ГЛАВА ШЕСТАЯ.
АЗИАТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ. ПУТИ И СУДЬБЫ.
I
Азиатская цивилизация - самая древняя, самая архаическая форма социально-политической устроения общества, основанная на господстве одной общины (выступающей как царский, княжеский род) над другими. «Основными производственными отношениями является внеэкономическое принуждение или отношение эксплуатации в своём «чистом», исходном виде. - Писал Карл Маркс в своем «Капитале». - Причем первичным, неразложимым далее объектом эксплуатации выступают целостные общины, эти маленькие, стереотипные формы социального организма, а не отдельные индивиды».
Азиатская цивилизация следует принципам живого организма, она жертвует частью во имя целого, как ящерица безжалостно отбрасывает прижатый хвост. Человек, личность - ничто по сравнению с интересами общины, рода. В менталитете азиатского человека самопожертвование не есть акт отчаяния, ситуативного выбора, а нравственная норма. Если для европейца личность - микрокосмос, а потому бесценная сокровищница, то для азиата таким микрокосмосом является род, племя, тейп, в пределе своего дробления - семья. Характерно, что еще во времена Ивана Грозного понятие родовой чести было не пустым звуком, а имело необоримую силу морально-нравственного императива.
Историк С.М.Щербатов (1766г) в своей работе с символичным названием «О повреждении нравов», пишет: «Когда князь Симски-Хабаров принуждаем был уступить место (за царским столом - автор) Малюте Скуратову, но с твердостью отказался сделать это... Царем Иваном Васильевичем осужден был за сие на смерть и последнею милостью себе просил, чтоб прежде его два сына были умерщвлены, яко быв люди молодые ради страха гонения и смерти чего недостойное роду своему не учинили».
Можно говорить, что любые современные формы социального, политического, экономического устройства своими корнями уходят в глубины азиатской цивилизации и несут в себе её родовые черты. Нынешний спектр азиатских цивилизаций необычайно широк, - от родоплеменных образований африканских и полинезийских народов, до суперсовременной Японии и Китая.
Такой разброс обуславливается; с одной стороны не равномерностью в развитии этносов (комфортные климатические, экономические и социальные условия), отсутствием внешней давящей силы, а так же встроенностью азиатских государств в мировую экономику. (Ресурсная база.) Механизмы встроенности в мировую экономику известны со времен легендарной битвы народов под Мегидо, когда фараон Тутмос решил расширить границы, первой в истории человечества, империи. С той поры слово Армагеддон вошло во все языки мира. Ни чего нового - «новое время» не привнесло в это, кроме оружия. Экономические интересы концентрируются в политики и в пределе своем, разрешаются волей и силой.
Но это всё, лежащие на поверхности причины, под которыми скрыто отношение народа к смерти и это отношение объективировано в его языке, экономике и культуре, оно существенным образом определяло его историю.
Нет майя, ацтеков, тюрков, а есть мексиканцы, перуанцы, монголы и этот мартиролог можно, как угодно долго, продолжать. Русский летописец перечисляет шесть десятков племен, вошедших в состав Киевской Руси, Московская Русь вобрала в себя: «умертвила и преобразовала» куда больше языков, чем Киевская Русь. Процесс этот не закончен, а значит и не закончен процесс инаковидения мира. Мы видим мир совершенно иначе, чем его видели наши предки. В этом трудность понимания письменных источников прошедших эпох. У нас нет инструментов, чтобы «влезть в шкуру наших предков» и посмотреть на тот мир, их глазами. Мы постоянно, сквозь древние тексты, видим мир прошлых эпох нынешними глазами.
II
Когда азиатская цивилизация развивается эволюционно, когда в самой себе переварила и переработала все новшества, тогда она природна и органична, не несет внутри себя, разрывающих общество противоречий. Достоинства и пороки в нем четко определены, уравновешены, отношение к ним выверено в веках и закреплено в обычаях. На уровне семьи и общины правит негласный закон. Между тем в среде любого народа можно выделить «авангард» и «арьергард» и когда первых становится больше, чем вторых, возникает революционная ситуация. Она может захватывать только элиту общества, как это бывает при дворцовых переворотах, но случается, захватывает массы, и тогда рушатся все скрепы и устои, вся мало-мальски здравая экономическая структура общественной жизни. Революции масс расплавляют кристалл государственности и всё, буквально всё начинает течь! Государственные перевороты только меняют элиты власти, происходит формальная замена понятий, «вливается старое вино в новые мехи.»
В революциях, точками кристаллизации расплава становятся, пришедшие к власти «авангардные элиты» и они создают, по образу и подобию своему, грядущее тело государственности. В этом преображении расплава, реформаторский порыв «авангардных элит» сдерживает качественный состав исходного материала. И не только сдерживает, но осаждаясь в точках кристаллизации, иначе говоря «входя во власть», идентифицируя себя в социально-политическом аспекте, преображает революционные идеи до своей полной противоположности. Отсюда расхожее утверждение, что «революции начинают романтики, продолжают прагматики, а заканчивают подлецы». И тем не менее, только революции способны качественно изменить власть, «заменить вино и мехи».
* * *
Важно понять одну особенность «заражения» азиатской цивилизации техническими и социально политическими новшествами. Этот процесс инсценируется обществами, ушедшими вперед по пути социально-политического и, как правило, технологического прогресса. Экспансия элитных государств во внешний мир, как я уже говорил, имеет ту же самую природу, что и походы кочевой степи на земледельцев, викингов в Византию, крестоносцев в Палестину, или новгородских ушкуйников в районы Севера, казаков Ермака в Сибирь. Во всем лежит экономическая выгода и баснословные прибыли за счет прямого, или косвенного грабежа, (неравновесный обмен) невозможное дело в метрополиях. Эпоха географических открытий целиком базировалась на экономических интересах. Такие общества элитных государств я буду назвать, в дальнейшем - европейскими и говорить о европейской цивилизации в противовес азиатской.
* * *
Авангард азиатской цивилизации всегда смыкается с арьергардом европейской. Это происходит по разным причинам, но чаще в силу образованности и воспитания, торговых, культурных, военных и так далее, контактов. Но эти контакты ни когда не захватывают всю глубину человеческой души, а лишь только место соприкосновения душ. Вот, например, интересное свидетельство британского историка позапрошлого века: «Полинезийские народы, - пишет он, - вступая в контакт с европейцами в эпоху географических открытий, усвоили технологию добычи огня при помощи серных спичек, обучились приемам охоты с помощью огнестрельного оружия, но эти навыки не меняли существенным образом их психологию, ни систему ценностей, даже сыновья вождей, проведшие годы в Англии, возвращаясь в родные места не только снимали с себя фраки, но и самозабвенно погружались в лоно национальной культуры».
Когда во время революций к власти приходит авангард азиатской цивилизации, то он усваивает внешние атрибуты своего кумира, так как глубинные слои - это не фраки и не парики, которые можно легко надеть и снять. Чтобы они прочно приросли к плечам и голове, до них нужно дорасти, вызреть, а этот процесс требует смены трех, четырех поколений.
Такие азиатские общества, одномоментно сменившие «старую кожу» на «новую», порождают особый класс «социально-политических химер». У химерических государственных образований, наличествует вся внешняя атрибутика и социальные институты европейской цивилизации, а внутренне, сущностно, они остаются детьми своего времени. Они вторичны, поскольку не самобытны, а подражательны. И вот что важно, такие новообразования не воспринимаются за «своих» ни азиатским сообществом, ни европейским.
От чего так? Тут глубинная психология восприятия иного, та самая, что приковывает внимание человека к играм приматов. Подражательность всегда в той или иной степени обезьянничество, карикатура, в некотором смысле - насмешка. И чем ближе образ к идеалу, тем острее идеальное воспринимает несовершенство подобия себе, воспринимает его как карикатуру на себя. Разумеется, образ сам себя воспринимает, как идеальное.
Обезьяна, если бы она мыслила по-человечески, вовсе бы не переживала, что она не походит на человека, ей бы человек казался смешным. Поэтому всегда кажется, что подобие насмехается, гримасничает, кривляется, а уж тем более раздражает, когда начинает агрессивно доказывать свое равенство и идентичность. Тогда неприятие переходит в откровенную ненависть. Здесь, в этой точке коренятся истоки бытового расизма, полубранные прозвища и ехидные поговорки: «Вятские парни хватские всемером одного в шишки избили». «Хохлы» и ответное -- «маскали». Насмешка и самонасмешка – целый пласт современной сатиры и площадного юмора, черпает из этого «обезьянничества» свою «мудрость».
В обыденном сознании русским, украинская или белорусская речь воспринимается как намеренное искажение правильной речи. Это утверждение имеет и обратную силу. Такого не происходит, когда русский слышит речь француза или китайца потому, что не понимает её. Она не образ и не подобие его речи. Здесь нет эффекта насмешки, карикатуры, издевки. То же самое наблюдалось в христианской церкови во времена раскола. Раскольник, для христианина, куда хуже, «поганее» чем любой язычник. Давно подмечено, что нет более кровавой и более жестокой вражды, чем между братьями по крови и языку. Ярость и жестокость гражданских войн свидетельствуют об этом.
Поскольку химерические образования состоят из двух компонентов; материнской, глубинной азиатской души и внешнего заимствования, то возникает, как бы новый психологический тип человека, в котором оба эти состава сбиты и смешаны в дичайший коктейль. Сообщество таких людей, их отношения и представления, их культуру я называю - «азиатчиной». Так что употребляя, в дальнейшем, термин - «азиатчина», я подразумеваю переходное состояние из некой традиции, в данном случае «азиатчины советского типа», к «азиатчине криминально-олегархической». Переход, совершенный революционным, одномоментным актом.
Каждая историческая попытка революционным путем перейти из одного состояния в другое, порождает одновременно «химеру» - политическое устроение государства и «азиатчину», как социально-психологический феномен революционного порыва спроецированного в массы. Именно «азиатчина» вызывает стойкое неприятие европейскими народами «русского духа», как разновидности «азиатчины», как карикатуру, издевку и насмешку над ними. Грубо говоря, европейские народы видят в «азиатчине» то же самое, что видит человек в обезьяне - свое подобие и это было бы просто смешно и забавно, если бы «обезьяна» не требовала себе равных прав.
Это тем более остро воспринимается как карикатура, что сами европейские народы не так уж давно по историческим меркам, преодолели и изжили «ужимки и прыжки азиатчины». Они сами только что «слезли с дерева» и стыдливая память о тех днях вызывает стойкую неприязнь к нашей «азиатчине». Так блудница, ставшая монашенкой, куда ревностнее требует соблюдения норм монастырской морали, чем монашенка-девственница.
«И чего только мы не делали, чтоб Европа признала нас за своих, - Восклицает Федор Михайлович Достоевский, - за европейцев, за одних только европейцев, а не за татар. Мы лезли к Европе поминутно и неустанно, сами напрашивались, во все дела и делишки. Мы то пугали её силой, посылая туда наши армии «спасать царей», то склонялись опять перед неё, как не надо было, и уверяли её, что мы созданы лишь, чтоб служить Европе и сделать её счастливою. И что же: все эти освобожденные нами народы тотчас же, еще не добив Наполеона, стали смотреть на нас с самым ярким недоброжелательством и со злейшими подозрениями. Затем, несмотря на полученный урок, - что делали мы во все остальные годы почти столетия и делаем поныне? Вот то-то! Снова лезем в доброжелатели! Вот что мы выиграли в Европе, столь верно ей служа - одну только ненависть и к себе презрение. В чем же причина? Главная причина именно в том состоит, что они не могут никак нас своими признать. Они ни за что и никогда не поверят, что мы воистину можем участвовать вместе с ними и наравне с ними в дальнейших судьбах их цивилизации. Всему этому есть одна чрезвычайная причина: идею мы несем вовсе не ту, чем они, в человечество, - вот причина! Во всем остальном, в нашем искусстве, а особливо в промышленности и уж тем более в финансах, устроенных на европейский манер, Европа нас готова хвалить, по головке гладить, но своими нас не признает, презирает нас втайне и явно, считает низшими себя как людей, как породу, а иногда так мерзим мы им, мерзим вовсе, особенно когда им на шею бросаемся с братскими поцелуями».
К этому нечего добавить, разве что вспомнить миллионы русских, погибших за интересы Европы в двух мировых войнах и то, как освобожденные нами народы разом отвернулись от нас, хотя мы перед ними лебезим как никогда и пуще прежнего заискиваем.
Здраворассудочное сознание, опьяненное и убаюканное прагматизмом, очевидными сиюминутными экономическими выгодами, не понимает главного, что экономика стран и народов, категория не столько материальная, сколько морально-нравственная. И когда мы в угоду кажущимся экономическим интересам предаем двадцать миллионов этнических русских не по своей воле ставших иностранными гражданами, то такой «прагматизм» оборачивается разорением, как государства, так и народов, его населяющих. Тогда все потуги и усилия зажить «по правде» в достатке и безопасности, превращаются в пустое дело.
Оказывается, даже великие писатели ни чему нас не научили, да и вряд ли могли научить, поскольку этому не научаются, как математике в школе, а это приобретают в процессе жизни, начиная от «молока матери», да и то в третьем поколении нормальной, без революционных потрясений, жизни. Можно, конечно, выучится работе на компьютере и даже в каждый дом провести «интернет, но от этого мы еще не станем европейцами, а только похожими на них. Так что совершенно напрасно гордился Блок тем, что мы «держали щит меж двух враждебных рас - монголов и Европы». Спасибо за это нам ни кто не сказал, да и сами мы от этого мало что выиграли, если вообще что-либо путного приобрели.
III
Химерическое общество - расколотое и расплавленное общество и только две силы структурно оформлены в нем - это «арьергард», как правило, люди бывшие у власти и «авангард» - люди к власти пришедшие. Остальная, подавляющая масса людей находится в «расплавленном состоянии», то есть, они себя не могут, в социальном и политическом смыслах идентифицировать, структурно оформить в социально-политическую страту. Они пар, рабочее тело в турбинах противоборствующих политических сил и так до тех пор, пока не начнется конденсирование этого пара, сначала в «воду», а потом в «лед». Такое, «расплавленное общество, всегда беременно реваншем.
Химерические государства эволюционируют (вырождаются) куда стремительнее, чем государства выросшие естественным путем, если, конечно, арьергард не возьмет реванш. Поскольку ни что не может возникнуть в точном образе и подобии того, что было прежде, то и реванш (вырождение) несет на себе отпечаток исторической новизны и, в конечном счете, получатся все та же химера. Особенность такой, «вырожденной» химеры в том, что она отбрасывает назад все общественные производственные силы и отношения.
(Производственные отношения не сводятся только к отношениям между капиталом и трудом, то есть к разделу прибыли. Это целый комплекс социально-психологических, организационных отношений между участниками производства продукта. Поскольку участники этого процесса выходят за пределы национальных границ, требуется тотальная унификация законодательства, сведения многообразия к единому. Новые технологии требуют новых форм производственных отношений, а эти отношения в свою очередь, требуют изменения форм государственного управления и социальной политики.)
Эволюционная быстротечность связанна, с острейшей необходимостью усвоить новые технологии и адекватные им производственные отношения. Быстротечность эволюции побуждает авангард химеры реформировать государственную машину и реализовать на практике все законодательные декларации с тем, чтобы войти в спокойное, эволюционное русло. Огромную роль в этом процессе выживания и вживание в европейскую цивилизацию играет человеческий фактор, скорость с какой авангард азиатской цивилизации усваивает сумму европейских норм и правил, расширяет свою социальную базу, и перестраивает на новый лад собственный душевный остов. Но тут есть одна, роковая для авангардистов особенность, которая превращает в ничто все революционные порывы. Этой особенности коснемся чуть ниже.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
«ХИМЕРА» РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ.
I
Когда-то Европа носила в своем сердце азиатчину. Средневековый философ Никколо Макиавелли в своих письмах к Государю Флоренции изложил политические принципы государственной машины с математической точностью. Он выдал сокровенную тайну и потому бюрократия, в собственности которой находится государство, осудила его, приписав Макиавелли те качества и свойства, которые сама хранила, как самую великую тайну. Ни кто не прощает предательства! Ни кто! А бюрократия тем более! В азиатчине концентрация власти бюрократии достигает своей наивысшей фазы, так как прежние контрольные функции общества уже умерли, а новые еще не рождены.
Мы лет на триста, на четыреста опоздали от Европы в становлении европейской души. У нас не было века «Просвещения», не было «Реформации», у нас были только бунты, смуты, расколы, а прошлое столетие разродилось сразу тремя революциями помимо двух мировых войн. Мы постоянно надрывались под тяжестью, разделяющего Азию от Европы, щита. Наверное, по этой причине у нас не было своего Вольтера, Дидро, Монтеня, Канта и Гегеля, чтобы все рационализировать и всему дать четкое определение. Если и были такие европейцы, как Радищев и Чаадаев то сплошь подражательны, но самое главное, влияние их на общественное мнение было ничтожно мало, чтобы хоть какие-то зримые всходы дала их мысль. Слишком тяжела российская почва и обильны, должны быть, посевы... Но и это запоздало, по крайней мере, на целый век.
У нас были только святые, да юродивые. Мы больше пеклись о душе, чем о теле и к тому были все основания. Русский историк Василий Осипович Ключевской, рассматривая этот вопрос, так на него ответил: «Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в нем природа Великороссии. Она часто смеётся над самыми осторожными расчетами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит под час, очертя голову, выбрать самые что ни на есть безнадежные и нерасчетливые решения, противопоставляя капризу природы, каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусское «авось»... Житейские неровности и случайности приучили его больше обсуждать пройденный путь, чем соображать дальнейший, больше оглядываться назад, чем заглядывать вперед... Это умение и есть то, что мы называем «задним умом».
«Ненадежность жизни», усугубленная деспотизмом власти и дремучим патриархатом, а так же постоянные грабительские набеги кочевников, располагало наше мышление к вечным вопросом, уводило его от предметности - к чувственности. Душа у нас азиатская, созерцательная по преимуществу. Мы опоздали стать европейцами, а Европа изживает себя на пике своего этнического и культурного возрождения. Мы завидуем Европе, словно стремимся в старость, не прожив положенного времени в зрелом возрасте.
Цивилизованное человечество заметно постарело и тревожное чувство индивидуальной смерти вытесняет из сознания древние архетипы морали. Цена одной жизни в решении вопросов общества, становится настолько высокой, что парализует политическую волю. Индивид становится в центр мироздания и всё, буквально всё начинает вращаться вокруг его. Европа вот уже два столетия только о том и говорит, что «не человек для государства, а государство для человека». Не община, не род, а свободная личность стоит во главе угла политических и экономических отношений в Европе. Свобода личности приводит к либеральным законам, к либеральным ценностям, к либеральной морали и такой же нравственности. Экономика, основанная на суперсовременных технологиях, не нуждается в организации коллективного труда. Она тысячекратно усиливает мощь и значение личности и бросает вызов по всему миру тем, кто не вписывается в её мораль. Личностная свобода и индивидуальная экономическая мощь взаимно дополняют и обусловливают друг друга. Создается индустрия обслуживающая индивидуальные ценности. Армия становится из ополченческой, мобилизационной, армией профессиональных, высокооплачиваемых убийц. Так старость откупается от страха смерти. Богатство государства становятся суммой богатств частных лиц, а само государство - содержанкой граждан.
II
Так что же такое «азиатчина» о которой частью уже сказано в этой работе? «Азиатчина», поскольку она родная сестра азиатской культуры, подразумевает коллективную ответственность и обожествление харизматического лидера. Сама харизма, (charisma - греч. - благодать, дар божий), явление исконно азиатское и основана на глубинных чувствах человека, на его вере в то, что судьба неким чудесным образом, через удачу лидера скажется и на благополучии всех на кого распространяется его благоволение.
Французский мыслитель Мишель Монтень так писал об этом феномене: «Каждый возвышается в меру того, как ему благоволит судьба, а мы на основании этого говорим, что он умница! Миром никогда не правили мудрые люди, об этом еще греческий историк Фукидид говорил следующее: «Грубым умам дело управления давалось лучше, чем утонченным. Случалось, что дети и душевнобольные управляли великими государствами не хуже, чем самые одаренные властители, если им благоволила судьба».
Языческая судьба, или христианское – промысел Божий, являются реакцией здраворассудочного сознания на «тьму внешнего мира», где скрыты пружины причин. Из этого мира, в мир «света», в мир «явленный», приходят следствия и потрясают разум своей алогичностью.
Укореняясь на пространствах восточной Европы, православие преобразовало славянское, азиатское по преимуществу чувство харизмы власти, в формулу: «Всякая власть от Бога». Политические интересы церкови, подталкивали массы тянуться к удачливому, политическому лидеру, а вдруг что-то перепадет от этой удачи.
Харизматический лидер постоянно нуждается в зримом, действенном эффекте обратной связи, в обожении себя. Он смертельно боится экономически свободного человека и напротив всячески опекает, поддерживает человека «сломленного обстоятельствами». Чем больше в обществе сирот и вдов, нуждающихся в опеке, тем шире социальная база харизматика, тем больше людей его обожающих. Такие системы с устойчивой обратной связью, самоиндуцируются.
В некотором смысле, харизматический лидер проникнутый чувством социальной ответственности, выступает как не очень умный чабан, стригущей здоровых овец и укрывающей, стриженой шерстью, ослабленных. В этом ему видится его главная и основная забота, а вовсе не в том, чтобы меньше было ослабленных овец, напротив, он и здоровых готов превратит в больных. Здоровые овцы могут соблазниться свободой своих диких сородичей, а больная овца будет всегда прижиматься к его сапогу.
Характерным признаком азиатской цивилизации является угодничество. Угождать, подлаживаться под чужую волю, не иметь своей, является несомненной добродетелью православия. Православное чиноначалие со всех амвонов призывает, «не сотвори кумира», «смири гордыню», требует унизиться, ибо и Христос пришел на землю в образе и подобие раба.
Вся русская литература переполнена такими типажами. Угождают барину, мужу, свекрови, главе дома, начальству на службе и т.д. Подольститься, подладиться под волю сильного мира сего, не считалось позором. Унизить себя, изничтожить, превратиться в послушное орудие чужой воли, такова схема выживания в азиатском обществе. Искусство угодничества в азиатской цивилизации, превосходит самые тайные ожидания любого хана, или харизматического диктатора. Оно по наследству передается и в постреволюционные общества.
Сама иерархия соподчиненности в унижении, едва ли не главное, что присуще русскому обществу, да и любому другому в котором сильны мотивы азиатского сознания, азиатской психологии. Как это не странно, но унижающий других, в силу социальной иерархии, сам себя унижает. Между льстящим и лесть принимающим, возникает глубинное чувство взаимного отторжения, переходящее в ненависть. Вот почему так кровавы, так жестоки все бунты и революции в азиатских обществах, в них выплескивается, десятилетиями, столетиями копившаяся ненависть.
Азиатский, психологический тип поведения особенно уродливо выглядит в химерических государствах, по тому разительному несовпадению между формой государственного устройства, декларациями прав и свобод и реальным положением дел.
Власть, не умея и не желая работать индивидуально с гражданами, наказывает, или поощряет коллективы. Когда веерно-конвеерно отключают электроэнергию, когда на автобусах красуются плакаты: «Подарок губернатора» (президента) работникам «скорой помощи», или «культуре города» - это и есть азиатчина в её чистом, исконном виде.
Когда мы оплачивает расход воды не индивидуально, а по общему счетчику, или по диаметру трубы коллективно, всем домом - это тоже азиатчина! Азиатчина - это дикое, варварское смещение культур, экономик, социальных отношений и такое же дикое устроение власти.
Эта асхолия настолько бросается в глаза европейцам, что их начинает поташнивать, когда они сталкиваются с нами. Этого не происходит по отношению к чисто азиатским государствам, в силу того, что само государственное устройство имеет форму, адекватную психологическому типу подавляющего числа населения. Здесь не наблюдается той «тошноты», того агрессивного отторжения со стороны европейского человека, а есть непонимание.
В химерическом государстве отсутствуют, укорененные в общественном сознании инструменты демократического разрешения насущных проблем и это, тем более бросается в глаза, так как в химерах формально наличествуют все внешние атрибуты демократии.
Французский философ Клод Гельвеций еще в семнадцатом веке, когда Европа изживала в себе азиатчину, вдоволь поиздевался над обожанием персон власти: «Великие мира сего, в особенности министры, весьма заботятся о том, чтобы вызывать преклонение. Они предпочитают умным людям глупцов, которых пользуют покровительством, ибо те умеют угождать». Из подобных философских посылок, логически вытекали идеи разделение власти и четко, даже скрупулезно расписанные компетенции и ответственность.
Перечитайте нашу Конституцию, о которой так много «трещали» политические авангардисты и вы обнаружите, в самых существенных местах, любимое азиатчиной выражение - «относится к совместному ведению». И только у Президента, как абсолюта Верховной власти, как у царя или императора, вы не обнаружите подобных записей. Азиатчина безмерно любит власть, но не терпит ответственности. Она всегда рядом с собой держит «мальчиков для битья» и придворных шутов, чтобы не так обидно было воспринимать «глас народа». Вот почему в химерических государствах главным видом массовой культуры является искусство смеха и высмеивание «невзрачного человечка с улицы».
Есть одна отличительная особенность химерических государств, насквозь пропитанных духом азиатчины, она заключается в ставке на личность. Её лозунг: «Кадры решают все». Этот лозунг органически вытекает из харизмы персон власти, ведь под кадрами они понимают, прежде всего себя.
В Европе это не так: «Человек слишком переменчивое и ненадежное создание, чтобы ему доверять власть». - Говорили идеологи европейского Просвещения. Власть, как целое в европейских демократиях многократно дробилась до уровня местного самоуправления и личных прав, и свобод гражданина. Так создавалась европейская модель власти, в которой не «кадры решали все», а продуманная и отшлифованная система принятия властных решений «решала все», или почти все!
В европейской цивилизации фундаментальным представлением о сути власти, было следующее: «Власть есть зло» и «власть развращает человека, а абсолютная власть развращает человека абсолютно». Поэтому западный человек считает безнравственным почитание и пресмыкание перед персонами власти. Как это не парадоксально, но западная система демократии приводит к власти персон от активного меньшинства граждан, но это не значит, что не голосующее большинство не оказывает на власть влияние. Это, в политическом смысле латентное большинство похоже на спящего льва и горе тому, кто думает, что в нем нет силы к пробуждению. Оно дремлет до тех пор, покуда «игра идет по правилам», но как только власть начинает менять правила, общество просыпается. Такое положение дел «сковывает власть», лишает её оперативного простора. Демократии западного образца – есть «царство сытости и благополучия». Царство индивидуальной свободы и порождаемого этой свободой, страха!
* * *
Перетряска кадров в химерических государствах, ротация прокурорских, милицейских работников, в азиатчине, дело естественное, - хоть какой-то механизм «очищения от скверны», но существенным недостатком является потеря специалистов, их «вымывание» из структур власти. Кадровый голод сопутствует азиатчине, не смотря на её лозунг о кадрах. А теперь перейдем к упомянутой нами, роковой особенности революционного преобразования «азиатского общества» в «азиатчину».
Деспотизм командного стиля управления и ненадежность положения чиновника в системе власти, порождают чувство временщика. Это еще больше, еще глубже развращает саму власть и тех, кто соприкасается с ней.
«Азиатчина» воспроизводит себя начиная от детских садов и школ, и кончая ежедневной практикой межсоциального общения. Учитель, несущий в самом себе клеймо раба, учитель пресмыкающейся перед властью, какие бы правильные слова о либеральных ценностях не говорил своим ученикам, воспроизводит только и исключительно рабов.
Вот почему «авангарду азиатчины», ни когда не удавалось превратить азиатский народ в европейский, революционным путем. Азиатчина воспроизводит саму себя, в каждом конкретном акте социально-политической жизни и неохотно сдает свои позиции либеральным ценностям, особенно тогда, когда «реформы идут сверху», насильственно, не сообразуясь с «вызреванием народа».
III
«Азиатчина» подвергает цензуре средства массовой информации не столько по морально-нравственным соображениям, а исключительно по политическим. Она не стеснясь говорит о своем административном ресурсе.
Для нравственного человека такое положение дел настолько невыносимо и мучительно, что жизнь представляется «настоящим адом».
«Настоящим адом человеческая жизнь становится только там, где пересекаются две эпохи, две культуры, две и более религий. – Утверждает через два века после Гельвеций другой европейский философ, Галлер. - Есть зазоры бытия, когда целое поколение оказывается между двумя эпохами, между двумя укладами жизни: в такой степени, что утрачивает всякую преемственность в обычаях, всякую защищенность и непорочность! И тогда общество густым сиропом заливает лож. Лгут все, поскольку лож становится единственным средством к жизни».
России с реформами на европейский лад не везло со времен Ивана Грозного и любой порыв к Европе тот час «увенчивался» равноценным реваншем, а форма в уродливом виде прививалась и как язва сидела на государственном теле. К собственным «заразным» болезням добавлялись иностранные и справедливо было сказано: «что русскому на пользу, то немцу - смерть», но эта формула работала и в обратном направлении.
Французское Просвещение и реакция на европейские революции породили марксизм, российский авангард азиатчины усвоил эти идеи не в глубине их диалектики, а на уровне лозунгов и с лихостью претворил в жизнь.
Так получился СССР - химерическое образование насквозь пронизанное духом азиатчины, но внешне (конституция, представительные органы власти, индустрия, армия, искусство) копировало Европу. В 1991 году «новые революционеры» овладели властью и мы опять-таки получили «химеру» в которой, непрошибаемо стоит все тот же дух революционного авангарда, преобразованной советской властью, азиатчины. Это как бы второй этап и второй тип азиатчины, теперь уже копирующей экономику и социальное устроение западной цивилизации.
Русский философ Федотов Георгий Петрович еще в 1936 году задавал риторический вопрос. «Разве наше поколение не расплачивается сейчас за грехи древней Москвы, разве деспотизм приемников Калиты, уничтоживший самоуправление уделов и вольных городов, подавивший независимость боярства и Церкови не привел к склерозу тела Империи, к бессилию средних классов и к черносотенному стилю народной большевистской революции?»
Он актуален и по сей день и ответ на него очевиден, да, расплачиваемся. Как бы то не было, а вектор эволюции азиатской цивилизации направлен в сторону европейской, и с этим ни чего невозможно сделать. Сама же европейская цивилизация, реализовывая свои идеалы всестороннего освобождения человека из «власти необходимости» к личной свободе, неудержимо идет к созданию «нового Вавилона». И в этом порыве не нужно искать заговора масонских лож, достаточно здравого смысла и житейской смекалки. Кто же променяет богатство и здоровье, на нищету и болезнь?
Европейская цивилизация демонстрирует всему миру жизненные эталоны и не важно, что за этим стоит и что за этим последует, важно, что видит каждый, въезжающий в этот храмину, в этот старый-новый мир, Европу. Развитие науки и технологий не оставляет азиатской цивилизации шансов сохранить сколь-нибудь значимые элементы своей культурной среды.
Не следует думать, что «новый Вавилон», проповедуя либеральные ценности, не использует ресурс образования и воспитания. Именно школы, пропагандируя «широту» и «нестандартность» взглядов на все стороны жизни, станут центрами уничтожающими все древние архетипы культуры, центрами духовной интеграции подданных «нового Вавилона», рассадниками самых диких суеверий. Так рабская психология азиатчины «перетекает» в новое, куда более утонченное и невидимое рабство либерализма и смыкается с ним в глубине перерожденной души.
IV
Эволюция азиатской культуры может быть нелинейной, возвратно-поступательной, как это происходит в России со времен отделения православия от католицизма. Православие переформировала азиатские массы народа и сама оформилась как таковая под их воздействием. Православие во многом определила государственное устройство России. Это известная триада: «Господь, Царь, Отечество». Личности в этой триаде места не остается, она всецело подчинена ей. Отсюда идет «человек-винтик», «шурупчик» в государственной машине и «мы за ценой не постоим»...
Как уже было сказано, нынешняя Россия представляет из себя химерическое образование и это подтверждается международными экспертами. По качеству рыночной экономики в 2002 году мы занимали в «табели о рангах» только 126-е место в мире.
Большевистская азиатчина современных рыночных реформаторов объясняется тем, что в истеблишменте СССР все сплошь да рядом те самые «сынки полинезийских вождей» и когда темнеет, они «снимают с себя европейские фраки и погружаются в лоно своей культуры». И опять сошлюсь на работу Г.П.Федотова от 1929 года «Революция идет». «Русский либерализм долго питался не столько силами русской жизни, сколько впечатлениями заграничных поездок, поверхностным восторгом перед чудесами европейской цивилизации при полном неумении связать свой просветительский идеал с движущими силами русской жизни».
Это очень наглядно проявилось в среде нынешних реформаторов. Они взяли на вооружение западные идеи, как это сделали русские социалисты в конце позапрошлого века, но практика дела увела их к большевизму, поскольку народные массы, душевно и умственно не были подготовлены к восприятию идеи социализма, а ныне - капитализма. Это еще Герцен знал: «Дикая страна и дикий народ. - Писал он. - Нельзя человеку давать большей свободы, чем он её имеет в своей душе».
Наша «новая» азиатская власть в лице своего политического авангарда, хлебнув пьянящий воздух «нового Вавилона», впитала в себя самое поганое, самое порочное из того, что было уготовано ей на западных политических кухнях. Уготовано иногда специально, осмысленно, с определенной целью, но чаще по своему высокомерию и жажде поучать «недоразвитые» народы. В результате мы имеем очень зловещий тип власти - ханский авторитаризм, густо замешанный на дрожжах первобытного капитализма. Этот монстр стучится в Европу и Европа вздрагивает в испуге от этого стука.
Немецкий писатель Гюнтер Грасс в своей нобелевской речи говорил: «Современный капитализм на могиле своего якобы умершего брата - социализма - выдает рыночную экономику за единственную истину и с радостным догматизмом приветствует глобализацию, не замечая противоречий и опасностей этого процесса!»
Присмотримся к тому, что происходит, когда в области геополитических идей исчезает противоположность, когда все сходится к одной точке. Поговорим об опасностях глобализации подробнее. Об опасностях, исходящих из более глубоких причин, лежащих далеко от «области света разума», с его «должным» и «положенным». В областях иррационального, там, где властвует «тьма внешняя».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
ЕВРОПА ПО ДОРОГЕ К «ВАВИЛОНУ»
I
Вызвав, из благородных побуждений дух «нового Вавилона» Европа попала под его влияние, и дух овладел ею. Законность и закон на который, как на Господа Бога молятся в Европе, её не спасет, ибо это бог ложный, бог не духа, а рассудка и логики. Закон действенен только в том случае, когда он совпадает с волей индивидуальной совести. Но совесть-то и будет уничтожена в первую очередь! По настоящему свободен только тот, кто «по ту сторону добра и зла» - это знал Заратустра, яростный глашатай «нового человека», предчувствовавшего «Вавилон». Когда умирает дух, то на смену ему приходит холодный рассудок и тогда, тогда...
«И если бы что-нибудь было несправедливо по отношению ко всему миру, а по отношению ко мне справедливо, то я не считался бы с миром. - Дерзко заявляет Макс Штирнер, один из пророков «нового человека. - Я в тебе ничего не признаю и не уважаю, ни собственника, ни бедняка, ни человека - я тебя потребляю. - Продолжает Штирнер свое «евангелие» раскрепощенного человека. - Я нахожу, что соль придает моей пище вкус, и потому солю её, в рыбе я вижу питательный материал, и потому ем её, в тебе я открываю способность скрашивать мою жизнь, и потому выбираю тебя в товарищи. (...) Ты для меня именно то, что ты есть - мой предмет, как мой предмет - моя собственность».
«Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня». - Рефрен песни из английского послевоенного фильма «Последний дюйм», - потрясший мою детскую душу, становится явью.
Для осуществления экспансии своего Я в мир нужна воля. Безвольный человек всегда служит добычей для любого мимо идущего. Он становится «предметом», «собственностью» волевого человека. В мире абсолютной свободы нужна абсолютная воля, наличествующая в каждом его атоме - человеке. Без этого, как справедливо сказал Альбер Камю - «Абсолютная свобода - это право сильнейшего на власть. Абсолютная свобода – это насмешка над справедливостью. Абсолютная справедливость - это отрицание свободы».
Нужна абсолютная воля в каждом, чтобы свобода не стала привилегией только для волевых людей. Но именно воля, как энергия достижения целей, внутри себя расщепляется на рациональное - осмысленное и иррациональное - бессознательно-чувственное. Свободный человек вовсе не обязательно человек волевой, а волевой человек вовсе не обязательно человек хотящей свободы и тем более человек высоконравственный. В этот разрыв между свободой и волей вторгается иррациональное сонмами мистифицирующих человека видений. В обществах где много свобод, но мало людей волевых - там рай для психиатров, там тьмы-тем психотерапевтов и тысячи религиозно-мистических сект. Свобода без воли надламывает человека, раскалывает его сознание и в лучшем случае превращает его в истерическое существо готовое по любому поводу впадать, то в панику, то в необоснованный ни чем оптимизм.
II
Две мировые войны прошлого века были кровавыми, родовыми схватками в результате их на свет явилось индивидуализированное до предела общество. Оно справедливо названо - информационным. В конце прошлого столетия было осознанно, что самое разрушительное оружие вовсе не термоядерное, а информационное. Тот, в чьих руках информация, тот владеет миром потому, что душа человеческая овладевается изнутри, через формирование чувственного отношения к чему-либо. Еще четко не обозначены контуры интегрированной информационной системы «нового Вавилона», но уже сорваны покровы с будущего, перед человечеством открывается грандиозная панорама, в центре которой возвышается информационная башня.
О нравственной сути этой башни говорил Лев Толстой: «Как ни странно это сказано: с искусством нашего времени случилось то, что случается с женщиной, которая свои привлекательные свойства, предназначенные для материнства, продает для удовольствия тех, которые льстятся на такие удовольствия. Искусство стало блудницей. И это сравнение верно до малейших подробностей. Оно так же разукрашено, так же продажно, так же заманчиво и губительно и всегда готово. Настоящее искусство не нуждается в украшениях, как жена любящего мужа. Поддельное же искусство, как проститутка, должно быть украшено. Причина поддельного искусства есть корысть, точно так же, как и проституция».
III
Попробуем заглянуть на полвека вперед, когда из этой башни пойдут повелевающие команды в самый центр рефлекторных органов всемирного человечества с коротким требованием: «каждый сам по себе и каждый сам за себя, а над всеми - закон».
В своем идеальном, завершенном виде грядущее общество будет атомарным и каждый атом - отдельный человек, движущийся вдоль силовых полей информационных потоков. Информационные потоки - управляющие органы безличного закона и такого же мирового правительства. Вместо древнего бога Авраама, Исаака и Иакова, встает новый бог. Закон станет богом всемирного человечества и кто не хочет этого бога на того нацелят высокоточное оружие, тот будет взят в экономическую блокаду, осмеян и оболган. Вот почему глобалисты так недоверчиво относятся к православию в котором чувствуют угрозу диктату всемирного закона и всячески стараются реформировать его изнутри и извне.
Православие и ислам - религии Азии, отрицающие рационализм, без которого ни один закон не является действенным. Когда над законом есть Бог в воле которого «черное сделать белым» и наоборот, то ни о каком главенстве закона говорить не приходится. Савл в любой момент может стать Павлом, будь на то воля Господа и любой «разбойник распятый на кресте», уверовавший в Бога наследует Царство Небесное. Справедливость закона вменяется, таким образом, в вину закону и в оправдание преступнику.
Запад приходит в Азию и смущает наши азиатские души своими дарами. Хочется яхт, свободной любви, роскошных вилл, мерседесов. Устоять трудно, если вообще возможно. Чего уж там: «Один раз живем!» И хотя глубинно чувствуем, а православие говорит: - Нет, не так, у каждого еще будет жизнь в посмертии... будет ответственность..., - не очень-то слышен её голос, его забивает поток рациональной информации, поток европейской обезбоженной культуры, новомодных, безответственных вероучений. Запад мистифицирует себя на каждом шагу, хотя неустанно говорит о рационализме и чем больше говорит об этом, тем сильнее, тотальнее себя мистифицирует!
«Какое мне дело до вас до всех...». - Это зов будущего, обращенный к всемирному человечеству. Он расшатывает азиатский традиционализм, азиатские ценности, вырывает вековечные скрепы из устоев семьи, переворачивает с ног на голову морально-нравственные ценности. Дети становятся обузой, а сексуальные отношения переводятся в одну плоскость - удовольствия. Паскаль, Ницше, Шпенглер... Да разве только они чувствовали, что на пути к индивидуальной свободе, к обожению человеческой личности скрыты апокалипсические угрозы? Английский поэт Джон Джойс говорил о временах «Нового Вавилона»: «Смех, зло, гордыня, безумие одно за другим, появятся, вслед за чувствительностью и любовью к справедливости, и послужат примером человеческому изумлению: каждый узнает себя в них не таким, каким должен быть, а таким, каков есть». Увидеть и ужаснуться!
IV
Цивилизованный мир в последнее десятилетие, совпавшее с уходом прошлого и наступлением нового тысячелетия, сплачивает страх перед террором. Это поразительное явление во всех смыслах! В первых, ни кого не пугают смерти в авиа и автокатастрофах, гибель от голода и холода миллионов сынов человеческих, а гибель сотен людей от бомб террористов приводит к вселенской панике? Цивилизация не адекватно оценивающая угрозы, парализованная мифологизированным страхам, неизбежно скатывается к диктату, становится агрессивной, но эта агрессия не силы, а страха. Демократия оборачивается своей противоположностью - диктатурой, но это будет не азиатская диктатура персонифицированная, а совершенно иная; обезличенная, невидимая, управляющая миром на основе тонких, изощренных информационных технологий на законных основаниях. Она будет апеллировать к самым темным, к самым чувственным глубинам человеческой души и ни кто не будет знать точно, кто стоит по ту сторону видимой всем власти и какую выгоду преследует.
Государство наконец-то возьмет реванш и сделает это в самом сердце демократии, в Европе. Его обезличенная, бездушная бюрократическая машина раз за разом начнет «обкусывать» и «обгладывать» былые демократические завоевания под предлогом различных угроз личной безопасности, опекаемых ею граждан. Старый, ожиревший народ Европы станет приветствовать регламентацию свобод и прав только потому, что старость любит покой, а не свободу с её неизбежными рисками. Очевидно, что чем стремительнее будет эволюционировать мир к «Вавилону», тем больше людей будут оставаться в арьергарде цивилизационного порыва. Их назовут «варварами», «вандалами», террористами, а они проклянут и объявят своими врагами «прогрессистов». Произойдет удивительное, ранее не бывшее явление: традиционалисты всех мастей и расцветок будут атаковывать стены и башни нового Вавилона! Остатки носителей азиатской цивилизаций и остатки носителей консервативного традиционализма Европы, объединятся в яростной критике «Вавилона». Возникнет новое томление, новая иллюзия, о бывшем когда-то в Европе, «золотом веке».
Если стены «нового Вавилона» не дрогнут, не рассыпятся под этим напором, то тогда начнется стремительный исход людей в самые немыслимые секты и обожествление любых фантастических вымыслов художественных произведений. Мир иллюзий и разорванной психики индивида столкнется с миром холодным, внешне рациональным, но изнутри содрогающимся от парализующей волю, тревоги индивидуальной смерти. Появятся как бы две параллельных цивилизации, ненавидящих друг друга в лоне единой. Они, как близнецы Иаков и Исав будут драться не на живот, а на смерть в «утробе своей матери» и исход этой схватке предопределен. Чем сложнее механизм, тем он уязвимее. В катастрофические времена выживают организмы и общества, устроенные самым простейшим образом.
Мы уже сейчас боимся всего - машин на дорогах, разбойного нападения во тьме ночи, боимся биржевых сводок, боимся соблазнов и тянемся к ним. Мы боимся варваров в своей среде, людей решительных действий, людей со сниженным инстинктом к самосохранению. Мы боимся выстрела из снайперской винтовки, взрыва жилого дома, авиакатастрофы, боимся лайнера пролетающего над высотным домом.
Тревожному чувству индивидуальной смерти, переходящей в страх, есть и иные, более прозаические основания, помимо извечного наследия рода человеческого, глубины иррационального. Чем больше будет у человека возможностей для реализации своих свобод, чем больше богатств и ресурсов будет ему подвластно, тем яростнее и лихорадочнее он станет цепляться за жизнь. Ни что так не удерживает человека в этом мире, как возможности потреблять его «блага». Естественная смерть в этом ряду, самый беспощадный, самый тотальный и принципиально не устранимый террорист. Страх смерти, тайное и самое эффективное оружие любого террора и не важно какую природу он имеет, одинаково трясется душа человеческая и ищет любое укрытие.
В плоть и кровь каждого войдет страх личной смерти; изматывающий, повседневный, липкий, тягучий как битум и такой же черный, непроницаемый. Чем больше роскоши будет вокруг человека, чем могущественнее будет он - тем вернее станет добычей страха. Страх будет переживаться остро, истерично, но его станут плотно прикрывать всем, на что только способна будет идеологическая машина «Вавилона». Это будет самая сокровенная тайна и потому ни когда, и ни где не назовут его собственным именем - страх. Ему придумают различные имена, потому что - всё названное в информационном обществе, становится самостоятельной властью.
Это важнейшее из открытий в области социальной психологии и информатики сделано на рубеже веков. Практические выводы из следствий открытия уже реализуются в области законодательного регулирования СМИ и политического контроля над ними. Эта тенденция, фактически ставит крест на фундаментальнейшей из свобод западной цивилизации - свободе слова. Но сколь бы и как бы плотно не прикрывали этот страх, когда человек останется наедине с самим собой, страх смерти тут же и овладеет им.
Поэтому одной из важнейших задач «нового Вавилона» будет постоянная, тотальная информационная опека над человеком. Задача её такова: ни где, ни в постели, ни в туалете человек не должен быть предоставлен самому себе! Человек не должен задумываться ни о чем и ни над чем! Ему нужно предложить стереотипы поведения на каждую минуту его жизни, на любую мыслимую ситуацию. Иррациональное в человеке должно стать управляемым и прогнозируемым, а для этого оно должно быть сконструированным. Нужен «суррогатный отец» для души, нужна действенная и эффективная обманка, постоянная блокада иррационального в человеке. Для овладения душой будут раздвинуты пределы слышимого и видимого для человека, его естество пронзят не только электромагнитные волны, но и инфра, и ультразвуки. Психотропные лекарства станут такой же повседневной необходимостью как стакан воды и глоток воздуха. В мире информационном и человек будет программированным.
В грядущем «Вавилоне» роль журналистов станет сродни роли жрецов и пророков в мистериальных постановках безличной власти. Все будет разрешено кроме критики самой основы власти её базовых ценностей. Всякий, кто осмелится высказаться против базовых ценностей «Вавилона» будет осмеян и оболган. Особенно всё будет разрешено, что касается человеческой похоти, чувственных влечений и наслаждений, всё, что прикрывает человека от страха смерти, уводит его сознание из этой области. Все, что в веках было запрещено моралью и обычаем, нравственностью и религиями - «новый Вавилон» разрешит, если это уводит человека от погружения в себя.
* * *
Стратегия безопасности, есть особое чувство опасного, основанное на анализе достоверных источников угроз. Такая стратегия - положительная, или адекватная. Если нет достоверности в источниках, или они намеренно искажены, фальсифицированы, то и чувство не достоверно, лживо и являет собой коллективный, либо личный психоз, комплекс все возможных фобий. Это состояние и является фактом всеобщим, характеризующим нынешние общества, где бы они не были!
В природе, в том числе и в природе человеческих отношений, информация находится в объективированном виде, на уровне факта, события, явления. Такая информация нема и глуха, как нема и глуха магнитофонная лента, если она не считывается магнитофоном. Для того чтобы информация содержащаяся в объекте заговорила, нужен человек. Будучи воспринята и отражена в личностном сознании человека она теряет свою объективность и становится субъективной информацией и только в таком виде становиться общезначимой, говорящей. Именно в своей субъективной форме, ретранслированная СМИ, она возвращается к своим источникам. От того какие цели и задачи стоят перед субъектом, считывающего с объекта, явления, или события информацию, зависит её характер.
Расхожее мнение о том, что дезинформация и лож – синонимы, абсолютно не верно!
Дезинформация – это информация преследующая конкретные цели! Вовсе не обязательно шкурные, вредоносные и т.д. Одно наличие цели, является признаком дезинформации!
Если источник информации один, то ни о какой достоверности речи быть не может! В этом случае – достоверное, на самом деле – субъективное и другим быть не может. Образ достоверной информации, есть образ синтетический, интегральный, основанный на анализе, как минимум, двух источников информации, заведомо не связанных между собой общими интересами.
Поиск, отбор и интерпретация объективированной информации человеком, ретрансляция её в СМИ – это восходящая информационная ветвь, Говоря языком кибернетике – это «прямая связь». Возвращение этой информации к источнику – это «обратная связь».
Каждое общество реагирует на обратную связь сообразно тому, как оно устроено, какие ценности оно исповедует.
«Отец» кибернетики Норберт Винер, писал: «Как действует тоталитарное общество с точки зрения кибернетики? В ответ на сигналы обратной связи оно реагирует уничтожением их носителей».
Это не случайно, только из-за одной лютой ненависти к «свободе слова»! Сигналы обратной связи, фактически, являются единственно возможной и единственно доступной для массового сознания, достоверной информацией! Таким образом, власть в тоталитарных обществах, контролируя информационные потоки, руководствуется своими
текущими задачами и стратегическими целями. Так власть управляет массами, погружая их в состояние коллективного психопатического состояния.
Тотальность, не имеет политического, экономического, или социального цвета и запаха. На самом деле тотальность – это принцип возведенный в абсолют! Любой принцип! Если мы возведем в абсолют «права человека» – это будет такая же тотальность, как и тирания одного на вершине властной пирамиды, или всеобщее избирательное право. Любая религиозная система, есть тотальность!
Таким образом реакция на нежелательные сигналы обратной связи, в любом обществе, где властвует один единственный принцип, будет одинакова – уничтожение! Формы уничтожения могут быть самыми разными, но это не меняет сути дела, ведь на кон поставлен сам принцип! Подрыв, уничтожение принципа расценивается, как покушение на безопасность общества.
К примеру, американцы ни когда не допустят такой информации, которая бы поставила под сомнение их базовый принцип – прав и свобод граждан! Более того, где бы это ни было в мире, такая информация расценивается ими, как покушение на их безопасность!
Экспансия принципов – явление древнее, как мир, но нынче оно приобрело глобальный характер. Истоки исламского терроризма, ошеломившего мир своей прямолинейной жестокостью, как раз и свидетельствуют о столкновении принципов: лживой, велеречивой жестокости цивилизованного мира, убивающего своих врагов технологичным оружием, голодом и холодом и на расстоянии в тысячи километров от метрополии, с варварской, примитивной жестокостью первобытного человека, поедающего врага в собственном доме, используя собственное тело, как последнее оружие.
* * *
«Вавилон» создаст такую систему потребления своей продукции, выстроит такую иерархию ценностей при которой традиционная моральность станет экономически не выгодной. На смену литературы совести и нравственного страдания, придет литература безморальная смакующая ужасы и низменные страсти. Литература не размышлений и глубокой рефлексии, а стремительных действий. Супермены, спасающие человечество от мнимых и истинных угроз - вот лейтмотив будущего потребительского искусства, убаюкивающей сознание «вавилонской сказки».
Уже есть признаки того, что старые надмировые политические системы типа ООН и ЮНЕСКО изжили себя, так что путь для «нового Вавилона» расчищен и если не рухнет мир европейской цивилизации под натиском «дикарей» и «варваров», как извне, так и изнутри, то «Вавилонская Башня» непременно будет построена. Проблема тут в том, чтобы она беспрепятственно функционировала, ей нужен особый человеческий материал. Прежний человек не годится для управления глобальными системами.
Душевный разрыв и разлад подавляющего числа людей от темпа «строительства Вавилона» усугубится несоответствием между биологическим ресурсом человека («антропный принцип») и требованием к нему новых и новейших технологий. Уже сейчас существуют подходы к разрешению этой проблемы. Уже сейчас «энтузиасты» вживляют в свое тело «чипы», подключаются к компьютеру не только визуально, но и чувственно, через сенсорные органы. Так что фантастические существа - киборги; на половину люди, на половину роботы - дело каких-то десятилетий. Клонирование человеческих особей не самое страшное из того, что дадут новые технологии Вавилона, здесь, все-таки, выстроен барьер самой природой. На повестке дня стоит искусственная эволюция человека и в этом смысле трансгенные технологии дают уникальные возможности. Люди с хлорофиллом в кожном покрове могут напрямую питаться солнечной энергией, но будут ли они людьми в старом традиционном смысле, большой вопрос. Мы еще ни чего не знаем о том, как на наше потомство действуют трансгенные пищевые продукты, которых полно в магазинах. Но еще более неведомо нам, что станет с человеком когда ему для «зоркости» имплантируют ген от кошки, отвечающей за формирование сетчатки глаза, что и как он уведет трансгенный человек в этом мире и на каком языке опишет увиденное. Вряд ли это будет тот же самый язык на котором говорило человечество со времен Гомера. Мы многое чего не знаем, но уже готовы технологически применить на практике «эволюционные технологии».
Словом, любые фантастические выдумки переходят уже в разряд вполне реальных возможностей. Вот цитата из «Литературной газеты» от 25-29 октября 2002 года: «...уже нет ни каких препятствий для конструирования геномного оружия массового поражения. - Пишет научный обозреватель газеты Д.Колюжный в заметке «Бомба для мозга». - Первое поколение биологического оружия может появиться в ближайшие годы, если уже не появилось. (...) Это известные технологии, доступные любой лаборатории, оборудованной стандартной микробиологической и генно-инженерной, и компьютерной аппаратурой. (...) В числе возможных вариантов средств, средства провоцирующие различные формы рака, снижающие плодовитость и иммунитет».
Геномное оружие о котором пишет обозреватель - это оружие, поражающее особи несущие определенный геном, допустим, отвечающий за цвет глаз, или за их разрез. Так что у элиты человечества появится возможность массовой селекции человеческих популяций и вовсе необязательно об этом говорить на всех «мировых углах». Настоящая, доподлинная власть не выносит гласности, она всегда была и есть - «властью тайн». На виду и на слуху только фигуры власти.
Опасность обычного человека (не модифицированного генной инженерией) для технологий «нового Вавилона» в том, что он самое слабое и самое ненадежное звено в системах управления быстропеременными процессами. Обычный человек подвержен различным душевным переживаниям, он чрезмерно эмоционален и у него масса иррациональных интересов. Поступки его плохо прогнозируемы и потому трудно предсказать в каком месте и когда, в какую «грань» «вавилонской башни» может ударить человеческий снаряд и тем самым вызвать цепную реакцию разрушения, казалось бы, совершенной и устойчивой машины. Так что потребность в «новом человеке» органично вытекает из сложнейших технологий и систем грядущего «Вавилона».
К тому же, освобожденный от гнета морали и нравственности человек-одиночка может попросту не выдержать бремя свободы. Уже сейчас суициды - немыслимое дело, скажем в петровской Руси, становятся обычным и, к сожалению, привычным делом в рубриках криминальных новостей.
Электронные способы передачи информации вытеснят на задворки культуры искусство письменной речи, как когда-то появление письменности уничтожило искусство устной речи.
Там, в этом всемирном информационном центре по самым современным технологиям будут создаваться кумиры толпы, выковываться политические лидеры мира, создаваться моды, а для тех, у кого скорбит душа - для тех создадут интеллектуальные, «научно-обоснованные» религии.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ.
(эпилог.)
I
Где же тот молот и где та наковальня на которой можно перековать нашу душу в европейскую? Большевики-ленинцы искренне считали, что они знают каким «молотом» перековываются души, «...пролетарское принуждение во всех формах, - писал видный теоретик большевизма Николай Бухарин, - начиная от расстрелов и, кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это не звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи»
Нынешние большевики рыночных «демократических» реформ так же искренне полагали, что достаточно все приватизировать, написать демократическую Конституцию, издать законы и всё по мановению этих волшебных инструментов преобразуется. Не получилось. Оно и не получилось у коммунистов, хотя немало было смелено муки из людских тел на их мельницах. Всё и вся национализировав и обобщив, коммунисты загнали человека в глубокое подполье и там все человеческое приняло самые дикие, самые извращенные формы. Изнутри, из глубины души, загнивало советское общество, разорванное между человеческим в человеке, и должным быть в нём по законами коммунистической идеологии. Тотальное лицемерие и тотальная лож, подрывала все основы технологичных производств и самое главное, подрывала основы производственных отношений, адекватных новым технологиям. В плоть и кровь народа входила азиатчина советской власти и почти что укоренилась в нем.
Азиатчина большевизма не хуже, а даже лучше, тотальнее, чем Иван Калита и Грозный сковала народы в единый монолит. В начале православие, а потом материалистическая религия до предела снизила в человеке инстинкт самосохранения и убрала всё внешнее, удерживающее человека в жизни. Об эту скалу разбились великие армии, хотя мы продолжали «ружья чистить толченым кирпичом». Вместо обучения воинскому искусству стаптывали сапоги на армейских плацах, вбивая в себя патриотический настрой и, выбивая из себя же всяческое уважение к чести и достоинству человека. Последнее было крайне необходимо и армия, действительно была «школой жизни», предуготовливая человека к жертвенному труду во имя государства. Иначе и быть не могло, мы готовили себя к мировым войнам, а для этого нужна особая наука, та самая которая «помрачает рассудок» и делает человека живым снарядом. Вот об этом живом снаряде не стоит ни когда забывать «строителям Вавилона» потому что, азиатская цивилизация даже в своем ослабленном и извращенном вид азиатчины умеет в совершенстве превращать человека в живой снаряд.
Террор - это ответ неустроенных, «лишних» людей благополучным людям. Из этого же корня произрастают призывы: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем" - обратная сторона все той же «медали», разделенности человечества, экстремизм прав и свобод, экстремизм либеральных ценностей.
Мы же в России, стоим так, как стояли три тысячелетия тому назад евреи перед последним из израильских судий, Самуилом и требуем теперь уже не царя, «как у всех народов», а глобализации и европеизации. Тому, кому дано услышать - слышат: «Послушайся голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли меня, чтобы Я не царствовал над ними». Только Господь сказал, через Самуила, «о правах царей» и тем предупредил о последствиях выбора евреев, а у нас нет ни кого, кто бы сказал о правах грядущего «Вавилона».
Мы - азиаты отрекаемся от собственной родовой души в пользу европейской, по крайней мере, разумом своим отрекаемся. Нам страстно, безудержно хочется попасть в европейскую семью народов, но душа хотя и тонкая, бесплотная субстанция, тем не менее куда более прочная чем любое внешнее устроение государства. Душа держит, а там где она ломается, там возникают самые дикие, самые уродливые формы уже даже не человеческого, а звериного общежития. Как переломить хребет души и чтобы при этом человек остался человеком?
Внешнее устроить можно все что угодно; от ГУЛАГа, до демократической избирательной системы, все приватизировать и все национализировать, но душа останется неизменной. Не плоть обретает душу, а душа облекается в плоть. Так что наличие на прилавках мяса и его цена, качество - целиком зависит от качества нашей души. «Не искусство из жизни, - утверждал английский поэт Оскар Уайльд, - а жизнь из искусства. Каково искусство - такова и жизнь».
О том же говорил Лев Толстой: «Когда дети играют в повешение, тогда страну ждет тьма». Еще хуже, когда государство в массовом порядке обучает население самообороне, когда на экраны и в театры врывается дух войны, то войны не избежать. Если в искусстве лож, то и жизнь лжива.
Если искусство несет в себе культ силы и похотливости, если власть на полном серьезе считает, что «в здоровом теле - здоровый дух», то нет ни чего удивительного в том, что бандиты и власть - одно целое. Здоровье телесное и здоровье душевное если и обуславливают друг друга, то в той формуле: «в здоровом теле - здоровый дух» все должно быть с точностью до наоборот. Но и это всего лишь уступка человеческому, в человеке. Чаще бывает так, что одаренные люди, как правило, телесно больные.
Так что, какие бы наковальни и молоты не выстраивал разум человеческий, под них попадает только его плоть со своим здравым рассудком, а душа ускользает в те области вечной тьмы, где Бог и его антипод - Сатана.
Не существует рациональных сил для того, что бы преодолеть божественное разделение человечества на потомков Каина и Авеля, какое бы могущественное томление по единению не преследовало от веков, и какие бы могучие умы не предлагали свои планы преодоления, всё тщета! Альтернатива тут такова - либо мы имеем дело с человеком, известным нам от «египетских пирамид», либо на смену ему придет цивилизация сверх, или недочеловеков, что одно тоже
Прошлое - проходит и это справедливо не только для человека, но и для этносов, и ими образованных государств. Одни народы старятся и умирают, другие рождаются из прежнего тела. Это справедливо даже для такой инертной массы как планета Земля. Старые горы превращаются в щебень и песок, а прежних сил вздымать к небесам новые Эвересты, уже нет.
На смену древнему азиатскому сознанию и им выстроенным отношениям, приходит новое, европейское, но и оно находится на последнем подъеме. Вершина рассвета, мощи и могущества западной цивилизации - «новый Вавилон», есть пик на котором долго не устоишь, чтобы жить - нужно двигаться, а для этого нужно пространство и твердая почва под ногами.
«В момент выхода к границе (традиционной цивилизации - автор) ломаются оковы прежних представлений и торжествует безграничная свобода. Несмотря на существующие традиции и правила граница дает нам возможность убежать от оков прошлого, только там вы можете почувствовать свежесть перемен, презрение к ограничениям и запретам предыдущего поколения». - Говорил в позапрошлом веке американский историк и политолог, Тернер Фредерик Джексон, осмысливая феномен американской нации. Глобализация поставит «границы» уже в космосе. Дальше и выше «Эвереста» только стратосфера.
2002-2004 годы.