Глава пятая.
1
Виктор проснулся и открыл глаза. Утро. Ярко светит солнце. В квадрате большого окна виднеется мокрый, от ночного дождя, куст акации. Блестя в солнечных лучах, дрожат на листьях прозрачные капли.
«Какой кошмарный сон приснился!» - подумал он и хотел встать, но почувствовал, что не может, словно был привязан к кровати. Растерявшись, с трудом приподнял голову и увидел, что его грудь и плечи стягивали бинты. Левая рука, зафиксированная в локте в полусогнутом положении, смотрелась непривычно короткой. Вместо кисти, ее покрывал толстый слой бинтов с ржавыми пятнами на конце.
«Так это был не сон!» - короткая, как вспышка молнии, сверкнула мысль. Железными клещами сердце сдавил страх. В сознании всплыло лицо молоденькой медсестры с рыжей прядью на лбу, ее испуганный взгляд и мучительное ожидание операции.
Виктор посмотрел в окошко. За стеклом, в кустах акации, гомонили воробьи, а в ушах стоял звон, временами похожий на грустную музыку, где слышалось чье-то рыдание. И тогда в голову лезли мысли о непоправимом горе, которое нельзя вырвать из груди, или забыть хотя бы на время.
От отчаяния и бессилия Виктор застонал, и тут же вздрогнул от незнакомого голоса.
- Проснулся? Вот и хорошо!
«Чего уж тут хорошего? - хотелось сказать в ответ. - Лучше бы совсем не просыпаться!»
На соседней, через проход, кровати лежал мужчина лет шестидесяти. Из-под густых, лохматых бровей на него смотрели внимательные глаза. Насколько было возможно, Виктор осмотрелся. Продолговатая комната с высоким потолком и стенами, окрашенными в зеленый цвет. По углам четыре кровати. У окна, в проходе, тумбочка, а на ней раскрытая книга.
- Тебя, как кличут? - спросил сосед и сел на кровати, свесив ногу. Другой ноги не было почти до колена. Едва ворочая пересохшим языком, Орлов ответил:
- Виктор.
- Очень хорошо! - неизвестно за что похвалил мужчина. - А меня Антоном Митричем, или просто дядей Антоном.
Он достал из-под кровати протез, надел его на культю и встал, проверяя, удобно ли тот закреплен.
- Ты тут поскучай маненько, а я пойду хирургу скажу, что ты проснулся, он наказывал мне.
Стуча протезом, Антон Дмитриевич вышел. Оставшись один, Виктор пошевелился, стараясь лечь удобнее, и почувствовал, как в правом плече что-то щелкнуло, и боль мгновенно разлилась по всему телу. Едва не вскрикнув, он полежал неподвижно несколько минут и вновь попытался поднять плечо. Снова щелчок, и снова невыносимая боль заставила покрыться лоб испариной. Его начало бросать то в жар, то в холод, каждый мускул стонал от боли, болели голова и шея, и мучительно хотелось пить.
Послышались торопливые шаги. В палату вошел хирург, а следом - Антон Дмитриевич. Он сел на свою кровать, а хирург присел рядом с Виктором.
- Что у меня в плече щелкает? - спросил он хирурга.
Тот потрогал его лоб тыльной стороной пальцев и произнес:
- Еще бы не щелкать! Ко всем травмам у тебя еще и ключица сломана. Надо бы шину наложить, да культя коротка. Молодец, парень! - воскликнул он через минуту. - Честно признаться, не надеялся тебя вытащить. Можно сказать, на том свете побывал. Скажи спасибо своему сердцу. Крепким оно оказалось. С таким сердцем тебе износу не будет, сто лет проживешь!
- Для чего? - обреченно спросил Виктор.
- Для жизни, чудак! У каждого человека есть такая задача, жить и все! Посмотри в окошко: солнышко светит, птички чирикают, радио играет. А мог бы всего этого ни увидеть, ни услышать. Чего еще надо, живи и радуйся!
- В семнадцать лет остаться калекой и жить сто лет, какая уж тут радость? Человек пользу свою ощущать должен, а без пользы и паук живет, и червяк.
- Дурак ты! - вмешался Антон Дмитриевич. – Смотря, как понимать пользу эту? Ты вот может, думаешь, что без пользы будешь жить, а на самом деле от тебя очень большая польза. Родители у тебя есть? Они пропали бы с тоски, если б ты погиб. А так - ухаживать будут, заботиться. Хоть горе, конечно, но все же теплее им с тобой будет. Вот и польза - отогреешь родителей. А от червяка, между прочим, в природе очень большая польза! Подумаешь - рук нет! Зато ноги есть и голова на плечах цела.
- Голова? Одной головой ничего не сделаешь. К ней еще и руки нужны. Я только сейчас понял, какое великое благо - руки! Без них человек - жалкое беспомощное существо. Хуже того же червя. Как ни говори, червь caм по себе обходится, а мне няньки нужны. Так что все кончено!
- Не мели чепухи, паря! - строго сказал Антон Дмитриевич. - Голова человеку для того и дана, чтобы он находил выход из трудного положения. Не потеряешь голову, свое место в жизни найдешь. Говоришь - все кончено? Нет, милок, у тебя все только начинается.
Он помолчал, а затем продолжил:
- Знаешь сколько нас калек, с войны вернулось? Не сосчитать. Мне восемнадцать лет было, когда под Курском ногу потерял. Вначале хандрил, даже застрелиться хотел, думал, кому я нужен? Оказалось - нужен. Женился, трое детей у меня. Живу, работаю и радуюсь, что тогда глупость не совершил.
Хирург снова коснулся рукой лба Виктора и проговорил:
- Поправляйся и не хандри. Ты мужественный парень, и не к лицу тебе раскисать. Сделайте ему обезболивающий, - сказал он кому-то и вышел.
Словно из-под земли, перед Виктором выросла фигура девушки с рыжей прядью на лбу. Как ни странно, ее появление обрадовало его, словно встретил давнишнюю знакомую. Это была девушка, которая вчера находилась с ним в приемном покое. В руках она держала шприц. Сделав укол, девушка присела на край кровати и ласково улыбнулась, обнажая ровные, на удивление мелкие зубы.
- Посижу с тобой, можно? - склонившись к Виктору, проговорила она и поинтересовалась:
- Может, тебе что нужно, так ты скажи, не стесняйся!
- Пить хочу... Внутри все огнем горит... Дай воды!
- Воды тебе нельзя. А вот губы смочить могу.
Девушка сорвалась с места и через минуту вернулась с алюминиевой кружкой. Окунув в воду кусочек ваты, осторожно провела им по сухим, опухшим губам парня. Виктор старался всосать хотя бы каплю влаги, чтобы погасить огонь бушевавший внутри. С большим трудом удалось это сделать, но тут же острый приступ рвоты потряс все тело.
- Я говорила, что нельзя пить, - сказала девушка, когда он немного отдышался. - Ты очень долго находился под наркозом, а после него нельзя.
Чистым тампоном она ловко вытерла Виктору рот, а потом, взглянув на него, спросила:
- Ну, что приуныл?
- Да и веселиться вроде не с чего, - ответил он и глубоко вздохнул.
Девушка прикасалась к нему ласковыми руками, смотрела жалеющим взглядом, словно бы вместе с ним страдала его страданиями. Но Виктор видел ее жизнерадостной и здоровой. Да, она была здорова, крепка. Белый халат туго обтягивал ее налитое силой тело. А самое главное - у нее были две руки, две самостоятельные руки, проворные и ловкие. Он устало закрыл глаза.
Разговор и приступы тошноты утомили его, к тому же чувствовалось легкое головокружение. Видимо начал действовать укол, боль немного утихла. Девушка подумала, что он уснул, осторожно встала и вышла из палаты.
Но Виктор не спал. Он лежал с закрытыми глазами и думал о своей дальнейшей судьбе. В голове сложные и противоречивые мысли, которые вертятся, всплывают вереницами, цепляются друг за друга, словно паутина бабьего лета за корявые ветви деревьев. Множество вопросов - и ни одного ответа. Как жить? Чем заниматься? Что ждет его впереди?
Он чувствовал себя одиноким и оторванным от всего. Не было никакой надежды на будущее. Все моментально разрушилось и лишилось смысла. Отныне его мысли сосредоточились на одном: он - жалкий калека, неспособный к самостоятельному существованию.
- А вот и завтрак, - послышался голос нянечки, и сама она появилась в палате с тарелкой в руках. Присев рядом с Виктором, проговорила: - Я тебе поесть принесла. Давай, сынок, поедим. Надо ведь сил набираться.
- Не хочу, - отвернулся он.
Тогда она тихо посоветовала:
- Ты, сынок, не очень-то горюй. Любому горю нужно противостоять и не поддаваться, а если поддашься, считай, пропал.
Говорила она ласково, с участием, но именно от этой ласки Виктору стало еще тяжелее. Он почувствовал, как к горлу подступил комок, долго терпел, а потом не выдержал.
- Ты не стесняйся и поплачь, тебе легче станет, - посочувствовала няня. - Горе в сердце нельзя долго держать - измучает всего.
И верно, кошмар из головы, как будто выветрился, ход мыслей совершенно изменился, и не так болезненно стала ощущаться тяжесть, камнем лежащее на сердце.
С трудом глотая остывшую кашу, Виктор избегал смотреть в добрые, светлые глаза няни. Ему было невыносимо стыдно перед этой пожилой женщиной, что он, взрослый парень, превратился в маленького ребенка и, как птенец, только открывает рот, в который суют ложку. Разве это жизнь? Как слепой не может обойтись без поводыря, так и он ничего не сможет делать без посторонней помощи. Даже перед таким, с детства хорошо знакомым предметом, как ложка, он чувствовал себя совершенно беспомощным.
2
После обеда медсестра сказала Виктору, что приехали родители, и он растерялся. В голове сразу же промелькнули вопросы: что будет с родными, когда они увидят его всего забинтованного и такого... беспомощного? Как воспримут это? И как ему вести себя? То ли плакать вместе с ними, то ли крепиться, чтобы не расстраивать еще больше?
- Где он? - послышался знакомый, с хрипотцой от волнения, голос отца.
Он появился в палате, постукивая тростью о пол, следом мать с небольшой cyмкой в руках, а затем вошли Василий и Зина. Все четверо сгрудились у кровати. Быстрым взглядом Ирина Андрияновна скользнула по телу сына, видимо, до последней минуты надеясь на какое-то чудо. В глаза сразу же бросились короткие культи рук с темными пятнами засохшей крови на бинтах. Сумка выпала из ее рук, а сама она рухнула на колени.
- Сыноче-ек! Дa-a как же это та-ак?
Ее голос, в котором слышались и затаенная боль, и крайняя степень отчаяния, оборвался на самой высокой ноте и замер где-то вверху, под потолком. Голова упала на подушку рядом с забинтованной головой сына, и плечи затряслись в беззвучном рыдании.
- Подожди-ка, мать, подожди, - прерывающимся голосом проговорил Тихон Яковлевич. - Вставай, чего уж тут...
Часто моргая увлажненными глазами, он усадил ее на кровать у ног Виктора, а сам оглянулся в поисках, на что бы сесть.
Антон Дмитриевич, дремавший до их прихода, поднялся.
- Садитесь вот сюда, на мою кровать, а я пойду, покурю.
Все расселись, и Виктор невольно отметил перемену в их лицах. У сестры выступили скулы, а нос заострился. Она как-то подобралась и сжалась, словно напуганный зверек. Отец заметно поседел за истекшие сутки. О матери и говорить нечего. Лицо ее приобрело землистый оттенок, а наполненные слезами и болью глаза смотрели на него с отчаянной тоской. Один Василий внешне казался спокойным, только бледное лицо выдавало его внутреннее волнение.
Мать ласково гладила его забинтованную культю, как когда-то в детстве гладила руку, если он долго не мог уснуть. Она уже не плакала, но по глазам было видно, что творилось у нее в душе.
Молчание затягивалось.
- Как ты себя чувствуешь, мам? - проглотив мешавший в горле комок и нарушив молчание, спросил Виктор.
Его голос отвлек ее от тягостных дум.
- Нормально! Приступы не повторились, и я выпросилась вчера домой. Оказывается, я только ушла из больницы, а тебя привезли. Узнала об этом уже на пароходе, когда плыла домой. Женщина одна рассказала. Говорит, привезли парня из Донского, в комбайн попал. У меня сердце так и оборвалось. Сразу на тебя подумала. Ведь у нас в селе только ты работал на силосном комбайне.
Отвернувшись и пряча от Виктора глаза, она вдруг спохватилась.
- Тут я тебе пирожков привезла, поешь, они еще теплые.
- Не хочу. Я уже ел.
Ирина Андрияновна вынула из сумки сверток в промасленной бумаге, подержала в руках и положила в тумбочку.
- Поешь, когда захочешь, - проговорила она и сдержанно вздохнула.
Чтобы не огорчать ее, Виктор ничего не ответил. Мать сказала «поешь» и сама видимо, не вникла в смысл этого простого, привычного слова. Она еще не осознала, что сам он теперь никогда не сможет поесть. А просить кого-то покормить у него просто язык не повернется. Дa и какая еда из чужих рук?
Виктор смотрел на родителей и думал. Вот растили они детей, не доедали, не досыпали, старались подсунуть лакомый кусочек, чтобы на старости лет, как ведется из поколения в поколение, они были бы для них надежной опорой. А теперь что? Вместо того, чтобы помогать им, он сам нуждается в помощи. Конечно, они не откажут ни в чем, будут ухаживать, заботиться. Но каково им, всю свою оставшуюся жизнь, смотреть на сына-калеку с жалкими обрубками рук, беспомощного и ни к чему не приспособленного.
- Вот, пап, как получилось, - проговорил он. – Не было бы обидно, если такое случилось на войне. А то ни войны, ни взрывов и вот...
- От судьбы, сынок, не уйдешь, - сказал отец. - Как говорят, знал бы, где упасть..., но жизнь распоряжается по своему. Со мной один друг всю войну прошел и ни разу не был ранен. Однажды мина у самых ног разорвалась. Ему только сапоги испортила и оглушила, а троих насмерть. Вот тебе и судьба. А ты не очень-то отчаивайся. Главное для нас то, что живой остался, больше нам ничего не надо.
Некоторое время сидели молча.
- Ну, нам пора, - поднялся Тихон Яковлевич. - Машина ждет, мы обещали долго не задерживать. Уборка, сам знаешь, каждая машина на счету.
Все поднялись. Ирина Андрияновна снова окинула сына взглядом, поправила одеяло, зачем-то потрогала ноги и, заплакав, вышла вслед за всеми.
Виктор устало закрыл глаза. Какого неимоверного напряжения стоило ему это посещение. Но не только для него, для родных оно тоже было не из легких. Он ожидал большего, думал, будут плакать, убиваться, но они спрятали горе глубоко в себя. Только мать не выдержала, но на то она и мать.
Пришел Антон Дмитриевич. От него пахнуло терпким запахом табака, и Виктор поморщился.
- Проводил родных? - грузно опускаясь на кровать, спросил он.
- Проводил.
- Как они?
- Известно как! Чтоб не выдать своего волнения, больше молчали. Только мама плакала. А что делать? Разве приятно им смотреть на меня такого?
- Конечно, больно! Но, со временем привыкнут. Время, говорят, самый лучший доктор. - Он взял с тумбочки книгу и, укладываясь на подушку, предложил:
- Давай-ка я тебе почитаю.
Не ожидая согласия, он начал читать ровным, без интонаций голосом. Вначале Виктор не слушал его, но постепенно книга увлекла. Что-то знакомое было в сюжете романа, где речь шла о советском разведчике, действовавшем в стане врага. И тут Виктор вспомнил, что смотрел фильм «Подвиг разведчика». В памяти возник образ героя в форме немецкого офицера, пробирающегося в комнату генерала с целью похитить из сейфа важные документы. Вот он вставляет в замочную скважину сейфа ключ, добытый с большим риском, и делает один оборот. Душераздирающий вой сирены сотрясает здание немецкого штаба. Сработала сигнализация, и ключ заело в замке. Разведчик старается вынуть его, но уже слышны громкие крики и топот ног бегущих офицеров...
Смотрите продолжение http://www.proza.ru/2014/04/12/2243