Записки очевидца расстрела Белого дома
Страна отметила 10-летие ельцинского расстрела Белого дома. Непосредственным свидетелем и участником событий тех дней в Москве был Руслан Закриев, ныне работающий в редакции нашей газеты. Предлагаем вам материал, который он по горячим следам подготовил для ставропольской газеты «Родина».
К сожалению. Проходившая в сентябре-октябре выборная кампания заставила оттянуть сроки публикации.
Москва встретила меня холодной дождливой погодой. Я сразу же отправился к Белому дому, он был уже окружен плотным кольцом ОМО-на и милиции, так что мои по пытки пробраться вовнутрь кончились неудачей. Должен отметить, что милиция, стоявшая вокруг Белого дома, была абсолютно лояльна к сторон никам советской власти; всем своим видом и даже на словах она давала понять, что в душе она за народ, но не смеет нару шить приказ сидящих в Крем ле. Так, в нескольких местах, где я просил меня пропустить, в ответ слышал: "Мы боимся, пожалуйста, попробуй в дру гом месте!".
Таким образом, я ходил до темна, пока не убедился, что здесь не пробиться, и поехал в гостиницу. Наутро я снова от правился в сторону этой стран ной зоны в центре России. Не вероятность и абсурдность этой реальности переходила все грани мыслимого: в демократическом Российском государстве был отменен основополагающий атрибут демократии! Но самое удивительное было то, что 150-миллионный народ подчи нился этому абсурдному, абсолютно незаконному Указу не всегда трезвого человека! Осознанного, принципиального возмущения, широких народных масс столь бесцеремонным попранием их прав и свобод не наблюдалось. Лишь сравнительно небольшая толпа стариков и старух, пытавшаяся прорвать оцепление, вокруг Белого дома, нару шала картину всеобщего рав нодушия и покорности. Я искал более-менее солидарную группу, так как хотел организовать прорыв, чтобы хотя бы таким образом попасть в Белый дом. Я уже примелькался, и многие милиционеры принимали меня за корреспондента, но, несмотря на мои уговоры, за оцепление не пускали.
С Москвой я уже вполне освоился, но никак не мог по верить и привыкнуть к тому, что в центре Москвы русских женщин и русских стариков в кровь избивали русские же ОМОНовцы — а видеть такие сцены приходилось часто.
Одна из таких кровавых сцен особенно врезалась мне в память. Поднимаюсь я однажды по эскалатору метро Смоленская, а сверху раздается крик: "ОМОН!", и бежит толпа.
— Бьют всех! Бегите!
Все, кто с нами поднимал ся, перепрыгнули на другой эскалатор и побежали обратно вниз. Остались только я и два офицера, стоявшие рядом. "Ну, — думаю, — была не была, не буду убегать!"
Выходим наверх, а там опять бегут навстречу люди с криками: "Бьют! Убивают!"
Оказывается, на Смоленской площади намечался какой-то праздник с участием Ельцина, но площадь заняли демонстранты — сторонники отмененной и поруганной Ельциным Конституции. На них напустили ОМОН, который стал
их зверски избивать, да так, что одного ветерана Великой Отечественной войны забили на смерть. И тогда люди, обычно спокойные, с какой-то угрюмой апатией сносившие, побои и раз бой, творимый ОМОНом, взор вались и оказали яростное сопротивление. Как раз в тот момент, когда я и два моих спутника вышли из метро, "героический" ОМОН был уже оттеснен и в него летели камни, а омоновцы стояли, закрывшись щитами. И тут же на моих глазах разыгралась, еще более потрясающая сцена: два офицера, вышедшие со мной из метро, направились куда-то в сторону, и прямо у них на пути стояла женщина — типично русская женщина средне го достатка, работавшая, по видимости, где-то на заводе, опрятно, но скромно одетая — из таких людей в основном и со стоял контингент противников ельцинской диктатуры. Лицо у женщины было разбито в кровь, и она так и стояла в шоке. На лице ее было написано недоумение: как же посмели ее, ни в чем не повинную женщину, мать, росси янку, которая никогда не нару шала законы, так жестоко избить? Да еще в центре Москвы
. —столицы российской! Это была изумительная немая сцена: она была настолько ошарашена, что у нее появился естественный протест, и даже гнев. И в этот момент ее мятущийся в отчаянном поиске взгляд наткнулся на этих двух офицеров, которые в тот момент как раз сравнялись с ней. Я внимательно наблюдал за выражением лиц этих защитников Родины и народа и видел, что они от всей души хотели только одного: как можно быстрее уйти оттуда прочь. Увидев _ женщину, они тут же свернули в сторону, но она их окликнула, и офицеры вынуждены были остановиться и обернуться. Лица у них были бледные от страха.
Там, на Смоленской площади, я понял: Россия предана. На призыв о помощи этой женщины, которую можно было принять за символ истерзанной матери-Родины, офицеры -робко и растерянно предложили ей обратиться за помощью к милиции, почти бегом бросились в сторону, а женщина так и осталась стоять с широко раскрытыми от удивления глазами.
А тем временем события на площади продолжали развиваться. Люди, воодушевленные первой победой, перешли в наступление. Они оттеснили ОМОН на противоположный конец площади, построились на ней и разожгли костры. Это мне все понравилось, так как я уже устал ходить вокруг Белого дома в поисках какой-нибудь большой толпы, способной организовать прорыв. Я видел выступление депутата Астафьева, других депутатов, но не видел никакой организованной деятельности. Просто шло выпускание пара у недовольного народа.
И вот теперь я стал свидетелем победы сторонников соблюдения закона. Были сооружены баррикады, горели костры, выступал Анпилов, ОМОН бежал. Здесь же, на площади, я увидел председателя Моссовета Гончара. Есть люди, на лицах которых стоит печать хитрости и коварства, — именно таким показалось мне лицо Гончара. Такие люди опаснее, чем Ельцин, так как они никогда не го ворятто, что думают. Он очень красиво говорил, говорил, что он голубь мира, что Руцкой дол жен сдать оружие, что он там был и принес оттуда пять автоматов. Он, Гончар, за народ, но очень не хочет кровопролития и поэтому предлагает людям, вставшим на защиту Закона, сдать оружие преступникам.
Занимательная гуманность! К примеру, если бы 22-го июня 41-го года советские войска не оказали бы сопротивление, тоже не было бы кровопролития, но результат… А провокаторы – иуды обычно свою подрывную деятельность прикрывают баснями о гуманности, правах человека и прочих высоких, но для них ни чего не стоящих понятиях.
Вдоволь наслушавшись гневных обличительных выступлений, но так и не услышав конкретных предложений с указанием времени и места сбора для сплочения разобщенных сил, я вечером ушел со Смоленской площади. Я не ощущал радости победы, хотел верить, но веры не было. На род без вождей, которые способны его организовать, бессилен. Несомненно одно: если бы в 93-м году нашлись бы лидеры, спсобные возглавить народ, поднять армию, действуя правильно и без глупостей, не погибла бы Россия! Если бы к тому времени армию предусмотрительно не очистили бы от чеченцев, армия встала бы против Ельцина. Я начинал понимать, что все происходящее — спектакль, но раз уже приехал, то решил пройти до конца, ведь я знал, что пока в Москве действует команда Ельцина, то и в Грозном будет держаться власть Дудаева. И снова началось мое хождение вокруг Белого дома, и снова эти вечные кучки и эти вечные повторы о беззаконных, преступных действиях так называемой исполнительной власти, которая на практике уже давно превратилась в преступную власть, в орган разграбления, разрушения государства.
И вот, наконец-то, я увидел на столбах и заборах несколько объявлений, написанных от руки мелким почерком, которые оповещали о том, что 3-го октября на Октябрьской площади состоится какое-то вече, на котором будет решаться вопрос о прорыве блокады,
ДОЛЖЕН Заметить, что целью моей поездки в Москву было не освобождение, Москвы и Кремля от оккупационной администрации, отнюдь нет, я перед собой этих целей не ставил. Я просто хотел пробиться в Белый Дом, для того чтобы проявить солидарность с депутатами, которые не продались и которые были там заблокированы, и в первую очередь с Председателем ВС России Русланом Хасбулатовым. И то обстоятельство, что вот уже несколько дней я не мог найти солидарную группу для организации прорыва, меня просто бесило.
Наступило 3-е октября. Я направился на площадь, людей было мало, день, правда, не очень погожий, пасмурно, но дождя нет — и то хорошо. Вокруг Октябрьской площади кольцом стоит ОМОН и мешает людям подходить, но не агрессивно, так что многим даже удается пробиться. Никакой информации нет, но толпа растет и самое главное — люди настроены решительно.
Наконец-то появляется Анпилов со своими соратниками! и строит эту уже довольно солидную толпу, и мы начинаем свой поход на Белый дом.Ситуация напоминает 1613 год: народ, абсолютно безоружный, абсолютно мирный, идет на помощь героям -—депутатам, которые не испугались, не дрогнули.
ОМОН, стоявший кругом, вдруг резко бросает свое оцепление и как по команде становится перед зданием МВД! Как будто мы собирались его штурмовать. Но наша цель — освобождение Парламента, и мы начинаем движение.
Мы идем уже довольно долго. Все устали, но осталось уже немного, впереди виднеется Белый дом. К нашему удивлению, нигде не видно ни ОМОНа, ни милиции, а нас уже целое море: наверное, миллион человек в на шей колонне было.
И вот навстречу нам мчится военный грузовик, а на нем депутат Астафьев. Он сообщает, что Белый дом уже освобожден, что мэрия уже захвачена — все, естественно, ликуют. И тут он нам говорит: "Идите на Останкино, надо его захватить!".
А до Белого дома оставалось, буквально метров двести! Ну что же, радость была безгранична, и наша огромная колонна дружно двинулась исполнять указание депутата Астафьева. Дело было уже к вечеру, все были уставшие, и вдруг, спохватившись, я спросил идущего рядом москвича: "Слушай, далеко еще идти до этого Останкино?". Его ответ чуть не свалил меня с ног:
— Да километров десять будет, —; абсолютно невозмутимо ответил тот. Это измена! Нас предали! Ведь перед нашей почти миллионной колонной поставлена задача, исполнить которую невозможно, а значит, приказ преступен. Если командиры отдают приказы, наносящие ущерб не противнику; а своим, — эти командиры -Иуды. С такими фактами мне часто приходилось сталкиваться в Грозном.
В тот момент мне попался автобус, полный демонстрантами, я втиснулся туда, и мы поехали на Останкино. Когда мы доехали до места, людей было там немного, женщин больше, чем мужчин, многие с детьми. Мы с Саидом — я встретил там земляка — подошли к главному входу. Стояла толпа, все смеялись, на строение было приподнятое. Они скандировали: "Жирный кот Брагин, выходи!". Там же крутился с мегафоном Анпилов, он кричал о мире, дружбе и ненасилии.
Мой взгляд упал на примерно десяток БТРов, экипажи которых стояли в полной растерянности, и когда толпа во главе с женщинами окружила их и фактически без сопротивления стала оттеснять от БТРов, к ним подошли какие-то активисты и со словам» "Это наша родная милиция!" заставили народ отступить от них. Это мне очень не понравилось, милиция-то народная, но все же спокойней, когда БТРы в твоих руках.
Отмечу, что эйфория была Полнейшая, все были уверены: вот-вот нам сдадут Останкино! Но гляжу, а мы с Саидом стояли рядом со стеклянными дверьми, — какие-то люди, о детыев бронежилеты и в спецназовских шлемах, соору жают баррикады из столов.
Я говорю Сайду: "Смотри! Они вовсе не-собираются сдавать Останкино!".
"Конечно, не собираются, спектакль все это!" — согласился со мной Сайд.
А людей уже море, и все ходят туда-сюда, кричат что-то, но при этом абсолютно ни какой агрессивности и злобы. Я уверен: никому и в голову не приходило, что в них будут стрелять.
Тут неожиданно приехал на УАЗике Макашов и с нимче ловек десять, вооруженных автоматами и в бронежилетах. Макашов стал требовать немедленно дать слово народу, но все напрасно. Люди ведут себя как разочарованные дети: они и просили-то малость — дать возможность Анпилову выступить по телевидению и сообщить народу о победе демократии, но все напрасно!
Вижу, как команда Макашова направляется к другому зданию метрах в ста от главного входа в Останкино, где они снова пытаются пройти вовнутрь. Вдруг, видимо, так и не договорившись с теми, кто был по ту сторону дверей, грузовая военная машина Макашова сдает назад и с разгона таранит дверь, затем снова сдает назад. ..Ив этот момент раз дается автоматная очередь по шоферу — и начинается перестрелка.
Представьте себе картину: стоят тысячи безоружных, абсолютно мирных людей, .и вдруг со всех сторон по этим людям открывают шквальный огонь! Это было настолько неожиданно, что в первые минуты, по-моему, даже не было страха, а только удивление. Но пули были настоящими, кровь настоящая, трупы тоже настоящие. БТРЫ; так недальновидно оставленные людьми, стали кружиться и стрелять по безоружным людям.
Мы, кого еще не убили, перебежали в лесочек напротив, там уже находились Астафьев с Анпшювым, и еще один депутат генерал. Что же делать? Еще пять минут назад была полная победа, а теперь вот стали убивать людей, как скот на бойне, — уже сам по себе этот контраст перенести было непросто. И что самое интересное: люди абсолютно безоружны!
Вдруг неожиданно Анпилов говорит:
— Ребята, готовьте коктейли Молотова! В сорок первом году под Москвой такие же парни, как вы, немецкие танки поджигали! — с этими словами он обратился к молодым парням, которые составляли самую активную часть собравшихся. Они достали где-то пустые бутылки и стали заполнять их бензином.
И вот мчится БТР, люди лежат в лесу, выбегает парень с этой бутылкой в руке -— и тут же падает, сраженный пулеметным огнем. А БТР как ни в чем не бывало мчит дальше по круговой. Еще несколько ребят пытаются, перекрыть дорогу автобусами, но все напрасно: БТР откидывает автобус как пушинку и продолжает свой путь.
Но был и такой случай: мчится БТР, на нем, высунувшись по пояс, сидит молодой военный который кричит не бойтесь! Я - русский! Я стрелять не буду!" Не понял, но своими глазами видел, своими ушами слышал.
В 11часов ночи нам передают приказ всем уходить к Бело мудому, и мы уходим. Сомной был там и Моляров, запомнил фамилию. Наконец добрались мы до Белого дома, а там темно, море людей, двери все закрыты, и я опять не могу попасть внутрь. На сей раз люди уже разгневаны и на строены весьма решительно, но все попусту, нет никакой организации, некому направить огромную энергию народа в нужное русло. Те, кто отдал не давно глупый приказ штурмовать мэрию и идти на захват Останкино, теперь попрятались в Белом доме, а огромное людское море предоставлено самому себе. Но ведь нельзя допустить, чтобы люди упали духом и разочарованно разошлись! Время уже за полночь, люди устали от этих бессмысленных и изнуряющих марш-бросков и вечного стояния, когда даже негде при сесть. Некоторые сидели пря мо на асфальте перед Белым домом, в надежде спастись от дождя и холода, они соорудили какие-то немыслимые па латки из полиэтиленовой пленки, набрали где-то картона, жгут костры и так вот сидят кто с 23-го, кто с 26-го сентября.
А Парламент продолжает зловеще молчать, как будто они все там заснули. Склады вается впечатление, что Белый дом пуст. Только усталые, из мученные милиционеры, стоящие у дверей, непреклонны и очень раздражены. Они не предали закон, не переметнулись на сторону преступников, и теперь они видят, что дело идет к развязке и те люди, которых они охраняют, ведут себя не лучшим образом, попросту говоря, без действуют. ;
Время идет, а народ брошен на произвол, как будто и незачем было прорывать блокаду Белого дома. А ведь так много можно было сделать! Ведь на целый вечер Москва была в руках на рода. Наконец, на балкон Белого дома выходит Бабурин, упавший духом и даже растерянный. Люди кричат:
— Давай оружие! Они на строены весьма решительно. Но вместо того, чтобы поддержать решительный настрой людей на победу, Бабурин начинает болтовню про то, что Парламент исключительно миролюбивая и абсолютно законно-послушная организация, и призывает всех нас не верить клевете ельцинских СМИ о том, что подвалы Белого дома забиты оружием.
— Оружия нет! — завершил Бабурин свой плач.
Разумеется, после такого выступления у людей опустились пуки. Они поняли, что их предали, что все это спектакль, и именно после этого выступления многие разошлись, победа обернулась поражением.
ДЕЛО идет к рассвету, оружия все нет, даже этих вонючих бутылок с бензином и то нет! А мы сидим и ждем, а чего ждем непонятно.
Уже светает, я подхожу к командиру отделения и говорю:
— Слушай, поговори с начальством, пусть нас хоть в коридор Белого дома пустят, а то ведь замерзнем все.:
Вроде уговорил, пошел командир ругаться. Странная ситуация: те, кого мы пришли защищать, относятся к нам как к со бакам, даже на порог не пускают! Надо было запустить всех на первый этаж — ну чего, спрашивается, боялись, что жалели? То же самое было и в Грозном, когда стояли перед театром!
Но наш командир, видно, дал им огня: нам дали две бутылки водки да четыре банки консервов и на полчаса впусти ли в фойе. Я опустился на пол — какое блаженство! — и тут же заснул.
Вышли мы уже после рассвета, обещанного оружия так и не было, а вместо этого вдруг началась оглушительная стрельба, со свистом пролетают пули и моментально перед нами появляется БТР. То тут, то там лежат раненые и убитые. Мы, четверо чеченцев, оказались прямо перед парадным входом, тут же столпилось и все наше безоружное отделение.
Должен отметить; что все эти простые люди, пришедшие на защиту Белого дома, проявляли чудеса храбрости и героизма. Безоружные, не имея никаких шансов, никакого руководства, они буквально кидались на встречу пулям и гибли с проклятиями на устах! Признаться, та куюформу героизма, я не могу понять!
Дело идет уже к 11 часам. Анализирую ситуацию: положение плачевное, мы разгромлены. Мы отсечены от Белого дома и окружены, а наша дислокация находится прямо под перекрёстным огнем: тех, кто стреляет из Белого дома, и тех, кто стреляет по нему. Но я рядовой, у меня есть командир, нормальный мужик, и без его приказа самому покидать отделение нельзя. И все же, я предлагаю капитану Мехтиеву — своему сослуживцу по ГСГВ:
— Давай пробежим метров десять и заскочим в Белый дом, а то торчим здесь без оружия, как живые мишень, а там хоть по стреляем на посошок!
— Я согласен, — отвечает он. Но в этот момент появляется мой командир отделения, знаменитый мичман, имени которого я не запомнил, но с которым успел сдружиться. Он вырос как из-под земли и кричит:
— Руслан, иди ко мне!
Ну, думаю, теперь уж точно подстрелят, снайпера-то работают — вон сколько кругом лежат! Да и глупо все это, ведь уже все ясно! Но тут же появляется мысль , черт побери я же уних в отделении единственный . чеченец придется рискнуть!» — подбегаю к нему.
— Ну ЧТО, командир, где же обещанное оружие? Ты же видишь: нас тут, как баранов, убивают! Я никогда не забуду выражение его лица, его глаза: в них была горечь обиды и решимость умерёть от отчаяния и злости, что его так подло обманули. И он начинает исступленно всех крыть. И вдруг резко заявляет показывая на бутылку водки…
—-Специально оставил, что бы с тобой допить!
И вот представьте себе такую картину: прямо перед Белым домом, посреди трупов и раненых, под перекрестным огнем, около тонкого деревца сидят двое и между ними стоит бутылка водки.
Я как мог попытался успокоить уже поставивщего крест на жизни командира и перебежал обратно к своей позиции. Итак, я рядовой полка, фактически оставшегося без командования, решил взять на себя инициативу и хотя бы вывести оставшихся в живых из-под перекрестного огня, и предложил им передислоцироваться в баню, которая находилась рядом, что мы и сделали. Туда же мы занесли и раненых, в том числе и одну женщину, которая вела себя очень мужественно.
И вот сидим мы в этой бане, разум никак не может свыкнуться со страшной реальностью, ведь никто никогда не мог поверить; что огромная Россия, рос сийская армия и флот могут до пустить этот беспредел, это циничное убийство практически безоружных людей, выступивших против беззакония..
В таком случае получается, что в этом конфликте Парламейта и ельцинской команды правы вторые, значит, правильно делают те, кто грабит страну, кто до вел народ до нищеты, вот в чем фокус! Не достойны лучшего люди, способные оставаться в бездействии, наблюдая, как преступники расстреливают из бранных ими депутатов.
Сколько генералов было в Белом доме, а создать несколько боевых позиций на крышах высотных домов не догадались. Ведь 3 — 4 октября решалась судьба России, и было очевидно, что фактическая поддержка Ельцина со стороны лидеров НАТО не случайна, что команда Ельцина, развалившая СССР, продолжала ту же политику и по отношению к России.
Ну а перед нами, безоружны ми простаками, загнанными, подобно баранам, на бойню, встал вопрос: как выбраться из этой западни? Тем, кому не довелось героически погибнуть за Родину, надо как-то выбираться. Люди держатся достойно, хотя по их лицам видно: они тоже поняли, что нас всех — и уже убиен ных, и тех, кто пока еще жив, - предали и продали. И продали-то за ваучеры, за билеты МММ, за капиталистическую жизнь-сказки. По истине, простота хуже воровства!
Единственный выход: пробиваться из окружения, ибо для нас смерть лучше, чем плен, да и вообще считаю, что хуже плена ничего быть не может. И я сообщаю о своем решении Мехтиеву и второму чеченцу, молодому парню из Урус-Мартана:
— Итак, вы сами понимаете, что у нас очень неудачное национальное происхождение и надежды на милость в случае плена нет. После разгрома Белого дома, когда оккупанты поймут, что они победили, начнется охота на лиц этой самой, т. е. чеченской национальности, и тогда у нас не будет ни одного шанса.
И мы начали уже в буквальном смысле искать выход из этой ситуации. Спрашиваю одного в шапке и телогрейке:
— Сразу видно, ты знаешь местность, если выведешь — литр водки ставлю.
—Я местность как свои пять пальцев знаю, — отвечает он, — но кругом тройное кольцо.
Давай, — говорю, — где наша не пропадала!
Кругом был высокий забор, за углом стоит БТР, этот БТР 10 минут назад застрелил двух 17-летних пацанов. Надо было проскочить, вдруг короткая очередь, но мы уже проскочили, бежим дальше: навстречу нам человек десять солдат-срочников, совсем дети, и с ними командир: здоровый, лицо полу пьяное, он добродушно улыбается и говорит нам:
—Туда нельзя! — затем приказывает солдату вырезать нам лаз в двухметровом заборе стадиона, что и было исполнено.
«А-а! — думаю, — это, наверное, перешедшие на сторону Верховного Совета!» — и мне стыдно от того, что они остаются, а я ухожу, и я говорю командиру:
— Я ухожу потому, что безоружен, но если ты мне дашь автомат, я останусь с вами!
Он снова улыбается своей полупьяной улыбкой и говорит:
— Я за Ельцина!
— Ну, бывай!— бросил я, быстро пролезая лаз, и мы бежим дальше.
миновав бетонный забор и перебежав через дорогу, мы смешались с многочисленной толпой наблюдателей и минут двадцать стояли и смотрели, как танки бьют по Белому дому. Девяносто процентов людей переживает за Белый дом, который уже вовсю пылает, так что надежды никакой. Мы с Мехтиевым решаем уходить на его квартиру, впереди оцепление, но людей так много, что есть шанс проскочить.
Стоят милиция и десантники, вдруг капитан-десантник показывает на меня пальцем и говорит:
— Ты на Десяткинской был, на Смоленской был, на Баррикадной был, арестуйте его!
Обидно, почти проскочили! А десантник с усами, видно, старый служака, и не стыдно донес!
Я механически вытаскиваю удостоверение коммерческого директора "Шурави", протягиваю ему со словами: "Я в командировке!" Капитан прямо меняется в лице и приказывает отпустит. Бежим дальше
с нами много людей, все буквально ошарашены.
Вдруг сзади раздаются автоматные очереди, бегут люди с криками:
— Убивают! На машинах подъезжают и убивают! Свидетелей убирают! — на лицах бегущих дикий ужас.
И вот тут появляется страх, точнее, желание жить, не хочется умирать — феномен какой-то: почти сутки добро вольного риска, среди трупов, свиста пуль и реальной смерти и в принципе, никакого страха. А тут бежишь в толпе и страх!- В общем, добежали куда-то, выбежали на какой-то рынок — вроде выбрались. Забрав свои вещи из гостиницы, мы поехали на квартиру к Мехтиеву. Всю дорогу Хизир переживает за своего товарища, но слава Богу, дверь нам открывает исчезнувший товарищ Хизира. Радости нет, предела, только досадно, что не уговорили пойти с нами того парня из Урус-Мартана, но кто знал? А впрочем, нет сил ни думать, ни говорить, нами овладели полная апатия и шок,
Все происходящее показывают по телевизору, чуда не произошло: вот уводят Хасбулатова, Руцкого... Россия предала себя, свое будущее, все кончено.
На следующее утро начинается настоящая истерия, и, конечно, объектом для вымещения злобы за свою подлость и трусость, изберут чеченцев. Ведь это так удобно: когда боишься сильного, бить того, кто слабее.
Руслан ЗАКРИ