десять ступенек, узница потеряла равновесие и сорвалась вниз. Щёлкнула дверь, и появились двое. Следуя классике жанра, её допрашивали злой и добрый следователи. Один насмехался и строжился. Другой – успокаивал и предлагал испить чайку.
– Ты посмотри на неё – исхудала-то как, аж, светится! – сочувствовал Добрый.
– Хорошо! Значит, фонарь не понадобится, – хохотал Злой. – Ослеплять не придётся!
О чём это они и для чего нужен фонарь, когда есть невидимое мощное излучение, осветляющее и избавляющее от отчаяния? Именно оно спасало и вселяло надежду на лучший исход. Даже в тяжёлые минуты она чувствовала поддержку Света. И таких минут было немало. Да и ситуация с допросом когда-то уже случалась. Давным-давно, в той самой жизни, разделившейся на «до» и «после». Только вспоминать об этом не хотелось – жёг стыд.
Но сейчас-то в чём она виновата? Ведь серьёзных обвинений не предъявляли – задавали лишь непонятные вопросы.
– Зачем ты в детстве подсматривала за матерью?
– Почему обманула отца?
– Было ли стыдно, когда присвоила колечко подруги?
Не понимая сути происходящего, она отвечала растерянно и односложно. Вначале…
Всё стало на свои места, когда её предупредили о последнем испытании – очной ставке. Пленница не предполагала, что придётся обороняться и даже нападать, когда ввели завёрнутого в плащ человека, а Злой тихо, но твёрдо спросил:
– Где и при каких обстоятельствах вы познакомились?
– Я никогда не видела… – покосилась она на забившегося в углу свидетеля. – А-а-а! – внезапно вскрикнула, когда с головы свидетеля упал капюшон: это был отец её ребёнка!
– Так при каких же обстоятельствах вы познакомились? – повторил вопрос следователь.
– Обстоятельства? Какие уж там… – затрепетала узница, и воспоминания захлестнули её. Помимо воли и желания они воронкой затягивали в такие глубины, что женщина согнулась от явной физической боли. Память волной швыряла по ступенькам, то опуская вниз, то вознося вверх. Её било и било… И в такт биению суетился Злой:
– Ну и где вы познакомились?
– В тюрьме-е-е-е! – уже кричала узница.
– Ты любила его?
– Нет!
– А свидетель утверждает обратное!
– Неправда!
Она, действительно не задумывалась, что испытывает к ней случайный избранник, потому что грязная и расчётливая связь, выстроенная по её собственному сценарию, образовалась в надежде на избавление от ужаса и мрака. Хотела лишь одного: любым способом выбраться из заключения. Забеременела сразу, после первой встречи, и навсегда забыла того, с кем провела ночь.
– Тебе больно?! – «давил» следователь.
– Очень!
– А ведь ты предала не отца своего ребёнка, - приближался к допрашиваемой Злой. – Ты вот его предала! – кивал он в сторону Доброго и, потряхивая головой, отскакивал мячом.
– Да ладно, ну что уж ты так, – обращался Добрый к Злому, подбадривая узницу и сильнее раскачивая маятник: то приближал к испытуемой Злого, то отбрасывал его в сторону. Злой нелепо взмахивал руками и возвращался в точку отсчёта - в рождение.
– Уа-уа-уа! – громко кричал новорождённый и вырастал на глазах: младенец, трёхлетний малыш, 12-летний подросток, 20-летний юноша. И каждый из них что-то говорил, скручивая фразы в вопросы.
– Где моя мама?
– Кем был мой папа?
– А ты знала моих родителей?
– Тётя Мила, а можно мне хлеба?
Невыносимые вопросы задавал сын, которого она бросила.
После родов материнские чувства так и не проснулись, а находившийся рядом ребёнок раздражал. Усугубляла несвобода. Попав под амнистию и выйдя из заключения, она, как ей казалось, вздохнула с облегчением и... оставила сына в доме малютки при колонии.
– Думала, забуде-е-е-шь?! – ухмылялся Злой.
– Не думала-а-а-а! – кричала узница, и, успокаиваясь, смиренно шептала: – Совсем…
На свободе в редких случаях, очнувшись от пьяного угара, она вспоминала сына, образ которого постепенно растворялся в пагубной привычке. Тьма пожирала в ней остатки Света с уверенностью: мол, знаю мерзость твою, человечишко, вижу насквозь ущербность, понимаю её истоки.
Но Тьма просчиталась. Прошляпила щелчок в сознании женщины, не учла момента истины, который наступил 1 сентября.
– Да? И что тогда произошло? – заинтересовался Злой.
– Что-о-о? – растерялась узница и с трудом прошептала: – Туфелька…
– Ага, волшебная… Золушкина?
– Нет, нет… – попытался помочь Добрый. – Это тот случай, да?
– Мальчик… на асфальте… машина… - лепетала пленница. - Первоклассник… С букетом… Весёлый такой… Мчался через дорогу. Отец махал ему рукой… А из-за поворота машина!
Скрип тормозов и глухой стук повернули время вспять. В погибшем мальчике ей виделся собственный ребёнок. Не помогал даже алкоголь! Каждая ночь заканчивалась внезапно, остро, больно: ей снился кусок асфальта и… отброшенная в сторону туфелька, туфелька, туфелька! Она вскрикивала, просыпалась мокрой то ли от слёз, то ли от волнения, то ли от страха, стоя у окна и вглядываясь в поглощающую черноту ночи, долго приходила в себя.
Наконец, дошло: если не заберёт сына из детского дома, то завтра не наступит никогда. Всегда будет окрашенное похмельным синдромом сегодня.
Ей повезло – мальчика никто не забрал, не усыновил, не взял опекунство. Но, оформив необходимые документы и вернув сына, она не избавилась от страха и беспокойства, потому что должна зарабатывать деньги, находить время на общение с ребёнком, заботиться о нём, читать на ночь сказки. А он ещё долгое, бесконечно долгое время называл её тётей Милой! Замкнутый, чужой, он всё делал не то и не так. Она злилась. Злилась на него, на себя, на судьбу. Плакала и боялась. Боялась сорваться. В порыве гнева замахивалась на сына, но рука странным образом зависала в воздухе, а в ней появлялась всё та же туфелька.
– Сын меня простил! – внезапно выдохнула пленница, и сразу же приоткрылось оконце наверху. Из него полился ровный мягкий свет. Он успокаивал и утешал.
– Сын простил меня… – повторила узница.
– Простил? И как ты догадалась? – усмехнулся Злой.
– Он… Стоял… Держал… – слёзы заливали пространство, душили и не давали ответить.
– Ну, ну… Держал… – заботливо поддерживал Добрый, доставая платок.
Сын простил её. Узница ощутила это, когда взволнованные и встревоженные они стояли возле роддома в ожидании внука. Вышла невестка, вынесла конвертик, в котором сладко посапывало маленькое хрупкое чудо.
– Мамка-а-а! – закричал сын. – Я самый счастливый в мире отец… – он замер лишь на мгновение, – и самый счастливый сын!
Долгожданный малыш, которому она отдала всю себя без остатка, по-настоящему заменил сына. Бабушка и внук были не просто друзьями, их соединяло родство душ, исполнявших в унисон знакомую только им мелодию. Понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда...
– Э-э-эх! – вздохнула узница, улыбнувшись воспоминаниям. Она с лёгкостью, на которую способны лишь дети, пролетела отделявшие от света десять ступенек. Створки распахнулись, и мощный поток подхватил облегчённую Душу. Ей помогали Злой и Добрый «мучители»: Совесть и Любовь. Она узнала окружающих и... улыбнулась. Улыбнулась широко и радостно.