Не хочу вас расстраивать, но у меня всё хорошо. Если попросите сказать о себе несколько слов, долго думать не буду.
Раньше я носила очень короткую юбку, имела стройную фигуру, свежее румяное лицо, длинные светлые волосы, глаза синие - дна не видно. На стройных ногах - капроновые чулки со швом; на голове - замысловатая причёска, подобной - ни у кого; на запястье тонкой руки бренд времени - часы «Звезда».
Теперь всё по-другому: юбку ношу длинную, на лице кое-где притаились предательские морщины, волосы седые, нет, скорее, платиновые, в поблекших глазах нет былого огня, и бегут, бегут с горы по склонам лет немощь и жалость к себе.
О возрасте промолчу. Он зависит от пережитого и осознанного. И хотя расстояние между портретами - целая жизнь, я никогда не позволяла себе быть некрасивой ни внешне, ни внутренне. Да и, по сути, некрасивых людей нет. Они кажутся такими тем, кому не нужны, и совсем другими, кому запали в душу.
В молодости ничего особенного со мной не происходило. Разве что однажды на рынке потеряла зонтик да нечаянно влюбилась на танцах в местного Дон Жуана, решившего, что я ни на кого не похожа, и по достоинству оценившего мою одежду.
Зонт я тут же купила новый и с его помощью решила проблемы любовного характера. Правда, после этого пришлось позаботиться о собственной безопасности. Отныне маршрут был ограничен дорогой из школы до «кобыльего двора», так называлось общежитие слюдяной фабрики, комнату в котором мне, молодому специалисту, любезно предоставила администрация.
Как сейчас вижу двухэтажное полуразвалившееся деревянное здание и моё окно на втором этаже с наглухо забитой форточкой. «Кобылий двор» - далеко не пятизвёздочный отель. Жить в нём - навсегда приобрести подмоченную репутацию.
Днём в общей кухне, изображая семью, играли дети.
- Ты опять, паразит, нажрался? - пятилетняя Лилька, симпатичная девочка с розовым бантиком на макушке, хлестала по щекам ровесника Женьку. - Забирай вещи и, чтоб духу твоего не было! - всё больше распалялась она, копируя мать.
Не на шутку испугавшийся Женька пятился назад, прикрывая ладошками лицо.
- Ладно. На, выпей, - неожиданно меняла Лилька гнев на милость и протягивала бутылку из-под водки.
- При вечно пьяных родителях они сироты. Что ждёт их в будущем? Детдом? - рассуждала я и не подозревала, что на эти вопросы когда-нибудь мне придётся отвечать.
По ночам я просыпалась от визга тормозов, стука в дверь неожиданных визитёров, женского визга и писка.
Кроме этого, время от времени, из всех динамиков на железной дороге, находящейся в пяти метрах от общежития, как грозное предупреждение о бомбёжке во время войны, тиражировалась фраза:
- Внимание! Граждане! Будьте осторожны! Состав надвигается на гору!
И ещё! И ещё!
Спасением было утро. Перехватив в железнодорожной столовой, где пол, столы и стулья блестели от впитавшегося в них мазута, пару пончиков с повидлом, я шагала по шпалам вдоль рельс, которые, слава Богу, не заканчивались тупиком, а вели к храму науки - школе. Мимо проносились грубые, наводящие ужас, лязгающие железом паровозы, зато приветливо махали руками всевидящие машинисты.
Рядом - постоянная спутница десятиклассница Аришка Фомина. Шапка-ушанка, надвинутая на карие умные глаза, длинные светлые волосы в толстых тугих косичках.
Вместе с ней хорошо молчать. Правда, если хорошо постараться, можно обменяться парой фраз. Обычно она идёт сзади, поддавая камешки носками ботинок, или сбоку, стараясь держаться подальше.
Всё настоящее рождается, когда ты молод. Любимая работа, любимые ученики - счастье, безмерное от того, что тебя понимают.
- Ирина Леонидовна, правда, что Вас в зелёном контейнере с другой планеты отправили? - спрашивали пятиклассники.
А я отвечала загадочной улыбкой и читала на уроке литературы «Серую Шейку» Мамина-Сибиряка. В трагические моменты дети прятали слёзы в учебниках, тетрадях, носовых платках.
У старшеклассников вопросы другого свойства:
- Вы любили?
- Конечно, любила и люблю сейчас…- как хорошая актриса, я умела держать паузу. - У меня с профессией учителя любовь взаимная. Мне не страшны любые катаклизмы: можно уволить, разорить, лишить жилья… А я всё равно воспряну, как птица Феникс из пепла.
Чем больше жила, тем больше появлялось в действиях ума и расчёта. А это скучно. Пингвины, когда им скучно, рожают. Был в моей жизни момент, когда я мысленно водила в детсад наших с Андреем детей. Но, увы! Он больше говорил, чем чувствовал. Не сбылось… Но теперь детей у меня целая школа!
Вскоре пришлось уехать от лязгающих паровозов, пончиков на завтрак, обед и ужин, досужих разговоров, завистливых взглядов, сплетен, слухов и… моих милых учеников. Расставание было печальным, меня оплакивали, как Серую Шейку, говорили слова, которые попадали прямо в сердце, чтобы удалить из него печаль.
Ещё долго по ночам снилась мне девочка с умными карими глазами и светлыми волосами в тугих толстых косичках, а в сознании тиражировалась фраза: «Внимание! Граждане! Будьте осторожны! Состав надвигается на гору!»
Я много раз возвращалась в Снежицу, но всё здесь было другим. «В одну реку нельзя войти дважды», - успокаивала избитая истина.
- Ирина Леонидовна, Вам предстоит командировка в далёкий таёжный район, - сообщил заведующий отделом на планёрке в Министерстве образования края, где я работала. - Конечно, Вы вправе отказаться: возраст и всё такое… Но там нужен человек, способный разобраться в проблемах Таёжного детского дома. Есть мнение, что его необходимо закрыть… Вы понимаете, это связано с оптимизацией краевого бюджета. Денег не хватает, увы… Проследите, пожалуйста, чтобы местные власти соблюдали законы и материальные ценности на сторону не ушли… - Если согласны, завтра и отправляйтесь. В Вашем распоряжении вездеход. Переправитесь на пароме… Придётся пересечь три реки… Хождение за три реки - это романтично, - улыбнулся он.
Поставленная задача показалась по меньшей мере странной, но абсолютно не возмутила.
- Черствею...- подумала я.
Ранним утром ласково шуршали колёса, обрадовавшись дороге, дарили покой… За окном машины какая-то особенная сентябрьская грусть: сонно-серая хмарь, но без слезливого дождя, буйство красок под скрипичный концерт виртуоза ветра.
Странно, но в природе я вижу то, что в людях рассмотреть трудно: одухотворённость, естественность, открытость. Люблю осень. Это время воспоминаний, взбудораженных чувств и раздумий. Нахлынуло и сейчас. Мои чувства никогда не выходили за рамки дозволенного и здравого смысла. Я всегда отставала «в науке страсти нежной», позволяла себя любить, продвигать по службе, но, однажды обманувшись, так и не разрешила настоящее чувство. Я - человек дела. И только!
Енисей появился неожиданно, величественный и седой. Присмиревшие плёсы с бездонными омутами, песчаные косы на быстринах, на берегу - сосны, натянувшие небо на свои макушки и не позволявшие ему упасть. Небесная ширь над Енисеем давно нашла приют в чистых водах, и теперь облака, отражённые в них, мешали мне из него напиться.
Почему-то захотелось втиснуть в извечное «должна» своё маленькое «хочу». А для этого спрятать в енисейских омутах то, что мешает жить: неверие, всеобщую подлость, беззаконие, фальшь, чёрствость, - и оставить только божью искру - совесть.
Между тем вездеход оказался на пароме, и шофёр мирно беседовал с маленьким старичком, одетым в затасканную, видавшую виды фуфайку:
- Скажи, отец, в этом месте у Енисея какая ширина будет?
- Так думали испокон веку, что полтора километра… А тут понаехали городские, пошныряли туда-сюда и выдали два. Вот из-за них и должны мы теперь полкилометра лишних ездить… - старичок, хитро улыбнувшись, посмотрел на собеседника.
Несколько километров по суше, и передо мной - другая река. Как молодой жеребец, бьёт копытами красавец Тасей: грива на обе стороны, пена изо рта, шиверистый, безудержный. Глядя на него, я на мгновение почувствовала себя за линией горизонта, в каком-то другом, неизвестном мире, тревожном и опасном.
Минут тридцать ждали паром. К Ангаре подъехали во второй половине дня. Легенду о ней я знала. Не покорилась Ангара воле отца Байкала, сбежала к другу милому Енисею. Теперь общие у них слёзы, потому что неразумен человек в своих желаниях - всё норовит себе подчинить. Днём светла Ангара - даже птицы перелётные не садятся на её воды, видимо, чернить не хотят. Вытянула она стройное русло вдоль скалистых берегов, поёживается, кутается в остатки жёлто-зелёного покрывала из кувшинок и осенних листьев. Вот у кого нужно учиться женственности, изяществу движений. Появившийся катерок потревожил красавицу - пошли по воде круги - заулыбалась она блаженной улыбкой. И показалось, что отошли проблемы куда-то далеко-далеко и всё пустое, и ничего не значит.
Машина сошла с парома, и я увидела, что какая-то женщина, приоткрыв дверь «Газели», жестом приглашает следовать за ней. Такая встреча показалась несколько странной… Обычно «контролёров» встречали с распростёртыми объятиями и чуть ли не с музыкой, вели в баню и угощали сибирскими разносолами… После этого гости часто забывали о цели приезда и уезжали, пребывая в отличном состоянии духа…
Посёлок Таёжный вынырнул из-за поворота неожиданно. Он пристроился у реки, рискуя однажды в весеннее половодье, не справившись со стихией, погибнуть. Над дорогой склонились тусклые фонари, лаяли, не отходя от ворот, осторожные собаки. Подъехали к гостинице, небольшому деревянному строению, спрятавшемуся за огромными кедрами.
Подошла женщина, которую мы видели на причале. Средних лет, симпатичная, небольшого роста, модная стрижка из густых светлых волос, спортивный костюм, куртка, кроссовки - она сразу понравилась мне. Было в ней что-то располагающее, искреннее и тёплое, хотя она всеми силами стремилась скрыть это за чёткостью и твёрдостью формулировок.
- Арина Петровна Лоргина, - представилась женщина, рассматривая при этом испачканные вязкой, трудно смываемой грязью носки обуви, - заместитель Главы администрации района. - О Вашем приезде вчера звонили из Министерства образования. Вам помогут устроиться. Увидимся завтра.
Приглушённый абажуром свет настольной лампы, неестественная тишина, удобная мягкая постель, пахнущая хвоей, помогли понять, насколько я устала. Книга, в которую надеялась заглянуть перед сном, выпала из рук… Всю ночь под окном вместе с дождём, обязательным спутником осени, под окном плакали могучие кедры.
Рабочий день начался в рабочем кабинете Арины Петровны. Сегодня она была совершенно другой. В чёрном костюме, в белой блузке, туфлях на высокой шпильке, Арина Петровна вышла навстречу и улыбнулась широкой приветливой улыбкой:
- Как спалось? Что нашептали Вам наши кедры?
- Всё замечательно, - улыбнулась и я. - Может, займёмся делом? Вы понимаете ситуацию? Детский дом должен быть закрыт. Такая форма воспитания социальных сирот себя изжила. Посмотрите, кого мы воспитываем здесь? - Моральных уродов, иждивенцев, которые, согласно нынешним требованиям, свою тарелку не должны мыть. - я выдала ту часть установки свыше, с которой была согласна, и воспользовалась своей знаменитой паузой, чтобы дать Арине Петровне время на осмысление.
Помолчали…
- Но прежде чем что-то ломать, надо думать, что ты будешь на этом месте строить… - продолжила я.
- Согласна. Мы должны видеть хотя бы на шаг вперёд. Мы - власть… Вы - высшая, Вам виднее, и поэтому сейчас скажете, что будем делать потом, что будем предлагать взамен, - в глазах Арины Петровны заметалась надежда.
- Не ждите ответа. У меня такое впечатление, что в правительство продвигаются люди, имеющие целью разрушить всё, - выпалила я, хотя не была уверена в том, что должна здесь это сказать.
- А мы должны на местах выполнять эти распоряжения? Мы - заложники обстоятельств? Это нравственный тупик! - вспыхнула Арина Петровна и тут же сменила тему:
- Вы в прошлом учитель литературы, Ирина Леонидовна? Я тоже когда-то поступила на филфак, но представила осуждающий взгляд моей учительницы литературы и сдала экзамены на физмат.
- Зачем Вы это сделали? - не поняла я.
- Мне казалось, что я никогда не смогу быть таким учителем, как она… Боже мой, какие у неё были уроки! А вечера!- глаза Арины Петровны наполнились каким-то необыкновенным светом, способным растворить тьму, согреть самую неприкаянную душу, - мне показалось, что она ищет свободную комнату в закоулках моей души. - Но, увы, я не была среди лучших… - в печальной улыбке застыли уголки её губ, дрожащие руки искали и не находили опоры.
Она не сразу овладела собой. Зачем-то включила компьютер. Несколько секунд смотрела немигающими глазами на монитор. Перевела взгляд на меня, вздохнула... Видимо, очень не легко давалась ей эта исповедь. "Но зачем она мне?" - недоумевала я.
- Помню, готовили есенинский вечер... Мне досталось крохотное стихотворение... - «Дайте, пожалуйста, стихотворение побольше…» - попросила я. - «Боже мой, Ариша, ты хотя бы это выучила», - Арина Петровна резко замолчала. - Случалось ли Вам,- её глаза встретились с моими глазами, - просить искренне, желая наконец-то заявить о себе, и столкнуться с полным непониманием Вашего благого порыва? - я поняла, что риторический вопрос не требовал ответа. - Но как я её любила! - без всякого перехода с чувством выдохнула Арина Петровна, видимо, не осознавая парадоксальности последнего высказывания.
- Позвольте, дорогая, как можно её любить? Да она Вам жизнь испортила! - не выдержала я.
- Это, наверно, трудно понять, но именно она сделала из меня человека. Я знаю наизусть почти все стихи Есенина… Благодаря ей я живопись знаю и люблю. Я знакома с мировой классикой… Я… я… - от волнения у неё не хватало слов. - А хотите дам определение метода социалистического реализма? «Основной метод художественной литературы и критики, требующий от писателя предельно точного изображения действительности с точки зрения…»
- Сто-стоп! - вмешалась я. - А дальше что? Вы встречались с ней?
- Я тридцать четыре года жила с её именем... Трудно поверить, но получалось так: возникали проблемы, я записывала возможные варианты решения и думала над тем, какой из них выбрала бы она. Не подумайте, это не сумасшествие. А не заявляла я о себе по одной простой причине: боялась разочаровать.
Я не знала, что говорить, я была сражена… Я вспомнила эти умные карие глаза, тугие косички.
- У вас была любимая учительница? - Арина Петровна окончательно выбила меня из колеи. - А у меня на мониторе компьютера и дома, и на работе фотография любимой учительницы. Когда советуюсь с ней, она смотрит то осуждающе, то укоризненно, то одобрительно. Но очень редко - с восторгом. Что делать? Жизнь сложна, и не всё от меня зависит.
Послышались протестующие крики секретарши, но в кабинет всё-таки ворвалась женщина в форме капитана полиции:
- Арина Петровна, Нинка Коткина мужа убила… - взволнованно выпалила она. - А у них девять детей… Ума не приложу, куда их отправлять будем?
Почувствовав внезапную слабость, я подошла к окну. Тайга - рядом. За макушки сосен и елей беспомощно цеплялись рваные края тучи. Виртуоз ветер спешно перераспределял лесные богатства. Он срывал последние листья с полуголых осин и берёз и украшал ими сосны и ели. Мне показалось, что ветру в этом помогаю я.
- Ненадолго оставлю Вас, Ирина Леонидовна … - побледневшая Арина Петровна жестом предложила женщине выйти вместе с ней.
Я бросилась к монитору.
- Внимание! Граждане! Будьте осторожны! Состав надвигается на гору! - тиражировала упрямая память фразу из прошлого.
Через несколько минут в кабинет вернулась взволнованная Аришка Фомина, удивлённая тем, что я, настоящая, видимо, впервые в жизни смотрела на неё виновато и растерянно.