Надеюсь, среди читателей есть члены профсоюза. Я не имею в виду председателей профкомов, эти меня не поймут. А вот именно простые, рядовые, кто из года в год, десятилетиями отстегивают кровные из мизерной зарплаты непонятно на какие нужды. Защиты ожидать от профкома не приходится, они давно уже стоят не на страже интересов трудящихся, а являются безгласным придатком начальства. Помощи тоже не дождешься. Не знаю, может где-то и существуют профкомы, радеющие за своих членов, а наш за все годы, что я тружусь на одном предприятии, ни разу путевки в санаторий или дом отдыха на море не выделили. Однако, сподобились.
Ровно полгода мне осталось до выхода на пенсию, когда прибегает в цех курьер и говорит, мол, Тетёркин — это как раз я и есть, — иди, тебя в профком вызывают. Ну, я руки ветошью обтер и как был в грязнухе, так и пошел к этим белым воротничкам. А чего, я человек физического труда, мне в промасленной робе не зазорно ходить. Пришел, постучался, получил разрешение, захожу. Сидит наша профсоюзный лидер, вся из себя нафуфыренная, на толстых пальцах кольца массивные камнями посверкивают. На голове — перекисьно-водородная блондинка, жабо пышное на груди. Да и сама, как жаба: в другой раз надуется важностью, мимо пройдет и на приветствие головы не повернет. А тут:
— Виктор Семенович? (Не иначе перед моим приходом личное дело полистала). Хорошо, что зашли. Руководство завода и профсоюзный комитет решил наградить вас путевкой в дом отдыха за безупречный долголетний труд и в связи со скорым выходом на заслуженный отдых. Вы рады?
— Чему? — спрашиваю. — На пенсию, так силы еще есть, могу и поработать сколько-то лет. А путевка, так очень уж неожиданно. Мне бы этому коню в зубы сначала посмотреть, а потом уж решать, радый я или нет.
Засмеялась, оценила, выходит, шутку про дареного коня.
— Вот на месте и поглядите: и в зубы, и под хвост, чтобы решить, конь или кобыла досталась. Это я образно. Путевка на 10 календарных дней. Заезд через два дня, так что сейчас быстренько в бухгалтерию, оформляйте отпуск — там в курсе, — и отдыхайте на здоровье.
— А куда путевка? — спрашиваю. — В Сочи или в Мацесту? — Мне-то откуда знать, что это, считай, одно и то же.
— Э-э, голубчик, в тех санаториях и я не каждый месяц бываю. Нет, дом отдыха наш, местный. «Еловые лапы» называется. Сбор послезавтра в шесть утра на площади перед ж/д вокзалом. Организованно вас повезут. 60 километров до Зезюринки, и от нее пять по лесной дороге до места. А местность красивая: ели вековые, лесное озеро, комаров еще нет.
— Какие «лапы»? — опешил я. — Конец апреля, в лесу еще снег под деревьями не сошел.
— Зато воздух какой! Звонкий, чистый, на еловой хвое настоян — красота. Сама бы поехала, да дел невпроворот.
— Одному ехать? — уточняю, — Без жены?
— Ну, во-первых, — заглянула в раскрытую папочку перед собой, — Виктор Семенович, Ваша жена у нас на заводе не трудится. И потом, путевку всего одну заводу выделили. Горящую.
Ну, думаю, без жены, так без жены. От жен тоже, как и от работы, ежегодный отпуск требуется.
***
Отдыхающие подтянулись к автобусу без опозданий. Я как глянул: мать моя — Героиня! Вот же нескладуха. Я будто на ткацкую фабрику в городе Иваново попал — сплошь женщины, штук пятнадцать набралось. Это мне что же, все десять дней в густом ельнике от них таиться придется? Забился я в хвост автобуса, сижу один на заднем сиденье, в голове думы черные бродят. Но видать есть в профсоюзной верхушке добрые души: перед самым отъездом влез в автобус, волоча огромный баул и пыхтя от натуги, еще один представитель славной мужской гвардии. Сел где-то впереди и мы тронулись. Женщины поначалу обычный бабий гомон устроили, но постепенно угнездились на местах и затихли — досыпать.
Приехали — уже развиднелось. Место и впрямь красивое. Корпуса среди деревьев, елей да берез, прячутся. Воздух, после городского, как холодное нефильтрованное пиво в организм вливается. Домики так себе, сборно-щитовые, холодные. Дом отдыха летним оказался, наш заезд первый, пробный, можно сказать. В одном корпусе всех и разместили.
Сунул я чемоданчик в шкаф в комнате, которую мне определили и — к кастелянше, белье постельное получать. Кастелянша к комплекту белья два одеяла выдала. «Ночи, говорит, холодные еще. Иззябнете». И уже вдогонку:
— Телевизор-то в холле не работает. Зимой ветром антенну как своротило, так и не починили пока. Но танцы вечером должны быть, радиоузел работает.
— Мне только танцев и не хватает, — бормочу под нос. Богатство привалило: «восемь девок — один я».
Простыни оказались слежалые, волглые, только что плесенью не воняли. Полночи их придется телом сушить да согревать. Пока постель застилаю, сожитель мой, тот мужик, что едва не опоздал к отъезду, у тумбочки своей копошиться. Кругленький, лысенький, лет сорока навскидку. Простынь застелил по-армейски — навык остался, — без единой морщинки, натягиваю наволочку на подушку, а сам глазом кошу: чего там мой сосед с тумбочкой делает. А он к дверке ушки шурупами прикрутил, замочек навесной навесил. Полюбовался, кивнул головой — доволен. И ко мне оборотился.
— Слышь, дед, — внучок хренов выискался, — мы тут на десять дней всего, так что дружбы нам водить смысла нет. Вот это моя половина комнаты, а это — твоя.
Ну, так, так — так. Не больно ты мне и нужен. Нет кроме меня мужиков, и это не мужик.
На завтраке столиков свободных много, сел один. Сосед мой где-то в противоположном конце столовой маячит. Женщины уже сдружиться успели. Сидят за столиками шушукаются, хохочут. Взгляды на себе заинтересованные ловлю, улыбочки не вполне ясного назначения. Вот же козье племя: сами уже в последней ягодной поре (но помоложе меня, конечно), а туда же, будто школьницы хихикают.
Как прошел первый день, и вспоминать не хочу. По лесу, правда, находился вволю. А вечером, только девять часов, сосед мой заявляет:
— Все, дед, выключаем свет. Я привык рано спать ложиться.
Ладно, думаю, я тоже с дороги устал, не время для споров. Тут стук в дверь раздается.
—Входите! — кричу.
Открывается дверь, а там целая делегация.
— Мальчики! Хватит киснуть! Собирайтесь на танцы.
Я и рта не успел раскрыть, как сосед выдал:
— Дверь закройте! Не видите, спим уже?
От такого приема наши гостьи стушевались и, видимо, не найдя, что ответить, молча повернулись и ушли.
Наутро в столовой меня продолжали одаривать взглядами. И не только заинтересованными. Были и сожалеющие, и пренебрежительные. После завтрака отзвонился жене по мобильнику, сообщил, что отдыхом доволен и все у меня хорошо. У самого же в голове зрело решение, а не послать ли козе в трещину такой отдых, вернуться домой и остаток отпуска провести в кругу друзей и жены?
Погруженный в мрачные мысли, я бесцельно брел по территории базы отдыха. Обогнув наш корпус, оказался на ярко освещенной, расчищенной от деревьев полянке. Здесь был затишок — не чувствовалось ни дуновения ветерка. Посреди полянки, уперев руки в бока, застыла полуобнаженная фигура. Запрокинув голову навстречу солнечным лучам, жмурясь от удовольствия, на поросшей молодой травкой земле стоял мужчина примерно моего возраста. Среднего роста, сухощавый, по-зимнему белокожий. Две глубокие морщины прорезают лицо от крыльев носа вниз к подбородку. На висках легкая проседь. Если учесть, что мой «сокамерник» выглядит иначе, то передо мной, вероятно, кто-то из обслуживающего персонала. На левой стороне груди у незнакомца синеет татуировка: голова молодого мужчины, изображенная в три четверти. Судя по возрасту загорающего, татуировка не могла быть кем-то из вождей. Мое поколение ленина-сталина на груди уже не выкалывало. Пригляделся. Лицо похоже на артиста из «Титаника», Леонардо Ди Каприо. Однако сомневаюсь, что мужик под шестьдесят станет колоть себе киноартиста на груди, да и татуировка не выглядела свежей, явно сделана, когда этот Ди Каприо еще и в отцовых яйцах не пищал. Мужчина, почувствовав чужое присутствие, открыл глаза. Белозубо улыбнулся.
— Весело у вас здесь.
— Это не у нас. Это у вас, — ответно улыбнулся я. — Я отдыхающий.
— Ха! Так и я той же породы. Сегодня ночью заехал. Давай знакомиться по такому случаю. Егор.
И он протянул мне руку. Ладонь была твердой и сухой. Мужская ладонь. Настоящая.
— Виктор, — в свою очередь представился я и добавил. — А что-то я тебя за завтраком не видел.
— Ты что, такой глазастый? — весело удивился Егор. — Не голоден я, вот и не пошел.
— Да тут и глазастым быть не надо, отдыхающих едва полтора десятка. Мужиков — тоже полтора, но штуки. Остальные — женский батальон. Так что, милости прошу.
Егор оказался легким в общении. Через несколько минут мы с ним болтали, будто старые закадычные друзья. Последовав его примеру, я оголился, как говорят в армии, по форме одежды «голый торс» и подставил обнаженное тело теплым солнечным лучам.. Узнав о моем соседе, Егор предложил:
— А перебирайся ко мне. Меня в двухместную комнату одного поселили, я от скуки выть ночами, чувствую, буду.
Я с готовностью согласился и наконец задал мучающий меня вопрос.
— Послушай, Егор, а кто у тебя на груди выколот? Лицо вроде как знакомое, но кто, хоть убей, не могу признать.
Егор рассмеялся.
— Никто не узнает. Ты повесть Льва Кассиля «Улица младшего сына» читал?
— Читал в детстве. Погоди, ты хочешь сказать?
— Молоток! Догадался. Да — это Володя Дубинин. Я эту повесть тоже в детстве прочитал, в четвертом классе. Несколько месяцев ходил под впечатлением, Дубинин моим кумиром стал. А тут нас в пионеры собрались принимать. На торжественной общегородской линейке 22 апреля, в день рождения Ленина. Со мной в классе Мишка учился — дружбан мой закадычный. Между прочим, рисовал не по-детски хорошо. Вот я его и попросил сделать мне наколку Дубинина напротив сердца. А у Мишки старший брат дома знакомым наколки делал. Мишка насмотрелся и был в курсе, что и как. Я в школе стащил плакат с рисунком Володи Дубинина. Помнишь, когда мы учились, в школьных коридорах висели альбомного размера листы с изображениями пионеров-героев? Ну, там Леня Голиков, Марат Казей, Валя Котик, другие. — Я кивнул. — Вот, и среди них и Володя Дубинин. Мишка мне на грудь перерисовал рисунок и потом несколько дней набивал татуировку. Больно было, я тебе скажу. Из глаз слезы выступают, но губу закушу и молчу. Думаю про себя, что Володе труднее, чем мне приходилось. За день до приема в пионеры Мишка закончил все.
Егор повернулся на 180 градусов, чтобы подставить солнечным лучам спину. Я последовал его примеру. Через нашу уединенную полянку вдруг, как бы невзначай, начали прохаживаться отдыхающие женщины.
— Ты об этом случае не слышал, я с родителями тогда в другом городе жил. Да. И вот 22 апреля собирают из всех школ четвероклашек в холле городского Дворца пионеров, а холл просторный был, на торжественную линейку для приема в пионеры. Построили нас по периметру. Под звуки горна и барабана торжественно внесли знамя городской пионерской организации. Сначала, как водится, выступления, речи всякие. И вот начали повязывать галстуки. Доходит очередь и до меня. А я, ну, пацан пацаном и мысли глупые. Вот думаю, сейчас всем покажу, кто по настоящему достоин быть пионером. И что есть сил рванул белую рубашонку на груди, только пуговки семечками по паркету запрыгали. А наколка-то свежая, кожа воспаленная, вспухшая. И вся линейка и все приглашенные: родители, учителя, начальство из Гороно увидели на моей груди не пионера-героя Володю Дубинина, а Фантомаса какого-то. Только не зеленого, а багрово-синюшного. Линейку, понятное дело я сорвал. Вся торжественность — коту под хвост. Меня из строя за ухо вышвырнули. Скандал поднялся жуткий. Хотели из школы исключить. Но потом какая-то мудрая голова додумалась, что если выше узнают, что я был исключен из школы за почитание пионера-героя, им самим хуже будет. Не исключили. Но на учет в детской комнате милиции поставили.
— Да, ситуация, — посочувствовал я.
— Ну, тем дело и закончилось. Ни одного привода в милицию у меня так и не было. Из пионерского возраста я в итоге вышел, а Володька с груди никуда не делся. Я вырос, он же так и остался маленьким. Только растянулся вслед за кожей во все стороны, вот его и не узнать.
— Простите, пожалуйста.
Перед нами стояли две дамочки. Лет сорока. Может сорока пяти. Годы женщины после определенного возраста порой трудно определить. Одна, которая брюнеточка, приятными округлостями и статью чем-то мою Наталью напоминает. Вторая — миниатюрная блондинка, похоже из натуральных, с зелеными глазами и точеной фигуркой.
— Простите, пожалуйста, — повторила блондинка, — у нас с подругой, ее Ольгой зовут, спор вышел. Мне кажется, что у вас на груди изображен Леонардо Ди Каприо, а моя подруга убеждена, что это Иннокентий Смоктуновский. Рассудите, кто из нас прав? — и она кокетливо улыбнулась.
Егор перевел взгляд с говорившей на подругу, вернулся глазами снова к блондинке:
— А Ваше имя, извините? Надежда? Так вот, Надюша, Вы совершенно правы, это — Ди Каприо.
Похоже, жалеть о времени, проведенном в Доме отдыха не придется.