Анджелла - свет моих глаз, - где ты теперь, любовь и жизнь моя?
" Мозг спит ", - Пётр сидел в толстом халате с голыми ногами, торчащими из под полов халата, за столом импровизированной кухни. Над головой под бескрайностью апрельского утреннего неба раскинула свои широкие, душистые, развесистые ветви-лапы величавая сосна, каких много в среднерусской полосе, и, все же эта сосна была особенная.
Под нею расположился целый мирок, краешек вселенной :
на краю стола, ловко сколоченного из кусков ствола другой сосны, был прозрачный стакан с очень крепким утренним черным кофе, только что приготовленным из крутого кипятка, согретого на кострище, полыхавшем рядом.
Через полузакрытые глаза, завалившись всем весом на стол, вывалив вперед, и, неестественно вывернув локти над столом вовсю длину, распластав руки до самого стакана, как две ни при каких обстоятельствах не пересекающиеся параллельные, он сосредоточенно наблюдал, как его же собственные пальцы делали жёсткие щелчки по стеклу стакана, пока не загнали этот не вызывавший симпатии предмет за самый край, за которым обнаруживала себя пропасть, заканчивающаяся все же, застеленным тростниковым полом...
Старый, истлевающий настил покрытия свидетельствовал собою о той нечеловеческой любви, которая очень редко встречается в больших городах, искалеченная спешкой и суетностью стремлений их жителей. Тростник же был субстратом небольшой, оторванной от диффузной хаотичности, полагал попавших сюда пилигримов к созерцательному раздумью, проникавшему своим прикосновением и едва уловимым запахом сладкого тления в ноздри каждого оказавшегося в этом уединении.
Теперь он привстал. Озираясь и вглядываясь в переборы леса, брезгливо искривил губы и закатил глаза. Нужно было пить эту гадость, так называемый утренний кофе без сахара и даже без молока. Захватил правой пястью стакан и, рывком дернув его на себя, тут же перевернул над собою, выпивая залпом тошнотворное содержимое.
Рецепторы полости реагируя донесли до сознания слова: " едкая горечь ", - это значение тут же заполнило собою ротовое внутреннее пространство, но не на долго. Дальше, тут же чёрная горечь соскользнула по пищеводу, преодолевая вегетативный позыв рвотного рефлекса вниз, в соответствии с законом о гравитации.
Через стенки желудка эрзац бодрости постепенно усваивался и сонливость несколько развеялась, подобно тому, как это случается с дымом от горения мокрых, наспех собранных для кострища дров.
Так на ветру, в пасмурное утро, моросящее мелким дождём, прохладные капли покрыли все его лицо. Он все вспоминал, вспоминал вчерашний день и те обстоятельства, вопреки и благодаря которым они вдвоем с Анджеллой оказались теперь на этом нереальном привале.
Стакан из чистого вольфрама легко было передвигать по дощатому столу из сосняка силой мысли...
Перед глазами, как неизменно всплывающие окна монитора, обозначалось её лицо: ожившее, красивое - с гримасой разнообразных улыбок и полу-улыбок, с манящими намёком на откровенный с привкусом мяты поцелуй...
Внезапно Петр приподнял ( без помощи рук ) стакан над столешницей и бросил его об дерево: нетерпение превалировало - это танин синтезируясь в мелатонин, разгонялся по всему телу соразмерно глухим ударам колокола - внутренне клокотавшего насоса...
Созерцательность - инструмент похожий на посох мудреца, или на стимул эдакой длинный шест погонщика - возобладали: Петр ловко усмиряя всех ершащихся блошек ума, загнал их обратно в табакерку лимбической системы наглухо под замок....
Теперь он понимал отчётливо и ясно, что они все-таки оторвались от погони...
Он отер лицо от капель дождя, запахнул поглубже вовнутрь, облачаясь вокруг торса, полы халата и подойдя к тенту заглянул через брезентовый край вовнутрь... - Она спала и во сне была особенно неотвратимо прекрасна.
Из утреннего полумрака можно было различить мерно поднимающуюся, движимую ровным размеренным дыханием, прелестную белую грудь Джоли... На мгновение он подумал о её новой груди сотканной руками хирурга из молекул искусственно выращенной человеческой плоти, но тут же прислушался к её ровному, легкому, как дуновение средиземноморского бриза дыханию.
Его ноздри раздулись, улавливая едва ощутимый аромат её испарений. - Неслышно, движимый порывом, как остриё самурайской катаны, мастер проник во внутрь, и, опираясь на мускулистые руки, неотрывно завис неотвратимостью судьбы над её головой.
Насмотревшись на неё сверху, надышавшись её вожделенной красотой, он нашел в себе силы оторваться, чтобы не будить: " Не будите милой своей пока ей не будет угодно, заклинаю вас сернами и полевыми лилиями ", - осветилось его сознание, сворачивая либидо, пылающее жаром кострища... Так же без звука, без шороха он выскользнул наружу... Дождь усилился... Петр скинул с плеч махро халата, обнажив могучий, крепко сбитый, мускулистый торс.... Вниз упали плавки. Переступив через кружок сброженного белья, мастер из среднего старта рванул к реке и врезался в глубины вод, подобно отчаянному самоубийце, бросающемуся под неотвратимую мощь железнодорожного состава...
Переплыв реку, он выбрался на травяной настил, который доходил со самой реки. Полоса серого дождя сливалась с пейзажем. Успокоив либидо, мастер свалился на траву и закрыл глаза... Шум дождя и ускользающая действительность утра отозвались внутри, чтобы наткнуться на несгибаемость веры в предначертания и решимость идти до конца.
Петр вскочил и посмотрел на другой Берег. Костер ещё горел... Тент сливался с очертаниями кустарников и стволов сосняка и был почти не видим.... " Никто нас здесь не найдет ", - решительно заключил он свое размышление, -" мы двое, мы будем вместе... Я её вырвал из цепких лап этого мерзавца ".
Он отвернулся и побрёл в глубь леса...
Когда мастер добрался до оврага и огляделся, то теперь понял, почему по одному склону травяной покров густо покрывал собою и сглаживал все неровности очертаний ложбины, а противоположный склон был весь изрыт, измят, изъеден. Почвы на нём были серого и бурого цвета и из них торчали во все стороны обнажённые корни высоких вековых сосен, склонившихся над оврагом, своими величавыми кронами. Именно здесь по дну оврага и прошел селевый поток, вызванный этим аномально долгим летним ливнем, несколько дней к ряду неустанно поливавшим лес. Воздух был наполнен озоном и влажными испарениями, что придавало ему ни с чем не передаваемый аромат свежести и прозрачной чистоты благоухания, распространившихся по лесной чащи. Пётр побрёл вдоль края оврага по направлению к низкорослым хвойным зарослям, видневшимся впереди. Вдоль оврага кустарник не был таким густым и, было удобно и приятно идти босой ногой ступая по мягкой и невысокой траве, по проминающемуся при каждом шаге мху, мокрому и, после дождя, как переполненная губка влажному...