Пролог
Ему было всего пять лет, когда это случилось. Когда произошло событие, круто изменившее всю его жизнь, пускай тогда он и предположить не мог, что так будет, что столь крохотное существо способно в корне сломать его реальность, тот мир, в котором он жил и которого очень скоро не стало. Грустно и неправильно, однако стоит ли кого-то винить? Просто так сложилось, что он снова потерял все, кроме робкой надежды. Разумеется, виновных всегда можно отыскать, но даже если бы его попросили перечислить тех, кто, по его мнению, обошелся с ним несправедливо, ее бы среди них точно не оказалось.
Он на всю жизнь, до мельчайших подробностей, запомнил холодный, яркий, солнечный день в самом начале марта. В доме царила веселая суета, и никто не обращал на него внимания, к чему он, признаться, никак не мог привыкнуть. Разве только заглянувший в гости Уоррен по-прежнему был к нему добр и всячески старался поддержать, но это было не то, чего ему хотелось. Он мечтал, что отец снова, как раньше, с серьезным видом пожмет его детскую ладошку, а после ласково взъерошит волосы, уходя на работу. Скучал по теплым объятиям мамы. Но нет, теперь они были неизменно холодны, как злое, равнодушное мартовское солнце, осветившее силуэты на пороге. Сделавшее их черными и бесконечно далекими.
Родители казались такими счастливыми, что он невольно заулыбался в ответ и потянулся к ним, а они не сводили глаз с маленького свертка в руках отца.
- Подойди, Норман, - мамин голос, полный любви и нежности. Не к нему.
Он приблизился.
- Познакомься, это твоя сестра, Морриса.
Крохотное существо, спрятанное в розовый конверт, восхитило его. Такое маленькое, беззащитное чудо, с готовностью вцепившееся в непостижимо длинные пальцы брата.
- Наконец-то у нас появился ребенок, дорогая, - он вздрогнул и перестал улыбаться. – Она просто чудесна. Марш в свою комнату, Норман…
Холодный голос отца сдавил сердце тисками. В семье Нэйлс появился ребенок, но как же он? Что теперь будет с ним?
Слишком высокий для пятилетнего малыша, он неуклюже кивнул и ушел. Наверное, ему стоило заплакать, выразить протест, привлекая внимание к тому, что он тоже ребенок и их сын. Будь ситуация иной, он, возможно, так и поступил бы, но беда в том, что Джонатан прав – Морриса их дочь, а он никто. Спасибо «доброй» служанке, стараниями которой он недавно узнал, что эти люди на самом деле не его родители.
Он ничей. Настоящие мама и папа бросили его, когда Норману было столько же, сколько Моррисе. Мечтая о возможности когда-нибудь встретиться с ними и понять, отчего они так поступили, он по-детски искренне привязался к Виктории и Джонатану. Они стали для него мамой и папой. Его семьей, в которой он так сильно нуждался, однако эта семья больше не нуждалась в нем. Теперь у них появился свой ребенок. Долгожданная малышка, счастье Виктории и Джонатана вместо него, странного и неуклюжего мальчишки, от которого отказались родители.
Брошенный всеми, забытый и никому не нужный, он все-таки плакал иногда, под тихий шелест дождя за окном, и спрашивал себя: за что? Он был любознательным, но тихим, послушным и изо всех сил старался заслужить любовь Виктории и гордость Джонатана. Сперва это помогало, но после сызнова разладилось. Неужели они отталкивают его только потому, что он некрасивый? Худой и нескладный, с пугающе длинными тонкими пальцами.
Озадаченный Джонатан даже возил его к доктору:
- Понимаете, когда мы взяли этого ребенка, он казался абсолютно нормальным. Все анализы показывали отсутствие болезней. Что, черт побери, не так с его руками?
Пышущий здоровьем доктор, от которого пахло лекарствами и мятными леденцами, терпеливо объяснял, что Норман ничем не отличается от других детей:
- Вам следует набраться терпения, мистер Нэйлс. Мальчик здоров, и, я уверен, вырастет красавцем. Поймите, развитие всегда происходит очень индивидуально, а что касается ладоней, то это редкая, но не опасная для жизни патология. К счастью, мы исключили синдром Марфана…
Было сказано еще много длинных и непонятных для него слов, но чего стоили усилия врача, если мама перестала брать его за руку?
Находясь среди людей, он был бесконечно одинок. И хотя соседские дети почти не дразнили странного приятеля, друзей среди них он так и не обрел. Для него оставалось загадкой – почему люди сближаются, находят в дружбе какой-то сокровенный смысл, а он не ощущает такой потребности. Как-то раз он доверчиво спросил об этом маму, в наивности своей полагая, что она подскажет ответ и успокоит его. Нехотя оторвавшись от журнала, Виктория ответила, что у него дурная наследственность, что он маленький, бездушный и бесчувственный ребенок. Больше он ее ни о чем не спрашивал.
Все изменилось, когда в его жизни появилась Морриса. Норман обожал девочку и, несмотря на глухое недовольство Виктории, при каждом удобном случае находил предлог, чтобы пробраться в детскую. Там он мог сидеть часами, наблюдая за тем, как няня укачивает малютку, кормит ее и купает. Анжелике – молодой няне с веселым нравом – такая увлеченность Нормана была только на руку. Она могла без опаски выйти покурить или выпить кофе, пребывая в полной уверенности – преданный, как собака, мальчишка не сдвинется с места.
Рождение Моррисы стало для Нормана настоящим чудом. С восторгом первооткрывателя он следил за тем, как девочка растет, начинает ходить и говорить. Все это было для него новым, чем-то неизведанным, и, увлеченный сестрой, он не замечал, как над ним сгущаются тучи. И без того затянутое тоскливыми облаками отчужденности, небо его детства наливалось свинцом, угрожая скорой бурей.
Все случилось под Рождество.
Он вернулся из школы, как и все дети, радуясь предстоящим каникулам. Закинул сумку на кровать и поспешил в детскую, проведать сестру. Анжелика листала книгу, а Морриса, мирно посапывая, спала в своей кроватке.
Склонившись к сестре, Норман нахмурился. Нечто внутри него отчаянно сигналило – Морриса в опасности. Не понимая, откуда взялось такое ощущение, он попробовал рассказать няне о своей тревоге, но та лишь потрогала лоб малышки и заявила, что все в порядке. Обеспокоенный Норман рискнул привлечь внимание мамы, а в ответ получил гневную отповедь и очередной приказ не прикасаться к ребенку. Виктория терпеть не могла, когда он брал сестренку на руки. Любая попытка убедить ее, что он не болен и не заразен, обыкновенно кончалась скандалом.
И все-таки он чувствовал – с Моррисой творится что-то неладное, но никто в доме не желал слушать. Тем же вечером, дождавшись, пока няня спустится к ужину, Норман пошел к сестре. Он знал, никто не хватится его за столом. Да что за столом? Наверное, даже если бы он сбежал из дома, родители и не заметили бы его отсутствия. Теперь, когда у них родилась дочь, приемный ребенок и вовсе перестал занимать мысли Виктории и Джонатана Нэйлс. Стиснув зубы, они терпели его, лишь бы сохранить в глазах окружающих видимость счастливой и благополучной семьи.
Тусклый свет ночника едва-едва разгонял сумрак, когда Норман склонился к сестре. Помня, как это делала Анжелика, прикоснулся ко лбу Моррисы. Кожа была горячей и влажной.
- Морриса.
Тяжело дыша, девочка жалобно застонала во сне.
Перепуганный Норман замер в нерешительности, не представляя, что должен сделать. Бежать вниз и рассказать маме? Поверит ли она, а может, просто снова отругает? И сколько времени уйдет на то, чтобы убедить ее или няню подняться в детскую?
Он вновь прикоснулся к сестре, чувствуя, как та дрожит всем телом. Жарко. В детской слишком жарко и душно. Даже ему, здоровому мальчику, трудно дышать, и решение было принято им немедленно. Для начала он слегка приоткроет окно, а после побежит в столовую, и будь, что будет.
Мучительный страх за жизнь сестренки вкупе с духотой путали мысли. Если бы в детской было хоть чуть-чуть прохладнее! Он потянул створку, не замечая, как постепенно сгущается в комнате холодный воздух. Температура понижалась, а Норман вспотел, в панике не отдавая отчета своим действиям. В конце концов, он и сам был только ребенок, который до ужаса боялся потерять девочку, что еще утром доверчиво тянула к нему ручки и улыбалась.
- Что ты делаешь?!
Виктория ворвалась в детскую и охнула.
- Мама, Морриса больна, - пролепетал Норман, стоя у едва приоткрытого окна.
Пощечина – это очень больно и унизительно. Особенно когда пусть не родная, но все-таки мама с размаху ударила его, хватая дочку на руки.
- Злобный мальчишка! Решил заморозить мою малышку?
- Мама…
- Моя бедная девочка, - не слушая его, причитала Виктория, кутая ребенка в одеяло. – Джонатан! Джонатан, звони в скорую!
О нем мгновенно позабыли, а он стоял и смотрел, как мама уносит Моррису, чувствуя на губах сладкий, металлический привкус собственной крови. Где-то внизу послышался шум, хлопнула дверь, и все стихло.
Потом в детскую пришла Анжелика. Она бережно промыла ранку и очень удивилась тому, как быстро свернулась кровь. А еще она не переставая извинялась, что не прислушалась к мальчику, который с таким трепетом относился к сестре, и злилась на несдержанность его матери.
- Виктория превзошла саму себя. Не переживай, Норман, все будет хорошо. Идем, я сварю тебе шоколад, - няня ласково потрепала его волосы. – А если она еще раз тебя ударит, я сообщу, куда следует.
- Нет! Не надо, Анжелика, - он умоляюще протянул к няне длинные, тонкие руки. – Просто мама волнуется за Моррису. Это я виноват. Я открыл окно. Не говори никому. Мне не больно. Правда, совсем не больно.
Няня вздохнула и ничего не ответила…
На следующий день Виктория возвратилась из больницы и попросила няню ненадолго подменить ее.
- А ты немедленно собирайся, мы едем к Уоррену, - бросила она Норману.
Он не стал ей перечить. На самом деле, его даже обрадовала предстоящая поездка. Пускай Уоррен с неприязнью относился ко всяческим праздникам (а стало быть, не видать Норману Рождества), но у него хотя бы спокойно. Дед всегда находил время, чтобы поговорить с ним, и уже одно это доставляло Норману удовольствие. Уоррен никогда не поднимал тему непохожести приемного внука на остальных. Напротив, он весьма этим гордился, искренне недоумевая, отчего дочь так холодна с мальчиком.
В пути Виктория молчала, пуская сигаретный дым в опущенное стекло машины. Когда Норман робко спросил, как чувствует себя его сестра, она, не поворачиваясь, процедила сквозь зубы:
- Нет у тебя никакой сестры. А может, и есть, только мне об этом неизвестно, так что сиди и помалкивай, Норман Вотан.
Услышав подобное, он не на шутку перепугался. Что значили слова мамы? Неужели…
- Мама, что с Моррисой? Прошу тебя, ответь.
Он беспокойно заерзал на заднем сидении, пытаясь в зеркале увидеть мамины глаза. Ждал, что она хоть на миг обернется и успокоит его, но Виктория так и не обернулась…
Старик Рональд Уоррен жил в небольшом двухэтажном особняке, примерно в трех часах езды от города. Имея приличный доход, он содержал свое жилище в идеальном порядке и любил приглашать гостей. Когда-то он сколотил целое состояние, основав маленькую фирму по торговле антиквариатом, и весьма преуспел на этом поприще. Теперь он отошел от дел, передав бразды правления зятю, но не растерял старых связей, и к нему то и дело наведывались бывшие клиенты, с которыми Уоррен успел сдружиться.
Еще крепкий и совершенно седой, он с изумлением ждал дочь с внуком на пороге:
- Здравствуй, Виктория. Что за спешка такая? Привет, Норман. Как жизнь, мой мальчик?
Улыбаясь, Рональд обнял его и повлек в дом, рождая в душе Нормана теплое ощущение, что и он хоть кому-то небезразличен.
- Нужно поговорить, папа, - Виктория нетерпеливо передернула плечами.
- Пойди, поиграй в библиотеке, - Уоррен подмигнул внуку. – Мы с твоей мамой немного посекретничаем.
Сидя в большом кресле, Норман без особого интереса листал книгу, однако его не отпускало любопытство. О чем Уоррен и мама секретничают? И зачем она взяла его с собой, если не хотела, чтобы он слышал их разговор?
В конце концов, любопытство победило. Он поставил книгу на место и пошел в гостиную. Аккуратно обходя скрипучие половицы, приблизился к дверям, испытывая неловкость от того, что подслушивает разговоры взрослых. Это некрасивый поступок, но вдруг мама говорит с Уорреном о Моррисе? Она так и не ответила ему, и беспокойство мальчика росло с каждой минутой. Все, о чем он хотел знать, что его сестренка жива и поправляется.
- У тебя нет права так поступать с ним, - дед мерил шагами гостиную. – Что за глупости в твоей голове, Виктория? Норман только ребенок. Твой ребенок, если ты вдруг забыла, а не посланник Сатаны.
- Это ты виноват, - щелкнула зажигалка, и из-под дверей потянуло запахом никотина. – Мы с Джонатаном просили тебя подождать, но именно ты настаивал на внуке. Пойми, папа, я пыталась. Честно, пыталась, но я не могу больше видеть этого урода рядом с моей дочерью. Ты ведь не в курсе, что это существо едва не заморозило малышку насмерть? Твою родную внучку, между прочим. И откуда в нем столько ненависти? В общем, так, папа, или ты забираешь его, или мы вернем этого мальчишку туда, откуда взяли…
Слушать дальше стало невыносимо. Отшатнувшись от дверей, он неловко попятился. Споткнулся и упал. Вскочил и, не разбирая дороги, бросился вверх по лестнице, ударяясь на бегу о перила и дверные косяки. Равнодушные, жестокие слова той, кого он называл мамой, рвались наружу слезами отчаяния, а в спину толкало бессердечное отвращение.
- Не плачь, - твердил он себе. – Не смей плакать. Ты уже взрослый, а взрослые не плачут.
Очнулся он в мансарде. Стояла уютная тишина. Пылинки роились в лучах солнца, струившихся сквозь большое, немного пыльное окно. Он медленно побрел в потоке света, который не грел бледную кожу, искрясь золотыми искрами в черных волосах. Как жаль, что нельзя уйти по этому лучу прямо на Солнце и остаться там навсегда...
У самого окна он остановился и протянул руку к стеклу. Маленькая, детская ладошка с длинными, словно паучьи лапки, пальцами.
- Я не урод, - в голосе не было уверенности. – Я сильный и не заплачу.
И горько разрыдался, пряча лицо в ладонях.
В мансарде резко стемнело, и когда он сквозь слезы взглянул в окно, то увидел снег. Первый в этом году и точно такой, как показывают в рождественских фильмах. Огромные хлопья, лениво кружась, сыпались на землю чистыми, белыми перьями, будто Ангел в небесах тряхнул своими крыльями. Это было так красиво и одновременно неимоверно грустно.
Он прижался лбом к холодному стеклу, ощущая, как снег забирает себе его слезы, хоронит их в белоснежном равнодушии под шорох покрышек отъехавшей машины Виктории. Не зная наверняка, он интуитивно догадывался – она никогда не вернется за ним. Настоящие мама и папа бросили его, Виктории и Джонатану он противен… У маленького мальчика остался только он сам, а еще робкая надежда, что хотя бы Уоррен не откажется от него. Но если так произойдет, это будет совсем печальная история.
Продолжение следует...