Золотой куполок. Глава 13

Александр Сизухин
                13.


            Вася Козунеткин для приличия постучал в дверь, и, не дожидаясь ответа, толкнул её плечом. В левой руке он держал мешок с самоваром.

            - Здорова, Бабаманя?

            - Здорова… И тебе, Вася, не хворать.

            За столом  Бабаманя восседала не одна, напротив  - подруга Галина. Старухи чаёвничали. Галина наливала чай в блюдце и, оттопырив толстенький кривой мизинец, подносила блюдце к вытянутым губам.

            Вася обратил внимание, что чайник на столе стоял старый, эмалированный, битый и почерневший.

            - А куда «витька» дела? Бабмань? – бодрячком спросил Вася.
Услышав вопрос, Бабаманя аж руками замахала.

            - Ну, Васька, ну…. удружил ты своим «витьком»! Чуть по миру старуху не пустил!

            - Да ты чо, Бабамань?

            - Дак он электричества сколь жрёт!? Ты знашь? Приходит почтарка Клавдия, даёт мне квитанцию за электричество, а сама даже и говорить боица, тока смотрит на меня безумными глазами… Мол, как умудрилась одна бабка столь нажечь?

            Тут, пососав чай с блюдечка, вступила в разговор и Галина.

            - У нас, Вася, таких средствов нету, чтобы твоих «витьков» содержать.

            - Это я действительно не подумал, прости, Бабманя… Вот, - Вася достал самовар из мешка и поставил на пол. – Забирай. Грей да пей, теперь бесплатно.

            - Ой, Васенька, это мой? Изладил? Дак ведь, как новый стал! Вот спасибо тебе, вот уж не ожидала, вот спасибо!

            Золотом сиял самовар, а Бабаманя подхватила его за уши и водрузила на стол. И будто живым светом озарилась горница, -  и не такой запущенной, век доживающей, показалась изба.

            - Весь в дедушку своего Митрия… Такой же рукаааастый.

            На душе у Васи потеплело, будто вернулась душа в родовое гнездо и успокоилась.

            Радовалась и Бабаманя,  ласково взглядывала на Васю, находя в нем неуловимые на чужой взгляд, но ей  памятливые, милые черты соседа Митрия, к которому в юности присматривалась.  Да не сложилось тогда…

            Между тем, старушки как-то многозначительно между собой переглядывались, будто скрывали что-то от гостя до поры до времени, но и давали понять, что у них приготовлен сюрприз. Не просто так сидели они за чаем среди дня.

            - Ты, я гляжу, крышу решил перекрыть? – начала Бабаманя. – Это правильно, щас-то самое время, до дожжей успеешь дак. Старый шлифер поберег бы… Чо ты его кидашь? Не по-хозяйски, Вася.

            - Да он такой старый - сыплется весь… Разбить, да на дорогу уложить, больше ему и места нигде нет, - отвечал Козунеткин, - чтобы грязи не было.

            - А чем крыть будешь? – спросила бабушка Галя.

            - Завтра металлочерепицу должны привезти. Я уж купил.

            - Ну-ну, молодец… Ты, Василий, это, вечером, после работы  приходи на самовар дак, я пирогов к чаю испеку, посидим, поговорим, - ворковала Бабаманя, а сама всё поглядывала на товарку и глазом ей подмигивала. – Што одному-то сидеть? Приходи…

            - Ладно, Бабманя, уговорила… Ну вот, - самовар послужит ещё… Пойду, продолжу пока.

            План на вечер задумали старушки деликатный. Дело в том, что у Галины гостила внучка Танечка. Приехала она к бабушке из Калуги, где жила постоянно с родителями.  Училась Татьяна в Педагогическом институте, а ныне, получив диплом преподавателя русского языка и литературы, решила летом отдохнуть в деревне у бабушки. Родители предлагали поехать в Турцию или Египет, но она почему-то не хотела и говорила: « Ну что я там?  Разве отдохну за две недели? А у бабушки хорошо… Лес, ягоды, грибы… И бабушке помогу, а вы тоже в отпуск приедете. Все вместе будем за грибами ходить».

           Она и сама не совсем понимала, – почему это вдруг потянуло её в деревню? Но желание провести лето здесь, в Мятове, ощущалось неодолимое.

           В детстве привозили её к бабушке чуть ли не каждое лето, но становясь старше, внучка в деревне скучала. В самом деле, старики, бабушки и дедушки, умирали, молодые всё уезжали, - кто в Москву, кто в Калугу, а кто и на автозавод фольксвагены собирать; кого пьянство косой скосило - так и остались из постоянных жителей  бабушка Галина, да её одногодка Маша, жившая на другом конце опустелой деревни.

          Но, странное дело, - нынешним летом Татьяна в деревне не скучала. Она просыпалась не очень рано, и, открыв глаза, с удовольствием оглядывала горницу, - её радовали солнечный свет, льющийся сквозь чисто вымытые ею же оконца; толстые зелёные уши фикуса;  мерный тик-так старых ходиков с изображением «Утра в лесу», где, встречая утро, замерли медвежата; старый комод, в котором хранилось бабушкино – зимнее, летнее, постельное, – все перестиранное и аккуратно стопками разложенное по  ящикам, да ещё пересыпанное цветками пижмы от моли; радовали глаз и стоящие на комоде бабушкины безделушки: балерина на одной ножке, заяц с морковкой, собачка-Каштанка, «Красная шапочка» с корзинкой; фотографии, собранные в одну рамку на стене, с которых улыбались  ещё молодые бабушка с дедушкой, их дети: мама Танечки и она сама, - маленькая, стоящая рядом с пионом  одного с ним роста.

         - Вставай, вставай, внука. Иди-ка на двор, на солнышко, малинки поешь, - говорила бабушка и гладила её по русой голове. – Сегодня вечером  в гости пойдем. Маша на пироги пригласила.

         Танечка тянулась в постели, закидывала руки за голову и улыбалась.

         - Как же хорошо, бабушка, здесь, - никуда бежать не надо! Вот  малинки только с куста поесть.

         Танечка засмеялась, улыбнулась и бабушка.

         Она вспомнила себя молодую, как в такие же годы было ей хорошо-хорошо, не от чего, а так просто, - от того, что здорова, от того, что живы отец с матерью, что дом срубили после войны, что вечером пойдет гулять она с Лёшенькой и там, за деревней под черёмухой, будет целоваться с ним и строить планы…

         - Самое твоё время сейчас, внука, созрела, как яблочко, и ждешь – кто бы сорвал… Дааа, детка, счастливые деньки у тебя, счастливые…

         - Да ладно тебе, чего там счастливого, -  вот на работу теперь надо устраиваться.

         - Ну а как же без работы-то, надо, конешно, работать… Но и о себе не забывай, ты в тело-то вошла… Женихи, небось, так и вьются?

         - Ага, вьются… Ни одного нет… Да мне и не надо…

         - Как это не надо! Скажешь тоже… Надо, Танечка, надо. Ты у нас вон какая справная получилась и лицом, и фигуркой… А тело-то, оно само деточек требует, пора, внука, пора тебе деточек своих рожать, - говорила бабушка и всё гладила Танечку, водя рукой по одеялу.

         Танечка смеялась: «Да ну тебя, бабушка, скажешь тоже!», но в глубине души она понимала, что права бабушка, что действительно, - пора, иначе  жизнь смысл теряет. Это ощущение края, границы, за которой пустота и бессмыслица, или наоборот - ДРУГОЙ смысл, последнее время не покидало её, -  она  чувствовала, что что-то должно произойти, и судьба переменится.  Она ждала, пугалась, но верила.

         Продолжение следует.   http://www.proza.ru/2014/04/18/1181