Жила-была на свете черепаха. Она, как вы понимаете, была тихая и любила всё красивое. А однажды она полюбила крота. Столкнулась с ним как-то на лесной просеке и всё - пропала. Он был такая душка со своими подслеповатыми чёрными глазками и таким трогательным пушком над верхней губой. Он её, правда, не заметил, у них, кротов, сами знаете, со зрением не очень - видят всё только в чёрном свете, и любви её, естественно, тоже не заметил, а вскоре так вообще женился на ветреной красавице полевой мыши.
А когда черепаха всё же решилась поведать ему о своей любви, не смотря ни на что, он уже к тому времени умер - век кротов недолог.
Тогда черепаха решила написать о своей трагической любви поэму. И пока она её писала, умерло шесть редакторов, и дважды сменился строй.
Новое правительство запретило писать о любви вообще, а только о любви к своему президенту, и бедная черепаха решила утопиться с горя.
Когда она камнем пошла на дно, то с удивлением обнаружила, что ей легко дышится под водой. Река вынесла её сначала в море, а потом в океан. Там она его и бороздит по сей день.
И вот, что я вам хочу сказать в этой связи. Не унывайте. На Земле всегда найдётся место, где вы сможете чувствовать себя свободно, даже если сначала вам кажется, что это - смерть.
КАРП
Однажды я купила в магазине живого карпа - я отлично готовила его до этого, запекая в духовке с крупной камаргской солью до золотистой хрустящей корочки. Принесла, предвкушая лакомство, домой, вытащила из пакета и положила на разделочную доску. Карп слабо шевельнул хвостом. Надела фартук, наточила нож и, держа его наготове, основательно ухватила карпа хвост. Карп не шелохнулся, и я уже занесла нож для удара, как вдруг он явственно и четко произнёс: "Пить..."
Нож с грохотом выпал у меня из рук. "Чиво-о?..", - громко сглотнув, на всякий случай переспросила я. "Пить..." - повторил карп и закатил глаза. Я бросилась в ванну, схватила таз, дрожащими руками налила в него холодной воды и, расплёскивая, притащила на кухню . Схватив карпа и быстро засунув его в таз, я отскочила в сторону, больно ударившись об угол стола. Он, тем временем, зафыркал, как лошадь, шевельнул плавниками и медленно закружил по тазу. Я часто моргая, завороженно смотрела на него, совсем забыв, что к половине седьмого жду в гости свою подругу, которой и обещала сей фирменный деликатес.
Не знаю сколько прошло времени, но из ступора меня вывела и мгновенно загнала в него же очередная просьба-команда: "Есть..." Тот же голос откуда-то снизу. А-а, из таза... "Э-э-э... - хаотично разминая пальцы, как щупальца, я мысленно перебирала содержимое холодильника и лишь через некоторое время меня вдруг осенило: "Хлеб!.. Сейчас!" Я кинулась к шкафу, где обычно хранила хлеб, резко его распахнула, вытащила оттуда батон и, отщипывая небольшие кусочки, стала бросать их, как мне показалось, прямо ему в рот. Он с ловкостью жонглёра хватал их почти на лету, не уронив ни единого, пока от батона не осталось и следа. "Спать... - устало произнёс карп и замер. Я на цыпочках вышла из кухни, вынула из сумочки телефон и позвонила подруге: "Извини, дорогая... Сегодня никак не получится - форс мажор..."
Через месяц карп уже жил в огромном аквариуме в моей спальне. Мою кровать пришлось вытащить - вдвоём мы в комнате не помещались, и я переселилась в зал, разместившись на раскладном диване, а кровать отдала той самой подруге, которой отказала в ужине. Когда ко мне в гости приехала мама, то я положила её на диване, а сама легла на кухне на полу.
Через год мы отметили его день рождения. Как вы сами понимаете, вдвоём. А ещё через год он взял с меня клятву, что я напишу на него завещание, мол, мама старенькая, а ты часто летаешь в командировки, и самолёты знаешь, как бьются?..
Ну, я написала. Но теперь боюсь спать. Мне кажется, что он когда-нибудь убьет меня во сне. Знаете, какой он теперь здоровенный...
ЗАЙКА
"Я тебе!.. Вот, я тебе!", - кричит и полотенцем замахивается. Бегу со всех ног, через задние перепрыгиваю. Сердце стучит в ушах, груди и пятках. Подумаешь, всего-то одна морковка...
А вот и спасительная чаща! Ноги сами несут в сторону густого валежника. Бросаюсь в заросли папоротника и больно раздираю нос о сучок. Замираю, прижав уши к спине, боясь не то, чтобы оглянуться, но даже пошелохнуться. Уж, она-то бегать умеет, знаю... Видел, как гонялась за поросёнком.
А в следующий раз сама вдруг стала приманивать ярко-рыжей морковкой через дырявый штакетник. Держит её за ботву
и: "У-тю-тю-тю-тю..." Это не морковка, это удав. Приближаюсь, как завороженный, откусываю второпях по маленькому кусочку, быстро жую, снова откусываю. Нос покарябанный ещё саднит. А она, ишь, морковку не отпускает. Может задумала чего?
Что-то колченогого её не видно. Видел, как его в деревянном ящике куда-то понесли, а чтобы обратно принесли - не видел.
Хорошо хоть не кричит сегодня. И смотрит так печально-ласково.
На следующий день прибёг. И взгляд её этот всё никак из головы не идёт. Смотрю, а она уже листьев капустных охапку под штакетник подложила. Подошла, присела, палец шершавый в щель просунула и давай гладить меня по лбу. Я прямо остолбенел весь. Уши прижал к спине, глаза повылупливал, боюсь пошевелиться. Спрашивает вдруг: "Пойдёшь ко мне жить, косенький?" Я уши поднял, что тебе локаторы, вожу ими туда-сюда, думаю, может, ослышался или почудилось... А она смотрит снова этим взглядом своим сквозь щель, аж, не по себе стало. Ну, и дался в руки, когда вышла за ворота, приподняла за уши и в переднике во двор занесла.
С котом Тришкой мы быстро задружились - делить-то нечего. Я мяса не ем, а ему морковка даром не нужна и, опять же, белый он, как и я.
Она на крыльцо выйдет с двумя мисками: "Тришка! Тишка!" Тишка - это я, значит. Она меня так кликать стала, заместо колченогого, которого в ящике унесли - того тоже так звали. Соседи сначала даже удивлялись: "Ты чего, Степановна? Тихон месяц уж, как помер, а ты всё его кличешь..." А она прыскает в платок и на меня кивает: "Да, вот, замену ему нашла! Такой же ушастый..." И вдруг снова делается грустно-печальной. Мы с Тришкой в тот момент от неё ни на шаг - трёмся об ноги, а чем помочь - не знаем. Не знаю, что он там себе думает, а я за ради её смеха готов теперь хоть всю морковку в мире отдать.
Так и живём втроём. Откормила она меня - точно бурундука. Живём душа в душу. И, главное, я бояться всего перестал.
Кроме одного - деревянного ящика. Чтобы её куда-нибудь не унесли...
ПОНИ
Ко мне пришла пони. Да-да, самая настоящая пони. Было утро, и я ещё валялась в постели, когда раздался гулкий стук в дверь. Я так сразу и подумала:"Ну, что за конь тут своими копытами громыхает?" И когда я нехотя сползла с кровати и, кутаясь в белый вафельный халат, всё же открыла дверь, то в полном недоумении уставилась на то, что увидела, вернее на того, а точнее на неё, на пони, а она вперила в меня свой испуганный взгляд из-под густой пегой челки и сказала глубоким и в то же время нежным контральто:
- Простите, но мне срочно нужна Ваша помощь.
- Как...ка...я ещё такая помощь.., - я чуть не грохнулась в обморок, но потом взяла себя в руки, обернулась, посмотрела на часы и продолжила - в десять часов утра в воскресенье?..
- Мне нужно просто, чтобы Вы мне поверили.
- Верю, - ответила я и попыталась закрыть дверь, но пони вставила своё черное копыто в образовавшуюся расщелину и умоляюще зашептала:
- Нет, Вы только не подумайте, что я сошла с ума...
- Скорее я подумаю, что это я сошла с ума, - сказала я, не дав ей договорить, но она, ускоряясь, продолжила:
- Буквально вчера я ещё была обыкновенной, пусть хоть и маленькой, но всё же лошадью, а сегодня... Сегодня я даже не знаю, кто я...
- Говорящая пони? - саркастически помогла ей.
- Да-да! - она обрадованно тряхнула челкой, - ведь до сегодняшнего утра я ни слова не понимала по-человечески, ой... вернее я, конечно, понимала, но ни слова не могла сказать, и вот, сегодня, проснувшись рано поутру, я вместо обычного "и-го-го" вдруг закричала:"Ну-ка, встали, недомерки!" Все остальные пони дико всполошились, потому что именно эту фразу всегда кричит наш конюх Василий, но когда они поняли, что это кричала я, то подняли такой невообразимый шум, что прибежал сам Василий. Когда я ещё раз попыталась сказать "и-го-го" и в очередной раз у меня получилось про недомерков, то он, Василий, с перепугу открыл загон и метлой выпихнул меня на улицу.
- И что дальше? - спросила я.
- Ну, я сразу побежала к Вам.
- А почему ко мне?.. - тут пришла моя очередь испугаться.
- Потому что... Потому что Вы - королева Пегасов!
Ну, и что бы вы сделали на моём месте? Конечно же, после всего сказанного ею, особенно про королеву, я её впустила.
И она осталась жить у меня.
ВОЛЧОК
Волчок крутится, крутится, крутится... Потом замедляет ход и как-то неловко заваливается на бок. Два последних раза туда-сюда и всё... Замер. Лежит под столом никому не нужный до самой ночи. А ночью... Ночью он превращается в живого. Весело крутится теперь уже за своим хвостом, пока перепуганная хозяйка испуганно не спросит, выглянув из-за косяка:"Кто тут?.." Волчок по привычке завалится под столом на бочок и там замрёт. Отомрёт лишь тогда, когда из спальни донесётся монотонное похрапывание с присвистом. Волчок поводит сначала ушами, потом носом, который, как обычно, приведёт его к плите. Там он привычно сдвинет носом крышку со сковороды и зацепит лапой одинокую котлету с прилипшей к ней вермишелью. Если всё обойдётся и крышка с грохотом не упадет на пол, то он смачно и обстоятельно будет отрывать от неё своими белыми острыми зубами по маленькому кусочку, с наслаждением замирая после каждого куса и искоса поглядывая в окно на большую сырную головку луны. Если крышка всё же упадет, то котлета будет проглочена мигом, и всё повторится сначала - испуганное "Кто тут?.." из-за дверного косяка и бездыханное, вжавшееся тело по столом.
А однажды забежавший за солью соседский мальчишка увидел, что под столом валяется никому не нужный волчок, и втихаря засунул его себе в карман штанов. А ночью... Ночью волчок превратился в живого и как был в штанах, так в них и убежал с перепугу - благо отец мальчишки вышел покурить во двор, и дверь была не заперта. Он только и услышал, как какая-то соседская собака прошмыгнула мимо.
Утром хозяйка с удивлением обнаружила у себя на крыльце пацанячьи штаны и свою любимую забаву - волчок, с помощью которого она приводила в порядок свои бесхитростные мысли на протяжении вот уже нескольких лет. Она несказанно обрадовалась обнаружившейся пропаже, и никак не могла взять в толк, как он мог здесь очутиться, а штаны машинально повесила на забор, разделяющий её двор с соседским двором.
Никак не связала она пропажу волчка с нетронутой на сковороде котлетой, просто утром, когда увидела, что котлета цела, почему-то сильно расстроилась. Что за мысли бродили в её бабьей голове, никто не знает, но когда на следующий день котлеты вновь не стало - тогда связала и успокоилась.
Этого волчка ей подарил муж, когда уходил на войну. Они были очень бедны и ему больше нечего было ей подарить...
ПОРОСЯ
Ох, и маятно Прасковье в перинах на лебяжьем пуху. Жарким телом раскидывается, синими очами в потолок брызжет - скукотишша...
Нет у ей в жизни ни радости, ни печали какой - ни мужа, ни детей, ни хозяйства маломальского - мать померла уж давно, а отец в отсутствии - на приисках деньгу заколачивает.
Переменчивости в жизни ей захотелось - страсть! Вскинула пухлы руки синеокая, потянулась до ломоты в суставицах, поднялась с перин, натянула на пышно тело сарафан расшитый, вставила ноги мраморны в лапти кукурузные, пошла за дом к колодцу водицы студеной зачерпнуть, чтоб лицо охолонуть и дать румянцу сквозь кожу белёную пробиться.
Умылась, причесалась, ленту в русу косу вплела, чаю с баранками напилась, на базар засобиралась. До базара-то дед Тихон на бричке своей её и подбросил.
Плывёт Прасковья ладьёй промеж калашных рядов, где какой пряничек спробнет, где на леденец глаз положит, только не радуют её ни леденцы, ни пряники. Так и дошла до скотского придвору. Там, глядишь, повеселей будет - гомон, трескотня, кони игогочут, куры и гуси заполошно крыльями хлопочут... Дошла до того места, где люд поросятами торгует. Те визгом надрываются, а Прасковью точно пригвоздил кто - глаз не может оторвать от их пушистых рыл с пятаками в пол хари и ушами, что тебе кулёк для конфет. Взяла, да и купила себе одного - самого потешного.
Вернувшись домой запустила порося в горницу, тот кругами по горнице, как ошпаренный носится, визжит, как оглашенный, а Прасковья знай себе хохочет. Натешившись вдосталь выпустила его во двор, а он во дворе никак оставаться не желает, визжит и промеж ног в избу щемится. Ну, стало быть, остался жить в горнице и ночевать в сенях, покуда отец с приисков не вернулся. А как вернулся, загончик ему выстроил и переселил на улицу.
С тех самых пор Прасковью без того порося и не видал никто - везде с ним, как с собачонкой на привязи, а люди только диву даются и судачат меж собой за глаза - вот, мол, дурёха. А Прасковье что - не было у ей радости, а теперь, вот, поди ж ты, имеется.
К следующему лету порося подрос, смышленый стал - не передать, за собаку стал сходить для чужих, и за человека для своих. И Прасковья уж боле в перинах по утрам не томится, чуть свет - как она у загона. Кабы видел кто, как они встречи-прощания друг с дружкой у того загона учиняют... Встаёт порося на задние ноги, в глаза заглядывает и смотрит глазами любящими, да так преданно, что аж мурашки по телу - не всякий человек так смотреть может. А Прасковья его чухает и слова ласковые говорит. Даже порой и целует.
А в осень не стало Прасковьи - поперхнулась кашей гороховой и преставилась. Как хоронили, порося визжал хуже резанного, на брёвна в загоне кидался, подрался весь. Кричал весь день и всю ночь. Соседи не выдержали, говорят поутру отцу: "Режь порося, нет от него никакого покою, да и ему без Прасковьи не жисть..."
Пошел отец за тесаком, хоть и жаль порося, а делать нечего. Вдруг чует - тихо сделалось. Побежал к загону, а там порося бездыханный вытянулся в струну и как будто улыбается.
КУКУШОНОК
(Посвящается Черницыной Оленьке)
Жила-была одна кукушка. И вот пришла ей пора снести яйцо и произвести на свет кукушонка. Стала она подыскивать подходящее для этой цели гнездо, но подходящего как-то не нашлось - все оказались заняты. Тогда полетела кукушка срочным порядком в близлежащую деревню в надежде отыскать свободный скворечник, но и там такового не нашлось - весна была в самом разгаре.
И тут увидела кукушка будку Бобика. Тот как раз в отлучке был - увязался за дедом Егором на рыбалку. А чего? Чем не скворечник? Подумаешь, размером великоват. Зато домик справный, деревянный, с крышей уголком, как на часах с кукушкой. А подстилка какая! Не какая-нибудь солома или ветки там сухие, а что ни на есть самое настоящее пальто из чистой шерсти, даром, что старое и местами молью побитое. Ну, да ладно, место, как говорится, подходящее и стоящее. Туда она, значит, и опустила своё яйцо прямо по центру, благо успела, не обронила, а то ведь время уже поджимало.
Бобик, когда вернулся с рыбалки и увидал в будке яйцо, аж обомлел - Пеструха что ли с дуру попутала чего? Дак, нет же, яйца у неё без крапушек и поболе будут, что он, куриных яиц никогда в своей жизни не видал что ли? А тогда чьё? Бобик огляделся по сторонам - никого из посторонних и подозрительных. Тщательно обнюхал яйцо - пахнет свежим. Молча посидел, недоуменно поводил бровями, для приличия негромко порычал, отрывисто гавкнул. Затем лёг, положил голову на лапы и стал не мигая смотреть на него. Яйцо казалось таким маленьким, беззащитным. Бобик, как бы ненароком, придвинулся к нему, затем осторожно загрёб его лапой и подсунул его себе под морду, ну, чтоб согреть, значит. Так и высидел его до самого что ни на есть конца. Сам почти не ел, не пил, исхудал до такой степени, что дед Егор уже беспокоиться начал - не захворал ли. А как-то увидал яйцо, так и понял всё - дед-то умный был.
Ещё боле натерпелся Бобик, когда птенец вылупился - голый, пищит, клюв больше самой головы разевает - есть, значит просит. Ужас один! Благо Пеструшка сначала червячков подкидывала в самый клювик, а потом Бобик и сам их нарывать приспособился на краю огорода у ручья - приносил в зубах вместе с землёй, а дед Егор к косточкам хлебушка подкладывал. Так и выходили втроём малого.
Когда птенец подрос и окреп, то напрочь отказался летать, сколько дед Егор его не подбрасывал в небо. Только зря Бобика раздражал - тот аж извёлся весь, кругами прыгая вокруг деда и громко скуля. Ходит себе по земле кукушонок пешком и всё тут. Безуспешными оказались и попытки деда научить кукушока куковать - молчит и только знай зенками лупает, а чуть какой шум с улицы - стремглав Бобику под ноги кИдается и прячется. Так и прошёл год.
А через год случилось несчастье - сбила Бобика машина одного городского. Не смог выходить его дед Егор, так и похоронил на краю огорода недалеко от того самого ручья, где Бобик землю рыл и червяков доставал для кукушонка.
Кукушонок после этого три дня из будки не выходил, а только скрежетал как-то непонятно, как неразумный щенок, и не ел ничего. А потом исчез. А через пару недель пошел как-то дед по надобности на край огорода, там и увидал их с Бобиком Бокушку - так он обозвал как-то кукушонка производным от Бобика и кукушки. Бокушка сидел совсем низко на ветке недалеко от того места, где дед похоронил Бобика и печально скрежетал.
Так и прилетает изо дня в день и скрежещет печально у ручья теперь...
ЁЖИКИ
Они шли по лесу, трубили в трубы, били в барабаны. За их плечами на маленьких ремешках висели палки. Взор их пылал. Почему и зачем пылал, они не знали. Они шли, как маленькие солдаты, ведомые храбрым Главнокомандующим - уж, он-то наверняка знает почему и зачем пылают их взоры, и куда они идут.
Им нравилось, что не смотря на их маленький рост, при виде них все разбегаются в разные стороны. Им нравилось смотреть на себя в отражение небольших луж, оставшихся после дождя. Им нравился их собственный пламенный взор и ожесточенно вздыбленные иголки, отражаемые этими лужами. Им нравилось, что они идут, и как они идут. Главное всегда отстаивать. Так сказал Главнокомандующий. Значит, надо идти и отстаивать. Что? Главнокомандующий скажет. Потом.
И что им лес, когда им могут принадлежать также поля вокруг леса? И они идут, приминая мокрую траву своими маленькими ножками. И идущим в последних рядах нравится картина, которую они оставляют за собой - широкая вытоптанная почти безжизненная полоса. Вот это сила! Вот это мощь!
Остановившись на опушке леса, Главнокомандующий встал, как вкопанный, и прищурив глаза, окинул открывшийся взгляду простор. Залихватски встряхнув как бы невидимой гривой, он гордо произнёс: "Ну, чем не кони!.."
Главнокомандующему в тот момент и в голову не могло прийти, как скоро ему и его отряду придётся столкнуться с настоящим табуном, и что из всего этого выйдет.
А ведь табун просто свободно перемещался с одного пастбища на другое...
На поляну выбежал маленький заблудившийся ежонок. Он с вечера прятался под большим листом лопуха, испугавшись грозы, и теперь не понимал, куда подевались остальные ёжики, и зачем они освободили от себя лес?..
Ласково светило солнце, и примятая трава, оживая, потянулась к нему.