Фильм ужасов

Валерий Слюньков
               


       Это было время начала крушения авторитетов, последних дефицитов и установившихся, казалось бы, навечно,  взаимоотношений между потребителями и теми, кто имел права и должности регулировать кому и что потребить.

 Это сейчас всё есть, покупай что хочешь, но в оно время что бы купить крайне нужное, а потому нужное многим, желательно было иметь в числе знакомых тех самых невидимых и неуловимых, уважаемых и всесильных  «распределителей».
 
     В один из таких дней, чувствуя начавшую покачиваться систему, заторопился Николай Иванович использовать пока ещё имеющиеся связи и, завершив круг звонков и встреч, подарков и их обещаний, достал  ( ах, какое это было слово - «достал», сколько в нём содержалось тайны, умения жить, уважения к тому кто имел право его произносить) дефицитнейший дефицит – баллоны для своего жигулёнка.

Вспомните посвящённые и оцените величину счастья их обладателя. Он привёз их под вечер на «леваке», составил в рядок прямо перед телевизором и уселся в кресле напротив, не в силах налюбоваться. Запах новой резины был сейчас для него лучше незнаемых тогда «шанелей».

Скоро придёт жена и они порадуются вместе. Но вспомнив о жене, Николай Иванович забеспокоился; вряд ли ей тоже понравится этот запах. Он представил, как она произнесёт своё коронное: «А вот у других»…и будет, как всегда, права.

Надо было что-то делать. Везти в гараж – далековато, да и поздно уже, придётся в подвал, где были нагорожены сарайчики для соленений-варений и всякой всячины, какую выбросить сразу жалко и должно было долежаться до кондиции когда не жалко.

 Конечно, страшновато, как бы не украли, случаи лихоимства уже случались, но ничего, решил Николай Иванович, одна ночь – пронесёт.
    
 После ужина, нарадовавшись с женой приобретением, он устроился  перед  телевизором где показывали  очередной американский «ужастик», так любимые женой. На экране смазливую героиню догоняли какие-то лохматые чудовища, они уже изрядно потрепали красотку, и на ней почти не осталось одежды, и это, было, очень заинтриговало Николая Ивановича, но жена, сжавшись в комок от страха и переживаний, не отрываясь от экрана, сказала презрительно и почему-то по итальянски, «кобелино», и он, слегка обидевшись, отправился почивать.
   
 В спальне было жарко, зима стояла тёплая, а батареи раскалены, и Николай Иванович слегка приоткрыл балконную дверь. В квартире ниже, у соседки Любаши, как видно, начиналось веселье.

Слышимость в доме была такова,  что они с женой волей – неволей были знакомы со всеми Любиными мужьями, которых она в первые дни медового месяца называла ласково по именам, а перед неминуемым расставанием по случаю очередного разочарования, всех одинаково, выразительно и напевно – «кыазёл».

По голосам узнал Николай Иванович проходившего пока под своим именем весельчака Жорика  и давно уже заслужившего второе имя и отставку двухметрового детину Рому, то ли бывшего, то ли настоящего артиста, вероятно зашедшего в гости.

     «Треугольник, как бы не передрались» - но представив Ромин кулак величиной в две Жориной головы, успокоился, какая уж тут драка. Меж тем веселье налаживалось.

 Первой начинала бесхитростная Люба: «Ну чо? Дёрнем?». Жорик ликующе подхватывал: «За жисть нашу, радостную!», а Рома, голосом Хасбулатова (помните, в то время был спикер Верховного Совета) изрекал важно и торжественно: «Будьте внимательны, идёт голосование!» да так похоже, что Николай Иванович подумал было, что жена переключилась на трансляцию. Артист!

Затем звенели стаканы, пауза на положенную закусь, и так же положенный в перерывах между тостами, светский разговор. «Это на всю ночь, никакие мазурики не сунутся в подвал, вход в него прямо под Любиной квартирой».

От телевизора доносились вопли видно не пойманной ещё красотки, повизгивание изнывающей от страха жены, но это не мешало Николаю Ивановичу, и успокоенный за судьбу баллонов, уснул.

     Приснился поначалу хороший сон – он катил перед собой целый табунок баллонов, погоняя их палочкой, но вдруг они начали раскатываться и куда-то исчезать. От переживаний Николай Иванович проснулся. Рядом, неспокойно, всхлипывая и вздрагивая спала жена; видимо она сейчас была той страдалицей из фильма и её вот-вот схватит лохматая нечисть.

 Но вдруг он понял, что его разбудил не только сон. Был звук…оттуда, где подвал... не дыша, прислушался…точно! Кто-то осторожно крутил ключ в винтовом замке подвальной двери. Воры!

    Через секунду Николай Иванович в прихожей во что-то обувался, одновременно пытался одеть дублёнку, но поняв, что набросил на плечи её изнанкой, и прихватив как есть, мехом наружу,  полы шубы руками,  бросился к двери.

Но тут его остановила  трезвая и жуткая мысль: «Ну и что? Выскочишь ты сейчас, а их там…трое…четверо…, а в руках у них».  Дальше думать стало совсем страшно и ещё не понимая  зачем, бросился на балкон.

Внизу опять послышался звук открываемого замка, в тоске заметался взглядом по сторонам, увидел на подоконнике треснутую стеклянную банку с приготовленными на выброс гнутыми гвоздями и не нужным хламом внутри её. Отпугнуть!

Перегнувшись через перила, Николай Иванович с силой швырнул свой снаряд, стараясь попасть поближе к подвальному входу, но и чтоб не задеть мазуриков – всё же люди.

     В тиши ночи банка с железяками рванула о подмёрзший асфальт не хуже бомбы, но вместо топота убегающих злодеев раздался вопль перепуганной Любы: «Убивают! Убива…Рома, Жорик! Да где же вы? Кыазлы!»

     Как подкошенный рухнул «бомбист» на четвереньки. Облом! Видно у гуляк закончились огурчики и Люба пошла за ними в подвал. Он представил, как обидятся за Любу два её мужа, вспомнил, что дверь его квартиры из клеёных  картонок и Рома «вынесет» её одним взглядом, и не дыша, придерживая зубами воротник вывернутой шубы, стал на четвереньках втискиваться в спальню.

Он уже почти пролез внутрь, как вдруг ослепительно вспыхнул свет и его чуть не выбросило назад на балкон от дикого вопля. Кричала жена. Разбуженная шумом в тот момент, когда её во сне вот-вот схватят страшилища, услышав подозрительную возню чего-то тёмного у дверей балкона, в ужасе включила свет и…увидела лохматое чудовище, заползающее в комнату.

И сейчас она  с отчаянностью обречённой глядела на страшилище  круглыми глазами и непрерывно, на одной ноте, вопила. Николай Иванович сбросил шубу и бросился к жене, пытаясь успокоить, но мгновенное превращение упыря в её родного Колю, повергло жену в ещё больший ужас, и она, сменив октаву, заорала ещё сильней.

 Николай Иванович крепко прижал жену к себе, сбивчиво объясняя ей про ошибку, про воров и баллоны, что напугал он нечаянно эту, такую сякую Любку, а там Рома…кулачищи во… Наконец жена утихла, икая, спросила: «Эт ты?» и на всякий случай пошарила рукой по постели – нет ли там ещё одного Коли.

 Ещё раз торопливо повторил рассказ и убедившись, что наконец понят, отправился улаживать ситуацию; перегнувшись через перила, притворяясь полусонным, спросил: «Это ты, Люба? Что случилось?»

    Простоватая Люба начала с выражением и с выражениями рассказывать как её чуть не убил гранатой кто-то из её бывших «кыазлов». Но она его найдёт и порвёт как Жучка грелку. «А у тебя что там за крик?» «Да вот, жена напугалась шума этого».

«Слабая она у тебя» -- посочувствовала Люба – « А вот меня бомбой не возьмёшь!»-- и забыв про огурчики, вошла в подъезд. Закрывая балконную дверь услышал Николай Иванович какие-то всхлипы; жена, только что пережившая ужас, поняла наконец, что всё позади, и глядя на валяющуюся на полу вывернутую шубу, старалась справиться и не могла с забирающим её  приступом смеха.

«Наконец –то , дошло», подумал Николай Иванович, и вдруг его тоже начало трясти  и они оба, обнявшись, насмеялись до колик
 
 Уже засыпая, сквозь сон, услышал снизу торжественное: «Будьте внимательны! Идёт голосование!» и ликующее «За жисть нашу, радостную!». Приближалось утро очередной новой жизни, без дефицита и нехваток. Что ж, как говорится, нехватки мы пережили, пережить бы изобилие.
            И за жизнь нашу, радостную!