Татьяна Эдел,
Глава 1.
Вспоминая давно прошедшие дни, я часто мучаюсь вопросом, а могло ли быть иначе? Могла ли я сама стать хозяйкой своей судьбы? И нахожу, что моя жизнь вполне могла пойти по более счастливому пути...
Когда мне исполнилось десять лет, моя матушка, собрав в охапку двух дочек, большой чемодан, баул, сшитый из старой шали, и швейную машинку, покинула суровый сибирский край и поехала в теплый Узбекистан, надеясь избавиться от горькой этой жизни и обрести новую, авось, более счастливую. Восемнадцатилетний брат мой остался учиться в городе.
Поезд громыхал почти трое суток, и за это время мы вдоволь насмотрелись на казахские степи, невиданных раньше верблюдов, попробовали копченого жереха, которого казашки носили по вагонам, дивились пуховым шалям, разноцветным беретам, связанным, казалось, из ваты, но уж никак не из верблюжьей шерсти.
Предстоящая жизнь в Узбекистане не пугала меня. Мы ехали не в пустоту, а к родному брату мамы. Однако, все оказалось далеко не столь радужно. Только повзрослев, я поняла, что причина моих комплексов и вечной неуверенности в себе кроется в полной неподготовленности к среднеазиатскому образу жизни, их нравам и обычаям.. Все это часто заставляло мое детское сердечко замирать от страха.
Но в момент приезда в Ташкент настроение было радостным. Город встретил нас ясной и теплой погодой. Видимо, организму, попавшему из морозов в тепло, было славно. Пересели на электричку и через два часа прибыли в небольшой город, в центре которого и жил наш дядя Федя. Приняли нас радушно. Спать, правда, пришлось на полу, да в тесноте - не в обиде. Зато вскоре мы купили свой маленький домик, который в этих краях почему-то назывался кибиткой. Наверно, потому, что был построен из глиняных кирпичей, а может, потому, что считался временным жильем, - не знаю.
Для нас вселение в этот домик было счастьем. Мама чисто выбелила две комнатки, купили шифоньер, настоящий большой круглый стол и три кровати - вот и вся мебель. Зато мы знали, что никто больше не придет бить окна и гоняться за матерью. Разве двинулась бы женщина с двумя детьми в столь долгий путь среди холодной зимы и учебного года, если бы крайние обстоятельства не принудили ее к этому?!
Мой отец, несмотря на образование, к этому времени стал законченным алкоголиком. Когда не пил, то лучшего мужа и отца было не найти. Но с первой же рюмки в него вселялся бес, и тогда он бегал по селу с ножом или вилкой за матерью, а мы ревели и синели от страха, сидя дома под кроватью или у сердобольных соседей.
И в одну из тяжелых ночей после битвы, в которой на этот раз выиграли мы, она приняла решение уехать. В тот вечер был сильный мороз. Я радовалась, что моей подружке разрешили заночевать у нас и мы надеялись играть допоздна. Отца дома не было, и все надеялись, что он не явится до утра, и ночь будет спокойной. Но просчитались. В восемь вечера раздался громкий стук в дверь, потом в окна. Отец орал и матерился, перекрикивая завывание январской метели. Стало понятно, что в дом его пускать нельзя, иначе будет худо. Хотя детей он не трогал никогда, но от этого нам было не легче. Страшно было за мать до ужаса.
Вся семья затаилась, выключили свет. Он понял, что ему не откроют и в ярости разбил окно. Разбил удачно, только одну четвертинку. Снег тут же завихрился в кухню. Мать метнулась к печке, набрала золы в алюминиевую миску и швырнула в окно. Отец заорал, заматерился и побежал к другому окну. Мы с подружкой тоже набрали в чашки золы и встали у других окон. Он разбил еще одно окно, где стояла Аня, и тут же получил новую порцию золы в лицо. Сколь ни страшно нам было стоять с чашками у разбитого окна, но ужаснее было увидеть, как мать бежит по улице, а за ней отец, крича: «Курва ты с котелком». Кто такая курва и почему с котелком - ответ на этот вопрос я не нашла до сих пор. А дебошир удалился, грозя попомнить ей.
На следующий день у мамы было суточное дежурство. Мы боялись оставаться дома одни, и пришли ночевать к ней в больницу. В стационаре нашлись две свободные кровати и мы спокойненько улеглись спать. Среди глубокой ночи всех разбудил громкий стук в дверь. Это заявился отец, требующий немедленно открыть дверь. Больные сбились тесной кучкой, укрывшись одеялами. Дверь ходила ходуном и грозила вылететь. Решили подпереть ее сеткой от кровати. Хорошо, что среди больных было двое мужчин. Отца уговаривали, но тщетно. Он разбил одно окно, но влезть не смог - оказалось, слишком высоко. Мороз стоял нешуточный. Больные заложили прореху подушкой. Побесновавшись вволю, он убежал, изрыгая трехэтажный мат.
Наутро пришел участковый, собрал с больных показания, и загремел наш разбойник в тюрьму на небольшой срок.
Вот тогда мать и решилась на развод. Однако, он мало чему помог. Отец после освобождения никуда не ушел и так же гонял ее по селу, а потом спал за печкой, как так и надо.
Я никогда не могла понять, зачем он гоняется за матерью. Зачем ему нужно бить ее, невинную овечку, тянущую тяжелый воз сельской семьи с тремя детьми, с хозяйством и огородом. Интеллигентную женщину, никогда не повышающую голоса, работающую от зари до зари на полторы ставки в больнице, успевающую при этом содержать огород и скотину.
Чего он хотел? Кто его знает. Иногда он пропадал на месяцы или даже на полгода, потом появлялся, будто и не уходил. И все начиналось сначала.
Теперь, в новом городе, мы зажили спокойно и счастливо. Мать устроилась в регистратуру кожного диспансера с окладом в шестьдесят рублей. Другой работы для фельдшера с большим стажем не нашлось. Зарплаты хватало лишь на хлеб с маргарином и макароны. Летом будет чуть легче - мы посадим помидоры, перец, баклажаны и даже виноград, вишни и персики. Перейдем на подножный корм, как любила говорить мама.
Я пошла учиться в ближайшую школу, куда меня, отличницу, приняли с распростертыми объятиями, чего нельзя было сказать о сестре. Она оценками похвалиться не могла, и ее взяли в другую школу, гораздо дальше от дома.
В новой школе - как на другой планете. Класс состоял, в основном, из детдомовских ребят. Среди пяти «домашних» оказалась и я. Меня усадили за первую парту в центре класса – законное место отличников, и уже к концу года мое фото красовалось на Доске почета.
Лучшим воспоминанием о той поре, остро врезавшейся в мою детскую память, был первый урок пения. Нас построили и привели в другой класс, где стояло, о, чудо! пианино. Учительница заиграла веселый мотив, и класс запел, правда не очень попадая в такт музыки:
Фуражечка, фуражечка, хвалить тебя не грех!
Наденешь - так и кажется, что стал солидней всех,
Что стал солидней, стал нарядней, стал красивей всех.
О таком я даже не мечтала. Теперь выяснилось, что у меня красивый, звонкий голосок, и учительница, задержав меня после урока, предложила ходить на занятия в детский хор Дворца химиков. Это было настоящее, большое детское счастье для девочки, приехавшей из сибирского села.
Тогда я поняла, что мои мечты, которые раньше казались несбыточными, могут осуществиться. Я хотела играть на фортепиано. Мои надежды были робки, как предрассветный туман. Было понятно, что мама не вытянет оплату музыкальной школы. Но я знала, что теперь уж ни за что не оставлю эту мечту.
Учебный год подошел к концу, и наступило жаркое лето. Закончились, наконец, уроки, после которых обязательно какой-нибудь драчун из класса бежал за мной до самого дома, махая портфелем, а я неслась что было духу, гонимая ужасом. Я не понимала, что таким образом мальчик пытался привлечь мое внимание. Думала, что он затащит меня куда-нибудь, изобьет и сделает что-то плохое. Видимо, сказывалась память о погонях отца за матерью.
Следующим чудом, свалившимся на меня, стало предложение учительницы провести лето в городском пионерском лагере, расположенном в одном из парков. Стоимость путевки была лишь десять рублей. Я летела домой на крыльях. Мама одобрила эту затею. Чего ребенку маяться дома в жаре, пусть будет под присмотром. Мы собрали мне некоторый багаж - ватное одеяло вместо матраса, простыни, наволочку, покрывало... В первый раз мама отвела меня в лагерь сама. Это был дневной лагерь, после полдника (в 5 часов) дети возвращались домой. Все было новым для меня и вызывало радостное волнение.
Однажды наш отряд отправился во Дворец пионеров смотреть мультфильмы. В тот день главным героем фильмов был Котик- Наплотик. Этот трогательный желтенький котенок-путешественник стал моим любимцем на многие годы. После кино вожатая собрала нас вокруг себя и спросила :
- Кто из вас умеет хорошо читать?
Меня этот вопрос очень удивил. Что значит хорошо читать? Мы же все умеем и, конечно же, подняла руку. Следом за мной подняли руки еще две девочки. Вожатая повела нас в комнату с надписью "Драматический кружок". Там нас встретила руководительница, сидевшая на стуле с поджатой ногой, похожая на какую- то птицу. Она представилась. Я ничего не разобрала, поняла только, что Юдифь, а дальше что - неизвестно. Потом я прислушалась, как ее звали другие дети, - Юдифь Лянна, Юлиановна, оказывается, а Лянна - сокращенно. Она попросила новеньких прочесть какое- нибудь стихотворение. Вот оно что! Не просто читать, а стихи читать! Мы прочли по короткому стихотворению и в итоге лишь меня пригласили стать участницей этого кружка, а других девочек поблагодарили, и они ушли, расстроенные. С этого дня Дворец пионеров стал для меня любимым домом на всю оставшуюся жизнь, давший мне путевку на сцену.
Это был шестьдесят первый год, человек полетел в космос, чередой шли партийные съезды и конференции, и наша задача была приветствовать их и давать клятвы верности Ленинскому делу.
Лучшим залом города считался тот же Дворец химиков, куда я ходила зимой петь в детском хоре. К концу учебного года там сменился руководитель, и моя тяга к пению постепенно заглохла. Теперь я загорелась театром. Сегодня была генеральная репетиция, и завтра выступление.
• В приветствии участвовали четыре мальчика и шесть девочек. Некоторые из них учились в другую смену, и поэтому я их видела первый раз. Последним пришел Гена. Его ждали и без него репетицию не начинали. Коллектив принял его с особой теплотой, глаза Юдифь Лянны засветились любовью.
Юноша был старше нас, учился уже в восьмом классе, но был невысокого роста, что позволяло ему участвовать в пионерских приветствиях и быть правофланговым. Правда, сегодня руководительница с улыбкой пообещала, что это в последний раз.
Я видела перед собой образец идеального мужчины. Тонкий прямой нос, уверенный взгляд, серо-голубые глаза, прямые, плотно сжатые губы, выдающие сильную личность (как я думала), красивый негромкий голос и крепко сбитая фигура повергли меня в смятение.
Когда мы встретились глазами, в мое сердце словно вошел осколок раскаленного волшебного камня. Окружающий мир перестал существовать, а глаза и голос этого юноши на долгие годы стали моей манящей звездой.
В следующий раз я увидела его лишь через два месяца на Новогоднем празднике. Естественно, я играла Снегурочку, а он - Деда Мороза. На мою долю выпало сыграть вместе с Геной только три спектакля - ведь и другие Снегурочки тоже хотели! Но и этого было достаточно для истинного счастья! Мне казалось, что и Гена рад нашему общению. Он умел смотреть долгим, лукавым и завораживающим взглядом, , и от этого мое сердце трепетало и рвалось из груди.
Так прошел год. За этот год мы виделись лишь дважды, но каждая минуточка моего свободного времени была наполнена мыслями о нем.
Глава 2
Тем временем в нашей семье должны были произойти серьезные события. К нам приехал гость, наш будущий отчим. Оказалось, он жил в нашем же селе и работал директором РММ - ремонтно- механических мастерских. Я смутно припоминаю, что однажды старшая сестра водила меня смотреть телевизор - большую редкость по тем временам - в директорский кабинет этого самого РММ, чем повергла меня в шок. Чего это мы пришли, кто нас звал? Но сестра потащила, и я поплелась следом. Когда отчим переедет к нам совсем, я узнаю, что сестра была в курсе маминых встреч, которые продолжались более двух лет после маминого развода с отцом.
Любовь моей матери и отчима горела ровным пламенем до самой их смерти. А начиналось все так.
Поздней осенью в наше село прибыл новый директор РММ. Однажды он приболел и пришел в больницу, где увидел маму. Я играла тут же, и это послужило поводом к разговору.
- А почему у вас ребенок здесь?- спросил он, чтобы завязать разговор.
- Мне так спокойнее, - отвечала мама, наверно, улыбаясь своей мягкой улыбкой.
Так слово за слово они и познакомились, а потом начали встречаться. Для этого они уезжали в город. Иногда брали сестру с собой, которой уже было одиннадцать лет.
Так продолжалось и год, и два, и было понятно, что жить вместе им отец не даст.
Мама потихоньку продала дом и темной, морозной январской ночью мы тронулись в путь. Несмотря на секретность всех приготовлений к отъезду, все- таки какая- то недобрая душа доложила отцу о продаже дома. Тот не поверил. Да куда она пойдет с двумя детьми, и еще при ее-то зарплате?! (Старший сын уже учился в городе и считался отрезанным ломтем. ) Брат рос тихим и спокойным. Все и звали его Тося, по- девичьи; почему не Толя, как положено, - не знаю. В дебоши отца брат не вмешивался, только плотнее укрывался одеялом с головой. Когда подрос, лишь один раз вышел из спальни с белым лицом и сказал громко:
- Если еще раз тронешь мать, пеняй на себя.
Эта тирада, похоже, несказанно удивила папеньку. И на какое-то время он притих.
А потом мы уехали.
Отчим имел странное, на мой взгляд, имя: его звали Зуфар Гумерович, и оказался он татарином.
Когда мы жили в Сибири, там все люди считались русскими. В Узбекистане же население делилось четко - ты узбек, ты татарка или еврейка, а ты русский . Теперь меня иногда спрашивали:
- Ты что, татарка?
- Нет, это отчим, неродной отец.
Этот образованный, интеллигентный человек стал для меня настоящим отцом. Я прониклась к нему столь глубоким уважением, что потом одно лишь его слово уведет меня совсем на другую дорогу моего жизненного пути. Неверную, впрочем.
Он приехал на неделю, а через полгода насовсем. Еще через полгода приехал мой брат, рано женившийся, с молодой женой, и наша кибитка наполнилась звуками счастливой большой семьи. Брат хорошо играл на гитаре и прекрасно пел. Частенько мы пели все вместе и даже плясали вечерами, а поутру соседка обязательно спрашивала, по какому поводу пировали. А мы и не пировали, просто радовались жизни без всякого повода. Из прилегавшей к кибитке мастерской сделали комнатку, в которой и поселили молодоженов.
Отчим любил оперетту, и первой крупной покупкой стала радиола. Теперь мы слушали на пластинках Сильву и Марицу, Принцессу цирка и Веселую вдову... Когда никого не было дома, я распевала выходную арию Сильвы, и мне казалось, что мой голос звучит не хуже, чем у знаменитой артистки.
Поздней осенью, когда наша молодая сноха была уже беременна, брата призвали в армию. Провожали громко, пили и гуляли целых два дня , так что дружок брата чуть меха не порвал на своем баяне.
Дом сразу опустел. И в моем сердце надолго поселилась тоска по брату. У нас десятилетняя разница в возрасте, и в Сибири я его мало видела. Теперь же полюбила всей душой и тянулась к нему. Сноха не захотела жить без мужа у нас и вернулась в родительский дом. И потом пройдет целых десять лет, прежде чем мы снова увидимся в том жарком краю! Они приедут на мою свадьбу.
А пока я училась, ходила в драмкружок, вела активную пионерскую жизнь. Моей школьной подруге Валюше купили пианино. Она тоже по возрасту не могла уже учиться в детской музыкальной школе, и поэтому учительница музыки приходила к ним на дом. Я смотрела на инструмент, наверно, так, как путник в пустыне смотрит на ведро воды. Мать Валюшки заметила и засмеялась:
-Оля, если хочешь, можешь тоже заниматься у нас, спроси у мамы, сможет она платить учительнице?
Вот так сбываются мечты, если в них искренне верить. Конечно, мама разрешила и была за меня рада. Я выучила ноты, уже играла бойко в две руки. Однако, счастье это было недолгим - Екатерина Ивановна сломала ногу и не могла ходить. Занятия прекратились и больше не возобновились. Зато теперь я знала ноты.
В шестом классе меня неожиданно избрали председателем совета дружины школы. Гордая, я носила на рукаве целых три отличительных полоски.
Ранней весной в Узбекистане на холмах зацветают тюльпаны. Мы собрали совет дружины и решили съездить нарвать этих чудесных цветов, чтобы отправить пионерам Ленинграда. Пионервожатая Римма, бойкая и кокетливая девушка с яркими голубыми глазами и ямочками на щеках, выпросила в подшефной воинской части грузовик, и мы отправились в поход. Когда я впервые увидела холмы, переливающиеся оранжевым цветом, потеряла дар речи. Вначале мы просто смотрели, ошеломленные мощью цветения, потом кинулись рвать, как в бой. Мы носили цветы охапками и складывали в кузов, пока вожатая не крикнула: "Хватит!"
Счастливые и усталые, с песнями и чувством исполненного долга, мы возвращались домой. На следующее утро при содействии райкома комсомола цветы были упакованы и отправлены по назначению.
19 мая праздновали Всесоюзный день пионерской организации. В этот день пионерия всей страны подводила итоги работы за год: сколько хороших дел сделали, сколько металлолома и макулатуры собрали, скольким старушкам помогли, сколько сборов провели, чему научились. Радостный и торжественный день. В городских парках объявили массовые гулянья, играли духовые оркестры, повсюду звенели детские голоса.
В этот день прошел и парад пионеров. Участники парада из всех школ выстроились на главной улице - улице Ленина, которую на время нашего парада перекрыли, чтоб мы могли построиться прямо на проезжей части. По улице вдоль линии построения медленно двигался автомобиль с открытым верхом, в котором стоял примерный комсомолец, принимавший рапорт от председателей советов пионерских дружин. И надо же было случиться такому счастью, что этим парнем оказался Геннадий. Вообще наш Дворец пионеров ковал лучшие кадры, и попал парень в главнокомандующие именно благодаря драматическому кружку.
Я стояла впереди своей боевой дружины. Медленно подкатил автомобиль, я отдала честь и громко, как на сцене, отрапортовала. Сердце мое грохотало, юноша же был невозмутим, как скала. И весь день потом я ходила в сладкой дреме воспоминаний о тех счастливых мгновениях.
В это же время я начала вести дневник, так как мыслям было тесно, и я должна была выговориться, либо поведать бумаге. Мы взрослели, мальчики тоже. Они уже не бегали за мной, лупцуя портфелем по спине, а смирно шли домой из школы рядом со мной - вроде как сегодня по пути.
В шестом же классе со мной случилась страшная трагедия. Однажды, проснувшись утром, я обнаружила на своих штанишках кровь, страшно испугалась и подумала, что скоро умру. Мама была фельдшером, но я побоялась сказать ей об этом, чтобы не волновать еще и ее. Сестра тоже уже училась в медучилище, но и ей я постеснялась сказать. Что будет, то и будет. Начались черные дни моей жизни. Кровотечение и не думало прекращаться, и я каждую минуту тряслась, что она станет последней. Не прошло это и на второй день. Ужасу не было предела! И какой же счастливой дурочкой я себя почувствовала, когда поведала свое горе подружке! Похохотали вместе и порадовались, что становимся настоящими девушками.
Я все также увлеченно ходила в драмкружок, но играть в одних спектаклях с Геной не получалось - все еще была маленькой. А он играл уже Данилу- мастера в спектакле "Хозяйка медной горы". М-м-м! Как же я завидовала Нелле, которая уже и грудь имела и была старше на год. Там даже была любовная сцена, о которой я могла только тайно мечтать.
Однажды во время репетиции чуть приоткрылась дверь, и просунулась голова с яркими синими глазами. Голова оказалась Генкина. Он кивком вызвал меня в коридор. Странно, он учился в другую смену и, значит, сбежал с уроков. Я, не веря своему счастью, вышла. Мы присели на диван в конце коридора. Он подал мне бумажный квадратик, заполненный цифрами, отчего был похож на кроссворд, и такого же размера сеточку, в которой кое- где были вырезаны клетки.
- Разберись дома,- были его слова.
Он показал мне, как пользоваться этим шифром, и первые слова я смогла прочесть при нем: "Оля ты..."
Мы немного поговорили ни о чем, и он ушел. Ответ он попросил тоже зашифровать.
Я не могла дождаться, когда останусь одна и смогу прочесть его послание . Наконец, мне это удалось. Текст гласил: "Оля, ты мне нравишься. Я хочу с тобой дружить. Если ты согласна, напиши да."
Сердце замерло... Все звуки исчезли... Только бездонное счастье!
Конечно, я ответила " да" и стала ждать каких- то действий. Я мечтала о том, что он будет приглашать меня в кино или просто приезжать в выходной погулять. Но нет, все осталось по-прежнему. Лишь однажды он познакомил меня с двумя своими лучшими друзьями. Хорошие ребята, понравились мне, я им - тоже, это было видно. Они позвали меня в кино, но сели все вместе в последнем ряду. Мое же место оказалось далеко впереди. Я была уязвлена и разочарована. Так прошел мой седьмой класс, его - десятый.
В следующем году Юдифь Лянна решила ставить сказку "Одолень- трава". Интересная, волшебная история про сестрицу и пропавшего братца, про злющую и гордую красавицу принцессу Зобеиду, про гусей- лебедей и бабу Ягу. Я обычно играла всяких Аленушек, нежных и тихих, а сейчас попросила роль принцессы Зобеиды. Юдифь Лянна сказала, что это очень темпераментная роль и я ее не потяну. Так я стала сестрицей Аленушкой. Однако, я чувствовала в себе силы могучие, мой темперамент давно проснулся, нужно было только показать его. И такой случай представился.
В Новогоднем спектакле я играла Единицу. Злая, коварная единица, подруга двойки делает массу гадостей ученикам, при этом носится по сцене в ярости. Параллельно я играла еще и красавицу жар-птицу в шикарном оранжевом оперении, изготовленном мастерами ИЗО кружка, танцевала и пела. Пение и танцы - это хорошо, зал внимательно слушал, но, когда я вылетала Единицей на сцену и начиналась катавасия, дети орали и топали от восторга.
После первого же спектакля руководительница похвалила меня и сказала:
- Учи роль Зобеиды, она твоя.
И я стала бессменной и единственной исполнительницей этой роли. По ходу пьесы я превращалась в черную лебедь и танцевала красивый танец на мелодию Половецких плясок из оперы " Князь Игорь". Чудесным было и то, что танцевала я в костюме профессиональной актрисы, ранее игравшей роль черного лебедя. Это было счастьем! И я мечтала, что тоже стану настоящей артисткой.
Приближалось время экзаменов. Я заканчивала восьмой класс, Геннадий - одиннадцатый. Уже было известно, что он уезжает в дальние края России поступать в военное училище. Меня это не очень расстраивало - я и здесь видела его очень редко, а так можно было надеяться хотя бы на письма.
При прохождении медкомиссии в военкомате у Гены обнаружили гланды и уложили в больницу на операцию. В Узбекистане уже буйно цвела весна. Перед тем как идти к нему, я зашла на базар и купила девять огромных кремово- желтых роз. Дивной красоты, они благоухали нежнейшим ароматом. Меня немного смутил желтый цвет, но, одернув себя за этот предрассудок, я отравилась на свиданье.
Придя в больницу, отыскала палату и вошла. Кровать была пуста.
- А он где-то во дворе, к нему пришли,- сказал сосед.
Оставив на тумбочке розы, я поспешила на улицу. Оглядевшись, заметила в дальнем углу беседку. Когда подошла ближе, поняла, что небо рушится и земля уходит из-под ног. Там сидел Геннадий рядом с незнакомой девушкой, и его друг, которого я уже видела однажды. Мы поздоровались. Повисло напряженное молчание.
- Как себя чувствуешь? Как прошла операция?- спросила я.
- Нормально, мороженое вот ем, чтобы быстрее зажило горло, - чуть улыбнулся он.
- Ну, нам пора,- вмешалась вдруг в разговор девушка. Она встала и пошла. Мы с другом шли сзади, и я со щемящим сердцем увидела, что она маленького роста, и даже ниже моего милого. Вот тебе и пара. А я выше его уже, наверно, на полголовы. Однако я старалась не думать о плохом, ведь это была просто его одноклассница.
Потом наступило лето, и я уехала в пионерский лагерь. Решено было на проводах Геннадия именно там сыграть спектакль “Одолень- трава”, где он играл роль царя, отца Зобеиды.
Я очень ждала этот день. Представление получилось замечательное, детворе очень понравилась эта сказка, нам хлопали так, что горное эхо вторило им.
После праздничного обеда мы вдвоем пошли погулять вверх по горной тропинке. Жаркое солнце высушило траву, и воздух был напоен зверобоем, мятой, душицей и еще какими- то волшебными травами. Я и чувствовала себя в сказке.
- Ты писать-то мне будешь?- задал он вопрос, которого я ждала больше всего на свете, не надеясь на большее.
- Буду, конечно. Запиши адрес.
- Я его и так знаю,- ответ удивил и порадовал меня несказанно.
Они уехали, а я, вернувшись в пионерлагерь, еще долго не могла прийти в себя от счастья. Прибежала в палату в тихий час и плюхнулась на кровать. Чувства распирали меня и было не до сна.На соседней кровати лежала девочка Вера. Мы шепотом начали обсуждать спектакль, о каждом, кто играл в нем.Сказала, что Генку иногда видела в городе - оказывается, он живет в ее районе. Это как-то сроднило меня с ней, и я поведала ей всю историю моей любви.
Закончилось лето, началась учеба. Я получила уже несколько писем от друга и даже фото в военной форме. Каждый день и каждую минуту я ждала весточку. Я писала письма, аккуратно следя за словами, боясь явно высказать свои чувства. Не могла насмотреться на фотографию. Это был настоящий Андрей Болконский, и не меньше.
Как-то на перемене ко мне подошла сестра одного моего одноклассника и спросила:
- Оль, как у тебя с Генкой?
Я растерялась. Откуда она знает о нашей дружбе? Он учился в другой школе, в другом районе города. Почему такой вопрос, и при чем тут она?
- Да нормально, - ответила я.
Тогда она вздохнула, посмотрела сочувственно и, тронув за локоть, отвела в сторону:
- У Генки есть девчонка, он просил, чтобы она его ждала. Ты была в пионерлагере и кому- то рассказала о вашей дружбе, ей доложили. Теперь она в гневе. Узнала и в какой школе ты учишься. Оказалось, что ее двоюродная сестра - моя соседка. Конечно, спросила меня о тебе. Я сказала, что знаю тебя. Так что делай выводы.
Я пошла на урок, но уже ничего не видела и не слышала. Дома меня ждал еще более сильный удар - письмо. Оно начиналось словами: "Ну, Оля, я от тебя такого не ожидал... Что ты там себе напридумывала и наговорила девочке в лагере?..." Писал, что любит эту одноклассницу и хочет, чтобы она его дождалась. Сетовал, что подружка не хочет ему писать, упрекал, что я рушу его судьбу.
Лучше бы я разрушила, если бы могла представить, что будет дальше!
Я кинулась писать покаянное письмо, что это мои фантазии, выданные за действительность, и что я рассказывала лишь о СВОИХ чувствах. Желала ему и ей счастья и уверяла, что они помирятся. Написала письмо и ей, убеждая в том же, и послала ей ту его единственную фотографию, которую, можно сказать, оторвала от сердца.
Пришла в школу, нашла Веру и передала ей письмо для разлучницы. На следующий день Вера сказала:“Ответа не будет".
Так, казалось, закончилась моя первая большая любовь.
Глава 3.
В трудах и заботах быстро пролетел девятый класс. Я снова оказалась на «ответственном» посту - теперь комсорга школы. Вечные собрания, городские и областные конференции, отчеты, дебаты, ко всему прочему нужно было оправдывать звание первой ученицы, а еще не забывать свой любимый драмкружок. А тут еще меня пригласили участвовать в вокальном кружке нашего Дворца пионеров, о чем я втайне давно мечтала. Всегда объявляла их в концертах и слушала с замиранием сердца - голоса у всех солистов были ангельские.
Проходила городская олимпиада по немецкому языку, где я выступала от своей школы, и пела а немецком песенку про сурка. В комиссии оказалась руководитель вокального кружка, которая, конечно, меня отлично знала, но никогда не слышала, как я пою. Она подошла к Юдифь Лянне и сказала:
-Что это Оля до сих пор свой голос скрывала? Пусть приходит ко мне.
Так я запела. Вначале пела эстрадные лирические песни: "Рула-тэ-рула", "Нежность", "Я ищу человека"... А потом и более серьезные произведения – романсы "Что так жадно глядишь на дорогу", "Темно-вишневая шаль" и другие.
Десятый класс заставил всерьез заняться учебой, чтобы получить золотую медаль, на которую я, так же, как и учителя во главе с директором школы, рассчитывала. Однако это не стало поводом забросить свой Дворец пионеров, хотя возраст был далеко не пионерский. Все также пела-распевала, теперь уже вместе с курсантами танкового училища. У них готовился смотр художественной самодеятельности, и они ходили к нам на репетиции. Соответственно, девушки украшали их мужское «собрание» нежными голосами и стройными фигурками.
Однажды на сцене ко мне подошел курсант, которого я раньше не замечала. Их так много, все одинаковые. Общалась же, в основном, с солистами. Слово за слово:
-Куда собираешься поступать?- спросил он.
-Не знаю.
-Пора знать, осталось всего несколько месяцев до выпускного, - напористо говорил он.
- У меня столько дорог и, как правильно выбрать, не знаю. Руководитель драмкружка уверяет, что я должна непременно стать актрисой и ехать в Москву поступать в ГИТИС; руководитель вокального настаивает на консерватории; математик предлагает мехмат; а учительница немецкого - только в иняз. Вот и думай. А главное, отец - он считает, что я должна идти в политехнический институт.
- А я ушел со второго курса в это училище. Раньше учился на инженерно-физическом факультете - ИФФ. Может, тебе стоит именно туда пойти учиться? За этими специальностями будущее.
-Ну, я не знаю, физику не особо люблю.
-Да, кстати, давай познакомимся. Я – Слава Белозеров, учусь на четвертом курсе, родом из Подмосковья. Тебя, конечно, знаю, да тебя и каждый курсант у нас знает по стихам и песням,- улыбнулся он, и на щеках заиграли ямочки.
Я смутилась. Парень был среднего роста, крепок в плечах, брюнет с черными нахальными глазами. Я таких побаивалась. Потом он оказался в провожатых, а в выходной день вдруг постучал в дверь и позвал погулять. Так начиналась эта странная дружба.
Проводив меня домой во второй раз, Слава вдруг прижал меня к стене в подъезде и впился губами. Я ничего не понимала. Он открывал мне рот, толкал туда свой язык и зачем-то крутил им. Было не очень приятно, слюняво и странно. Потом он ушел, назначив следующее свиданье.
Назавтра в школе я делилась своими ощущениями со своей подругой, которая тоже еще ни с кем не целовалась. - Это что ли настоящий поцелуй? - удивлялись мы. Не очень-то и приятно.
Потом у курсантов наступили зимние каникулы, и Слава уехал к родителям.
А вечером раздался телефонный звонок. Звонила Нина из драмкружка, кстати, Генкина одноклассница, и просила зайти к ней завтра в пять часов по срочному делу. Какому делу - не сказала. Странно, мы никогда тесно не общались с ней, только на репетициях и спектаклях.
Ничего не подозревая, ровно в назначенное время я позвонила в ее дверь. Открыли дверь двое- Нина и улыбающийся Генка. Вот тебе на!
-Здравствуй, Оля, очень хотел тебя увидеть. Боялся, что не придешь, поэтому попросил Нину посодействовать.
Мы прошли в квартиру, сели за стол чаевничать. Мое сердце вздрогнуло при встрече, но не горячей волной, а сжалось, помня прошлый удар. Я знала, что он недавно женился на той своей однокласснице, ну и живите себе. Я теперь причем? У меня есть друг, который, надеюсь, не отречется от меня, как это сделал ты.
Разговор не клеился, я сожалела о встрече.
- Скажи мне честно, ты счастлив? - не удержалась я от банального вопроса.
- Не знаю, - после паузы ответил он и, замявшись, добавил: - Валентина все время болеет.
Так тебе и надо, - позлорадствовала я в душе.
- Ты меня извини, но я давал читать твои письма другу в училище. Он сказал, что я полный дурак, если не вижу, как сильно ты любишь меня. И он очень хотел познакомиться с тобой, - признался Геннадий.
-Зачем? Не вижу смысла.
Было грустно и обидно.
-Я хочу, чтобы мы остались друзьями,- сказал он на прощанье.
"Эту фразу ты должен был сказать два года назад, а теперь она ни к чему",- подумала я.
Кончились каникулы, вернулся Слава, и встречи продолжались. Но дружба действительно была странной. Мы никуда не ходили - ни в кино, ни на танцы. Он всегда был занят на тренировках и соревнованиях, прибегал в самоволку в трико, благо я жила близко от училища. Мы целовались до беспамятства, и теперь мне это нравилось. Но каждый раз он, жалобно глядя мне в глаза, говорил:
-Олюня, я хочу...
- Чего ты хочешь? Есть? Давай я покормлю.
-Нет.
-А что? Пить?
-Нет.
-А что?
Он молчал. Я терялась в догадках, бестолковая девица семнадцати лет. И только когда он сказал открытым текстом: «Хочу тебя!», я была поражена.
-Слава, но я не хочу замуж, я хочу учиться.
-Можно и без замужа,- засмеялся он.
-Нет, это не про меня, - твердо отмела я эту крамольную мысль.
Воспитана была правильно, романов начиталась тоже достаточно, так что прятаться по углам не собиралась.
После откровенного признания встречи стали реже, он иногда писал, что не может прийти, возможно, придет через неделю.
А меня ждал последний звонок и новая дорога в жизнь.
Теперь я должна была сделать главный выбор в своей жизни, определиться с учебным заведением. Я очень хотела петь, но совершенно не верила в себя.
-Я думаю, что ты должна поступать в консерваторию на факультет оперетты,- советовала мне руководитель Антонина Альбиновна. Женщина, которую я всем своим сердцем любила и уважала.
Но почему оперетта? - думалось мне, ведь я пою серьезные вещи, почему не опера? Значит, я не способна на серьезную работу? Если бы она разъяснила мне тогда, что мой тембр голоса, моя способность танцевать являются главным залогом успеха в оперетте, я бы, не раздумывая, пошла учиться в консерваторию. Но раз я не тяну на оперную певицу, то нечего и поступать. Вот такой глупый вывод сделала я.
Ехать поступать в ГИТИС? Но там конкурс по 300-400 человек на место. И отец сказал:
-Оля, даже если ты талантливая, и даже если ты поступишь, и даже если закончишь, в театре жестокое соперничество. А вдруг тебе придется играть лишь «Кушать подано»?
Эти слова выбили почву у меня из-под ног. Я в очередной раз испугалась, разуверилась в своих талантах и закрыла вопрос о театральном институте. Уже осенью Юдифь Лянна, тяжело вздыхая, скажет:
-Ты хоть бы попробовала... Я думаю, что и поступила бы.
Ей было жаль своих трудов и надежд. Я чувствовала свою вину, но потерять год в случае неудачи боялась.
Оставались мехмат и иняз. Мехмат все-таки для парней, справедливо рассудила я, склоняясь больше к инязу. Немецкий язык я любила так же сильно, как и его преподавательницу Наталью Тихоновну, синеглазую, крутобедрую, темпераментную, как сто чертей, которая могла пульнуть в двоечника чернильницей. Она говорила мне:
-Посмотрите на меня. Вначале я закончила политехнический и даже проработала конструктором два года, но поняла, что это не мое. Я заводскую проходную видеть не могла. Потом снова училась несколько лет, и вот теперь я на своем месте. Смотрите, чтобы вас не постигла моя участь.
Она почему-то звала меня на вы, это возвышало меня и давало силы и уверенность. Почему я не прислушалась тогда к ее совету? Скорее всего, тоже испугалась конкурса - ведь я жила в Узбекистане, где все продавалось и покупалось - дипломы, экзамены. Поехать же в Россию мысли не было. Родители боялись отпускать меня далеко, а я и не просилась.
Таким образом, что же у меня осталось? Предложенный Славой инженерно-физический факультет, за которым будущее? Такой факультет в Ташкенте был.
-Правильно, Оля, будешь инженером, всегда на кусок хлеба заработаешь,- посоветовал в итоге отец.
Я и решила идти за этим куском. Как же я ошиблась!
Теперь, когда прошло много лет, я отчетливо вижу, что свернула не на свою тропинку.
За несколько дней до вступительных экзаменов появилось еще одно маленькое окошечко в другой мир, еще одна возможность, еще одна тропинка. Позвонила любимая школьная подруга Любаша, отличавшаяся неординарным мышлением и поступками, и сообщила, что сегодня вечером уезжает в Красноярск. Решила поступать в институт там, где конкурс небольшой. Я кинулась на вокзал - проводить, расспросить, пожелать. И какого же было мое удивление, и даже не удивление, а смятение и боль, когда рядом с ней увидела с чемоданом другую одноклассницу- Ларису. Значит, они заранее договорились, видимо, долго обсуждали, а я, ее лучшая подруга, ни сном, ни духом ни о чем не ведала. Наверно, мое лицо выразило всю гамму чувств, поэтому, замявшись, Люба промямлила:
- Ну, хочешь, поехали тоже с нами. Просто я подумала, что ты уже подала документы и не захочешь что- то менять.
Я молчала, потрясенная. Собраться в пять минут и уехать в дальние края не составило бы для меня никакого труда. Но предательство лучшей подруги подкосило." Зачем я поеду? Им хорошо вдвоем, я в любом случае буду чувствовать себя лишней."
Потом она прислала письмо, сообщавшее, что провалилась, а Лариса, гораздо лучше учившаяся, теперь студентка института цветных металлов. Скорее всего, при моих знаниях и оценках я бы тоже поступила, но меня ждал суровый путь русской абитуриентки в Узбекистане.
Забегая вперед, скажу, что Люба так и не вернулась домой и на следующий год поступила. Потом они обе выйдут замуж за сибиряков: хороших, умных и порядочных парней без завихрений в голове.
Глава 4.
Итак, я жду экзаменов, готовлюсь, на душе смутно и тревожно. Не о таком поступлении я мечтала. Все десять лет школы надеялась получить золотую медаль, а в итоге имею дырку от бублика, как говорил Глеб Жиглов. Все это благодаря моим любимым учителям.На экзамене по математике учитель, заглянув в мою тетрадь, тихо сказал:
- Убери 4 Пи из знаменателя.
Я также тихо воспротивилась, но он был суров. Я убрала. Потом меня вызвал директор школы и сказал, что учитель признался в своей ошибке, но ничего сделать уже нельзя. Еще была надежда на серебряную медаль, но и она со свистом пролетела мимо.
На экзамене по литературе обожаемая молодая учительница не разрешила писать на свободную тему, приказав писать по Горькому "На дне". Про этого несчастного Луку было писано- переписано, что нового можно было написать? Да еще, к тому же, я почти лежала на парте все часы сочинения - страшно болел живот, и спасения не было. Так я схлопотала три четверки в аттестате и рухнувшие мечты.
Подруга уехала, предав дружбу, медали нет, с юношей тоже не сладилось - все это не добавляло энтузиазма.
Потом я доказала своим учителям, что мечтала о медали не зря, - на вступительных экзаменах в институт я получила пятерки по обоим предметам. Но, после трех пятерок - по алгебре, геометрии и русскому языку и литературе - тройка по физике. Даже если у меня все было сделано на пять, я не имела шансов получить более высокий балл. Дело происходило в Ташкенте, конкурс десять человек на место, и без блата не мог поступить никто. Я замахнулась, но мяч улетел в пустоту.
Потом предложу документы в два других факультета, где проходной балл
лишь пятнадцать, в отличие моих восемнадцати, но и там меня будет ждать еще одно потрясение.
-Вы же хотели стать физиком, а значит, у нас вам будет учиться неинтересно,- ответили мне.
В итоге предложили учиться на механическом факультете вечернего отделения. Я в очередной раз послушалась родителей, которые не одобрили идею отложить поступление на следующий год. Так лучшая ученица школы стала лишь "вечерницей"чуждого мне факультета.
Я знала свои силы, почему же позволила себе уплыть по течению, а не воспротивиться и не настоять на своем?!
Так началась трудная жизнь длиной в шесть лет, когда днем я работала, вечерами училась, а в выходные дни чертила бесконечные курсовые работы.
Прошло полгода. Я сдала первую сессию и была дома на каникулах. Позвонила дорогая Юдифь Лянна и попросила прийти на репетицию, ничего не объясняя. Она теперь вела занятия в самодеятельном молодежном театре и позвала туда. Я, конечно, помчалась, радуясь встрече. "Оказалось, что встреча будет не только с моей руководительницей, но и с )красивым военным, оказавшимся Геннадием. Мы вышли на лестничную площадку. Молчали.
-Оля, у меня произошло несчастье.
- Что случилось? Все здоровы?- забеспокоилась я.
- Моя жена изменила мне и родила ребенка....
Я потеряла дар речи.
- Как это? Когда она успела? ТЕБЕ изменить? Как она могла? - в ужасе вопрошала я.
- Когда мы прошлой зимой поженились, я уехал заканчивать училище. Вот тогда она и связалась с ним. К моему приезду летом была уже беременна, поэтому и болела все время. Аборт делать побоялась и дотянула почти до семи месяцев, договорилась об искусственных родах. Но она не успела все скрыть: я приехал чуть раньше, она еще была в роддоме.
Мы распрощались с Юдифь Лянной и вышли на улицу. Он вдруг сказал:
- Проводи меня, пожалуйста, а потом я тебя посажу в автобус, и ты уедешь.
Мы ушли в темноту, пересекли две улицы и, оказавшись на железнодорожном полотне, пошагали по шпалам. Дорога была неблизкой, длиной в пятнадцать автобусных остановок, но для нас она была сладостной. Теперь мы оба были уже взрослыми и вели разговор, открыто выражая свои чувства. Костер, потухший было в моем сердце, вспыхнул с новой силой, будто и не было трех лет печали.
Когда мы дошли до конечной остановки автобуса, от которой ему ходу до дома пять минут, он взял меня за руку и сказал:
- Оля, пойдем к нам. Мои родители знают о тебе и будут счастливы принять тебя.
Мне было всего 18 лет, решиться на такой шаг сразу я не могла. Ясно понимала, что сейчас церемонии не к месту, и стану я женщиной в эту же ночь. Я не была готова.
Я уехала домой. Мы стали встречаться. Он приезжал каждый день и оставался до позднего вечера. Я ходила с синими от крепких поцелуев губами и блуждающим взглядом. Все шло к тому, что я, в конце концов услышала:
- Я так больше не могу, можно я останусь?
Как могла я позволить это, если в соседней комнате находились родители, которые остро переживали за мою судьбу, и постель до свадьбы считалась в нашей семье позором.
Гена ушел. Его отпуск подходил к концу. Он сокрушался, что будет теперь с его воинской карьерой, ведь он комсорг полка - и вдруг развод. Что я могла ему посоветовать? Он должен был все решить сам, сам сделать выбор. Он его и сделал: выбрал карьеру, а не меня. После отъезда я получила три нежных письма, вслед за которыми повисла тишина. А потом позвонила та же его одноклассница Нина и сказала, что Валентина уехала к мужу.
Развод бы испортил его продвижение по служебной лестнице... А жить рогатым лучше? Если она в самом начале пути сотворила такое, то где гарантия, что дальше она станет святой женой?
Было больно, но умный мозг заблокировал мое сознание, и я несколько месяцев жила в каком- то коконе, где меня не касалась бегущая рядом жизнь.
Потом познакомилась с молодым человеком, который через два года стал моим мужем.
Пройдет сорок длинных лет , прежде чем судьба даст еще одну возможность общения с моей первой любовью....
А тем временем продолжалась жизнь. Я вышла замуж, закончила институт, родила дочку, потом уехала жить в Россию. Уже ждали второго ребенка, когда пришла страшная телеграмма, что умер мой брат. Это было невообразимо, ведь ему исполнилось лишь 39 лет! Я кинулась звонить маме, она подтвердила и просила не лететь на похороны. У меня был большой срок беременности, ребенок лежал вверх головой, роды предполагались тяжелыми и рисковать было нельзя.
Случилось же вот что. Брат, редко ездивший на рыбалку, вдруг засобирался, два дня лежал под машиной, приводя ее в порядок, и, взяв двух друзей в компанию, укатил на Обь.
Один из приятелей, заприметив на другом берегу реки двух женщин, которые косили траву, уплыл туда на лодке. Решил познакомиться на природе.
А брату стало резко плохо с сердцем. Он сидел, сжавшись, и не мог пошевелиться. Второй приятель испугался, сел в машину и поехал в ближайшую деревню за лекарством или доктором. Когда он вернулся, Анатолия нигде не было. Его нашли водолазы в реке только на третий день. Врачи констатировали смерть еще на берегу. Видимо, он хотел спуститься к реке, чтобы умыться или напиться, и упал в воду.
На похороны полетели мама с отчимом. Рейс задерживался, нервы были на пределе. Стояло жаркое лето и откладывать церемонию прощания было невозможно. В последнюю минуту люди услышали шум над головой, там кружил вертолет.
- Наверно, все- таки мать успела, - заметил кто- то.
Но вертолет улетел, а к дому подъехала машина.
Мать действительно успела проводить сына в последний путь.
С похорон они поехали в мой город, чтобы поддержать меня. Мама знала, чем могут грозить такие роды, когда ребенка тащат щипцами. Бывает, что при этом повреждают все, что только можно. Но все обошлось. Я родила большого, толстого мальчишку, и все были счастливы. Сын, правда, шагнул в мир сначала одной ногой, словно попробовал, стоит ли выходить вообще на свет божий.
Я заорала дурным голосом:
- Что там?
- Лапа сорокового размера, - засмеялась акушерка, - давай держись, сейчас рожать будем.
У брата осталось двое сыновей и жена Маша, которая сохранит свое чувство на всю жизнь и замуж уже больше никогда не выйдет.
Потом жизнь будет кружить и мотать меня. Ставить постоянно перед выбором, как, наверно, каждого человека, и из- за неуверенности в себе выбор этот часто будет неправильным.
В возрасте 65 лет умрет мой дорогой отчим. Я разойдусь с неверным мужем. Пережив своего любимого на 17 лет, умрет моя мамочка. Потом вырастут мои дети. На этот раз волею судьбы, снова сделав выбор не сердцем, а разумом, стану иностранкой.
И однажды снова захочу узнать, где и как живет моя первая любовь. Узнать правильный ли выбор сделал он много лет тому назад.
Сейчас в социальных сетях можно узнать многое. Я нашла его сразу.Он мало изменился внешне: такой же самоуверенный взгляд, присущий военным, разве что немного седины появилось. Там же были фотографии жены и двух детей: сына с таким же именем, как у моего, и дочки - точной копии матери.
Наверно, давняя обида дала себя знать и заставила меня напечатать следующие строки:
- Привет. Как поживаешь со своей любимой женой?
Ответа ждала неделю, его не было. Пишу снова.
- Ты что же это, друзей по Дворцу пионеров не узнаешь?
Пришел ответ, неожиданный и жестокий для меня.
- Это ты дружить не умеешь, если задаешь такие вопросы.
Я поняла, что обидела его этим некорректным вопросом с неприкрытым намеком. Да я и не собиралась ничего прикрывать. Она наставила ему рога, я же его преданно любила, но он выбрал ее и карьеру. Так чего он обижается?
Я извинилась за тот вопрос. В нескольких словах рассказала о себе, хотя на сайте и так уже была изображена в фотографиях вся моя жизнь. Он ответил:
- Живу в России, на Сузуки не езжу и в Майями на отдых не летаю.
Что мне оставалось делать, как не написать следующее:
- Извини, Гена, в Америке Жигули - ВАЗ не выпускают и в Сочи лететь в отпуск очень далеко.
На том переписка закончилась, теперь уже навсегда.
И, оглядываясь на прошлое, с сожалением понимаю, что Госпожа Судьба дает человеку всегда несколько шансов. От твоего выбора и зависит дальнейшая жизнь. Так что винить некого, кроме себя, за малодушие и неуверенность. Но я все равно надеюсь, что у меня еще есть время найти верный путь.
Лишь Безумству Храбрых Слава!
-