Это было невыносимо, эту бабку ненавидело все отделение.
Утром, когда больные особенно нуждались в ванной комнате, баба Нюра закрывалась там часа на полтора, уверяя всех, что именно в это время хорошо ловится окунь и налим. Она набирала полную ванную, залезала туда в своем старушечьем халате, под которым был еще один такой же. И со всей своей силы била руками по воде, расплескивая ее на пол.
Баба Нюра лежала здесь уже вторую неделю и все диву давались: как она до сих пор не устроила потоп.
На кухне, за обедом, баба Нюра могла долго жевать не понравившуюся ей пищу, а потом взять и выплюнуть все в тарелку, с отрыжкой, со звучными плевками, оставляя следы этой блевотины на своем халате. И пока все швыряли вилку или ложку, с грохотом отодвигая стульчик, выскакивая из-за стола и покидая больничную столовку, баба Нюра с чувством выполненного долга выпивала свой компот - из всей еды она уважала только его.
А вечером, когда все устав от медицинских процедур, наконец утихомирившись, готовились ко сну, баба Нюра, которую, почему-то все звали просто Нюрка, могла опрокинуть судно, пользуясь которым благополучно опорожнила свой старый кишечник. И, пока кто-то скандалил, возмущаясь: "Да сколько же может продолжаться этот кошмар!", баба Нюра все аккуратненько и не спеша размазывала ладошкой по постели.
Сколько человек было в палате, столько же желали ей смерти.
Проклятья сыпались на ее старческую голову чуть ли не каждый час. Но ее это не смущало и не останавливало.
***
На третий день своего пребывания в больнице, Наташа отлежала себе все бока. Она, после операции, еще считалась лежачей, но, проснувшись этой ночью, поняла, что больше не может находиться в горизонтальном положении.
Дав глазам привыкнуть к темноте и осмотревшись - свет зимней ночи из окна был очень слаб, лишь едва освещая палату, Наташа вдруг услышала чьи-то всхлипывания. Может, показалось? Она опустила ноги на пол, нашарив пальчиками тапочки, вдела туда свои ножки; на миг прислушалась - так и есть, кто-то всхлипывает. Наташа пошла на звук. Негромкий стон и шмыганье раздавались с баб-Нюриной кровати, стоявшей у окна.
Наталья замешкалась.… За трое суток она уже всякого тут насмотрелась и наслушалась про эту противную Нюрку. Но дурацкая Наташкина черта - всегда доводить начатое до конца, не дала ей передумать.
Страшно кружилась голова, ее шатало как во время качки на небольшом корабле, но она все-таки подошла к бабе Нюре.
- Простите, Вам плохо? - Наташа склонилась над бабулей, но ее лица было не разглядеть, лишь глаза поблескивали.
- А-а, спящая красавица? Отошла от наркоза?
- Еще не знаю….Наверное. Вам что-нибудь нужно? Может воды подать?
- Да придушить эту тварь подушкой и всего делов-то! Задолбала уже тут всех! - грозно прошипела тетка с соседней кровати.
- Да тихо вы, ни днем, ни ночью покоя нет! - раздался рассерженный голос с другого конца палаты.
Кажется, мы сейчас всех перебудим.
Стояла такая жуткая вонь, что Наташка поняла - сейчас ее вырвет.
Безбожно болела голова, просто растрескивалась, как будто наживую без наркоза отламывали по кусочку от черепа. Мелькнула мысль: надо пойти к медсестре, попросить спазмалгон, что ли.
Но все равно, опять ложиться в постель не хотелось и не для того Наталья проделала такой тяжкий, первый, после операции, путь, чтобы тут же свалиться в кровать.
Она еще раз склонилась над бабой Нюрой, откинув одеяло и проведя под ней ладонью, рука нащупала горячую густую жижу, а вонь так дала в нос, что на секунду у Натальи замкнуло сознание.
Все ясно, бабуля "обделалась", странно, что не подняла всех среди ночи, как Наташа уже успела понять, покоя старушенция тут никому не дает. Но, подумала Наталья, сама напросилась, можно сказать. Что ж теперь, развернуться и уйти?
Она стянула пододеяльник, со своего одеялка пошла опять к бабе Нюре.
Та села, свесив руки и согнув спину так, словно у нее не было позвоночника.
Наташа помогла ей встать, обернула ее пододеяльником как куклу и повела на выход, в ванную - мыться.
И не понятно было кто кого поддерживает, слабая старушенция обессиленную после операции Наталью или наоборот.
Так они и шли по длинному коридору, со стороны могло показаться - обнявшиеся, на самом деле - держащиеся друг за друга женщины.
Доковыляв до ванной, Наталья, размотала бабу Нюру, стала ее раздевать и сбрасывать все на пол. Старушка стояла как провинившийся ребенок, не сопротивляясь и не стесняясь своей наготы, перестав всхлипывать, смотря куда-то в себя. Хорошо, что была теплая вода, и работал душ.
Наталья добросовестно, очень нежно, не дергая, помыла баб-Нюру, даже голову ей вымыла кем-то забытым дешевым шампунем.
Господи, полотенце забыла! Что же делать… И надо же ее во что-то переодеть, подумала Наталья.
Тут в дверь постучали, она отщелкнула пумпочку на "собачке" и увидела их соседку по палате, которую они разбудили.
Та протянула ей стопку белья:
- На, вот, держи! Ты эту гадину пожалела, а сама вон вся от нее в говне извозилась, помойся тоже. Вот тебе тут халат, простыня и полотенце, - скороговоркой выпалила та и быстро ушла.
Слава Богу, подумала Наталья. Вытерла простыней бабу Нюру, одела ее в чистый свежий халат и, больше не прижимая к себе, поскольку действительно вся изнавозилась, провела ее в палату, придерживая под руку.
К счастью, постельное белье уже было сменено, видимо нажаловались больные, и санитарка все сменила и убрала. Уложив баб-Нюру, Наташка быстро вернулась в ванную, прихватив с собой свое личное сменное белье, спортивные штаны и майку-алкоголичку, а также душистое мыло и шампунь.
В коридоре висели огромные электронные часы, которые, подмигивая зеленым глазом, показывали три часа ночи с минутами. Глянув на себя в зеркало в ванной, Наталья ахнула.
На нее смотрела бледная и изможденная женщина с большими сине-голубыми глазами.
Привычка не показывать на людях никаких своих чувств, вернее, не проявлять их так открыто, как было до истребления базового доверия к людям, настолько была прочной, что стала инстинктом.
Но все же, сейчас, в глазах той Наташи, что в зеркале читался ужас. От этого ужаса ее зазнобило.
Она вдруг представила себя этой самой злыдней - бабой Нюрой, никому не нужной, старой и одинокой.
На сколько Наталья уже успела понять из разговоров в палате - никто бабу Нюру не навещал, никто не звонил и не справлялся о ее здоровье. И, вроде как, забирать ее из больнички, тоже никто не торопился.
Наталья была убеждена, что такой конец ждет всех, кто, еще будучи молодым, и не очень, как мантру повторяет: "Я никому ничего не должен!" Или "Я свободный человек!" Для Натальи это были одни из самых страшных слов. Не дай Бог, она когда-нибудь будет свободна. Свободным от чего хотят быть некоторые люди, Наташа не понимала. Разве это плохо, когда в тебе кто-то нуждается или ты в ком-то. По ее мнению это главное предназначение в жизни.
Для себя жить не интересно!
Жизнь показывает, что когда ты все-таки должен - это очень структурирует. Это тот стержень и вера, которые помогают жить и выживать когда трудно.
Если ты никому ничего не должен, тогда не удивляйся, что умрешь в говне и полном одиночестве, пусть даже не в больнице, а в своей квартире, где тебя найдут через месяц.
И что жаловаться, что кто-то тебя не долюбил, не понял, хотя ты весь такой важный, как куй бумажный и все просто обязаны тебя понимать.
Тебе это было когда-то не надо, а сейчас это безразлично им.
***
Тщательно вымывшись, посвежевшая и благоухающая Наталья вернулась в палату. Даже сама не заметила, как перестала болеть голова. Но слабость в теле все еще ощущалась. Прежде чем лечь доспать эту сумбурную ночь, она тихонечко подошла к постели бабы Нюры, убедилась, что с той все в порядке, посапывает себе лежа на боку, отвернувшись к окну, Наталья тоже почапала к своей постели.
***
Утро началось с крика: "убивают!"
Наталья подскочила и первым делом посмотрела в сторону кровати бабы Нюры, привыкнув к тому, что только та создавала ажиотаж в больнице.
И не ошиблась: одна больная сидела на ногах бабы Нюры, а другая молотила старушку, что есть силы, подушкой по голове.
Наташка в два-три прыжка оказалась у постели своей подопечной, как она мысленно уже прозвала про себя баб-Нюру.
Одновременно открылась дверь и в палату вошел доктор:
- Что здесь происходит, что вы тут устроили?! Одиннадцатая палата - самая "выдающаяся" в отделении, каждый день концерты с аншлагом!
- Доктор, как хорошо, что Вы появились! Уберите от нас эту ненормальную гадину, мы больше не можем находиться с ней в одной палате!!! - это сказала Люба, которая вчера приносила полотенце и халат.
Наташа запомнила ее по "сахарной вате" на голове и толстым мочкам ушей, в которых, оттягивая их, висели золотые серьги с камнями похожими на зерна граната.
Сама же Наташа, тем временем, расчесывала разлохмаченную Нюрку, ее же гребнем, аккуратно одной рукой придерживая той голову.
Доктор осмотрелся, оценивая ситуацию, пытаясь выглядеть грозным, смешно сдвигая густые брови на переносице, произнес:
- Вот что, Терикова, как освободитесь, зайдите ко мне в кабинет! - больше никого не одаривая своим "грозным" взглядом, соединив руки за спиной, как заключенный, решительно вышел в распахнутую дверь.
Все, кто находились в палате, и провожали его взглядом, дружно, в полном недоумении, перевели его на Наташку, так как это она была Терикова.
Никто ничего не понял: почему именно ее вызывает к себе главный, а не эту противную Нюрку. И все уставились на Наташу, ожидая объяснений.
Их не последовало.
Наталья привела в порядок бабу Нюру, взяла ее полотенце и свое, а также целлофановый пакет с зубной щеткой и пастой и за руку, как дитя, вывела Нюрку из палаты на глазах изумленной больничной публики.
Когда они пришли в ванную, в которой было 4-е раковины, перед одной из них Наталья поставила Нюрку, через две от нее стала умываться и приводить в порядок и себя.
Когда с процедурами было покончено, они вышли и, поскольку на завтрак идти еще было рано, присели в фойе на диван, который стоял у огромного фикуса в деревянной кадушке.
- Баб-Нюр, я Вас даже не спрашиваю: за что они так с Вами, о причине догадаться не сложно, я даже понимаю, чего Вы добиваетесь и мне даже где-то понятны Ваши мотивы, но, боюсь, результат будет не тот, к которому Вы стремитесь. Поверьте мне. Я не имею права Вам советовать, Вам 71 год, Вы знаете все об этой жизни, но задумайтесь: какой смысл продолжать, если результат будет противоположный ожидаемому.
А сейчас пошли кушать. - Наталья приобняла Нюрку за плечи и они пошли в столовую, откуда уже шел запах капусты.
Наталья ковыряла вилкой это тушено-жареное месиво в томатной пасте.
Нет, надо заставить себя съесть хотя бы котлету, откуда силы появятся, если я есть ничего не буду, - подумала Наташа. Вспоминая, что все принесенное ей в эти дни, она раздавала другим, поскольку после операции совсем не было аппетита. Ну, ничего, сегодня еще что-нибудь вкусненькое принесут, живы будем - не помрем, - с бодростью подумала Наталья, уже заводя Нюрку в палату. И тут же отправилась к главному врачу.
***
- Виктор Петрович, можно? - постучав и просунув голову в кабинет, спросила Наташа.
- Да, Терикова, входите, присаживайтесь.
Кресло в кабинете главврача было жутко неудобное, но Наталья решила потерпеть, надеясь не на долго тут задержаться.
- Как Вы себя чувствуете, Наталья Вячеславовна? - участливо спросил доктор.
- Спасибо. Хорошо. Лечащий врач сказал, что сегодня снимут швы. А что?
- Это хорошо. Скажите мне, Терикова, кем Вам приходится Гудкова Анна Владимировна?
- А кто это?
- А Вы не знаете?
Наталья замялась..
- Ну, раз Вы этому удивляетесь, значит я должна ее знать, но, судя по всему, не могу припомнить кто это…
- Это, Ваша, так называемая, Нюрка.
- Баб-Нюра? Надо же! Ну, во-первых, она не моя. Во-вторых, я не знала ее отчества. Я скорее бы поняла о ком речь, если бы Вы назвали ее гадиной, ее тут многие так величают.
- Ну что ж, вернемся к моему вопросу,- откинувшись в своем большом кожаном кресле, доктор постукивал карандашом по столу.
- Мы не знакомы были раньше. Я о ней знаю только со слов других больных, благодаря той шумихе, автором которой она частенько является. Ее имя тут у многих на устах, а мое, я думаю, она даже и не знает. Короче, никем она мне не приходится.
- Ясно. Не нужна старушенция никому, - с печальным разочарованием вздохнул доктор. - Ну, что ж, она относительно здорова. За ее психическое состояние мы не отвечаем, поскольку не являемся клиникой неврозов. Послезавтра я ее выписываю.
- Ну, хорошо, а я причем тут? Выписывайте себе на здоровье! Я могу идти?
-Да-да, конечно! Спасибо, что уделили мне время.
- Да не за что. - Наташка вышла из его кабинета.
***
- О, явилась, Мать Тереза, - это Люба встретила Наталью входящую в свою палату.
Наташа ничего не ответила. Мельком глянула в сторону кровати баб-Нюры, та сидела, скукожившись, тише листвы, ниже травы, как набедокуривший котенок.
Наталья чувствовала, что все взгляды присутствующих в палате были обращены к ней.
К чему бы это, - промелькнуло в голове.
Но долго думать не пришлось. Другая соседка по палате, не Люба, Наташа не знала ее имени, молодая красивая женщина с короткой модельной стрижкой, открыла ее тумбочку, жестом руки предлагая заглянуть внутрь.
Тумбочка была забита банановой кожурой и кучей шелухи от семечек. Кажется, для полного натюрморта, что-то было разлито, очень похоже на томатный сок.
Тишина в палате стояла "мертвая". Зрители были готовы к представлению. Места были удобно заняты, не хватало только попкорна.
Наталья обернулась на Нюрку, в глазах которой стоял дикий ужас. Ну же, баб-Нюр, у Вас же всегда весело горели глазки, когда Вы устраивали подобные представления, ведь не в первый раз. Это же не репетиция, опыт имеется, пора бы и привыкнуть, что же Вы так трясетесь, подумала Наташа.
***
Да, видно здорово баб-Нюра всем тут уже "насолила", коль уже решились на такое. Яснее ж ясного, что это сделала не она - к ней никто не ходит и не приносят передач, откуда у нее бананы, а тем более семечки. У нее и зубов-то нет лузгать их.
Наталья достала из шуфлятки большую плитку шоколада, ранее принесенную ей зятем, положила в задний карман спортивных штанов и вышла из палаты.
Санитарочка домывала полы в коридоре, Наташа подошла к ней и, взяв за руку, попросила:
- Тетя Маша, пожалуйста, уберите у меня в тумбочке. Я Вас очень прошу, - Наташа, включила все свое обаяние и вложила прямо в руку санитарки толстую плитку шоколада с изюмом и орехами.
- Шо, опять?! - тетя Маша, поправляя одной рукой косынку, другой проворно пряча шоколад в свой не то белый, не то серый халат, с отчаянным возмущением посмотрела на Наташу. Она-то сразу поняла, кто явился источником бардака.
Наташа молча кивнула.
- Ладно, щас тут домою и приду, эх... - Продолжила свой труд санитарочка.
***
После того, как Наталье сняли швы и она пообщалась с проведавшими ее родственниками, вернулась в палату и была крайне удивлена наступившему там затишью.
Все были по своим местам - кто лежал, кто сидел на кровати, читая книгу, а кто-то просто пока отсутствовал.
Наташа с блюдцем намытой клубники подошла к кровати "вредной Нюрки" и присела на краешек, тронув легонько бабульку.
- Баб-Нюр, я Вам тут клубнички принесла, поешьте. Я и сахарком присыпала, а то зимняя тепличная, она немного кислая.
Баб-Нюра с таким удивлением воззрилась на Наталью, будто увидела приведение и на глаза тут же навернулись слезы. Наталья сделала вид, что не заметила этого.
- Это не я! Ты понимаешь, ЭТО не я!
- Да ладно Вам, баб-Нюр, - махнула Наташа рукой, я знаю. Проехали и забыли! Лучше нате вот, поешьте, - Наталья протянула еще раз блюдце, беря одну клубничку и пробуя ее сама.
Ей так было приятно смотреть, как баб-Нюра уплетает клубнику, так радостно, что она заулыбалась.
- Ненормальная!!! Ты просто ненормальная! - это Люба.
Наталья обернулась на ее вскрик:
- Что Вам от нас надо?
- Ничего, "мать тереза"! Она тебе скоро на голову насрет, а ты будешь: "поешьте клубнички, баба Нюра" - перекривила ее Люба.
- Слушай, чего ты злая такая? Раздражительная. Может, у тебя недостаток кальция? Ты проверься, родная.
Люба опешила. Такого она не ожидала и на минуту заткнулась, переваривая услышанное, но вскоре очнулась:
- Да я тебе присоветовать хочу, как лучше, брось ты с ней возиться! От таких старух все зло на земле, она тебе еще покажет, вот посмотришь!
Наталья опять перешла на "вы":
- Люба, Ваше мнение, безусловно, очень важно, поэтому спрячьте его в надежном и безопасном месте, в своей заднице, например!
- Ах, так! - захлебываясь слюной, брюзжала Люба, - ну ладно-ладно, еще посмотрим! Посмотрим!
Наталье так лень было вступать в полемику и даже просто отвечать, что она решила подарить ей полный игнор.
- Баб-Нюр, пошли, прогуляемся "по просторам больнички", поговорим. - Наташа помогла баб-Нюре, хотя та и сама довольно бодро и быстро собралась, достаточно ловко для ее возраста.
***
Прогуливаясь по больничному коридору, слегка приобняв эту милую старушенцию за плечи, Наташа, не зная с чего начать, начала с главного:
- Баб-Нюр, я завтра уезжаю, меня выписывают, пойдешь ко мне жить?
Баба Нюра, остановилась и стала, как вросла в пол.
Видя недоумение в ее глазах, и, предугадав все ее вопросы, Наталья продолжила:
- Я второй раз предлагать не буду, уговаривать тоже. Знаю, все это в больнице Вы вытворяете, чтобы помочь своим внукам признать Вас сумасшедшей, грубо, говоря. Избавиться от Вас, не убивая, хотя… убийство тоже разное бывает, но дело сейчас не в этом.
Что им нужно? Чем помешали? Квартира Ваша нужна? Пусть забирают! Отдайте им все!
Чтобы не потерять самоуважения - не торгуйтесь! Возьмите только свои личные вещи и пойдем жить ко мне.
У меня огромная квартира, Вы будете жить в большой, уютной и солнечной комнате с чистыми окнами и с видом на сосны. Но даже не это главное.
Я обещаю Вам заботиться о Вас. А мое отношение к Вам я, по-моему, и так уже выразила. Будем жить вместе, как родные люди, я Вас познакомлю со своей семьей. Хотите?
- Я поняла, - наконец очнулась Нюрка, - я - сплю. Сон, мираж. Надо только заставить себя проснуться. Сейчас я открою глаза и все уйдет, исчезнет.
- Нет, баб-Нюр, не сон, - Наташа обняла ее, - Вы никому не нужны и я хочу увезти Вас к себе. С кем Вы тут останетесь? Да и не оставят Вас здесь, переведут в не такое приятное заведение, Вы сами понимаете.
- Наташечка, солнышко, ты меня совсем не знаешь! Как же ты, совершенно постороннего человека хочешь взять к себе в дом жить?
- Баб-Нюра, "взять" можно котенка, а я Вас приглашаю, зову с собой.
А что касается..знаю-не знаю… вот ВЫ хорошо знаете своих детей и своих внуков, которым сейчас оказались не нужны? Знаете, это как у собачников, они так уверены в своих питомцах: "что Вы, мой песик совсем не кусается". А когда этот "милый песик" кому-нибудь отхватит палец, с полным недоумением и возмущением сокрушаются: "как же так, никогда раньше такого не было, это в первый раз", а потом еще вас же и обвинят не так на песика посмотрели, не так вздохнули, не так пернули..
Просто, я, баб-Нюр, хочу сказать, что невозможно ВСЕ знать о другом человеке, про себя и то не всегда все знаешь. По-настоящему не знаешь ни о людях, ни о собаках.
В общем, если так разобраться, все люди - груз.
Но ты, и только ты! делаешь свой выбор - нести его или нет. И поговорку "своя ноша не тянет" придумали не дураки. Баб-Нюр, станьте моим грузом, прошу Вас. Давайте жить вместе!
***
- Я тебя не понимаю! Ты дурочка ненормальная! Зачем тебе эта гадина! Эта старуха скоро умрет, может я чего-то не знаю, старуха тебе квартиру решила отписать? А что, ждать долго не придется, бабка вот-вот помрет!
- Люба, ударить Вас не могу, но хочется. Не искушайте. Вот стою, слушаю и жду в каком месте у Вас стыд проснется. Или в Вашем словарном запасе нет такого слова?
Когда-то, я случайно, в переписке двоих, прочитала про себя мерзость и расстроилась так, что заболела. Как можно писать размеренные лживые гадости про человека, которого ты никогда в жизни не видел и, возможно, не увидишь.
А потом поняла, что обидеть можно только того, кто позволит себя обидеть. Кто может переместить меня в гнев, горе или печаль, без моего психического согласия? Никто. Кроме меня самой.
- Люба, думайте, что хотите, это Ваше право, только не становитесь со своими советами, мнением и оскорблениями на моем пути, - Наташа сама удивилась, как спокойно она все это сказала.
***
- Спасибо Вам, Виктор Петрович, до свидания!
- До свидания, Наталья Вячеславовна! Очень был рад нашему знакомству, но лучше к нам больше не попадайте, ну, разве что, в гости можете заглянуть.
- Виктор Петрович, лучше Вы к нам! - Наталья держала в руке два пакета: свой и Нюркин. Было очень холодно, Нюрка уже сидела в прогреваемой машине, за рулем которой был Наташин муж.
- И все же, Терикова, простите мне бестактный вопрос, почему Вы с такой нежностью относитесь к этой самой…Нюрке?..
- Виктор Петрович, отвечу Вам не своими словами, и не дословно, увы, просто чувствую также - как говаривал незабвенный Штирлиц из 17 мгновений, помните начало фильма, он прогуливается по лесу с пожилой немкой, которая годится ему в матери, и потом всегда был заботлив по отношению к ней; так вот, он сказал: "Просто из всех людей, живущих на этой земле, я больше всех люблю стариков и детей", - Наташка, щурясь от солнца, на прощание взглянула на доктора.
- Понятно…Хотя…ничего не понятно…- улыбнулся доктор, - ладно, счастливо вам!
- Спасибо! И вам - удачи! - Наталья побежала к машине.