Мороз стоял такой, что козырёк моей норковой кепки трещал по швам, ненавязчиво намекая: "Через пять минут, хозяин, я запросто могу отвалиться. Сразу после твоих побелевших ушей".
Упорно сопротивляясь зимней стуже, машина, в очередной раз обидчиво фыркнув и хорошенько прокашлявшись, наконец-то завелась. А я наконец-то спокойно закурил.
Двор наш потихоньку просыпался, тут и там загорались тусклые гирлянды одинаковых окон.
Полковник вышел из подъезда и по-хозяйски обвёл взглядом "свои владения".
- Игорюха, завёлся что ли? Ай - молодца! А я всегда в тебя верил, - подходя, уже протягивал он сухую крепкую ладонь. - Ни фига не май месяц, да? - раскатисто заржал он, пуская в ночь, словно закашлявшийся дракон, пышные матово-белые шары тёплого пара. - Дай свою матершинную сигаретку, брат, хоть покурю напоследок приличную гадость.
Пригладив чёрную стильную бородку " а-ля гимназист Ульянов в молодые, ещё беспечные, годы", он взял из пачки три сигареты. Две воткнул за уши, одну подкурил от моей. Картинно затянулся, улыбнулся и тут же сник.
- Какое число сегодня?
- Двадцать первое.
- Январь, что ль?
- Ну, да.
- Так и знал, - он по-отечески меня приобнял, дыхнув ...
Знаете, если я напишу сейчас "дыхнув стойким перегаром", я вам бессовестно совру, уважаемый читатель, а не хотелось бы. Ибо слово "перегар" в нашем конкретном случае может вам не передать чётко и понятно всего того аромата, букета ... или что там ещё "вылетает" изо рта после беспробудного месячного запоя?
Валера - муж уважаемой и любимой всем подъездом мудрой тёти Раи, которая всегда боком заходит в лифт, чтобы не причинить узкому входному проёму ненужные неудобства.
Ранней весной тётя Рая отправляет супруга на дачу и где-то ближе к простуженному ноябрю вывозит обратно.
Валера - мужик хваткий, смекалистый и упорный. Закончил службу в чине старшего прапорщика железнодорожных войск. Тёте Рае лень выговаривать вот это ёмкое: старший прапорщик ... Ей проще сказать "полковник", да и всем соседям тоже так проще, и Валера всегда доволен, когда к нему так обращаются. И не важно, будь это я или Фёдор Петрович из сто первой квартиры - гордость отечественной ядерной физики, профессор академии им. Курчатова.
Пока Валерий на даче, весь подъезд избалован, не бесплатно конечно, всякой всячиной. Начиная от берёзового сока, черемши, крупной клубники, пузатых карасей, свежей картошки и заканчивая капустой, баклажанами и крепышами, словно соскочившими с экрана телевизора, белыми, подосиновиками, подберезовиками, а затем и разного калибра банками умело замаринованных помидор, огурцов, кабачков и тех же грибов. Извините, отвлёкся.
- Так и знал, - он по-отечески меня приобнял, дыхнув ароматом " первых, лесных ландышей ". - Двадцать первое января! Вот и подкрался ко мне этот мой Судный день, Игорёха. Вечером стало быть представлюсь. Надо будет хоть ванну принять и подстричься, - он поднял глаза к небу и потряс кулаками. - Ждал я тебя, сука ... Заходи, дрянь! Не таким, конечно, тебя представлял ... более или менее тёплым, а ты вон чего удумал нынче ... ЛюдЯм мозги вывернуть! - Он сплюнул, залихватски заломил на затылок драповую осеннюю кепку, плотнее запахнул наброшенный на голое тело короткий балоньевый плащ. - Рублей сто не займёшь?
- До следующей весны?
- Ну, бля, выросло поколение в памперсах, - без обид захихикал он, - день смерти, Игорян, это тебе не день рождения тёщи или там день освобождения Кубы от американских агрессоров! - Валера моментально сделался серьёзным, вернул обратно кепку. - На небе вычитал. Вчера. Так и сказал звездочёт: "Двадцать первого января срок твой истекает, Валерий Викторович. Сам уходи, но Райку тут оставь! Рано ей ещё, поживёт пускай на сберкнижку твою, где оставил ты ей достойную старость, Валерий. За что и она, и дети её от другого мужа, которые тебе по наследству достались, ибо не первый ты у неё муж, помнить тебя будут веками и тропку к могиле твоей неприкаянной никогда не забудут! Потому что ..."
- Валер, держи вот сотню, мне ехать надо.
- Игорёк, ты в этих грёбанных каменных джунглях один такой остался! Душевный. Кровь из носу, а завтра отдам ... - он достал из бокового кармана плаща отпитую, в половину, чекушку и сделал фигуру "горнист". Крякнул, бросил пустую бутылку на детский городок, занюхал рукавом, похлопал меня по плечу. - Дай сигарету матершинную, хоть курну как человек, на последок. Паскуда звездочёт ...
- За ухом возьмёшь. Пузырь купишь - дуй домой к Райке. Поворчит для порядка, но впустит. Не мотайся по району, примёрзнешь где-нибудь. И звездочёта я не видел ...
- Чего, не веришь?
Валера неловко качнулся, беспардонно икнул, посмотрел на меня таким взглядом, будто это именно я развалил Советский Союз и отдал за бесценок американским буржуям разработку нефтяного шельфа на Сахалине. Отвёл назад правую руку и грозно сжал кулак. Я быстро открыл заднюю дверь.
- Тихо, тихо, тихо, тихо. Садись-ка, батя. До обеда в подсобке поваляешься, а там посмотрим. Поехали, опаздываем уже.