13.
Вася Козунеткин для приличия постучал в дверь, и, не дожидаясь ответа, толкнул её плечом. В левой руке он держал мешок с самоваром.
- Здорова, Бабаманя?
- Здорова… И тебе, Вася, не хворать.
За столом Бабаманя восседала не одна, напротив - подруга Галина. Старухи чаёвничали. Галина наливала чай в блюдце и, оттопырив толстенький кривой мизинец, подносила блюдце к вытянутым губам.
Вася обратил внимание, что чайник на столе стоял старый, эмалированный, битый и почерневший.
- А куда «витька» дела? Бабмань? – бодрячком спросил Вася.
Услышав вопрос, Бабаманя аж руками замахала.
- Ну, Васька, ну…. удружил ты своим «витьком»! Чуть по миру старуху не пустил!
- Да ты чо, Бабамань?
- Дак он электричества сколь жрёт!? Ты знашь? Приходит почтарка Клавдия, даёт мне квитанцию за электричество, а сама даже и говорить боица, тока смотрит на меня безумными глазами… Мол, как умудрилась одна бабка столь нажечь?
Тут, пососав чай с блюдечка, вступила в разговор и Галина.
- У нас, Вася, таких средствов нету, чтобы твоих «витьков» содержать.
- Это я действительно не подумал, прости, Бабманя… Вот, - Вася достал самовар из мешка и поставил на пол. – Забирай. Грей да пей, теперь бесплатно.
- Ой, Васенька, это мой? Изладил? Дак ведь, как новый стал! Вот спасибо тебе, вот уж не ожидала, вот спасибо!
Золотом сиял самовар, а Бабаманя подхватила его за уши и водрузила на стол. И будто живым светом озарилась горница, - и не такой запущенной, век доживающей, показалась изба.
- Весь в дедушку своего Митрия… Такой же рукаааастый.
На душе у Васи потеплело, будто вернулась душа в родовое гнездо и успокоилась.
Радовалась и Бабаманя, ласково взглядывала на Васю, находя в нем неуловимые на чужой взгляд, но ей памятливые, милые черты соседа Митрия, к которому в юности присматривалась. Да не сложилось тогда…
Между тем, старушки как-то многозначительно между собой переглядывались, будто скрывали что-то от гостя до поры до времени, но и давали понять, что у них приготовлен сюрприз. Не просто так сидели они за чаем среди дня.
- Ты, я гляжу, крышу решил перекрыть? – начала Бабаманя. – Это правильно, щас-то самое время, до дожжей успеешь дак. Старый шлифер поберег бы… Чо ты его кидашь? Не по-хозяйски, Вася.
- Да он такой старый - сыплется весь… Разбить, да на дорогу уложить, больше ему и места нигде нет, - отвечал Козунеткин, - чтобы грязи не было.
- А чем крыть будешь? – спросила бабушка Галя.
- Завтра металлочерепицу должны привезти. Я уж купил.
- Ну-ну, молодец… Ты, Василий, это, вечером, после работы приходи на самовар дак, я пирогов к чаю испеку, посидим, поговорим, - ворковала Бабаманя, а сама всё поглядывала на товарку и глазом ей подмигивала. – Што одному-то сидеть? Приходи…
- Ладно, Бабманя, уговорила… Ну вот, - самовар послужит ещё… Пойду, продолжу пока.
План на вечер задумали старушки деликатный. Дело в том, что у Галины гостила внучка Танечка. Приехала она к бабушке из Калуги, где жила постоянно с родителями. Училась Татьяна в Педагогическом институте, а ныне, получив диплом преподавателя русского языка и литературы, решила летом отдохнуть в деревне у бабушки. Родители предлагали поехать в Турцию или Египет, но она почему-то не хотела и говорила: « Ну что я там? Разве отдохну за две недели? А у бабушки хорошо… Лес, ягоды, грибы… И бабушке помогу, а вы тоже в отпуск приедете. Все вместе будем за грибами ходить».
Она и сама не совсем понимала, – почему это вдруг потянуло её в деревню? Но желание провести лето здесь, в Мятове, ощущалось неодолимое.
В детстве привозили её к бабушке чуть ли не каждое лето, но становясь старше, внучка в деревне скучала. В самом деле, старики, бабушки и дедушки, умирали, молодые всё уезжали, - кто в Москву, кто в Калугу, а кто и на автозавод фольксвагены собирать; кого пьянство косой скосило - так и остались из постоянных жителей бабушка Галина, да её одногодка Маша, жившая на другом конце опустелой деревни.
Но, странное дело, - нынешним летом Татьяна в деревне не скучала. Она просыпалась не очень рано, и, открыв глаза, с удовольствием оглядывала горницу, - её радовали солнечный свет, льющийся сквозь чисто вымытые ею же оконца; толстые зелёные уши фикуса; мерный тик-так старых ходиков с изображением «Утра в лесу», где, встречая утро, замерли медвежата; старый комод, в котором хранилось бабушкино – зимнее, летнее, постельное, – все перестиранное и аккуратно стопками разложенное по ящикам, да ещё пересыпанное цветками пижмы от моли; радовали глаз и стоящие на комоде бабушкины безделушки: балерина на одной ножке, заяц с морковкой, собачка-Каштанка, «Красная шапочка» с корзинкой; фотографии, собранные в одну рамку на стене, с которых улыбались ещё молодые бабушка с дедушкой, их дети: мама Танечки и она сама, - маленькая, стоящая рядом с пионом одного с ним роста.
- Вставай, вставай, внука. Иди-ка на двор, на солнышко, малинки поешь, - говорила бабушка и гладила её по русой голове. – Сегодня вечером в гости пойдем. Маша на пироги пригласила.
Танечка тянулась в постели, закидывала руки за голову и улыбалась.
- Как же хорошо, бабушка, здесь, - никуда бежать не надо! Вот малинки только с куста поесть.
Танечка засмеялась, улыбнулась и бабушка.
Она вспомнила себя молодую, как в такие же годы было ей хорошо-хорошо, не от чего, а так просто, - от того, что здорова, от того, что живы отец с матерью, что дом срубили после войны, что вечером пойдет гулять она с Лёшенькой и там, за деревней под черёмухой, будет целоваться с ним и строить планы…
- Самое твоё время сейчас, внука, созрела, как яблочко, и ждешь – кто бы сорвал… Дааа, детка, счастливые деньки у тебя, счастливые…
- Да ладно тебе, чего там счастливого, - вот на работу теперь надо устраиваться.
- Ну а как же без работы-то, надо, конешно, работать… Но и о себе не забывай, ты в тело-то вошла… Женихи, небось, так и вьются?
- Ага, вьются… Ни одного нет… Да мне и не надо…
- Как это не надо! Скажешь тоже… Надо, Танечка, надо. Ты у нас вон какая справная получилась и лицом, и фигуркой… А тело-то, оно само деточек требует, пора, внука, пора тебе деточек своих рожать, - говорила бабушка и всё гладила Танечку, водя рукой по одеялу.
Танечка смеялась: «Да ну тебя, бабушка, скажешь тоже!», но в глубине души она понимала, что права бабушка, что действительно, - пора, иначе жизнь смысл теряет. Это ощущение края, границы, за которой пустота и бессмыслица, или наоборот - ДРУГОЙ смысл, последнее время не покидало её, - она чувствовала, что что-то должно произойти, и судьба переменится. Она ждала, пугалась, но верила.
Продолжение следует. http://www.proza.ru/2014/04/18/1181