Обычное летнее утро, похожее, как две капли росы на вереницу таких же утр, жизнь, далеко не нового двухэтажного дома, затерявшегося в буйной зелени старых дубов и лип, была нарушена странным сообщением, а вернее надписью, выведенной размашистым, мужским почерком, на асфальте перед домом, гласила: "Я люблю твою жену!"
Надпись прочли все – и те, кто делал первые шаги, постигая азы грамматики, читая по слогам; и те, кто позабыл алфавит за отсутствием интереса к чтению или плохого зрения; и те, кто никогда ничего не читал, кроме объявлений и хулиганских надписей на заборах, стенах домов, подъездов и лифтовых кабин.
Отношение к себе надпись вызвала противоречивое.
Холостяки подумали: "Хорошо, что не женат".
Замужние дамы - в зависимости от возраста и воспитания подумали по-разному.
Пожилые матроны: "Да разве так можно, при живом-то муже? Ни стыда, ни совести!"
Молодые женщины и дамы среднего возраста: "Молодец какая, мне бы так!"
Старые девы: "Везёт же некоторым!!!"
Молодняк одобрил: "Опачки! Не хило!"
Мужская женатая половина разделилась во мнениях на два противоположных лагеря.
Пьющие элементы, с трудом наводя резкость в глазах, и приводя в пассивное движение выпрямленные, проспиртованные извилины, злобно хихикнули, глядя в спины жёнам, подумав: "Грымза, кому ты нужна"
Непьющие - навострили ушки: "Неужели моя?"
Итак, этим солнечным, светлым утром, у жителей старой двухэтажки, появилось на одну мысль или проблему больше.
"Совесть" двора или иными словами, дворовые бабушки: Зоя – из пятнадцатой квартиры, Зина – из второй, Света – из тринадцатой и Клавдия – из четвёртой - собрались, как по приказу на том же месте - в тот же час. "Команда", оккупировав единственную лавку у подъезда, в этот утренний час, позабыла о скуке. На сегодняшний день их мозги были заняты проблемой, чья жена, из имеющихся в доме, шестнадцати квартир – жена, которую любит другой!?
- Девочки, что вы думаете по этому поводу? – задала первый вопрос баба Клава и с любопытством посмотрела на соседок.
- О чём это ты? – поинтересовалась баба Света, кокетливо поправляя выцветшую чёлочку парика.
- Ты что, кума, притворяешься? – возмутилась баба Зоя.
- А что вы удивляетесь, ей с первого этажа видно плохо, деревья всё закрывают, - вступилась за подругу баба Зина, - вот отседова и информационный "голод".
- Что закрывают? – переспросила баба Света, тревожно заёрзав по лавке.
- Надпись! – хором произнесли подружки, вводя её в курс дела, заодно показывая "место преступления".
Баба Света, подперев кулаком подбородок, с видом знатока ведущего следствие, призадумалась, яростно вращая глазёнками.
- Свет, как думаешь, кто Она? Из нашенских? А может залётная, может ошибка трагическая произошла? – предположила баба Клава.
- И правда, в нашем домУ усе порядочные, явная ошибка, - вступилась в защиту женщин баба Зоя.
- Ошибки быть не может, - вставила баба Света, с видом знатока знающего дело в запутанных и сложных ситуациях. – Я, как бывший работник НКВД, носом чую преступление.
- Ой, - схватились бабульки в испуге за разные части тела.
- Будем разбираться, - понизив голос до минимальной слышимости, прошептала баба Света. – И так, сколько в нашем доме замужних женщин?
Всё четверо стали загибать пальцы, поглядывая подозрительно на каждое окно дома, шевеля губами, причмокивая, сбиваясь со счёта, и начиная заново.
- Двадцать, - сошлась на конечной цифре, "следственная" группа.
- Следует исключить из списка старых дев, - выдвинула предложение баба Зоя.
- Правильно, - согласились, кивая головами остальные, и вычли троих.
- Погодите, причём здесь старые девы, они же не замужем! Зачем их брать в расчёт? – заострила внимание на данном факте баба Света.
- Да, пущай будут, чаво уж - бабы всё ж. Предположим, одна из них согрешила, да замужней и назвалась, чтоб убивался за ней, - выдвинула предположение баба Клава.
- Нет не правильно это, не правильно, - категорически отрезала баба Света, - такая постановка вопроса заводит следствие в тупик! Эта версия не годится. Исключаю.
- Нет уж, - заупрямились подружки, пусть присутствуют в списках.
- Чёрт с вами, пусть остаются, хотя я - против, - баба Света обвела взглядом упрямых старух, надеясь на их разум, но, … – Так и быть, пусть остаются, - решила она, - и так, вычитаем троих старых дев.
- Уже теплей, осталось семнадцать женщин, - произнесла довольно баба Зина.
- А нас четверых? Нас тоже нужно реабилитировать, мы-то здесь причём? – подсказала баба Клава.
- Точно! Семнадцать минус четыре – тринадцать, - произвела точный и прямой расчёт голова следствия, баба Света.
- Ещё Фроську-алкоголичку, можно исключить из списка женщин, - просвистела в беззубый рот восьмидесятилетняя баба Зина.
- И жен местных алкашей: Веру Ивановну, Наташку, Цыпирдючку Галку, - добавила баба Зоя, захлопав жиденькими ресницами.
- Это почему? Они замужние, - запротестовала баба Клава.
- Что с того, что замужние? Ты когда на них глядела в последний раз? – парировала баба Зина. – Одна с фингалами не расстаётся, другая - тощая, как весло, третья… да что там обсуждать, какой мужик на такое тело позариться?
- Да-а, - вздохнула четвёрка, покачивая головами, и на всякий случай подозрительно оглядываясь по сторонам, - убрать - так убрать.
- Итого, девять, - подвела итог, молчавшая до сих пор, бывший работник НКВД, баба Света. – Теперь, из списка убираем по возрастной непригодности, – огласила она, обводя взглядом группу. – Остаётся – шес-те-ро!
- Кто такие? – всполошилась, задремавшая на солнце, как стара кошка, баба Зина.
- Фридка - жена художника, Вероника из пятнадцатой квартиры, новенькая; Танька Соколова – балерина из шестой; Мадленка – жена Славки-бизнесмена; Кристинка – из восьмой и Ритка-студентка из девятой, - хором подвели итог боевые старушки.
- Вот она, шестёрка нашенская, - победным голосом провозгласила баба Света, поправляя на голове парик задом наперёд. Тепёрь его лихая чёлка, прядями неопределённого цвета, упиралась в её толстую шею.
- А что теперь? Какие наши действия? – поинтересовалась баба Клава, протирая подолом платья, запотевшие от напряжённой, мысленной работы, очки.
- Мадленка это, её рук дело, - перешла на шёпот баба Зина. – Гляди, сколько мужиков крутЮтся вокруг неё – жуть, полчища! Двое - караулють, как "вечный огонь" на кладбище героев, третий - еду привозит, четвёртый…
- Слабо ей, - перебила соседку баба Света. – Она не дура, из-за мимолётного флирта, свою налаженную жизнь портить. Здесь кто-то другой шкодит, вернее другая.
- А может Фридка, жена художника? Скучно ей с ним. Сидит целыми днями, как истукан, на чистую стенку пялиться. Потом поднимет карандаш, подержит его перед носом, будто измеряет что-то и всё. Вдруг подскочет, как в задницу ужаленный, чиркнёт кисточкой по полотну и опять, как медведь в спячку впадает, - рассуждала бабка Клава.
- Ну, что ты несёшь!? - вступилась баба Зоя за соседа. – Он человек творчества, вот и думает, прикидывает. Картину написать, это тебе не борщ сварить!
- Что думать, что думать? – не унималась баба Клава, - я и сама бы нарисовала в два счёта, то же мне работа. Я своему внуку-Лёхе, завсегда рисовала домашние задания для уроков рисования. Всегда пятёрки получала! У меня талант!
- Цыц, не отвлекаться от темы, - привела всех в чувство баба Света, - и так, думаем.
- А я считаю не Фридка это, - вернула тему в нужное русло баба Зоя, - она женщина мудрая, учительницей работает. Не до чувств ей, глупости это.
- Танька Соколова, барелинка наша, её рук дело, - воскликнула возбужденно баба Клава. – Ногами машет с утра – до вечера, мужиков завлекает.
Все четверо переглянулись.
- Может быть, может быть, - подозрительно произнесла главный "следователь" баба Света, - похоже на правду.
- А я не думаю, что это Танька-балерунка, - отвергла версию баба Клава.
- Это почему? – прошамкала баба Зоя, подозрительно оглядываясь по сторонам.
- Тощая она, плоская, как весло. Нет в ней мяса, одна диета с костями. Мужик не пёс, чтоб на кости кидаться. Нет, не она. Взяться не за что! Я, когда в девках ходила, мой Степан, всегда любил меня потискать.
- Ладно, хватить эротику разводить, - перебила соседку баба Зина. – Я же не рассказываю всему двору, как оно у меня было, по молодости. А как было? Склероз – ничего не помню, а жаль….
- Что-то да было, раз четверых родила, - захихикала баба Света, - не от ветра же понесла, а подруженька?
- Тьфу на вас, бесстыжих. Ох, мужика бы, - задыхаясь от смеха, проворковала баба Зина, - подержаться бы за него.
- За своего Ваську и подержись! – присоветовала баба Зоя, улыбаясь беззубым ртом.
- А за что ухватиться? Давно песок сыпется, ой, помру со смеху.
Лихая четвёрка бабок-следователей, зашлась в хохоте, распугивая воробьёв, кошек и Федьку дворника.
- Всё, перерыв окончен, к делу! - строго приказала баба Света, размечтавшимся подружкам, возвращая убежавшие налево мысли в нужное русло. – Обсуждается следующая кандидатура – Кристинка. Молодая, перспективная.
- Её предлагаю сразу вычеркнуть из списка, - подняв руку вверх, как на уроке, взяла слово баба Зина.
- Почему? – спросили остальные.
- Она на пятом месяце беременности. Ждёт двойню.
- Откуда знаешь?
- Она нахваливалась кому-то по телефону, а я бельишко на балконе развешивала, вот всю информацию и скачала.
- Остаётся студентка Ритуля, - торжественно объявила баба Зоя, чувствуя близость разгадки.
- Нет, не Ритка, - высказала своё мнение баба Света, - слишком молода, проста, не интересна массам. Да и замужем всего ничего, полгода. Не думаю, что у неё ухажёр на стороне. Рановато. Вот годков через десять… - не раньше.
Какая любовь? Сотни раз она думала о ней, мечтая встретить, вырваться из замкнутого круга, а встретив, испугалась. Что делать с любовью этой? Как поступить, чтобы не ранить, не обидеть, не испугать и не испугаться самой. Она смотрела в окно, на солнце пробудившее день, мечтая о свободе. Зачем ей всё это? Что делать с этим чувством? Броситься ему навстречу или спрятаться, авось, пройдёт, не заденет? Пронесётся мимо. Зачем ей всё это, в её возрасте. "Глупости, – рассердилась она на саму себя, - причём здесь возраст?",- разве она не достойна любви? Ведь любила же она в молодости. Мама всё замуж её выталкивала за Ромку, она и вышла. А бабушка, дочь свою ругала.
- Не будет ей счастья с ним, не будет. Не тот он человек. Не видишь разве? Что за мать ты, коли не чувствуешь?
Первые годы замужества она была счастлива. Муж заботливый, всё в дом несёт, все для жены молодой. Она расцвела бутоном прекрасным, а позже в розу превратилась. Душа пела! Забеременела! Мужу любимого призналась, и столько счастья в её глазах было, радости, надежды, любви.
- Никаких детей, - как отрезал.
- Да ведь он уже есть, он живёт, растёт во мне!
- Никаких детей! – как пощёчина.
За спиной раздался храп. "До чего же он опустился", - она с отвращением смотрела на спящего мужа. Открытый рот, запах перегара на всю квартиру. Когда-то она любила его. Когда закончилось счастье её? Тогда, когда он совершенно трезвый поднял на нее руку. Совершенно трезвый. Ребёнок… больше о детях они не говорили. Простила ли она его? Когда она потеряла своего малыша - жизнь превратилась в ад. Почему она не ушла? Жалела? Он научился плакать, он всегда плакал, на следующий день, разглядывая её разбитое лицо, плакал, проклиная себя, обещая, клянясь, что такого больше не повториться. Она давно не видит в себе женщину, и вдруг любовь… Что он в ней нашёл? Она сама себе ненавистна, а тот другой любит.
Она засмотрелась на надпись "Я люблю твою жену!"
Внизу стоял мужчина и его взгляд был прикован к ней. Она застыла. По лицу потекли струйки горячих слёз.
- Шас, как врежу, твою, ... – раздался пьяный голос мужа, и он перевернулся на другой бок, громко храпанув.
Она вздрогнула птицей испуганной, сжалась в страхе, глядя на него…
Сняв со стула лёгкую кофточку, сунув ноги в босоножки, она выбежала из квартиры.
Четыре пары старушечьих глаз, смотрели им вслед. Мужчина и женщина шли по алле, крепко держась за руки.
- Она больше не вернётся, - раздался голос одной из старушек.
- Кто бы мог подумать, - словно эхо повторила другая.
- А мы её из списка, того, - произнесла третья.
- Дай бог ей счастья, - проронила четвёртая, крестясь, смахивая подолом фартука набежавшую слезу.
Неугомонная "следственная" группа, сдвинув головы в центр круга, одновременно зашепталась, перебивая друг друга.