В некотором Царстве, а по-нашему, Государстве, жил-был Царь. Не любил он править, поэтому все за ним приходилось исправлять. Слуг, то есть, по-нашему, чиновников, у него было - хоть пруд пруди. И прудили, прудили, пока широкая река, бежавшая через все Царство к морю, в устье своем совсем не пересохла. А в запрудах в этих скоро истухла. И начался в Царстве его разор - течения нет, корабли в заморские страны нейдут, мельни колеса не крутят, любимой Царской забаве - свитки бумажные развивать, да новые из них завивать - и той конец пришел. Приуныл Царь, да и народишко его озлился, водицей тухлой упился, Смута по домам стала коптить. И позвал Царь Мудреца своего, что качал его еще на троне игрушечном, да сказки ему с детства сказывал. Мудрец тот у батюшки его в конюших ходил, лошадям гривы да хвосты заплетал-крутил, да так, что на парадах послы заморские от зависти зубами скрипели, да конюшего-то Царского к себе в посольства заманивали, водкой басурманской спаивали, да ловкость его нахваливали. От зелья того заграничного, да от речей тех лестных стал конюший на себя не похож, высох весь, сморщился, да глядеть стал в разны стороны - так, что и понять-то никто не мог, куда он смотрит теперь, да и говорит что - не ведали. И за непонятность эту прозвали его Мудрецом. Вот и говорит Царь ему - найди, мол, Солдата нашего, пусть ко двору идет, персону мою Царскую от Смуты охраняет.
А был у Царя один грешок - труслив он был сызмальства. Забыл его как-то батюшка в конюшне, сам на парад укатил, его в деннике оставил. Сидел он там весь день, в солому спрятавшись, а по углам мыши бегали, да под соломой шуршали, а ему казалось, то волки конюшню окружили и хвостами своими стены метут. И завел царь охрану себе - четыре дюжины добрых молодцев, один статнее другого, щеки лоснятся, чубы кучерятся, сапоги скрипят да глаза блестят. Дураки, в общем, но дело свое знали. С алебардами за дверьми Царскими в два ряда стояли, кого надо, не пропускали, а кто меду наливал, да деньжат отсыпал, к царю под ручки проходил. Знал Царь, что дурачки они, как в палаты входить, алебарды за дверьми оставлять велел, от греха, ведь и метла у дурака в руках сама стреляет.
И вошел Солдат,
собой маловат,
но грудь колесом,
да черен усом.
Ружье свое за плечом держит, палашом аршинным таракана к паркету пригвоздил. Испугались молодцы-ребята,
никогда не видели Солдата,
алебарды побросали к дверям,
да гурьбой все бегом за Царя.
Вокруг трона его попадали и дрожат,
на Царя и на трон не глядят.
Солдат-то был стреляный,
в боях проверенный –
он оружье-то с пола собрал,
да солдатским ремнем обвязал.
Да пока собирал,
об паркет громыхал.
Сказанул через ус горячо,
и закинул ремень за плечо,
да к Царю на поклон.
Козырнул было он –
Поглядел - пуст-то трон!
Тут и кончился сон.