Немного предыстории
В глубинной психологии я запнулся об "анима-анимус". Ну, не давалось мне это никак! Вдруг появилась в моей жизни девушка. Бог привёл. Инициатива наших отношений шла от неё. Она первая стала писать рассказ о себе, потом подключился я. А потом наши пути разошлись. А потом я потерял наш совместный рассказ. Шли годы. Однажды я вдруг сел и заново переписал наш совместный рассказ. Только первые две строчки остались от текста нашего с ней рассказа. Прошло ещё много лет. Сейчас я написал бы его совсем по-другому, и назвал бы рассказ "Анима - Анимус"...
***
Стрелочник маленькой станции-невидимки, расположен-
ной среди наших грез и редких сновидений, где леса без зелени, в
реках нет воды и так легко пребывать в мгновениях вечно мягко-
го осеннего климата, а проснувшись, невозможно забыть радость
пережитого состояния, этот стрелочник сейчас повернулся в сторону двери и прислушался.
За стеной его будки отчетливо раздавались нетерпеливые
шаги. Кто-то неутомимо ходил туда-сюда, туда-сюда.
До прихода ближайшего поезда было так далеко, как до
ближайшей планеты.
Стрелочник вышел из будки.
– О, – сказал он, стоя на крылечке, – вот так туман!
Шаги прозвучали совсем близко.
– Эй, Душа-человек! – Позвал стрелочник. – Чего Пустоту
тревожишь?
Из тумана вынырнула фигура человека в темном плаще.
– Я жду поезда. Скажите, он будет сегодня?
Стрелочник посмотрел на него глазами доброго доктора.
– Эк, чего захотел! Да он увяз где-нибудь по дороге в твоем
тумане. Заходи. Согреешься. Сырость-то какую развел... –
И стрелочник исчез в дверном проеме.
Споткнувшись о ступеньку, человек вошел следом за ним.
С порога оглядел комнату. Внутри она оказалась гораздо боль-
ше, чем все строение снаружи. Напоминала маленький кинозал
без окон, с экраном во всю противоположную стену. Зрительских
кресел было всего два. В одном из них уже уютно сидел стрелоч-
ник.
Но ведь это была будка стрелочника… Вошедший упорно
искал глазами какую-нибудь привычную деталь-подтверждение.
И нашел. Почти над самой головой, над дверьми, где он стоял,
развешаны пучки сухой травы. Некоторые из этих трав он хоро -
шо знал. Захотелось по привычке втянуть в себя знакомый запах.
Спохватился - здесь нет запахов и быть не может. Усмехнулся сво-
ей забывчивости. Спросил просто так:
– А расписание? –
– Ну, какое здесь расписание, – не удивился вопросу стре-
лочник. – Наши поезда возят своих пассажиров по их желанию и
только в одну сторону.
– Тогда зачем стрелочник, коль у вас однопутка?
– А я не совсем стрелочник. Даже и вовсе не стрелочник.
Скорее – оператор или диспетчер. Вернее, я – Страж этой плане-
ты. Вот посмотрите. На этом экране возникают картины снови-
дений тех, кто подсознательно стремится к нам. Первые сигналы
от этих людей поступают очень слабые. Чаще всего только один
раз. Помочь таким людям я не в состоянии. Но если один и тот
же сигнал зарегистрирован у нас несколько раз, такой сигнал я
обязательно усиливаю. У меня с этим человеком возникает дву-
сторонняя связь, хотя он об этом ничего не знает. Вот, убедитесь
сами, здесь есть и ваши сигналы.
Человек в плаще жадно всматривался в экран
– Да тут перед вами прошла почти вся моя жизнь! – Вос-
кликнул он. – Вот здесь я встретил ее в первый раз. Я тогда служил в
армии. Я – рядовой. Она – бедная студентка. Виделись всего не-
сколько минут. Пять-шесть незначительных фраз – и пошел для
меня новый отсчет времени в моей жизни. Пошла во мне раздво-
енность. Не стало прежней безоглядности в поступках. Все стало
ясным только наполовину...
– Дважды я давал вам зеленую улицу для встречи с ней...
Оба раза вы не решались…
– Я помню. Это были самые трудные дни в моей жизни. Шел
жуткий переплав всего моего существа... Я боялся, что не выдер-
жит сердце...
Стрелочник жестом пригласил мужчину занять свободное
кресло. Тот сел, еще раз взглянул на экран и задумчиво сказал:
– Ну, что ж, пожалуй, теперь я могу подробно рассказать,
как шел к вам…
Стрелочник кивнул головой и приготовился слу-
шать.
Медленно, больше самому себе, чем кому-то, мужчина стал
рассказывать.
...Небольшая деревня в лесу. В ней только женщины, стари-
ки и дети. Все мужчины давно на фронте. По окна занесенная
снегом изба. В ней тихо. Бедно. Нет даже ходиков, которые обыч-
но показывают время весьма приблизительно, потому что палец
хозяйки подводит стрелки «по солнцу». Маленький мальчик в су-
мерках умирающего зимнего дня рассматри вает в книге картинки
к сказке северного народа. Этот мальчик – я. Еще не умею чи-
тать. По памяти пересказываю своему младшему брату содержа-
ние сказки о том, как измученная непослушными детьми усталая
мать на глазах детей превращается в птицу. Навсегда улетает от
них. На картинке дети бегут за большой улетающей птицей. Про-
сят маму вер нуться. Сзади всех перебирает голыми ножками по
снегу самый маленький. Он едва умеет ходить. Как мой братик,
еще не может сам залезть на стул. До сих пор помню чувство не-
поправимой беды.
Ведь это наша мама приходит с работы такая
усталая. С трудом растапливает печку, чтобы разогреть нам ужин.
Засыпает часто прямо в одежде. Мы пристраиваемся около нее,
кое-как накрывшись чем-нибудь. Тоже засыпаем.
Выкипит вода в кастрюле. Прогорят дрова в печке, даром от-
дав свой жар в трубу через не закрытую вьюшку. Выстынет изба.
Под утро, меняя положение онемевшего тела, мама очнется от
сна-обморока. Заставит подняться с кровати свое совсем еще не
отдохнувшее тело. Разденет и уложит по своим местам спящих
детей. Начнет опять растапливать печку.
Я помню, как смотрел на большую птицу, в которую превратилась мать тех несчастных мальчиков и которая покидает их навсегда. Эта птица уносила ча-
стицу меня самого. В то же время я был в каждом из бегущих за
ней детей. Особенно, в самом маленьком, потому что у меня был
точно такой же братик. Мне было страшно за него: что же мы на-
делали! В детском сердце нет границ состраданию. Исчезли стены
избушки. Есть только одно большое-большое горе. Превращение
матери в птицу было не сказка, а сама жизнь, в которой для меня
тогда было слишком много безжалостных «нельзя» и «надо». Они
делали свое дело…
– Психолог сказал бы, что ребенок, взрослея, обречен на ми-
стику. А философ – что его будущее – Любовь. – Задумчиво про-
изнес стрелочник.
– Они не ошиблись бы оба. Мне потребовался долгий и му-
чительный путь, чтобы понять и сделать, свой самый главный вы-
бор – обрести внутреннюю свободу. А с ней и любовь. Духовно
свободные мы обретаем истинную любовь. Но лучше все по по-
рядку.
Человек в плаще прервал себя и улыбнулся. Он волновался,
глаза его излучали мягкий весенний свет. Для себя он давно все
решил. Ему было что рассказать. Но так много всего...
– Сначала о том, как возник Ее образ…– Он растерянно за-
молчал, повисла пауза. И вдруг тихо произнес:
– Мне кажется, он существовал всегда. Даже, когда еще меня
не было. Как для ребенка – мама... Вы меня понимаете? –
Они посмотрели друг на друга одинаково понимающими
глазами. Мужчина продолжал:
– Где-то в глубинной памяти, в той жизни, когда я был зве-
рем, а спустя много жизней стал человеком и потом тем, кто си-
дит сейчас перед вами, я безжалостно расстрелял с вертолета
свою любовь. Но и тогда, помню, я не тронул себя, потому что
вертолет вела низко над землей, чтобы мне удобно было стрелять,
другая женщина. В те годы мы с ней напропалую любили друг
друга. Мне казалось, что с ней я найду ответ. Всякий раз со дна ее
огромных, потемневших от страсти глаз, как из глубоких озер, в
ослепительной вспышке озарения, вот-вот должно было всплыть
то, на что я давно и мучительно искал ответа.
И, прежде чем тонко пискнуть или утробно хрюкнуть, или
победно зарычать, кончая бой с ее горячей плотью, – это всегда
по-разному – я старался уловить самый главный для меня ответ.
Но еще сильнее темнели ее глаза, становились незрячими, подер-
нутыми непроницаемой завесой Тайны. И ответ на мой самый
главный вопрос мгновенно тонул. Погружался на дно. Это была
погоня за призраком. А реальные вопросы – это вон те звери вни-
зу. Отчаявшись, я решил их уничтожить.
Там были львы. И я был лев. И там была моя любимая льви-
ца. Я был в двух ипостасях. Я – человек в вертолете. И я – лев,
там внизу. Там мое второе сердце. Я чувствую летящие в меня из
вертолета потоки свинца. Вижу фонтанчики пыли от пуль. 3десь,
на земле, меня убивают. Я умираю. Там наверху – я стреляю. И
убиваю. Опершись о перекладину в открытом дверном проеме, с
азартом и наслаждением всаживаю из скорострельной винтовки
смертоносные пули в свернувшиеся серые комочки на земле. У
моих ног в проеме двери пристроился наш общий друг Серега.
Хохоча, давясь тугим ветром в лицо, он с колена поливает длин-
ными очередями из автомата стаю. И тех, кто сумел отбежать в
сторону. Я – Лев. Я вижу, как вздрагивают и распрямляются после
попадания в них свинца все кого я любил и берег. Я не вижу толь-
ко себя. Я стою? Сижу? Лежу? – Не знаю. Пули проходят сквозь
меня. Я давно убит. Круг моей жизни замкнулся. Хищно и сладо-
страстно, как нерасчетливый любовник в первую брачную ночь, я
расстрелял свою любовь. Но ни от кого не получил на свои вопро-
сы ни одного ответа.
Рассказчик смолк. Вытер пот со лба.
– Бездуховная любовь двоих – тот же разврат, – тихо произ-
нес его молчаливый слушатель. – Эта женщина-хищник. Она мог-
ла изломать вас, как Сергея. Вам был дан дар любить тело. Вы
были неуязвимы. Женщина отпала сама, как пиявка, сделав свое
дело. Но в сердце надолго остался след ее ядовитого укуса – неве-
рие. Почти смертельно. Не у всех зарубцовывается эта рана. По-
требуется много жизней, чтобы этот шрам рассосался.
Человек в плаще уже видел на экране следующую страницу
своей жизни. Он долго молчал. Лицо его стало совсем бледным.
Когда он, наконец, заговорил, нашел в себе силы, в голосе была
отрешенность. Он только комментировал, проходящие перед ним
видения.
– В нашем продуктовом магазине самообслуживания при
мне задержали на кассе девушку. Она пыталась вынести неопла-
ченный товар: баночку рыбных консервов и шестикопеечную
булочку. Это вызвало дикую ярость у дежурной по залу. Какой
только площадной руганью она не обзывали девушку. Та совсем
потеряла дар речи. Я не выдержал.
– Прекратите орать! – Заорал я. Одной рукой швырнул день-
ги, другой – крепко прижал к себе одеревеневшую девичью фи-
гурку. Почти вынес ее на улицу.
Нас не преследовали. Протащил ее с квартал. У ближайшего
перекрестка освободил руку. Предоставил девушке полную сво-
боду. Но она как остановилась, так и стояла в полном оцепенении.
Я хотел уже уйти. Вдруг так тихо, что я едва расслышал:
– …я хочу есть…
У студентки в общежитии украли остатки стипендии. Си-
рота. Подруги разъехались на каникулы. Занять не у кого. Такая
история… – Он замолчал, потому что вдруг понял, рассказывает
не так, как было на самом деле. Это его неприятно озадачило.
– Сейчас я понимаю, это звучит ох как сентиментально.
Сплошная мелодрама. В жизни было все очень серьезно. Даже -
страшно. Почему?
– Это на словах так получается, потому что вы рассказывае-
те о себе. Вы можете только так. По-другому не умеете. Характер
такой. Другой бы все это рассказал с юмором или иронией. Про-
звучало бы все более сдержанно, даже мужественно.
Мужчина продолжил свой рассказ:
– ...Мы подружились. Потом стали близки друг другу. Она
ждала меня из командировок. Откровенно радостно бросалась на
шею, когда появлялся в ее общежитии. Не спрашивая сыт ли я,
несла с кухни кипящий чайник. Выставляла на стол передо мной
все свои скудные запасы, чтобы накормить меня. Потом говорила
подругам:
– Девочки, я - домработница.
Это значит, что на лекциях она не скоро появится. Они, под-
руги, должны прикрывать ее.
Первый раз, переночевав в моей холостяцской квартире, роб-
ко предложила:
– Я буду твоей домработницей, ладно? –
– А статус невесты или жены не подойдет? – На всякий слу-
чай пошутил я.
– Я ведь детдомовка... –
Она умела стирать, гладить, убирать квартиру, но совсем не
умела готовить:
– Даже, чай не умею, как надо заварить... – с грустью сказала
она. – Эх, где ты, моя мама?!
Я понимал, эти комплексы залечить могло только время.
Друзья узнали, что у меня есть «бедная студентка». Так они
между собой звали мою Галину. Подтрунивали надо мной, что я у
нее на крючке. Предостерегали, чтоб я не увлекался:
– Не очень-то они бедные... Знаешь, как они зарабатывают в
такси? Спроси-ка...
И ведь попутал же черт!
– Я знаю, – печально произнес стрелочник. – Вы тогда ее
чуть не убили...
– Да, – с болью в голосе признался мужчина. – Она тогда уже
засыпала на моем плече. Что-то заставило меня спросить ее ну,
просто так:
– Правда, что студентки зарабатывают, занимаясь любовью в
такси? –
Сонным голосом она ответила:
– Да, правда...
– Ты тоже этим занималась? Расскажи, как ты это делала?..
Она молчала. Я ждал. Пауза затянулась. Я высвободил свое пле-
чо.
– Ну, что ж ты молчишь?! Или ты только умеешь красть про-
дукты? Говори!
– Нет... Не смогла... Потом ты встретился. Я же люблю
тебя…
– Врешь все! Дрянь!…………..
И я обозвал ее нехорошим словом.
Словно удар тока огромной силы отбросил ее от меня с кой-
ки.
Ни один солдат мира, ни по какой тревоге не одевался с та-
кой скоростью. В мгновение ока влетела она в свою одежду, или
та налетела на нее. Метнулась по комнате и, где попало разбро-
санные, предметы косметики уже лежали у нее в сумке. За ней
плотно закрылась дверь. В окно я увидел, что она успела сесть в
отходящий автобус.
Самым первым желанием было остановить ее еще у порога.
Потом не поздно было поехать следом в общежитие. Но я уже
привык быть ее кумиром. Может, еще что-то не дали мне осуще-
ствить эти действия.
Вместо этого я поплелся на кухню. Сделал себе яичницу. Да-
вился ею, и говорил себе:
– Подумаешь, цаца нашлась... недотрога... слова не скажи.
Пед-мед-замуж...
На другой день, надо же так совпасть, я прочитал в газете
историю со студенткой в магазине точь-в-точь напоминающую
историю моей Галины, Только там девушка, когда ее отпустили,
поднялась в том же доме на девятый этаж и каким-то образом
оказалась на балконе. Дальнейшее жур налист описывает словами
прохожей женщины:
– …Смотрю, с балкона на карниз перелезла какая-то девушка.
Сделала два шага по карнизу, остановилась, подняла перед собой
руки, как крылья и… ласточкой вниз…
Я кинулся искать Галину. Метался по городу. Ни в институ-
те, ни в общежитии ее уже не было. Уехала. Она исчезла из моей
жизни так же внезапно, как и появилась. Когда я это понял, я в
первый и последний раз напился. Пошел и напился. Где пил, с
кем пил – ничего не помню. Говорят, страшно было ко мне по-
дойти. Тряс кого-то из собутыльников за грудки. Дикий, говорят,
просто жуткий, звериный вой шел из меня.
– Это зверь выходил из человека. Еще один шрам на сердце.
Вот когда вы по-настоящему столкнулись со своим зверством-
изуверством. В этом плане вы просто – баловень судьбы. Но за
все надо платить.
Оба улыбнулись, покачали головами. Помолчали.
Мужчина молчал, потому что он все еще был в той жизни, и
невозможность что-либо исправить сейчас причиняло ему удеся-
теренные страдания.
– Почему я выжил тогда? Почему не поразил меня Гром Не-
бесный?
– Человек не равен сумме своих поступков. Есть нечто боль-
шее, что всегда остается «за кадром». Дает право на «кассацию».
Но это там, на Земле. А не здесь, где перед тобой все «в кадре».
Ты сам себя судишь, зная заранее, что ты не Герой и не Святой.
Поверх всего ведет и спасает устремленность. Подсознательно
она жила в вас всегда.
- 15 -
– Какая устремленность?
– Умереть, чтоб вновь родиться...
Оба улыбнулись, каждый по-своему...
– А потом я женился. Нас познакомили друзья в какой-то
компании. Не я выбирал – она меня выбрала.
– Ты - мой последний шанс.– Потом шутила она.
Говорят, мы были удачная пара. Мне же наша семья напо-
минала плотно сотканный кокон из все тех же вечных «Нельзя!»,
«Надо!», «Должен!». Внутри этого кокона безраздельно царило
мое «мне так хочется». И все это вместе почему-то называлось
– благополучная семья. Я долго в это верил и малодушно гнал
от себя порой возникающее смутное чувство внутренней неудо-
влетворенности. Шли годы. Я сжился с этим коконом. Он был
мой горб. Безотчетно, спасая себя, спасал и его, затаскивая себя
в самые дальние уголки вселенной. Уже оканчивала школу наша
дочь. Но в моей судьбе ничего не менялось.
Какое-то время меня спасали мои дневники – единствен-
ные мои собеседники. Мои поверенные в долгих командировках.
Каждая командировка длилась пять-шесть месяцев. Из них я при-
возил целую сумку черновиков и заметок. Они давили меня своей
незавершенностью. Я знал, что очень дорого заплачу, если и на
этот раз, на отдыхе, не разберусь с ними. Не сделаю что-то закон-
ченное. Очередной духовный выкидыш мог меня добить.
Важно было уже в который раз не потонуть в бесконечных
правках. Времени у меня было очень мало. Только мой отпуск. Я
решил пригласить машинистку. Печатный текст будет меня дис-
циплинировать. Ей предстояло работать, что называется, с колес.
Чтобы скорее разбирать мои каракули, она должна быть постоян-
но со мной или где-то рядом.
Я позвонил в бюро добрых ус луг. Там обещали мне помочь.
Я ждал машинистку с нетерпением.
В день ее прихода, я вдруг обнаружил, что у меня необыкновенный настенный календарь.
Я как раз листал его и рассматривал иллюстрации уже прожитых
месяцев. Они удивительным образом соответствовали всем моим
глубинным переживаниям за это время. Сейчас начинался последний месяц года. Долгожданный месяц моего отпуска. Я отмечал каждый прожитый его день. Художественная заставка месяца
изображала, я бы сказал, женщину-мечту. Солнечную женщину
с раскинутыми, как для объятий, двумя лучами прекрасных рук.
Достойное завершение года. Но причем здесь я, подумалось мне.
И вдруг вошла машинистка, которую я ждал. Действительность нас, иногда, приятно разочаровывает. Вместо канцелярской
мымры старше среднего возраста, передо мной стояла... моя бедная студентка. Нет, нет, конечно, это была не она. Да-да - это была
именно она. Только эта была светленькая, подвижная и совсем
мало занимала места. Ну, как солнечный зайчик. Сколько же лет
прошло с тех пор? Изрядно полысела моя голова. Моя дочь уже
готовилась сделать меня дедом...
Календарь задрожал в моей руке:
– Как вас зовут? – выдохнул я.
Поздоровавшись, девушка глазами нашла свое рабочее ме-
сто. Прошла к нему. Удобно устроилась за машинкой.
– Мария. Будем работать? – Деловито осведомилась она.
Ожил во мне образ бедной студентки, с ним и моя способность любить. Но уже не так, как я любил раньше. Хотелось любить... - мужчина подыскал слово, – бережно. Прожитая жизнь чему-то меня научила.
Девушка не была бесстрастным исполнителем. Она всегда
следила за текстом. У нее был вкус. Каким-то образом, печатая,
она успевала дать мне понять, что вот-вот на моих страницах
опять появится развесистая клюква...
Незаметно для меня, она сама вошла в ткань моего повествования. Потому что никогда не умирал ее образ во мне. Только ждал своего часа напомнить о себе еще раз. Может в последний раз, дать мне возможность обрести себя. Все, что смутными
предчувствиями оседало в моих набросках и черновиках, теперь
свободно отливалось и выстраивалось на бумаге в четкие ясные
мысли, поражая меня своей фатальной предвосхищенностью.
Чем ближе была работа к завершению, тем больше хотелось,
чтобы она не кончалась. Никогда! Я страшно боялся последнего
ухода девушки. Я еще не был готов к расставанию. Каждый ее
уход после работы казался мне последним. Был для меня смертным приговором. Мерк свет в моих глазах. Наступали вязкие сумерки душевных мук. Постоянное, надрывающее сердце чувство вины.
И всякий раз мои муки, мои душевные муки становились
ужаснее. Чувство вины за проступки прошлых лет росло, как
снежный ком, неудержимо скатывающийся по наклонной горе. В
памяти всплывало все гадкое, что совершал до сих пор. Это были
муки перед казнью. Они заменяли самую казнь.
– Страдания очищали, поднимали болевой порог вашей
души. Смерть становилась доступнее и понятнее. Следом насту-
пал новый праздник возрождения Души, - проговорил стрелочник таким тоном, словно не с мужчиной, a с ним все это происходило. Его неподвижно-влажные глаза
говорили как ему сейчас больно...
...Заканчивался мой отпуск. А с ним и последний месяц года.
Совместная наша работа исчерпала себя. Я еще приходил, делал
отдельные поправки. А девушка появлялась все реже.
Сегодня она неожиданно пришла раньше меня. Когда я вошел, поднялась
от машинки. Повернулась ко мне улыбающимся лицом. Протянула руки с лежащими на ладонях двумя красиво переплетенными книжечками.
– Это - твое! Я переплела два экземпляра. Бери!
Она вся светилась как та на картинке. Но еще прекраснее...
И вдруг она запела. Я никогда не слышал такого пения. У
нее был необыкновенный голос. Что это было? Она пела что-то
протяжное, без всякой смысловой связи, очень личное, духовное.
Мы – Боги, мы сейчас на равных. Было что-то воздушное в ее
пении. Как облака, которые всегда с нами, а мы о них забываем.
Они есть и их нет. Они между небом и землей. Между нашими
мыслями... Это был неземной голос. Сначала он существовал от-
дельно от нее. Потом она стала с ним одно целое.
Окруженная несказанно чистым голосом-светом, поднималась все выше и выше.
И вместе с ней поднимался я – это ее свет вел меня за собой. Там,
куда мы поднимались, пело все: цветы и травы в полях, деревья в
лесу, вода в реках и озерах. Ветер тоже пел свою песню. Радость,
счастье и надежда пронизали меня всего. По тверди воздушной
в длинных светлых одеждах мне навстречу шла Она. Я не успел
рассмотреть Ее лик – видение кончилось, все исчезло.
Я снова стою перед девушкой. Она уже не поет, она смотрит
на меня. Из ее глаз льется тот же небесный свет. Мне хочется
припасть к ее ногам. Коснуться губами края ее одежды. Молить
Бога, чтобы она всегда была рядом... Но я ничего этого не делаю.
Я молча смотрю на нее, стараясь продлить только что посетившее меня небесное видение. Девушка нежно касается рукой моей
щеки. Уходит.
С этого дня я поверил в Богородицу. Мир для меня стал
иным. Сказочно возвышенное состояние моего проснувшегося
Духа уже не вмещалось в моей бренной оболочке. Мне казалось,
я вот-вот полечу. Буду сам себя поднимать вверх и сколько захочу.
Это – не полет. Это - подъем.
Но душа моя еще только просыпалась. Я все еще жил разумом. Я – еще чего-то боялся. Жить долго на оголенных нервах я уже не мог. Они иссякали. Я все больше погружался в свою Душу.
Когда нервы окончательно иссякли, начала работать моя Душа.
Во мне проснулся новый Я. Второй раз я начал жить с чистой
страницы. На этот раз в своей Душе.
... Прислушайся к себе и удивись, что ты уже не тот, что был
вчера. Вот так вторично на земле родился я, минуя первородный
грех. Та девочка всего меня взяла и снова родила с душой свободной. И снова я учиться буду жить...
Мужчина вдруг усмехнулся:
– Я заметил, что рассказываю вам в двух вариантах: как это
было у меня и как может выглядеть на самом деле. Не спутай-
те. Говорят, в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Все течет,
все меняется. Время не возвращается.
Но бывает в жизни простое чудо. Вдруг, по этой реке плывет пароход из вашей юности. Ну и что же, что вода уже другая - пароход-то на ней настоящий. Он
подплывает именно к вам. Там, где вы стоите. Совсем не у общего
причала. И этот пароход бросает к моим ногам свой трап, говорит
мне:
– Если хочешь, будь моим капитаном! Мы дальше поплывем
вместе! Взойди на мой борт...
Не зов Сирены, лукавой обольстительницы, а теплый живой
голос подруги моей молодости зовет меня. Надо только решиться
и сделать один шаг – вступить на трап...
О, безжалостное Время!
Еще никому не удавалось повернуть тебя вспять... Я говорю в ответ:
– У меня так мало осталось времени...
– Нет! Не говори так! Все будет хорошо! Вот увидишь. Ведь
мы будем вместе! Взойди на мой борт...
Где те чаны с холодной и горячей водой?! Я хочу умереть,
чтоб вновь родиться!..
– Ветшал, истончался мой кокон, а я все не решался его разорвать и выйти на свободу. Еще сильны были эманации благополучной семьи.
И тогда я стал себя спрашивать:
– А хотел бы ты иметь сейчас сына? Именно сейчас.
– Да! – сказал я себе. – В этой жизни. Моя дочь родилась и
выросла в той, другой, давно прошедшей жизни, почти совсем
забытой. Как давно это было! А сын - вот он - его нет, но я его
хорошо вижу – он рядом! Я был один... Один! Нет! Теперь нас –
двое! Двое! Нас – двое! Нас – двое!
– Сынок, тебе приходится меня тащить на себе в эту новую
жизнь...
– Отец, тебе приходится меня все время поддерживать, тебе
это не легко, я знаю..
Чтобы я теперь ни делал: работал, гулял, обнимал женщину
– я все время думал – мучительно искал выход, какой-то выход,
для себя, для него, для нас обоих. Ведь я и он – одно и тоже. Он -
обновленный, переродившийся я.
– Как жить тебе, малыш? – спрашивал я себя. – Будешь метаться между своими «я»? Или найдешь в себе силы и встанешь на новый путь?
– Все что должно свершиться – пусть свершится! – сказал я
себе.
Ночью под покровом темноты я побывал на борту желанного
парохода. Там меня ждали... Там всю ночь нас обнимали крылья
Ангела Любви. Там пил я эликсир молодости. Если бы вдруг уда-
лось каким-то образом извлечь из моего сердца звуки и заставить
их громко звучать – это был бы самый большой на Земле сим-
фонический оркестр. Так, наполненно и гармонично, оно теперь
пело. Звучало не мое сердце. Оно толь ко извлекало музыку из
гор, лесов и даже звезд. По крайней мере, мне так казалось.
– Продолжался путь падений и взлетов, – сказал стрелочник. – На этом пути нет постепенного накопления. Здесь всегда выбор, за которым или все, или ничего. Вы только что взяли очередную вершину Духа. Одержали победу над самим собой. А перед вами уже новый выбор. Если вы в нем ошиблись, никаких предыдущих
достижений у вас уже нет. Начинай все сначала!.. –
Пристальный взгляд мужчины в себя. Понимающий кивок
головы, и радостная улыбка его были ответом.
– Обратный путь на рассвете был путь из кокона на свободу.
Больше не было «мне так хочется». Ему на смену пришло – «Я
так хочу!». Там, на пароходе, я впервые прикоснулся не просто к
очередной тайне – нет. Я впервые приблизился к Таинству боль-
ших возможностей, Таинству познания иного Бытия. Начало все-
му лежит во мне самом. Остановить лавину в горах невозможно.
Во мне назревал жуткий коллапс Души. Я увидел абсурд жизни.
Опять – одиночество! Опять – отчаяние! Я готов был пробить
головой стену.
Со мной уже давно не было моей девушки. Где-то очень далеко она ждала моего перерождения. Она не покинула меня. Я
это чувствовал. Мне не была закрыта дорога к ней. Я стремился
соединиться с ней в единое целое. Все чаще уходил в своих мыс-
ленных путешествиях в запредельное.
И пришла она, эта страшная ночь. Надвигалась неотвратимо. В такую ночь судьба ломает человека, если он бросает ей вызов. Кто-то в эту ночь мне ворожил. Я боялся лечь спать. После таких ночей, прежними не просыпаются.
Что делать? Я чувствовал, что стремительно лечу в пропасть.
Помоги! Пресвятая Богородица! Спаси меня! Спаси и помоги!
Спаси и помоги! Я не знал ни одной молитвы. Но я молился. Ей!
Женщине! Моей Пречистой!
– Прости и помоги, – кричал я. – Вокруг меня - никого. Я
- один. Помоги! Милая! Прости меня! Спаси и сохрани тебя Го-
сподь!
Утром, посмотрев в зеркало, я был поражен выражением
глаз того, кто смотрел на меня. Это был тот, кого я давным-дав но
потерял. Предал забвению. Теперь мы нашли друг друга. Он простил меня, как отец прощает сына. Кончилось мое одиночество.
Я обрел себя. Я - везде! Я - во всем! Со мной - моя Любовь. И это
была свобода. Сегодня я встречу Ее. Она обязательно приедет. И
мы никогда уже не расстанемся! –
– Да, – сказал стрелочник, – Трудна дорога к своему воссоединению. Откликнувшись на Зов своей Души, вы пошли дорогами Озарения и Приобретения. В одной жизни Вы прожили сразу несколько жизней. Вы у цели. Туман рассеялся. Туман ваших сомнений рассеялся. Поезд идет! Вы слышите? Он подходит... Она
приехала...
Мужчина встал. Подошел к двери. Резко распахнул ее и сделал шаг за порог. Растворился, словно его не было.
Медленно и основательно закрылась за ним дверь.