В картине Репина «Бурлаки на Волге» на заднем плане виден пароход, выпускающий дым – очевидная альтернатива рабскому труду. Крепостное право к моменту написания картины отменено уже более 10 лет. «Черный квадрат» Малевича навевает грустные мысли – художник в начале века приоткроет бездну, куда скоро провалится Россия: мировая война, революция, гражданская война. Толстовское «Воскресение», вне всякого сомнения, является приговором царизму. Роман, автора которого большевики назовут зеркалом русской революции, выйдет в свет почти через сорок лет после реформ Александра II. Начало «Пиковой дамы» показывает, как начинается утро праздного класса аристократов: в пятом часу они только садятся ужинать. Персонаж, от лица которого ведется повесть Пушкина «Выстрел», – помещик, вышедший в отставку, честно признается, что работает только до обеда. Чем заняты герои «Чайки»? Флиртуют, пьют чай, рисуют, прогуливаются, ставят любительские спектакли. Деятельный Штольц в романе скорее служит для художественного контраста с пассивным Обломовым, нежели является типичным персонажем. «Вот я уже не только заметил и почувствовал отца,.., но и разглядел его, сильного, бодрого... Я стал интересоваться им и вот уже кое-что узнал о нем: то, что он никогда ничего не делает, – он, и правда, проводил свои дни в той счастливой праздности, которая была столь обычна тогда не только для деревенского дворянского существования...» (Жизнь Арсеньева). Все эти герои резко контрастируют с энергичными буржуазными типами Бальзака. По сравнению с дельцами, стряпчими и биржевиками «Человеческой комедии», их «современники», персонажи «Мертвых душ», кажутся первобытными.
«Дама с собачкой» – щемящая любовная история, проникнутая тонким лиризмом, особой нежностью. Курортный роман неторопливо переходит в подлинную страсть, настоящую любовь. Но даже в нем, рассказе, весьма далеком от социальной литературы, есть несколько явно социальных штрихов.
«И тут отчетливо бросались в глаза две особенности нарядной ялтинской толпы: пожилые дамы были одеты, как молодые, и было много генералов». Ну как обойтись без генералов в огромной империи, где столь же огромная армия служит не только для отражения внешней угрозы, а бережно оберегает царский режим архаично сословного общества!
«Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни! Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры всё об одном. Ненужные дела и разговоры всё об одном отхватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах!». Эти мысли приходят Гурову после невообразимой реплики его партнера про осетрину с душком, которая следует в ответ на его вдохновенное высказывание: «Если б вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте!». Разве его размышления, прямые упоминания об арестантских ротах и сумасшедшем доме, не предельно ясно характеризуют саму систему, которая рухнет через два десятка лет?
«В декабре на праздниках он собрался в дорогу и сказал жене, что уезжает в Петербург хлопотать за одного молодого человека». Почему для того, чтобы хлопотать за какого-то молодого человека, непременно надо ехать в Петербург? Почему это считается благовидным предлогом уехать из дома? Потому что вся архаичная царская власть, не знающая никаких противовесов и делегирования полномочий, сосредоточена только в Петербурге – городе чиновников, где размещен тот единственный «офис», принимающий решения.
Муж Анны Сергеевны не сможет приехать в Ялту по причине болезни. «Ждали, что приедет муж. Но пришло от него письмо, в котором он извещал, что у него разболелись глаза, и умолял жену поскорее вернуться домой». Почему Чехов, профессиональный врач, «выбирает» болезнь глаз? Это необычно только на первый взгляд. Что должно болеть у чиновника бездушной, лакейской, неэффективной бюрократической машины, которая в упор не видит живого человека, а только бесконечно гонит через себя чудовищный поток циркуляров и распоряжений? Конечно, глаза! Вся система близорука.
Искусство (литература) может быть и зеркалом действительности, отражая жизнь человека в том или ином ракурсе, и взывать к свободе в условиях жесткого политического режима, и рождать невероятно смешные произведения в качестве своего рода противовеса жуткому военному времени (Я.Гашек «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны»). «Я однажды осознал, что искусство — это отражение жизни во всем ее многообразии. Например, знаете ли вы, что в 20-30-е годы прошлого века, "темные годы", период, который в Европе никак нельзя назвать свободным, в Египте были свобода творчества и настоящий расцвет сюрреализма? Я узнал об этом в связи с проектом "Покровители искусств", и это шло вразрез со всем, что я знал о современной истории Египта…» — отмечает в статье «Навыки ручного письма связаны с уровнем IQ» Йенс Хеннинг Кох (https://lenta.ru/articles/2017/05/10/penandart/).
Могут ли художественные произведения рассматриваться в качестве аргументов социального анализа? Ведь присутствующий в них художественный вымысел нельзя считать достоверным статистическим материалом. Положим, что целый ряд произведений («Преступление и наказание», «Воскресение») основаны на фактическом материале. Но главный довод заключается в том, что гениальный взгляд художника позволяет уловить нюансы, дух, атмосферу, настроение эпохи, то есть то, чего может быть лишен самый обстоятельный социологический отчет. Сейчас часто слышишь о том, что в начале XX века экономика России демонстрировала мощные темпы роста (ВВП), а революция и война якобы помешали невиданному прогрессу страны. Вот что значит, когда принимается в расчет только арифметика... Основная тональность почти всей русской литературы того времени – это предчувствие катастрофы. Даже если не учитывать толстовское «Воскресение». Разве клиенты этого заведения («Человек из ресторана» И.Шмелев, 1911 г.) способны создать прогрессивное общество? В каких случаях барин и слуга одинаково мокнут под проливным дождем, мерзнут в лесу, блуждают в кромешной тьме? В охотничьих рассказах И.Тургенева («Записки охотника») действие, как правило, происходит в лесу, где охотники-помещики, как кажется, не имеют особенных преимуществ по сравнению с близкими к природе крестьянами. Охота, по всей видимости, это не то место, где можно устроиться с тем комфортом, который отличал обитателей роскошных усадеб от простых людей, однако и в этих рассказах ощущается вопиющее сословное неравенство. В предисловии к полному собранию сочинений Чехова (М.: изд. «Художественная литература», в 12 томах, 1961–1963 г.г.) приведены воспоминания В.И.Ленина о его ощущениях после прочтения чеховской «Палаты №6». «Когда я дочитал вчера вечером этот рассказ, — сказал он А. И. Ульяновой, — мне стало прямо-таки жутко, я не мог оставаться в своей комнате, я встал и вышел. У меня было такое ощущение, точно и я заперт в палате № 6». Так что «зеркалом русской революции» является не только Толстой, а вся русская литература от Гоголя до Салтыкова-Щедрина, от Достоевского до Чехова… А разве поэзия Серебряного века не «кричит» о надвигающейся катастрофе?
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет...
А.Блок (10 октября 1912 г.)
В сущности, приговор царизму вынесла не история — русская литература задолго до 1917 года. История же привела приговор в исполнение...
Появление антиутопии («Мы», «О дивный новый мир», «1984», «Скотный двор») было обусловлено необходимостью осмысления появившихся в XX веке тоталитарных режимов: Муссолини, Франко, Гитлера, Сталина. Несмотря на утрированный характер антиутопии, их авторы точно уловили признаки системы: поиск врагов и заговора, тотальный контроль за обществом, подавление личности, преследование инакомыслящих, жесткая идеологическая цензура, массовые репрессии и террор. Преддверие и начало XX-го века ознаменовались революционными изменениями во многих областях: наука, техника, нравы... Но общественное устройство, несмотря на появление к тому времени демократических республик (или конституционных монархий) с парламентами и прочим, в своем большинстве оставалось архаичным, сдерживаемое ржавыми скрепами сословного неравенства. И когда произошел этот тектонический сдвиг к новому общественному устройству, обнаружилось несовершенство незрелой демократической формы правления, чем сразу же воспользовались те, кто обещал народу быстро решить их проблемы (фашисты, коммунисты, нацисты)...
Свойственные тоталитарным режимам ситуации абсурда давали немало поводов для сатиры, гротеска и злой иронии, которые присутствуют в антиутопиях. Но дело в том, что признаки тоталитаризма можно легко обнаружить и в других эпохах, причем речь не идет об абсолютных восточных тираниях. Тоталитаризм не был историческим недоразумением или ноу-хау государственного устройства XX века. Он был «подготовлен» всеми предшествующими эпохами.
РАННЯЯ ЭПОХА
В фильме «Тот самый Мюнхгаузен» (1979 г., режиссер М.Захаров) общество европейского города (накануне XIX века) требует от главного героя отречься от своих фантазий. Он должен признать, что его встречи с Шекспиром и Ньютоном, полет на Луну – небылицы. По сути, барон Мюнхгаузен должен отречься от самого себя. Процедура подавления личности возымеет действие. Барон подпишет отречение от своих взглядов и тем же вечером сожжет свои рукописи. Вспомним церковное преследование Галилея в начале эпохи Ренессанса. От него потребовали отказаться от своих научных взглядов, что для настоящего ученого равносильно самоубийству. Методы известны – пожилого человека сломает инквизиция. Преследование инакомыслящего Чаадаева в царской России будет происходить без всяких церемоний и разбирательств – его быстро объявят сумасшедшим. Совсем не случайно ярлык сумасшедшего навешивают Чацкому, который высмеивает фамусовское общество. Все это в духе империи.
1882 год. Пьеса Г.Ибсена «Враг народа». Доктор Стокман обнаружит, что в минеральные воды курорта попадают отходы канализации. Тяжело заболеют несколько пациентов лечебницы. Он предлагает закрыть курорт и осуществить дорогую реконструкцию. Но это может обернуться финансовой катастрофой для города и не устраивает большинство его жителей. Его точку зрения никто не разделяет. Стокман становится врагом народа – ему об этом прямо говорит родной брат – глава города. От Стокмана, его семьи отворачиваются все, даже друзья. Его увольняют, преподаватели отказываются давать уроки его детям... В фильме «Ас из асов» (1982 г., режиссер Ж.Ури) главный герой Джо Кавалье, летчик-ас первой мировой войны и тренер французов по боксу, отправляется на олимпиаду 1936 года в Берлин. По поводу фразы журналистки о том, что нацисты пришли к власти в результате того, что за них проголосовало большинство немцев, он резонно заметит: «Глупость большинства все равно остается глупостью».
История в пьесе Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина», где герой, спасаясь от кредиторов, имитирует собственные похороны, а себя выдает за умершего соседа по квартире, присвоив его фамилию, совершает потрясающий сюжетный поворот к любимому занятию в империи – поиску заговора. В результате расследования, где все подозреваемые в страхе признаются, выясняется, что оборотней весь Петербург и вся Москва, и становится ясным колоссальный масштаб заговора, раскрытие которого, вне всякого сомнения, сулит чины и награды.
Чинов и наград прежде всего хочется и персонажу фильма «О бедном гусаре замолвите слово» (1980 г., режиссер Э.Рязанов) графу Мерзляеву, который проверяет гусарский полк на благонадежность. Все его провокации рассчитаны на то, чтобы обнаружить целый заговор в полку. Он прекрасно понимает, как котируется в империи подобное разоблачение. «Заговора, разумеется, никакого не было; но чины тайной и явной полиции старательно принялись за разыскивание всех нитей несуществовавшего заговора и добросовестно заслуживали свое жалованье и содержание...» – из рассказа Л.Толстого «Фальшивый купон».
Мальчишеская сцена ревности на любительском спектакле в юнкерском императорском училище («Сибирский цирюльник», 1998 г., режиссер Н. Михалков) будет истолкована властями как покушение на августейшую особу императорской семьи, и юнкер Толстой отправится в Сибирь как бунтовщик.
В антитоталитарном памфлете Я.Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» первым, кого встретит Швейк, выйдя из дома, будет тайный агент полиции Бретшнейдер, который арестует главного героя, воспользовавшись его добродушием и прямотой. Количество арестованных по идиотским поводам, которых Швейк встретит в полицейском управлении, дают ясную картину неусыпного тотального контроля в угасающей Австро-Венгерской империи.
Душную атмосферу шпиков и провокаторов, но уже в Российской империи прямым текстом характеризует Лермонтов в отрывке, после упоминания о жандармских «голубых мундирах»:
Быть может, за стеной Кавказа
Сокроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
Преувеличение, выстраивание абсурдной логики, «притягивание за уши», в общем, вся эта интерпретация-провокация отражена в рассказе Билибина В.В.(1859-1908 г.г.) «Я и околоточный надзиратель». Когда за чаем, писатель заведет разговор о том, что пишет безобидные юмористические рассказы про кассира, тещу и интенданта, надзиратель ответит: «Теперь вы говорите интендант. Да ведь вы возьмите то во внимание, что интенданты суть правительственные чиновники, удостоены, вообще доверия начальства. Вы против начальства, выходит, пишите».
Какие вакансии предлагает биржа труда империи с ее мощным бюрократическим и полицейским аппаратом? Предприниматель, буржуа, представитель среднего класса? Нет. В первую очередь востребованы чиновники, военные и …филеры. В фильме «Филер» (1987 г., режиссер Р.Балаян), учитель гимназии, покинувший службу в знак протеста против увольнения революционно настроенных преподавателей (хотя их взгляды он не разделяет), остается без средств к существованию — нечем платить за квартиру, у него больной ребёнок, которому необходимо лечение. Воробьев (О.Янковский) стоит перед жутким выбором – остаться без работы и без средств к существованию или принять предложение могучего жандармского управления – стать шпиком, сотрудничать с ним и сообщать обо всех неблагонадёжных людях. В конце концов, герой покончит с собой.
Ф.Кафка в романе «Процесс» поразительным образом предугадывает абсурд знаменитых постановочных процессов, которые будут происходить в тоталитарных государствах. Но разве романы Кафки («Замок») навеяны только предчувствием? Атмосфера того времени в значительной мере определяет настроение автора. Именно подобной беспросветной атмосферой обусловлены и мрачные сказки Гофмана, написанные задолго до возникновения обществ, которые будут причислены к тоталитарным.
Провокация – старый испытанный прием, возникший задолго до того, как ученые введут понятие и признаки «тоталитарной системы». В романе Л.Фейхтвангера «Лже-Нерон», теряющий влияние сенатор Варрон, готовит гнусную провокацию – диверсию на плотине с целью затопления сирийского города. Крайними в этом плане станут христиане – немногочисленная в ту пору община и без того раздражающая местное население своим странным всепрощающим богом. Вымышленный эпизод основан на реальном историческом факте – пожаре в древнем Риме во времена Нерона. Пройдет 20 веков и подобная провокация, с той лишь разницей, что теперь будет гореть рейхстаг, станет началом расправы нацистов над инакомыслящими и политическими оппонентами. Но это уже другая эпоха.
КЛАССИЦИЗМ
В фильме «Покаяние» (1984 г., режиссер Т.Абуладзе), когда к диктатору Варламу приходит художник Сандро и говорит о том, что древняя церковь, в которой находится научная лаборатория, может не выдержать вибрацию приборов и рухнуть, мы опять слышим знакомый провокационный вопрос: «Вы, значит, против науки и прогресса?». То, что всесильный тиран распевает арии, декламирует стихи, разбирается в живописи, совсем не кажется странным, если вспомнить как быстро высококультурное немецкое общество деградировало к фашизму после промывания мозгов.
В «Покаянии» безликие средневековые рыцари лишены малейшего благородства, они символизируют далекую мрачную эпоху, правосудие времен инквизиции, где признание, вырванное под пытками, станет царицей доказательства преступления. Признается в заговоре (всего заговорщиков 2700 человек) и оговорит художника его близкий друг Сандро, сломленный под пытками. Подавление инакомыслия в тоталитарном государстве символизирует сама расправа над художником – личностью со своими убеждениями. Не желающий сотрудничать с режимом и рисовать «великую действительность», он разделит участь многих репрессированных.
В «Крестном отце» (М.Пьюзо) Корлеоне понимает – эмигранту без начального капитала, знания языка, связей и поддержки, не завоевать места под американским солнцем. Он посылает к черту всю эту равную свободную конкуренцию и заведомо встает на преступный путь. Но как тогда назвать действия Вельса – соперника мебельщиков Опперманов из романа Л. Фейхтвангера, который в обычной жизни не смог составить евреям-коммерсантам заметную конкуренцию? Он вступает в ряды националистов и злорадно предчувствует скорый реванш. Это тоже преступление, но уже всей системы. «Сила этой клики как раз в том, что она пренебрегает разумом и обращается к инстинкту», – говорит персонаж романа немецкого писателя.
Герой рассказа Солженицына «Случай на станции Кочетовка» совсем не подлый человек, как Генрих Вельс, а хороший парень. Но и он попадает в атмосферу тотальной подозрительности и будет долго мучиться от того, что сдал «врага народа» – интеллигентного мобилизованного театрального актера, в котором подозревал шпиона (у того нет документов и он не знает прежнего названия Сталинграда).
Бойкот Стокману объявят в буржуазном городе, где царят достаток и хорошие манеры. Совсем иная участь ждет врага народа (английского шпиона) главного инженера Старобогатова в фильме «Холодное лето пятьдесят третьего» (1987 г., режиссер А.Прошкин). «Политический» будет жестоко избит матерым уголовником, который еще и цинично прокомментирует свое действие: «Родину не любишь!». Между прочим, негласный воровской закон предусматривал ранее запрет на политическую деятельность для воров. Это любопытный штрих. В СССР «политический» нес для государства большую угрозу, нежели уголовные отморозки.
Тотальный контроль за обществом в 20 веке будет поставлен на новую техническую основу. В романе Солженицына «В круге первом» телефонный разговор сотрудника МИДа станет известен спецслужбам. В это время другой герой романа в «шарашке» занимается речевой идентификацией голосов – любой преступный разговор будет записан, идентифицирован, и злоумышленник без колебаний будет изловлен, как вор, оставивший отпечатки пальцев на дверце сейфа. Ясно, что данная методика будет использована и для распознавания врагов народа как техническая поддержка тотальной слежки за обществом.
Страх и подозрительность в сталинское время одним штрихом показаны в фильме А.Кончаловского «Ближний круг» (1991 г.). Просмотр фильма Сталиным и его окружением прервется из-за поломки кинопроектора. Когда киномеханик Саньшин скажет, что отечественный аппарат полностью скопирован с немецкого аналога, на миг в благожелательной атмосфере зала воцарится зловещая тишина.
Весьма любопытен социальный состав врагов народа, отбывающих срок в лагере в повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Столичный интеллигент, крестьянин, военно-морской офицер, буржуазные националисты (латыши, эстонцы), старый революционер – каторжанин, баптист, шестнадцатилетний подросток – люди разных возрастов, профессии, социального положения и взглядов. «Палитра» заключенных наглядно показывает чудовищный масштаб террора.
В фильме «Утомленные солнцем» (1994 г., режиссер Н.Михалков), вначале мы наблюдем, как комдив Котов собирает на даче всю свою семью и друзей: здесь и красавица жена, и любопытная маленькая дочь, и тесть — известный дирижер, и соседи. Все они полны сил и энтузиазма, шутят и смеются, наслаждаются природой, солнцем. Резкий художественный контраст с сонной благостной дачной обстановкой составит душераздирающая сцена ареста комбрига, которая предельно ясно покажет атмосферу тотального террора, скрытую в обольстительной наружности социализма. Обольстительной настолько, что репрессированный, а после вырванный из лагерного ада, реабилитированный генерал Серпилин из «Живых и мертвых» посчитает свой арест нелепой ошибкой, а не сущностью сталинской системы.
«Судьба барабанщика» (1938 г.) – интригующая, интересная повесть А.Гайдара для детей. Но и в ней можно почувствовать нехорошую атмосферу периода сталинских репрессий. Аресты, враги народа, шпионы – охотники за военными секретами, славный майор НКВД Герчаков, который так заработается, что пойдет купаться в часах (подарок за отменную службу), «перековавшийся» на грандиозных советских стройках отец главного героя. Втянутый во вражеский план коварными шпионами и бандитами пионер, наконец, найдет силы и возьмет себя в руки (а в руки – браунинг). Мужественный барабанщик пристрелит врага народа. «Два раза приходил ко мне человек в военной форме. И тут же, в саду, вели мы с ним неторопливый разговор» – эта строчка из повести вызывает неприятные ассоциации.
РЕНЕССАНС
Капитализм победил коммунизм и, надо признать, что почти весь мир берет на вооружение данную модель (рынок, демократия, многопартийность, свободная пресса, плюрализм). Построить экономически состоятельное общество, где игнорируется сама человеческая сущность: эгоизм, желание обладать собственностью, оказалось невозможно. Коммунизм не мог предложить человеку высокий уровень жизни и компенсировал это уверенностью в завтрашнем дне, бесплатной медициной, доступным образованием, отсутствием потогонного труда и явно состоятельных соседей, вызывающих зависть. Причем, проигрыш коммунизма обусловлен и невозможностью реализации его красивой, но неработающей идеи о всеобщем равенстве и благополучии, и суммарным вектором деградации, и напрямую связан с репрессивной составляющей режима.
«В ужасе мы наблюдаем, что капитализм, с тех пор как его брат, объявлен мертвым, страдает манией величия», – отметил Г.Грасс в нобелевской речи. То, что западная демократия навечно избавлена от рецидивов тоталитаризма и раньше можно было поставить под сомнение. Разоблачения Сноудена по поводу американской всемирной IT-прослушки подтверждают самые мрачные предсказания антиутопии, а тюрьмы ЦРУ в Европе напоминают концлагеря. Это значит, что тоталитаризм, как опасный вирус, дремлет в любом обществе. Он, как и многие вирусы, которые долго не обнаруживают явных симптомов, подчас не сразу заметен обществом. Это подмечено в пьесе Э.Ионеско «Носороги» (1959 г.). Пьеса,осмысливающая истоки фашизма, начинается с непринужденного разговора, но вот происходит следующее. «В эту минуту издалека доносится какой-то быстро приближающийся шум, сопение, тяжелый топот бегущего громадного зверя, протяжный рев». Несмотря на то, что шум становится громким, оглушительным («Теперь уже совсем близко слышен топот мчащегося громадного грузного зверя, его шумное прерывистое дыхание»), персонажи пьесы абсолютно невозмутимы. «Беранже, все так же апатично, будто и не замечая никакого шума, спокойно отвечает Жану насчет приглашения, он шевелит губами, но голоса его не слышно».
Никого не обманывает время действия пьесы А.Миллера «Салемские колдуньи» – конец XVII века. Она посвящена маккартизму, возникшему в середине XX века. Методы преследования инакомыслящих и способы давления на прессу в США напомнят настоящую охоту на ведьм. «Средневековье вокруг нас», – говорит М.Дрюон, проводя параллели между своим знаменитым романом и настоящим временем.
«Торжественный момент американской демократии... когда США находятся на вершине мировой славы», – произнесет У.Черчилль в Фултоне в 1946г. Пройдет несколько лет, и мы попадем в период, когда разворачиваются события в фильме «Доброй ночи и удачи» (2005 г., режиссер Дж.Клуни). Журналисты боятся выступить против могущественного сенатора, заключение с ними контракта сопровождается обязательным подписанием документа об отсутствии коммунистических взглядов. Лейтенанта ВВС США выгоняют из армии за коммунистические взгляды его сестры и отца. Можно не только провести параллели с горькой долей детей врагов народа и волчьим билетом в сталинское и царское время, но и обнаружить аналогичную риторику. Отец уволенного военнослужащего в фильме скажет, что сын за отца не отвечает. Действительно, в каждой эпохе есть свое Средневековье и свой Ренессанс (Бердяев).
В прекрасном рассказе И.Шоу «Зеленая ню» судьба художника идентична, где бы ни происходило действие рассказа: в сталинской России, гитлеровской Германии или в американских штатах времен маккартизма. Потому что везде, независимо от государственного строя, царит атмосфера нетерпимости – стремление государства навязать обществу свои каноны художественных ценностей. А все, что не вписывается в это – признается сомнительным с приклеиванием ярлыка антиобщественной деятельности.
Если перенести действие пьесы Ф.Дюрренматта «Франк пятый» в Россию 90-ых, то она, хотя и имеет немного гротескный характер, но в полной мере соответствует жуткой эпохе. Но ведь пьеса написана писателем, который жил в благополучной капиталистической стране задолго до того, как в России начнется дикий капитализм и спустя немалое время, как он закончится в Европе.
«Каждый служащий должен испытывать чувство большой гордости за эту традицию преданной службы» – цитата из Кодекса Норм Поведения, изложенная в Почтовой инструкции США, словно заимствована из произведений Дж. Оруэлла. «ВАШИ ЧЕТЫРЕ ВЫХОДНЫХ ДНЯ ОТМЕНЕНЫ. ВАМ НАДЛЕЖИТ В ЭТИ ЧЕТЫРЕ ДНЯ ЯВЛЯТЬСЯ НА РАБОТУ» (Ч. Буковски «Почтамт»). Читая роман, почему-то с первых страниц появляется ощущение того, что перед тобой роман-антиутопия, хотя действие в нем происходит не в Северной Корее, а в США, в семидесятых годах XX века. Быть может, это ощущение возникает из-за настроя главного героя, презирающего буржуазные ценности, или из-за целого ряда приведенных в романе абсурдных, комичных ситуаций, свойственных, вообще говоря, тоталитарной системе. Герои довольствуются минимальными потребностями (секс, жратва и алкоголь), а организация почтовой службы предельно регламентирована (как в антиутопии), где сотрудникам указывают даже на необходимость «мыть под мышками»... «— Ага, — ответил с первого ряда какой-то тип с промытыми мозгами» — происходящее в лекционном зале почтамта словно переносит вас на политинформацию времен СССР.
«Трудно вычитать что-нибудь между строк, оставленных цензурой… В начале восьмого на башне зазвонили колокола киноцензуры. Отец Анхель, получавший по почте аннотированный указатель, пользовался колоколами, чтобы оповещать паству о нравственном уровне фильмов… "Уже почти год идут картины, вредные для всех", – говорит жена полковника» (Г.Маркес «Полковнику никто не пишет»). Это отрывок из повести, действие в которой происходит в небольшом колумбийском городке в 60-ых годах XX-го столетия. Прибавьте к этому комендантский час, архаичную страсть населения к петушиным боям... Уж больно все это напоминает антиутопию.
В пьесе Дж.Пристли «Скандальное происшествие…» управляющий региональным банком мистер Кеттл посылает все к чертям: не выходит на работу, покупает детские игрушки (символ радостного восприятия жизни), с утра пьет виски, дерзит всполошившемуся крупному клиенту банка и откровенно ухаживает за замужней миссис Мун. Герою, несмотря на буржуазное благополучие, надоел этот неменяющийся ход вещей, однообразный порядок, рутина. Ему опостылела жизнь, из которой ушли непредсказуемость и непринужденность. Он говорит, что хочет быть чудаком, человеком несолидным и неразумным. Подобная метаморфоза мировосприятия возможна в любую эпоху, в любом месте. Но буржуазное общество Брикмилла обескуражено поступком добропорядочного Кеттла, его инакомыслие явно всех раздражает. Полицейский инспектор, пытающийся понять мотивы героя, прямо заявляет: «Вы бы не говорили так, если бы располагали моим опытом. Я упрятал за решетку немало таких чудаков». Разве не так же раздражается учитель национал-социалист Фогельзанг из «Семьи Опперман», когда его ученик выберет тему реферата – «Гуманизм и 20 век»? Любопытно то, как опешившее общество английского городка Брикмилла пытается вернуть Кеттла в лоно привычных буржуазных ценностей. Сначала герой «получит по физиономии» и отправится в нокдаун. Затем, как в славное время борьбы с советскими диссидентами, к нему будет вызван психиатр. Не обойдется и без старой «доброй» провокации. «Я вынужден был его ударить в целях самозащиты, не так ли, мистер Клинтон?» – вот так соврет инспектор.
Если бы выбор литературных источников носил намеренно антибуржуазный характер, то тогда пришлось бы вспомнить роман «Над пропастью во ржи» (Д.Сэлинджер), описывающий полную лицемерия и фальши буржуазную систему. Или «Аварию» Дюрренматта, где преступник – жертва западной цивилизации, которая, увы, всё больше и больше теряет веру. В итоге – полная растерянность, торжество кулачного права и отсутствие подлинной нравственности. Но они не имеют отношения к нашей теме.
Не имеют отношения к рассматриваемой теме и многие произведения контркультуры 60-ых годов XX века, как, например, роман Джека Керуака «На дороге», воспевший жизнь американских бродяг, отбросивших общепринятые жизненные цели, нормы поведения. Весь этот протест (хиппи, потертые джинсы, мини-юбки, длинные волосы, битники, любовь вместо войны) тогда имел антибуржуазный характер и был направлен против господствующего культа денег и материального благополучия. Правда, надо заметить, что протест, переросший в культурную и сексуальную революции, стал возможен благодаря самой либеральной атмосфере буржуазной системы. В СССР протесты такого масштаба были бы просто невозможны.
Но в одном романе того периода без особого труда можно увидеть очевидный тоталитарный подтекст. Это роман – «Пролетая над гнездом кукушки» (К.Кизи, 1962 г.). Психиатрическая больница, как модель тоталитарного общества, в равной мере ассоциируется и с демократией, и с коммунизмом. «Идея романа пришла к Кизи во время работы ночным санитаром в госпитале ветеранов в Менло-Парке. Кизи часто проводил время в разговорах с пациентами, иногда находясь под влиянием галлюциногенов, которые он принимал, участвуя в экспериментах с психоделиками (галлюциногенами). «Кизи не верил, что эти пациенты были ненормальными, скорее общество отвергло их, поскольку они не вписывались в общепринятые представления о том, как человек должен себя вести» (Википедия). В романе присутствует весь этот жуткий набор тоталитарных инструментов: репрессивная психиатрия, промывание мозгов, борьба с симулянтом Макмерфи (Бродский был осужден за тунеядство и проходил психиатрическое обследование). А эпизод с голосованием (за то, чтобы смотреть телевизор днем), где большинство не набирается из-за пациентов, постоянно находящихся в прострации, символизирует манипуляцию общественным мнением, которая свойственна и эпохе античности, и социализму, и развитой демократии. Герой романа будет подвергнут лоботомии, как и герой антиутопии Е.Замятина «Мы» перенесет операцию по удалению центра фантазии из мозга.
«Мой муж, быть может, честный, хороший человек, но ведь он лакей! Я не знаю, что он делает там, как служит, я знаю только, что он лакей», – сетует Анна Сергеевна («Дама с собачкой»). Действие происходит в царской России, во время, еще далекое от демократии и торжества прав человека. Но вот сменится эпоха. Газетный магнат приказывает главному редактору раздеться и пройти голышом по редакции и тот, после секундного колебания, начинает снимать брюки. Магнат останавливает его и спрашивает: «Кто из нас чудовище – я, приказавший вам раздеться, или вы, готовый оголить свой зад?». Этот эпизод из великолепной комедии «Игрушка» (1976 г., режиссер Ф.Вебер) говорит о том, что диктатор или раб, феодал или слуга сидят внутри нас, и тирания не уходит из общества вместе с тоталитарными режимами прошлого. В эпоху демократии, парламентов и свободных выборов тирания и рабство остаются в человеке, семье, небольшой фирме, крупной корпорации, государстве.
Вхожу в мечеть. Час поздний и глухой.
Не в жажде чуда я и не с мольбой:
Когда-то коврик я стянул отсюда,
А он истерся. Надо бы другой…
В стихах О.Хайяма (перевод И.Тхоржевского) чувствуется свобода, которая возникнет в Европе только через несколько столетий, в эпоху Возрождения, когда художники, наконец, отойдут от бесконечных религиозных сюжетов. А между тем эти строки написаны в условиях централизованного и крайне деспотичного режима внушительной Сельджукской империи.
Соответствует ли наша внутренняя свобода теперешним демократическим социальным условиям? Разве мы не встречаем повсюду раболепие? Действие фильма «Слуга» (1988 г., режиссер В.Абдрашитов) разворачивается еще в советское время. Даже поднявшись по социальной лестнице, герой все равно остается слугой.
Сильная сторона капитализма – бескомпромиссная критика. В любой период кризиса или подъема можно найти художественные произведения, которые подают «звонок» неблагополучия и поддерживают иммунитет общества. Далекая от совершенства капиталистическая система отражена в фильме «Совершенный мир» (1993 г., режиссер К.Иствуд), где мы видим: жестокость властей, религиозный фанатизм, насилие в семье... Во многих произведениях показана обратная сторона более или менее благополучной буржуазной системы, построенной на свободе рынка, конкуренции и максимизации прибыли – жадность, алчность и тотальная продажность. В повести М.Твена «Человек, который совратил Гедлиберг» или в романе «Визит старой дамы» Ф. Дюрренматта целые города, кичившиеся добродетелью и честностью, будут куплены со всеми потрохами. В фильме «Откройте, полиция!» (1989 г., режиссер К.Зиди) есть любопытный эпизод. «Знающий свою меру» коррумпированный полицейский Рене пытается доказать своему молодому напарнику Франсуа, что в Париже нет честных людей. Они держат пари: хватают в полицию первого встречного и начинают допрашивать, хотя у полицейских нет никаких улик. Тот оказывается банковским служащим и, в конце концов, начинает давать показания. Когда Франсуа подтверждает, что Рене в споре выиграл, тот отвечает: «Лучше бы проиграл».
Представим себе шпиона-инопланетянина, который должен составить отчет о результатах наблюдения за человеческим обществом. Вместо многостраничного отчета с цифрами, графиками, таблицами, пояснениями и выводами, он решает послать своим начальникам фильм «С меня хватит!» (1993 г., режиссер Дж. Шумахер), препроводив его небольшим комментарием. Шпион полагает, что картина ярче покажет атмосферу, царящую на Земле, нежели объемный отчет. Ведь там честно и убедительно показаны и драма человека, и многие язвы общества: фальшь, некомпетентность, обман властей, преступность, социальное неравенство, жестокость. Это как раз то, чего никогда не хватало советской системе – за честную критику в разное время можно было попасть в тюрьму, психушку или ГУЛАГ. Какие выводы сделают там, на далекой планете, посмотрев этот фильм? Держаться от Земли подальше?
ЭПОХА БУДУЩЕГО
В Эрмитаже (в бывшем здании Главного штаба) в январе 2019 года я видел выставку американского скульптора Ж.Липшица, художника, чьё творчество (как явствует из материалов на стендах выставки) явилось, наряду с работами П.Пикассо и М. Шагала, символом нового искусства. Среди модернистских скульптур, там был и бюст Д.Ф.Кеннеди. Скульптура американского президента очень напоминает бюст какого-то коммунистического лидера. Президент-демократ кажется облаченным в китель – одежду полувоенного фасона, которую имели привычку носить руководители тоталитарных стран. Быть может, любая власть является своего рода диктатурой. Диктатурой пролетариата или закона.
По идее, жанр антиутопии, возникший в 20-30-ых годах прошлого века и призванный осмыслить тогдашние тоталитарные режимы, по мере их крушения должен был угаснуть. Но этого не происходит. Наоборот, мы видим, что жанр только развивается. Помимо настроений апокалипсиса, причина заключается в том, что вирус тоталитаризма может мутировать даже в такой относительно благополучной системе, как западная демократия. Среди прочих несчастий, которые ждут наших далеких потомков, если судить по современным антиутопиям, наряду с массовым одичанием, природными и техногенными катастрофами, социальным хаосом, страшными болезнями, непременно присутствуют тоталитарное правительство будущего и всеобъемлющий контроль за обществом.
Именно такую картину мы видим в романе Р.Брэдбери «451 градус по Фаренгейту». Философская антиутопия Брэдбери показывает беспросветную картину развития постиндустриального общества, в котором все письменные издания безжалостно уничтожаются специальным отрядом пожарных, а хранение книг преследуется по закону, интерактивное телевидение успешно служит всеобщему оболваниванию, карательная психиатрия решительно разбирается с инакомыслящими.
В «Цивилизации статуса» (Р.Шекли) 27-летний гражданин, Уилл Баррент, обвинён в убийстве и попадает на планету Омега (космическая тюрьма), где господствует уголовно-кастовый принцип. Герой ничего не помнит и ясно понимает, что он не заслуженно попал сюда. Герой начинает выяснять: виновен ли он или кто-то его подставил. Баррент быстро поднимается по социальной лестнице Омеги, связывается с политическим подпольем и возвращается на Землю. Там он, естественно, находит следующую ступень цивилизации, ее вершину – тоталитарное общество. Он всё вспоминает: он донёс на себя сам, так как всем земным детям в школьном возрасте в подсознание вбивают программу, по которой они должны сразу же сознаваться в любом совершённом преступлении. Осознавший эту систему человек, должен по таким же подсознательным командам совершить самоубийство. Таким образом, роман американского писателя 60-ых является жутким аналогом антиутопии 30-ых годов.
В фантастическом рассказе Р.Шекли «Я и мои шпики» герою надоедает постоянная слежка на Земле: шпики, подсматривающие телекамеры, подслушивающие микрофоны, и он оправляется в космос, но и там история повторяется – везде шпионы. Рассказ полон юмора и иронии.
Совсем другие ассоциации вызывает фантастический рассказ Р.Брэдбери «Уснувший в Армагедоне». Космонавт оказывается на планете, где спать – смерти подобно. Сознание уснувшего человека становится полем битвы армии Тилле из Раталара и Иорра из Вендилло, которые выясняли до этого отношения 5 тысяч лет (приблизительный возраст от сотворения мира по Библии) и физически истребили друг друга. «Десять тысяч человек столкнулись на маленькой невидимой площадке. Десять тысяч человек понеслись по блестящей внутренней поверхности глазного яблока. Десять тысяч копий засвистели между костями его черепа». Иными словами, на планете сознание человека становится ареной конфликтующих сторон и есть только один способ этому противостоять – сознание должно бодрствовать. Писатель предупреждает, что только так можно противостоять манипулированию сознанием и промыванию мозгов.
В антиутопии «Шоу Трумана» (1998 г., режиссер П.Уир) все построено на фальсификации и обмане. Труман – обычный человек. Только он не знает, что каждое его телодвижение наблюдают многочисленные скрытые камеры, а вся его жизнь передается в прямом эфире по всему миру. Родина Трумана – город Сихэвэн – искусно выполненные декорации, а все его население — нанятые актёры. Исполнительный продюсер «Шоу Трумана» с помощью своей команды, подобно Богу, может изменять даже погоду в городе. Специальные технологии под огромным куполом киностудии, где снимается шоу, это позволяют. Вся эта фальсификация манерно названа – шоу, но в ней явно присутствует многое из тоталитарного набора – мифология (история гибели отца), атмосфера страха (паническая боязнь воды) и, наконец, обвинения в шизофрении. Правда заключается в том, что «Специальные технологии под гигантским куполом…» могут быть созданы не только на киностудии, но и в реальном мире, особенно учитывая грандиозный технический прогресс последних десятилетий.
Германия во времена Гитлера занимала передовые научно-технические позиции. Достижения СССР в науке и технике тоже несомненны. Подобная «гармония» тоталитарной политической системы и достаточно высокого технического уровня предугадана еще в одной из первых антиутопии «Мы». Ведь главный герой – гениальный математик и главный инженер новейшего достижения технической мысли — космического корабля «ИНТЕГРАЛ», а само общество, описанное в романе, претендует на достаточно высокий технологический уровень. Таким образом, новые технологии – палка о двух концах.
Подобно тому как в цену продукта закладываются будущие издержки и инфляционные ожидания, во многие фантастические рассказы заложены ожидаемые риски будущего, причем, не последнюю роль в них играют новые технологии. В романе С.Кинга «Мобильник» (2006 г.) молодой художник Клай становится свидетелем того, как в одну минуту сходят с ума люди, разговаривавшие по мобильному телефону. Агрессивные безумцы набрасываются на окружающих, сея смерть и разрушение. Видя, что те, кто по телефону не разговаривали, оставались нормальными, Клай понимает, что безумие распространяется по сотовой сети: какой-то импульс, который сводит с ума. Неприятным является то, что потенциальная футуристическая угроза имеет двоякий смысл. Во-первых, она может быть реализована непосредственно технически, и, во-вторых, это очевидный символ тотального манипулирования сознанием и промывания мозгов.
В кибернетической антиутопии «Страж-птица» Р.Шекли система интеллектуальных самообучающихся летающих роботов призвана защитить жизнь от любых посягательств. Но она выходит из-под контроля и создает большие проблемы. Правда, до такого технического уровня еще далеко, но беспилотники, дроны, космическая разведка и новые информационные технологии – это уже реальность.
СТАРШИЙ БРАТ СЛЕДИТ ЗА ТОБОЙ. Эта фраза из романа «1984», как мрачный символ тотальной слежки за обществом, сейчас, в эпоху третьей, информационной научно-технической революции, и в свете разоблачении Сноудена, снова вызывает тревожные ассоциации. Получается, что США, всегда критиковавшие тоталитарные режимы за всеобъемлющий контроль над обществом, сами грубо и бесцеремонно, используя свое технологическое превосходство, следили за всем миром, как карикатурные режимы в антиутопиях. «Вы верите, что США – самая лучшая страна в мире?» – задают вопрос на собеседовании будущему сотруднику агентства национальной безопасности США («Сноуден», режиссер О.Стоун, 2016 г.)... В известном рассказе Р.Брэдбери охотники возвращаются в прошлое и охотятся на динозавров. Но отклонившись от тропы, на которой не нарушается причинно-следственная временная связь, они раздавят бабочку, и когда вернутся в свое время, обнаружат его сильно изменившимся. Там правит бал железный Дойчер. По-сути, тотальная прослушка и глобальная электронная «перлюстрация» почты – это возвращение в прошлую эпоху, где снова возникает риск изменить будущее.
«И ГРЯНУЛ ГРОМ».