Говорят, во время войны в окрестностях ресторана “Москва”, что в городе Сталинске (ныне Новокузнецк), бродил человек по кличке Москва. Прозвали его так за то, что он произносил единственное слово: “Мсква”, проглатывая один звук. Когда Москва исчез, ползли слухи, что он оказался немецким шпионом. Так это или не так, знают только “органы”.
Мне лет пять. Выдался ветреный день. Окно в комнате занавесили легким одеялом, чтобы не дуло. Из-за ветра отключилось электричество, а готовили на электроплитке. Мама повела меня обедать в ресторан “Москва”, днем он работал как столовая. Ресторан находился на втором этаже громадного Гастронома, только вход сбоку. В витрине ресторана огромное чучело медведя. Благодаря механизму медведь время от времени поднимал лапу с бутылочкой молока и подносил бутылочку к своей пасти. В зале ресторана пальмы. В моем подсознании они сложились в символ пошлости, хотя такого понятия я тогда не знал. В ресторане мы ели рыбу в желе. Дома я поделился с бабушкой:
— Мы ели рыбу в жилетке, но не такой, как у меня. — Жилетка у меня была, мама сшила ее из своей юбки.
Фотооткрытку 1959 года, на которой снят знаменитый гастроном номер восемь, я знаю с детства. Вначале это был современный снимок, теперь это уже ретро. Еще в школьные годы я иногда рассматривал этот снимок через лупу — пытался найти среди прохожих знакомых мне людей.
Мне нравилось бывать в гастрономе. Необычный роскошный декор, да и ассортимент тогда был богаче, чем стал позже. Кассы находились в центре зала, а вдоль стен высокие прилавки с округленными стеклами. Особенно привлекал кондитерский отдел. Где-то высоко у стены были выставлены большие плитки чая. Чеки продавцы нанизывали на длинные иглы, установленные на деревянные диски. В большой нише торгового зала находился отдел кулинарии и пирожных. Запомнилось пирожное-“картошка”. Ближе к выходу отдел “Соки-воды”.
Напротив гастронома у ограды сквера несколько автоматов по продаже газированной воды. Одну копейку стоил стакан воды без сиропа. Три копейки — с сиропом. У мальчишек денег часто нет, поэтому стучали кулаком по брюху автомата, и он выливал в подставленный стакан газировку без сиропа. Интересно, что стаканы никто не крал.
Напротив гастронома находилось одноэтажное здание парикмахерской. Там работала кассиром наша соседка по коммуналке тетя Рая. В парикмахерской мое внимание неизменно привлекал автомат по продаже одеколона. Кидаешь в автомат монетку, а из специального раструба на голову брызжет одеколон. Однажды, когда меня привели стричься, я заявил парикмахерше: “Подстригите меня под Хрущева!” Теперь, спустя многие годы, наверное, надо уточнить — голова у Никиты Сергеевича была лысая.
Рядом с парикмахерской находился круглый летний павильон по продаже мороженого. Продавец доставала мороженое специальной полукруглой ложкой и клала шарики мороженого в металлические креманки на высоких ножках.
Почему-то в память врезался один из многих дней детства. Я стою напротив гастронома. Вокруг снуют люди. Я смотрю на происходящее, и вдруг словно ухожу в себя, не исчезая из внешнего мира. Хотя мне было семь лет, я сторонним глазом взглянул на суетящихся людей, город и пробегающую в нем жизнь. Осознал, что сейчас 1961 год, но ощутил себя посторонним существом, которое внезапно оказалось на этой планете, в этой стране, эпохе и в образе человека. Мог бы родиться в другом мире с иным самосознанием. Когда воспоминания возвращают меня в тот давний день, я всё больше осознаю: это была другая страна, другой мир. В нем еще не было многих людей, знакомых мне лично или всему человечеству. Но живы были еще многие люди, канувшие в лету за минувшие десятилетия.