Литературные забавы

                Все изложенные ниже события и персонажи, в них участвующие, целиком и полностью выдуманы автором. Возможные совпадения в деталях и вообще – совершенно случайны. Не было ничего такого…



С некоторых пор заметил Алексей Паршин: творческое литобъединение стало как-то увядать -  на ежемесячные сборы в четвёртое воскресенье каждого месяца всё меньше собиралось авторов. Всё меньше в почту альманаха поступало откликов на стихи и прозу собратьев по перу, а те, которые публиковались в очередном номере журнала, выглядели как дежурные отписки: такой-то поэт написал хорошие стихи, а такой-то писатель опубликовал интересный рассказ или воспоминания.

Или из новых имён хвалили кого-то из молодых, и это звучало необходимым ободрением, чтобы продвинуть молодых авторов к дальнейшему участию в публикациях литературно-художественного альманаха. Среди литераторов журнала молодых явно не хватало.

Основной контингент авторов альманаха с красивым названием «Литературный Белогорск» составляла творческая интеллигенция большого южного региона в возрасте от 40 и выше, и немало таких, кто ближе к 60-ти и дальше. «Старичьё», как говорят молодые…

Но в портретах авторов, публикующихся в журнале, преобладали молодые лица (видимо, с фоток студенческих лет), а потому нередко возникали ситуации, когда, встретившись на сборе, одна из авторов восклицала:
 – Ой, это вы, поэт Вершинин?! А я вас представляла совсем другим.
На что гордый неузнанный поэт отвечал в таком же духе:
 – Я вас тоже представлял гораздо моложе.
Но такие обмены любезностями случались редко. Все понимали, что прежде они выглядели молодыми и красивыми, а какими стали нынче – так это коллеги могут увидеть на встречах.

Почти на каждом сборе редактор просил писать больше отзывов в почту альманаха, но отзывы на творчество коллег шли редко и с похвалой одних и тех же лиц, давно уж захваленных и перехваленных. Чувствовалось по всему, что большинство участников сборника интересны только самим себе. Хоть и сказал один известный поэт: «Любите не себя в поэзии, а поэзию в себе», большинство поэтов горячо любили и себя, и свою поэзию. А иначе и браться не стоит за написание стихов, если не считать их лучшими в мире.

Чтобы немного возбудить полусонное и самовлюблённое сообщество литераторов, Алексей написал очерк в защиту русского офицера, проклятого при жизни и всё ещё проклинаемого в наши дни за то, что убил когда-то на дуэли гениального поэта. Вызвал на дуэль за оскорбление и убил по правилам, но вся прогрессивная общественность, словно с цепи сорвавшись, дружно накинулась на офицера, защитившего свою честь. И в наше время продолжаются неприличные пляски на могиле давно почившего своей смертью человека.

Такое глумление над памятью без вины осуждённых всегда вызывало у Алексея желание вступиться за беззащитного. И он вступился, не задумываясь, когда прочитал в одном из ранних номеров альманаха критическую статью одного заслуженного деятеля культуры, где тот обозвал русского офицера – удачливого дуэлянта – «ничтожеством».

Очерк появился в одном из номеров «ЛБ», а в следующем выпуске нашлись оппоненты и сторонники Алексея. На страницах журнала возникла дискуссия, переходящая местами в перепалку.

Как принято среди российской литературной братии, коллеги накинулись на Алексея с обвинением в «очернительстве великого поэта», который если и не «солнце русской поэзии», но уж «луна русской поэзии» – это точно. То есть, не вникая в суть очерка, где главная сюжетная линия – это линия защиты давно умершего невольника чести, поэты «третьего литературного ряда» ополчились на автора очерка по надуманному ими самими же поводу. Алексей им резко ответил в следующем выпуске альманаха и выразил сомнение в их порядочности. В ответ они усомнились в порядочности Алексея.

Редактора и всех авторов такое оживление среди литературной братии, разбившихся на два лагеря, вполне устраивало. Всем стало как-то интереснее жить. Должна же быть хоть какая-то борьба мнений! «Жизнь – это борьба!» – сказал однажды Мао Цзе Дун, великий вождь китайского народа. Вождь давно умер, но дело его живёт.

Это длилось полтора года, а потом затихло, перейдя к спокойному, полусонному существованию. Собирались, сдавали рукописи в очередной номер, читали стихи и прозу, пили чай, иногда вино, шутили, смеялись, но на страницах альманаха опять стало скучновато.
***
Вот тогда появилась у Алексея мысль: как бы оживить-расшевелить творческий народ, чтобы вывести его из вяло текущего творческого состояния и заставить если не возмутиться, то хотя бы удивиться.

Сначала решил посоветоваться с редактором, но, подумав неделю-другую, отложил до времени: пусть идея созреет и устоится. Пока идея вызревала, от посвящения в неё редактора отказался – незачем ему об этом знать, пусть потом вместе со всеми удивляется или возмущается.

Долго, несколько месяцев выбирал подходящего «мистера икс» и остановился, наконец, на одном, популярном в первой половине XIX века, поэте. Алексей полагал, что это имя ничего не скажет современным литераторам, даже титулованным членам союзов, а потому сойдёт как новое имя на страницах альманаха.

Бенедиктов Владимир Григорьевич – кто знает этого поэта? Мало кто знает, а может быть, вообще никто не знает. Алексей на него вышел случайно, встретив его имя в «Антологии русской поэзии». Из Интернета скачал подробную биографию, портрет и некоторые стихи, а также критическую статью на творчество когда-то знаменитого поэта.

Теперь есть необходимость полнее представить читателю этого поэта.
Появление в середине 1835 года в Петербурге небольшой книги «Стихотворения» В.Г. Бенедиктова (1807-1873) сопровождалось огромным успехом, – тем более ошеломляющим, что до этого молодым автором ни одного произведения, по крайней мере, подписанного его полным именем, не было опубликовано.

Читатели встретили стихотворения поэта восторженно, но мнение критики единодушием не отличалось: одни журналы находили молодого поэта равновеликим Пушкину и даже в чём-то его превосходящим; другие же, находя талант Бенедиктова заурядным, сомневались в том, что феноменальный успех его стихотворений будет сколь-нибудь продолжительным. Это мы сегодня думаем, что тогда все восторгались Пушкиным, а в России были и другие успешные поэты…В 1884 году вышло в свет 2-е полное собрание стихотворений Бенедиктова.

Лет через десять споры вокруг Бенедиктова улеглись, и он занял место как представитель «эффектного романтизма» и поэт «второго литературного ряда».
Долгое время над наследием Бенедиктова тяготел приговор Белинского: в конце XIX – начале XX века имя поэта по-прежнему звучало символом бездарной безвкусицы.

Неистовый Виссарион, пожалуй, чрезмерно размахивал своим любимым ярлыком – «пошлостью», и охотно клеил его на каждого третьего поэта. У него и Лермонтов тоже попал в разряд пошляков за то, что пошутил однажды по адресу Белинского.
С тяжёлой руки Белинского, а критик он был авторитетный, возник термин «бенедиктовщина», как символ поэтической пошлости. Впрочем, Алексей не доверял вкусам других ценителей поэзии, и сам внимательно прочитал стихи Бенедиктова. Никакой пошлости, на его взгляд, там и в помине не было.

Алексей сделал подборку стихотворений на двести строк, согласно квоте, установленной редактором. Первым поставил лирическое стихотворение самого Бенедиктова:

Пиши поэт! Слагай для милой девы
Симфонии сердечные свои!
Переливай в гремучие напевы
Несчастный жар страдальческой любви!

…
Остальные пять стихотворений он выбрал у разных авторов из выпусков альманаха за последние два года. Все стихотворения – про любовь. Алексей знал, что женская половина авторского контингента сильно тяготеет к лирической поэзии. Названия стихотворений сохранил в неприкосновенности. В эту подборку стихов он вставил стихи поэта Вершинина, о котором Алексей точно знал, что он вообще получает удовольствие только от чтения своих стихов, а всех остальных игнорирует. Да и стиль Вершинина имел сходство с лирикой Бенедиктова. Там нашлось выражение «милой деве», только в другом контексте.

Для пущей конспирации вложил в конверт портрет поэта Языкова Н.М., который выглядел моложе Бенендиктова, но в одежде и в чертах лица некоторое сходство отмечалось: сюртук, жилет, белая манишка и бант на шее. Галстуки тогда в России ещё не повязывали.

Заказное письмо с отпечатанным текстом стихотворений и денежный перевод (плата за публикацию) переслал из соседнего областного центра, куда ездил в командировку молодой неразговорчивый родственник, не задающий лишних вопросов. Там же Алексей определил место творческого обитания моложавого лирического поэта Бенедиктова.
***
В ближайшем выпуске альманаха в рубрике «Новые имена» появились стихотворения молодого поэта Бенедиктова из города N. Как всегда, через месяц после получения свежего выпуска, на сборе литераторы делились своими впечатлениями по содержанию нового журнала. О молодых авторах было сказано в общем: приятно, что появляются новые имена…в нашем журнале полку лирических поэтов прибыло.

В следующем номере альманаха поэт Бенедиктов был отмечен как «интересный лирический поэт, у которого имеется перспектива роста мастерства». Неплохо оценили Владимира Григорьевича через 180 лет от пика его славы.

Прошёл год. Ровная полусонная творческая жизнь литобъединения шла своим чередом: поэты и поэтессы писали о несчастной любви и нравственной деградации общества, прозаики чаще всего писали воспоминания из молодых бурных лет. На сборах весной читали стихи о весне, зимой – о зиме, летом и осенью – о красотах природы. На злобу дня откликались страстными обличающими стихами. Иногда публиковали дружественные эпиграммы на авторов альманаха или подборку афоризмов. Нормальная жизнь самодеятельного литературного сообщества, коих много расплодилось по всей России.

Алексей стал уже забывать о своей проделке, думал, что всё прошло незамеченным. Но вот в почте альманаха появилось письмо, где немолодая женщина из Израиля, одна из авторов альманаха, написала, что она обнаружила стихи своей подруги из России, которая тоже печаталась в альманахе, среди стихов поэта Бенедиктова.

В следующем номере уже двое возмущённых авторов написали о плагиате: как посмел этот Бенедиктов из города N опубликовать наши стихи под своим именем?

Заговорили об этом на очередном сборе, посетовали по поводу нечестности «молодого интересного поэта». Кто-то вспомнил, что он и одет как-то вычурно, сразу, дескать, видно, что нехороший человек.

Заинтересовался плагиатором и поэт Вершинин, но свои стихи у негодяя-плагиатора он обнаружил дома, когда удосужился прочитать в альманахе все стихи полностью. Потом он внёс и свой негодующий голос в общий хор возмущения.

Заседания литобъединения стали живыми, интересными. Всё-таки, как не хватает драматизма в нашей жизни! Алексей с удовлетворением сделал для себя этот аналитический вывод, но плагиатом возмущался вместе со всеми. Только делал это спокойно, без пафоса, и даже пытался как-то оправдать нахального поэта, сказавши однажды:
 – Он же хотел как лучше! Смотрите, какие хорошие стихи он выбрал у наших авторов. Теперь их все прочитают. А не проявись Бенедиктов, то кто бы их знал, эти стихи, кроме самих авторов?

На него возмущённо накинулись. Особенно неистовствовал поэт Вершинин. Но уж за него-то Алексей был спокоен: в кои-то веки самодовольный поэт прочитал чужие стихотворения! А то, что плагиатор выбрал среди прочих и его стихи, делает ему честь – плохое не украдут!
Такой ход мыслей Алексея, высказанный вслух, поэту Вершинину понравился, и он удовлетворённо кивнул головой: да, плохое не украдут.

Целый год тема плагиата муссировалась среди литераторов. Чтобы подлить масла в огонь, Алексей как-то высказался в защиту Бенедиктова, подбросив такую мысль:
 – А если это реминисценции? Они случаются даже у классиков…

И опять на него с негодованием набросились коллеги, а редактор неожиданно поддержал Алексея и сделал короткий экскурс в историю античной и русской поэзии. На примере стихотворения Пушкина «Памятник» он показал, что до Пушкина стихотворение было отмечено у Горация, а потом, через несколько столетий, у Ломоносова и Державина: получается, что Пушкин был уже четвёртым, если не пятым, поэтом, которому захотелось воздвигнуть себе «нерукотворный памятник».
***
Постепенно народ успокоился. Достойное завершение темы плагиата сделала поэтесса из Санкт-Петербурга. Она почему-то долго молчала и не встревала в дискуссию, а потом, когда уже все выговорились и переволновались, прислала в почту альманаха длинное письмо, где всё объяснила про Бенедиктова В.Г. и о его поэзии. И так она всё изложила красиво, что всем «пострадавшим» стало даже приятно оттого, что их стихи публиковались под именем известного лирического поэта. О портрете Языкова Н.М. поэтесса ничего не сказала. Наверное, она нашла его схожим с обликом настоящего Бенедиктова.

Большинство литераторов пришло к весёлому выводу: это чья-то беззлобная шутка, и, пожалуй, она удалась. А поэт Вершинин с тех пор стал почитывать стихи некоторых авторов, хотя по-прежнему свою поэзию считал лучшей после Пушкина и Бенедиктова. И вообще, немного постоять на странице журнала рядом с известным поэтом – это ведь всякому приятно.

Алексей заметил, что за этот дискуссионный год авторов в альманахе прибавилось, и на сборах уже не хватало стульев для всех приходящих – приходилось добавлять из соседнего зала. Стали часто приходить молодые парни и девушки – начинающие поэты.

Извлечённое с дальних полок памяти имя Бенедиктова стало частенько звучать на встречах, а поэтесса из «пострадавших» однажды вдохновенно прочитала его стихи о любви. Редактор тоже не сплоховал и опубликовал краткую биографию и несколько стихотворений Бенедиктова в рубрике «Забытые имена».

Весь авторский контингент как-то взбодрился и помолодел. Всё-таки нужны литераторам страсти время от времени – с ними жить интереснее. Если писатели и поэты ничем не возмущаются и ничему не удивляются, то и творчество идёт на спад – вдохновения нет. Да и вообще, старикам надо хоть чему-то  удивляться – полезно для здоровья.

 Всему своё время и время всякой вещи под небом...
Поволновавшись и удивившись, а потом и успокоившись, литературное сообщество опять вошло в безмятежную, полусонную полосу существования. Нечему было удивляться  и некем было возмущаться. Никто никого не критиковал, а если и поругивали кого-то, то делалось это мягко, с извинениями. Резкую критику редактор просто не пропускал на страницы альманаха.

 "Что бы ещё придумать такое, чтобы встряхнуть творческий народ от спячки?" - подумал Алексей как-то после вяло прошедшего литературного сбора. Роль тайного массовика-затейника ему пришлась по душе, и он начал обдумывать новую затею, и уже готовился её осуществить, но тут загремело-загрохотало на Украине...
 
   

                27.05.2014