Последняя зима

Введение

Сумасшедший мир, где мы рождены. Остывающая планета расчетливого разума. Разве зимняя мертвая природа не радует нас тем, что это - не навсегда.
Религия настолько древняя, что у нее нет ответов на сегодняшнем уровне. Тщательно законспирированное древнее рабство. Несмотря на всю демагогию по поводу свободы и демократии в этом мире живет только ложь.
Кривое зеркало лжи. А вместо прекрасного понятия свободы - только половая распущенность, доведенная до абсурда для малопросвещенных и требования по регламентации всей жизни для тех, кто стремится к процветанию. Кошмарный перечень правил поведения, никак не согласованный с подъемом духовных качеств. И потому лишь дающий возможность не роста, а отыскания уникумов, родившихся с таким набором характеристик.
Твое место в жизни определено только рождением. твое окружение либо лживые прохвосты, либо усталые личности. Сломленные и покорные судьбе. Оно, окружение, требует приносить в жертву детей в пользу сообществу. Приучая к мысли о невозможности контакта с другими, личностями из вне.
Впрочем, я встречала прекрасных людей, родившихся в этом сообществе. Чаще всего они склонны к идеализации социума. Отсутствие понятия духовности. Замена ее осколками памятников чужих культур и стремление обуздать данную от рождения жажду наживы. При этом в них нет сочувствия кровавым жертвам этой идеологии. Сочувствие может проявиться на личностном уровне. Сочувствие ко всем правилами осуждается.
Я не из вашего круга, хотя и признаю силу его. Существую в нем и вынуждена считаться с его законами. Но я отделила себя неприступными стенами, оказавшись в изоляции.
Я по другому чувствую, по другому действую, потому и кажусь вам неразумной, ведь под разумностью вы понимаете покорность вашему закону и многочисленным требованиям древнего учения.
Мои чада - маленькие рассказики, пришедшие на ум. Отправляйтесь кораблики в дальнее плавание. От порога к порогу, от компьютера к компьютеру, от сердца к сердцу. Нет дороги правее.
Теплый морской пейзаж в золотисто-синих тонах. В синих водах вспыхивают золотистые гребни волн. А синее небо чуть подсвечено дальними золотистыми облаками. Белое пятно в том самом месте, где вот-вот появится солнце. Еще немного и жизнь проснется. Пейзаж станет не таким красивым, а просто фоном для наших мыслей. Взгляд уводит в море деревянный волнобой, так похожий на длинный предлинный мостик. Как же не оказаться в диссонансе с этим прекрасным миром?
Наша жизнь разменивается по мелочам. Мы гонимся за успехом, не замечая красоты, нас окружающей. Нам не хватает чувства гармонии. В мыслях мы отрываемся от пейзажа и становимся рабами цифр. В каждом индивидууме столько-то, столько-то процентов удовольствия, сытости и умиротворения. Но душа сопротивляется. Никакой цифрой, никакими словами не описать шелестящий звук прибоя и радость встречи с прохладными водами океана.
Даже гениальный художник может показать лишь какую-то частичку плана. На весь пейзаж не хватит жизни. Я могу понять старых мастеров, чьи картины утопают в подробностях, но понимаю и современников, торопящихся ухватить хотя бы малую частицу красоты. Ведь совершенство невозможно.
Наши мысли высвечивают небеса. Вы никогда не видели четырех солнц морозным утром? Вас ни разу не потрясло видение неожиданно скрывшейся луны? Мир неба полон чудес. Он разговаривает с вами. А кругом тысячи людей, не смеющих поднять взор от земли.
А как же гильдии астрологов, пытающихся заменить ваше ночное зрение? Они шепчут сладкие сны, чтобы вы никогда не открыли глаз. То называют вас деловыми, то влюбленными. Но в словах - пустота. Их сердец не коснулась фея ночи. Они ловко играют словами. Притворяются, чтобы говорить и не сказать. Нельзя пророчествовать за деньги. Это как примитивные цыганки с киевского вокзала. В их глазах жадность и мертвое сердце.
А жизнь идет независимо от них, от их гниющих уст. Даже предрождественской темной порой солнце преодолевает притяжение земли и встает, чуть-чуть оторвавшись от замороженной природы. Дворники скребут асфальт тротуаров и пестрая толпа бредет к метро преодолевая костное желание вернуться в теплую постель. Досматривать сладкие сны.

Глава 1. Серебряный век

Серебряный век русской жизни - он был совсем близко от моей юности. И в то же время непреодолимо далеко.
"...Ты меня никогда не ославишь
- мое имя нектар для уст...
Ты меня никогда не оставишь
- дверь открыта и дом мой пуст..."
Подумать только, это она говорила о мужчине, предавшем всех и ее в угоду КГБ.
Теснота арбатского жилья не допускала мысли о наследии серебряного века. Унижающий личность страх перед органами делал нас молчаливыми. Между нами и погибшим поколением лежал мрак и кладбищенская тишина. По нашим кухням разносилось зловоние щей.
Страдали ли мы в юности? Конечно, нет. Избыток сил компенсировал наше бесправное положение. Казалось, мы повзрослеем и все исправим. Ведь идеи серебряного века парили над нашими головами. Нам были гораздо понятнее строки исповеди Цветаевой, чем жестокие законы пролетарской власти.
Да и что такое - пролетарии. Очередная ложь, созданная для продуманного разделения и ослабления бесправием людей. Никаких пролетариев не было, это мы знали и тогда. Были бежавшие из колхозов и другой разоренной провинции. Наши родители были такими же и тоже тщательно пытались завесить свое происхождение понятиями из пролетарских законов.
Я хорошо помню, как ругаясь с мамой, отец вспоминал, что её дед был лавочником. Причем мама изо всех сил пыталась доказать, что это не так. И я уверена, страх был так велик, что она и на смертном одре отреклась бы от происхождения непролетарского. Она готова была взвиться, когда я пыталась объяснить, что наше сословие называлось когда-то мещанством, или, по-французски, буржуа. Ей казалось это оскорблением. То ли дело - "пролетарии всех стран".
У мамы была неплохая семья. Все получили образование, но, конечно, пролетарское. Учился и мой отец. После церковно приходской школы при царе, послужив какое-то время советской власти, поступил в Промышленную Академию. Где его приучили к дорогим ресторанам, лакомством маслинами и игре в преферанс. Впрочем, закончить Академию он не успел, так как началась война и он пошел добровольцем.
И все же само образование основывалось на зубрежке выдуманных "пролетарских законов". Никто не смел говорить и думать по другому.
Мы же, родившиеся после войны, больше читали и больше видели. Мы упивались стихами серебряного века, В нашей среде, на Арбате оказывались потомки бесправных людей непролетарского происхождения. Те самые, кого власть называла "недобитыми". Унаследовавшие глубокое мышление и открытость знаниям.
Немного сложнее с христианским мировоззрением. Идеологи коммунизма, основанного на фрейдистских взглядах, были вынуждены прикрываться христианским понятием морали. Прикрываться от народа, хоть и малограмотного, но глубоко христианского. Вспомните "кодекс строителей коммунизма".
Ни мы, ни наши родители не обучались Закону Божьему. Под страхом лишения всех прав не могли посещать Церковь.
Но был просвет, когда под названием изучения былой культуры можно было углубиться в первоисточники. В нашем распоряжении было все книжное богатство старой России.
И потому произошел переворот.
Откуда вы, сегодняшние, берете знания? Неужели из интернета. Обрывки фраз. Обрезки мыслей. Там все вырезано. Тексты адаптированы.
Погода испортилась. Похолодало. Но и в этом есть своя гармония. Листва еще темно-зеленая, но из-за низкого солнца стали ярче осенние цвета: темно-красные плоды боярышника, оранжевые и синие клумбы.
На балконе на солнышке греются толстые коты. Они очень довольны собой. У них свое миропонимание. Полудремотное состояние соответствует работе желудка по перевариванию «Вискас». А летом на даче были еще такие шустренькие и вкусные ящерки. Ничего не стоит поймать такую за хвост. А ловятся они на прогретой солнцем древесине крыльца. В жару приятно поспать под каким либо кустом, послушать кузнечиков. Можно попить водичку из надувного бассейна. Или побегать от детей, нарочно заманив их этой игрой.
Особенно играть любит кот. Он помоложе и еще не наигрался. Если не очень жарко, он уходит оврагом в лес и к ужасу двуногих иногда приносит с собой клещей. Происходит переполох. Бежит бабушка с тройным одеколоном. И собственными руками производит операцию по изъятию клеща. После этого котик, как заслуженный больной может позволить себе разные безобразия: гонять кошку, показывать зубки деткам.
Теперь же прощай лето!
Ушла и ласковая немного прохладная осень. Так хочется побывать в лесу. Послушать шуршание ветра в осенней листве. Цвета становятся ярче, а воздух прозрачнее, холоднее. О-сень, золотистая сень над этим миром!
Говорят, тают полярные льды. А так ли точно знают, что будет. Мы все толчемся на крохотном пятачке эпохи слабой памяти. Зарастают паутиной библиотеки, хранившие память столетий. И кто отбирал данные для хранения в памяти компьютеров? Достаточно ли они достоверны? И не отражают ли они однобокость сознания таких специалистов по разработке компьютерной памяти нашего переходного времени?
Ведь мы все поддаемся влиянию предрассудков. Кто-то где-то сказал, что сейчас пришло время Армогедонна. И каждому хочется подтвердить: «Да, я знаю!».
Это не важно, что даже Спаситель говорил, что не ведает таких сроков. Всегда найдется кто-нибудь, который станет утверждать все, что угодно, лишь бы лишь бы обратить на себя внимание.
Человечество много раз попадалось на такой крючок. Людям поверхностным легко отказаться от знаний многих веков. И сказать: мы ни за что не отвечаем и ничего знать не хотим. Пожалуй, еще к этому идиотизму можно пришить знамение революции - нежелание работать выдать за стремление к свободе и независимости. И пошло...
Ведь наше время вовсе не характеризуется высокой образованностью. Под этой тонкой пленкой на поверхности цивилизации возрастает раковая опухоль толпы малограмотной. Именно эта толпа обладает фантастической рождаемостью и приспособляемостью. К тому же считает себя обойденной благами. У нее нет надежды достигнуть хотя бы среднего уровня, и, потому, она идет на разрыв с цивилизацией. Ей нужна катастрофа. Она балдеет от страшных предсказаний.
Каждый уже почувствовал напряжение. В теленовостях мы видим эту безумную толпу, не имеющую надежды на будущее. Со всех сторон пытаются толпу умилостивить мелкими подачками, но она хочет всего. «Здесь и сейчас» — кричат безумные, старающиеся выбить почву у всех, в том числе и у своих многочисленных потомков. Обрекая цивилизацию на смерть.
Это вовсе не толпа бедняков. И дело не в религии. Это толпа людей, чувствующих свою ущербность в знаниях. И любые заигрывания материальные они примут без благодарности. Наоборот, утверждаясь в неполноценности заигрывающих с ними.
Существуют ещё серединка - люди, не умеющие думать о жизни. Во всяком случае своими словами. Сложная ситуация - они ищут готовые ответы у великих. В интернете, но чаще читая мемуары.
Кажется, обо всем уже было сказано. Надо только найти готовенькое. Но тут сложность. Жизненных ситуаций бесконечное множество, а ответов еще на порядок больше. Нашлепал фразу, которая должна помочь найти ответ, а потом читаешь многие страницы ответов поисковой программы... Нет ответа. Каждый человек уникален и ситуации тоже.
Только в бессонных ночах приходят ответы. Надо прислушиваться к своему собственному миру. Говорить с ним сердцем.
А может быть дело в том, что такая благодать, как бессонные ночи, не у всех. Может быть плохо, что уходит в сон человек, не успев подумать.
А мир жив другим. Золотая осень цивилизации одаривает нас роскошными дарами. Даже в нашем заблудившимся в лесу дачном поселке теперь можно пользоваться интернетом.


Глава 2. Конец года

Декабрь. Что же случилось сорок два года назад?
 В эту мою жизнь простую и даже заторможенную вошло оправдание.
Милосердие или оправдание?
Зная о себе многое, мы молим о милосердии. Но иногда, очень редко, удается почувствовать себя оправданной. Нас оправдывает созидание, и творчество. Столько храмов построено. Иногда окружение друзей.
Нас оправдывает воспитание детей, когда из ничего, из крохотного непродуманно созданного существа вырастает чудо. Мы наслаждаемся наблюдением роста ума, и духа. Хочется петь и плясать от радости, когда около тебя образуется человек. Когда он решает сложнейшие вопросы жизни. И когда около него образуются маленькие человечки.
Не богатство, и не известность образуют человека. А теплота душевная, ум ясный и прекрасные дети.
Мне бы хотелось устелить дорогу твоей жизни радостями. Но, на самом деле, богатство и всякие удобства могут помочь иногда, а обычно - нет.
В хлопотах и суете, в бесконечных попытках уничтожить старые долги грядет Конец Года.
Я была рада гостям, появившимся в моем доме после долгого перерыва. За одним столом я сидела с одноклассниками.
Сколько не скрывались бы мы за стеной независимости, по настоящему хорошо нам в обществе себе подобных.
Где-то в нашей основе. в самой глубине - общее детство. Впервые открывшиеся глаза души. Предельная честность и лукавство понимания будущего. В тот момент оно было высвечено перед нами. Запрятанное в розовый туман ненадежно сияло солнце раскрывшейся жизни. Мы угадывали тяготы и препятствия, не веря в их продолжительность. А теперь позади - целая вечность. Измен и предательства. Но мы живы. Можем любить и ждать.
Впрочем нет, ждать поздно. У кого дети, у кого труды. Как Бог послал. У кого кровоточит сердце. Можно только догадываться какие раны прикрывает хорошая одежда.
За окном Последняя зима. Последняя по порядку или в жизни?
В детстве я очень не любила Теле- и радиопередачи с названием "Последние известия". Злило, что через короткий срок снова в эфире возникали "последние известия", которые мало чем отличались от предыдущих. "Когда же известия действительно станут последними, после которых не будет никаких занудных передач?"- думалось в детстве.
Есть в официальных высказываниях наших публичных деятелей еще несколько загадочных словосочетаний, повторяемых бесконечно. Например, "Парк Культуры" - что это? Слово "парк" понятно, но какое к этому отношение имеет культура?
Мы знаем греческую, римскую культуру, культуру каких-нибудь захоронений или керамических горшков. К какой же из этих культур относятся советские парки? Может быть имеется в виду ареал "культа личности"? или намек на культуру поведения посетителей, которые не ругаются, не плюются и к теткам не пристают? В смысле - "Парк культурных".
Откуда такое название?.. Из той же эпохи, что и "Метрополитен имени Когановича", или "Библиотека имени Ленина". Сразу вспоминаешь "Собачье сердце". Я думаю люди повторяющие эти странные словосочетания не читали таких книг. Но ведь кто-то их читал, я точно помню.
Мне это самое "Собачье сердце" дали на один рабочий день и, прикрываясь расчетами, я прочла. Я умела быстро читать. По диагонали. Странно, но даже после такого чтения я все помню и лет много прошло.  Должно быть ум отбирал в память важное, а не то, что мусолилось долгим чтением. И не то, что навязывалось пропагандой. Я вряд ли вспомню, что читала по школьной программе.
Даже сейчас, когда вижу новостные передачи о Революции в Киеве с поющими революционерами, я сразу вспоминаю эту книжечку "Собачье сердце". Наверно никто из поющих в Киеве ее не читал. А жаль... Нам легче было бы понять друг друга.
И в то время, когда любопытные самиздатовские книжки переходили из рук в руки, многие недоросли учили наизусть выдержки из передовиц наискучнейших советских газет. К каждому профсоюзному застолью. Я старалась избежать этой скушнятины. Но, оказывается существуют и сейчас лояльные к ним прослойки населения. И чем старше я становлюсь, тем скучнее публика вокруг. Но это не относиться к моим друзьям.
Просто нас все меньше. Наше поколение уходит. Но я еще чувствую силы перевернуть этот мир.
Один раз в жизни я видела демонстрацию воли народа вполне искреннюю. Без отгулов и материальных поощрений. Это было в день полета Гагарина. На самодельном плакате было написано: «Все в космос».
Я жила на Арбате и училась в школе. И эту самую демонстрацию видела воочию.
На самом деле любимым чтением задолго до этого стала фантастика. Особенно у интеллигенции. Это не просто способ уйти от реального мира с его проблемами. Это был единственный способ обсуждать серьезные вещи, социальные и политические. Языком иносказаний. Как в баснях. Запрет властей  на серьезное обсуждение основ марксизма, не распространялся на фантастику. Достаточно было сказать, что дело происходит на другой планете.
Современные читатели, возможно, не помнят писателя фантаста Ефремова. Он подробно описал такое застывшее в развитии общество. Оно было разделено на касты «долгожителей» и «короткожителей». Короткожители – это рабочие, которым не нужно было давать образование. Отработав у станка до тридцати лет и родив детей, они уничтожались. Возможно, с помощью водки.
Долгожители получали высшее образование и могли до старости заниматься умственным трудом, поэтому невыгодно было их уничтожать сразу после тридцати. Но им завидовали и ненавидели короткожители, которые следили за ними и готовы были расправиться. Определить их было очень просто. Весь эфир на данной планете был наполнен песнями типа «Партия мой рулевой». У долгожителей такая музыка сразу вызывала головную боль.
Власть тоже была кастой и тоже жила долго, но была защищена от народа. Однако, как оказалось, радио они тоже не могли слушать без головной боли. Очень похоже на нашу тогда действительность.
Чиновники от цензуры не считали, что такое заумное чтение, как фантастика, может повлиять на идеологию «масс». Они не только пропагандировали «революционность масс», но и сами в это верили. И нас, как дураков, заставляли повторять необходимые и достаточные условия для свершения революции. Как бы они удивились теперь, когда неуправляемая рождаемость на востоке, отрицание наемного труда и организационные возможности интернета привели к возникновению цепи революций в мусульманском мире. Как будто кто-то ударил хлыстом по Северной Африке и Ближнему Востоку.
Кроме того, наш интерес к фантастике подстегивался публикацией прекрасных произведений американских и английских писателей фантастов. Рей Бредбери, Шекли, Артур Кларк были в то время самыми читаемыми авторами. А вот такого замечательного сериала, как «Звездный путь» у нас не было.
Да, конечно, общий интерес к миру фантастики в какой-то мере способствовал быстрому освоению космической отрасли промышленности.
Какое же влияние мир фантазий оказал на развитие технологий? Мы хорошо помним наличие мобильной связи в фильмах сериала «Звездный путь». И последующее освоение в жизни. Это так заметно, особенно  на подмосковных дачах. Где теперь существует не только связь с Москвой, но и со всеми местными службами, строителями, водопроводчиками, электриками.
До обмена разумов, правда, пока не дожили. Но как упрощен обмен информацией через интернет. Сначала справочники, библиотеки, потом почта. Даже деловая переписка осуществляется через интернет. И продажа оборудования. А теперь и обмен идеями без цензуры и корректировки.
Лазерные мечи так и не появились, но вот какой фантастический был случай в начале перестройки. В то время газеты и телевидение были наполнены рассказами об НЛО (необъяснимыми летающими объектами). По телевидению устраивались встречи дискуссии.
На одной из них незапрограмированно выступил молодой человек, сказавший примерно так: «Я занимаюсь применением лазерных устройств в военных целях. Так вот те особенности НЛО, которые здесь перечислили, вполне совпадают с явлениями, возникающими при лазерном нацеливании. Это оптические явления, поэтому так высока скорость передвижения и поворотов, бесшумность и так далее».
После этого лет на десять упоминание об НЛО исчезло из средств массовой информации.
В таком случае страна была под лазерным прицелом? Это бы объяснило уступчивость власти требованиям из за бугра в тот период.

Глава 3. Любовная горячка

Перебираю в голове воспоминания о самых сильных эмоциях. Ну конечно, это болезнь, названная "любовной горячкой". Сколько сил ушло на ее обуздание. А стоило ли?
Нам когда-то говорили, что это - временное. Все пройдет. - Не верьте.
Или гормоны взбесились и не хотят угомониться с возрастом? Как ты считаешь? Мне так приятно было думать, что это ты мне позвонил и молчишь. Через пару дней я успокоилась, собралась с духом и позвонила сама. Впрочем, обрадовалась, что на том конце провода никто не ответил.
Вот и ответ. Мы ушли из того мира, где любовь безнаказанна. Мое дряхлеющее тело не годится для страсти.
Я уже давно не смотрю фильмы про любовь. Но память переполнена такими жизненными воспоминаниями.
Мне понравился некто голубоглазый, с которым я вместе вошла в подъезд дома на улице Горького. Потом вместе вошли в лифт и вместе вышли на четвертом этаже. И, совсем удивительно, подошли вместе к знакомой с детства двери квартиры 140. Он тоже шел к кузену Мишке.
Как то неожиданно образовалось застолье. А я ведь зашла на одну минутку.
Одета я была странно. Сама только что сшила платье. Темно синие в мелкий цветочек. Ткань мне понравилась, но я никак не могла придумать, что из нее сделать. Зато потом весь вечер слышала, как он называл меня благородной. Я подумала не обманываю ли его? и решила поправить его ошибку. Мишка хоть и был дворянином, но по другой линии. По отцу.
Тогда этот новый знакомый сказал, что не ошибается, что называет благородной, потому, что я - еврейка. Он уверен, что и кузен мой Мишка - еврей.
"Да нет, я знаю, это - не так". Минутное замешательство. А дальше не было ничего. Мгновенная страсть, мгновенно стертая благоразумием.
Это платье я больше ни разу не одела.
Или ещё. Мне лет тринадцать. Я одела новое модное мамино платье, венгерское. Мама меньше меня ростом и оно мне коротковато. Зато облегает талию и грудь. Я решила пройтись по родному переулку. Потом Сивцев Вражек, Большой Афанасьевский.
Он взялся откуда-то и шел за мной. Не совсем знакомый. Он жил в нашем доме, но был "стариком", как мне казалось. То есть взрослым мужчиной, женатым. В подъезд он вошел одновременно со мной и тот час же обнял меня, бормоча бессмысленный для меня бред. Его слова меня пугали и унижали, но я не могла вырваться пока наверху не заскрипела чья-то дверь. Когда потом нечаянно встречала на улице, старалась не смотреть в его сторону. Зато я четко запомнила: нельзя никогда входить в подъезд с малознакомым мужчиной.
В нашей далекой молодости чаще всего знакомились в транспорте по дороге в институт или на работу. Был смешной случай. Один такой активный пассажир трамвая из Медведкова, где мы получили квартиру после Арбата, знакомился со мной дважды. Первое знакомство у него не получилось. Я его проигнорировала. И через пару недель он стал знакомиться вновь. Мне стало смешно и мы вместе посмеялись. Хотя он делал вид, что нарочно решил знакомиться дважды, на самом деле он меня забыл. А потом было смешно каждый раз, когда встретившись в трамвае, он снова и снова просил о знакомстве.
Однажды я видела в метро молоденькую девушку, почти девочку, одетую в длинное, совсем закрытое платье, абсолютно прозрачное и без белья. Все дамы старались отводить глаза, но она явно искала знакомств и сумасшедшего секса. В большом городе много искушений.

Глава 4. Впечатления

Судак. Жаркая, пыльная дорога вдоль виноградника. Когда это было – не помню. Город наполнен пряными запахами.
Потом на съемной квартире, то самое существо противоположного пола, которое окунуло меня на пляже, восторженно издает какую-то фразу из «Тринадцати стульев» и зовет выпить сухого вина.
Представляю, как теперь скучно стало в Крыму, когда стиль одежды диктуется татарами. Уже взрослой я бывала в Средней Азии. Там, когда заходишь в дом, не увидишь женщин. Даже одетых. Неужели и в Крыму теперь так.
 Каникулы на море кончились и, провожая, голубоглазый сосед положил в карман бумажечку с номером телефона. Девочкам я об этом ничего не сказала.
Окраина Москвы. Мы получили квартиру на окраине, в Медведково.
Мы попались на эту не слишком хорошую квартиру в отвратительном районе, потому, что отцу её предложили вне всякой очереди, как инвалиду войны.
В Москве много строили, но получить квартиру было очень трудно. Половина русского населения жила в Москве и ее окраинах. Первыми среди льготников на получение жилья были инвалиды войны.
После войны тогда прошло больше двадцати лет и отец все эти годы скрывал от матери и знакомых свою инвалидность. У него хватало конечностей. Просто после контузии он почти потерял зрение. Никаких документов не сохранилось. И только потом, когда мы уже жили в новой квартире, на основании архивной справки военных лет, удалось восстановить инвалидность. Брат в это время служил в армии, а мне приходилось терпеть бесконечные капризы и претензии стариков. Меня они обзывали старой девой и синим чулком. Это в мои двадцать.
Наступала моя жизнь. Родные правы, обижая меня. Дальше мне с ними не по пути. Дальше я захожу в телефонную будку и набираю номер. Мы расстались в Судаке несколько недель назад, но все это время бумажка с номером телефона переходила из одного кармана в другой.
«Привет».
Так должно случиться. Я это запрограммировала. На другой день мы встретились в Сокольниках и долго гуляли по парку. Он много и хорошо говорит. О пустяках. О встречах, о прочитанном. Он профессиональный болтун. А я все больше понимала, что он мне близок. Но главное - у меня есть задача. От этой мысли замирает сердце.
Потом обрыв сознания на одной из пустынных аллей. Это вовсе не похоже на детские заигрывания. Это что-то другое, незнакомое. Это страсть. Сознание уже сломлено мягкими разговорами. Лукавыми, но не распутными. А тело горит, но не сдается.
Назначена новая встреча. 27 сентября у него день рождения. Тело чувствует сладкую боль, а сознание утверждает новый срок.
На дне рождения я, естественно, единственный гость. Сначала отговорки, что кто-то вот-вот прейдет. Но я точно знаю, что это ложь. И еще глупая мысль: "пусть, что должно, произойдет, а потом я буду свободна". Ошибка, то, что произошло, связало нас на многие годы.
Странно. Мне было двадцать лет. Я жила в мире порочном. Были разные встречи. Но всегда попытки  преобладания вызывали у меня отторжение. А тут - нет.
Я попалась. Я долго все скрывала от подруг. Все замечали приподнятое настроение, улыбчивость – и все. Учиться стала лучше. Меньше прогуливала.
Как-то пошли в кафе мороженное со старостой группы, которая до этого старалась фиксировать мое присутствие на лекциях, зачастую вопреки физической реальности. Разговорились. Она рассказала, как недавно рассталась с невинностью. Совершенно незаметно для себя. Задержалась на вечеринке. Проснулась в постели с бывшим одноклассником. Забежав вперед, расскажу, что красавец одноклассник ее вскоре бросил. И прошло долгих десять лет, прежде чем они снова встретились, женились. У них родилась дочь. Выросла. Муж всю жизнь погуливал. А сейчас эта бывшая подруга уже овдовела. Как видите, с возрастом увеличивается угол зрения на человеческие радости и печали.
Тогда же мы стояли на старте. Нас переполняли эмоции. «Здесь и сейчас» – говорила каждая клеточка тела.
У этой подруги мать оказалась портнихой. Недорогой. Мы были очень модными, часть страсти привнося в стиль одежды.
Я по-прежнему не любила фотографироваться. Однако сохранилась парочка фото тех времен. Вот я в одной из лабораторий на кафедре, где подрабатывала. Сижу нога на ногу с сигареткой в зубах. Ноги точеные и невероятной длины. Сама себе я казалась толстой, но по фото видно, что это не так.
Какое лицо у меня – я не знаю. Переменчивое. Я никогда не верила похвалам. Вообще мое ощущение красоты не совпадало с мнением многих. Я часто впадала в уныние от невозможности быть понятой и демонстративно переставала сама себе нравиться. Окружающим всегда казалось, что счастье в красоте. Ну, тогда где же оно, счастье?
Вероятно, мне даже нравилось, когда меня отодвигают. Правда, Генка это делал не в серьез. Это была игра. Чуть отодвинул и… Дальше безумие. Он был чуткий. Другие этого не понимали. Мою игру принимали всерьез и уходили с обидой. Ничего не сделаешь.
А город шумел и разбивался у наших ног. Мимолетные встречи. «Хотел бы я поработать на таком станочке». «Разряд не тот».
Еще я обладала способностью магически воздействовать на преподавателей на экзамене. Я говорила им то, что от меня хотели услышать. Мало импровизировала. Не могу сказать, что училась блестяще. Но – легко.
Поток жизни. Мы втягиваемся в него, и это почему-то называют инстинктом. Может не так все мрачно. Действительно клеточки ускоряют движение в нужном им направлении. Но никуда не вырвутся из движения формы, контролируемого сознанием.
Все замечательно, но я не видела впереди способа перехода на общие человеческие ценности: к семье, детям. Прежде всего, потому, что не видела этих стремлений у партнера.
В житейском плане он плохо меня знал. Или не хотел знать. Если мы проголодались, он сам бежал на кухню, готовил еду, кофе. Меня к этому таинству не допускал.
В одежде я казалась ему слишком броской. Он ведь был на поколение старше. К тому же я высокая и как не одевайся, была бы заметной.
Он охотно знакомил меня со своими друзьями собутыльниками. Те же, кто был ему дорог, не были мне представлены. А главное - он уже был женат. У него росла дочь. Было совершенно очевидно – он не хотел опять жениться.
«Ну, что ж» - сказала я сама себе, попивая кофе в постели – «Еще немного, и мы расстанемся».  Также думал и он, как я теперь понимаю. Мы оба были свободны от обязательств, но в цепких руках инстинкта. Встречались часто. Много болтали. По характеру и по темпераменту мы были близки. Ходили в ресторанчики, в кино, иногда на футбол и автогонки. И я хорошо знала секрет: он всегда старался где-нибудь зажать меня, даже по дороге.
Так как я не была уверена в нем, я не хотела знакомить его с друзьями. Иногда проговаривалась. Подруга, с которой я была в Судаке, года два не подозревала, что мой роман – продолжение той встречи.
Что же жизнь? Все удивляла. Учиться было не трудно. И я часто оказывалась на дружеских вечеринках. Была компания подруги Ю. Умная, решительная и по-своему красивая блондинка с горбатым носом. Среди ее родни преобладали актеры. Я помню, как она хотела познакомить меня со своим возлюбленным, будущим мужем. Его звали Сергей.
Встреча была у старшей сестры, которая работала в театре вечерами, а днем мы часто к ней заходили вместо института. Ю. куда-то вышла, когда пришел Сергей. Я была потрясена. Высокий, красивый блондин, полу поляк, полу латыш. С правильным произношением. Ю. всегда нравились шустрые южане.
Потом пришла Ю. тоже с Сергеем. Но в своем вкусе. Первый был мужем одной из сестер Ю. Играл во МХАТе. Ю. потом передала ему, что он мне понравился. И, где-то через год, у меня с ним была маленькая интрижка, не опасная для жены.

Глава 5. Мешанина

И еще помню, как иду по набережной в институт, а мне навстречу кучка сокурсников, которые уже отсидели одну лекцию, и предлагали пойти с ними в кино. Я не возражала. В кинотеатре подруга Т. открывала журнал посещаемости. Она была старостой с каллиграфическим почерком. И говорила: «Ну что, отметим присутствующих?»
Прибежище. Каждому необходимо где-то спрятаться в этом огромном городе. Тем более спрятаться нужно двоим. Мы встречались у выхода из метро на стации «Проспект Мира». Сворачивали в проулок. И прятались в комнате коммунальной квартиры в Марьиной роще. В этой комнате жил ещё его младший брат. Время от времени.
Из вредности я постоянно напоминала ему, что он родом из бандитского района. Хотя бандитом он не был, скорее пижон и краснобай. Для меня любовные отношения подогревались стихами Блока и Цветаевой. Он же присоветовал прочесть Сомерсета Моема.
В институте меня почему-то нахваливали. Были подруги. Приятелей среди одногодков не было. Подруга Ю. вышла замуж и вот-вот должна была родить. Чтобы ей помочь, я считала необходимым сдать за нее кое-какие зачеты. Дело опасное, но мне как-то с рук сходило.
Был преподаватель, профессор со знаменитой фамилией Дроздов, не случайный однофамилец русского святого, а отсидевший за это на каторге.
Для сдачи экзамена студентов приглашал по одному. Готовиться надо было у него на глазах. Когда я вошла в аудиторию, то услышала:
«Вы кто? Я Вас первый раз вижу».
«Я была на Ваших лекциях. Если помните, Вы даже выгнали меня 8 марта с лекции за разговоры»
«Как? один раз пришла и то я выгнал? Почему фотография в зачетной книжке на Вас не похожа? Вы сдаете за кого-то?»
«Нет, за себя. Вот фото в читательском билете. Здесь я похожа на себя. А фото в зачетке похоже на фото в читательском»
«Ну, попробуйте, готовьтесь»
У меня слабая моторная память. Я ничего не учу наизусть, и, когда профессор увидел, что вывожу формулы из строительной механики, он мне сразу поставил отлично. И полюбил меня аж до после окончания института. Приглашал на кафедру железобетона.
Любил меня и преподаватель по начертательной геометрии. Я щелкала его задачки, но какой-то завистник украл у меня целую подшивку этих задачек за год. Как исключение из правил, мне разрешили их не пересдавать.
Я помню, училась в школе и наша строгая учительница математики Есфирь Ефимовна, вызвав к доске заставила меня отвернутся от нее и решать задачку по геометрии в уме. Я тогда обиделась, но сейчас понимаю, что редко у кого хорошее зрительное воображение. Учительнице было просто интересно.
И вот я снова в вестибюле станции метро «Проспект Мира». Нервничаю. Г. опаздывает. И тут вижу, он идет с бывшей женой. Она тоже высокая и привлекательная, но одета просто. Почему-то в платке. Мне нехорошо. Я поворачиваюсь и ухожу.
Однако сами свидания были замечательными. Домой в Медведково я приезжала во время, но иногда без кожи на лице. Стиралась кожа. Я была уверена в его неукротимой страсти, пока однажды не поехала с ним в Гагры. Постоянное пребывание вместе его сразу охладило. Он даже нагрубил мне.
Мы гуляли вечером вдоль набережной, и ему понадобилось отойти на несколько минут. Я была на обочине главной улицы Гагр одна. И все машины с усатыми водителями тормозили, чтобы пообщаться. Когда он пришел, я пожаловалась на общительных водителей, сказала, что меня нельзя оставлять одну. Он во всем обвинил меня.
Это был последний день в Гаграх, и я без особой печали полетела к друзьям в Пятигорск, а оттуда пешком через горы снова к морю.
 С юга я приехала в конце сентября. Дома меня ждала открытка с кафедры с предложением немедленно явиться. Увидев мой загар, дама профессор заметила: «Я понимаю, что Вам было некогда. Но прежде, чем отправляться на море, надо было взять тему диплома». Я не стала уточнять, что была на море два месяца. Защита проходила зимой, в конце декабря.
Диплом. Сразу после мы должны были поехать на недельку в Прибалтику, а потом жить вместе. Как хорошо, что не было свадебных нарядов, оплаченных застолий и прочей ерунды. В тот день, когда я защитила диплом, узнала, что он уехал один. Узнала после защиты. Он немного щадил меня.
О нашем решении не знал никто. Я пару недель отдохнула и пошла работать. Нашему роману было четыре года, и я твердо решила – ему конец.
А жизнь продолжалась. Но я все чаще думала: почему проигрываю я? Где корень зла? Мое сердце крепкими щупальцами сковало одиночество. Я предчувствовала его неистребимость. Я не могла войти в пиршество этой жизни. Обстоятельства не допускали. Как мазохисты наслаждается ранами, мне были почти сладки раны душевные. Я по-прежнему общалась с ровесниками. Появились еще и сотрудники. Встречи и вечеринки. Нет, я не пустилась во все тяжкие. Не искала забвения. Но холод сковал сердце. Даже Г. сразу по приезде стал мне звонить. Но я не готова была его видеть.
На работе мое умение угадывать, что от меня хотят слышать, приняли за талант. В отделе я была единственным молодым специалистом. И, так как мой главный инженер вырос в начальника, сразу стала вести свою тематику. Пытались дать другого главного инженера. Он попросил выполнить какие-то расчеты. Получив мои расчеты, пошел обедать. В это время я случайно зашла в его комнату и увидела замечания на полях расчетов. Спокойно их обдумала. И, когда он пришел ко мне со своими вопросами, очень четко все разъяснила. Видимо, он сказал начальству, что я должна работать самостоятельно. Больше никто не хотел мною руководить. И, хотя обычно молодым специалистам не прибавляют первые три года заработную плату, я, вскоре, обогнала своих друзей однолеток физиков.
Я не была идеальным сотрудником. Как и большинство женщин, часто опаздывала.
В одной комнате со мной работала техник-чертежник Соня. Постоянно озабоченная семейными делами. У нее росли две девочки дошкольницы. И был муж, который не хотел ей помогать.
Как-то прихожу утром – Соня за столом плачет, положив голову на руку. Я спрашиваю: «В чем дело?». «Посмотри на меня» - говорит Соня и встает. Оказывается, в суматохе она забыла одеть юбку. Пришла на работу, сняла пальто, а там кофточка и нижнее белье. Вот так жили благополучные люди. Было о чем подумать. Еще я была на какой-то вечеринке с сотрудниками, и там Сонькин муж пытался меня обольстить. И не дай бог об этом узнала бы Сонька. Они оба татары. Она бы мне глаза повыцарапала. На такие интрижки я не попадалась никогда.
Был еще забавный случай. С другой семейной парой. Как-то один из сотрудников привел своего знакомого, нашего коллегу, на какой-то праздник. Сначала праздновали в офисе. Показалось мало. Пошли домой к одной семейной парочке продолжать танцы. И тут чувствительный незнакомец стал громко умолять меня отнестись к нему всерьез. Стоял на коленях. Говорил, что его мама всю жизнь о такой, как я, мечтала. Я такой пылкости не понимаю, и не знала, как мне от него отвязаться. По договоренности с хозяйкой, мы с ее мужем стали разыгрывать флирт. Все прошло гладко, но потом муж, он же начальник соседнего отдела, несколько лет пытался продлить этот флирт.
Мой бывший возлюбленный звонил, уговаривая встретиться хотя бы на нейтральной почве. Я где-то на уровне молекул тянулась к нему. Да и вокруг себя и даже в этой новой ситуации я никого лучше не видела.
А в жизни были какие-то маленькие радости. Как-то на «майские праздники» у нас на работе была замечательная поездка в Ереван. Встречал нас Ереванский дом архитекторов.
В Москве почти зима, а тут все цвело. Каждый день потрясающие экскурсии. Как правило, древние церкви в горах. Гехард, Гарни. Другие названия не помню. В Эчмиадзине были на службе. У меня, правда, разболелись зубы. Стою с кислым выражением лица. И вдруг чувствую, кто-то меня поглаживает. Вообще-то я похожа на армянку. Волосы черные, нос сливой. Меня даже каталикоз благословил. Вид у меня был болезненный.
Были в гостях у художника Мартироса Сарьяна. В его собственном доме музее. Речь свою он начал с того, что мы, русские, народ сильный и должны помочь отвоевать немного земли у турок. У меня где-то хранится альбом с его автографом.
В примирении тоже своя сладость. Я даже не помню, что он врал про свой внезапный отъезд. Пока я работала над дипломом, Г. часто бывал у нас дома в качестве жениха. Я думаю, его разочаровало знакомство с моими родителями. Они были уже старыми, странными и от дел давно отошли.
После бурного примирения с Г., я решила: пусть будет так, пока нет ничего другого. Свое отношение не скрывала.
Встреч в то время было много - не было удачи. После одной из вечеринок ко мне проникся один коллега, который потом стал директором крупного проектного института. Как-то он не произвел впечатления. Сейчас он уже умер.
А во время экскурсии в Ереван мне понравился один архитектор, который был поглощен романом с дамой лет на двадцать его старше. Но все это мимолетности.
С любовником все было плохо. Когда я сказала, что еду отдыхать в Судак с той самой подругой, как и при первой нашей встрече, он гнусно пошутил: «Желаю тебе жениха хорошего». «Постараюсь».
 На том же пляже была группа мотоциклистов из Дубны. Я выбрала самого голубоглазого, и он провез меня по всему южному побережью Крыма. Мы отправлялись обычно в недолгие поездки. Так, чтобы к ночи вернуться. Я люблю скорость. Меня впечатляли крутые повороты горных дорог и прыжки через овраги. Мы были молоды и не осторожны. А вечерами стрекотали цикады и пели местные голосистые лягушки. Мне начинало казаться, что я вырвалась из круга проклятья одиночеством.
Встречи продолжились и в Москве. Но здесь он показался мне провинциальным. Тут он меня любил, а не я его. Однако все шло к свадьбе. Мои родители купили мне квартиру. Должна была приехать его мать для знакомства. А Г. несмотря на мои отказы, не переставал звонить.
Парень, его, допустим, звали Ж, вел себя очень пристойно, но мне надо было защититься от посягательств прежнего возлюбленного. И я соблазнила этого.
В конце концов, я решила представить его со своим подружкам. Приготовила застолье. Ж. мне помогал. Позвонили в дверь, и я пошла в прихожую открывать. На площадке лестницы среди моих подруг стоял Г. Он быстро, быстро заговорил, что он возлюбленный Оли, подруги, с которой я оба раза была в Судаке, что он не может жить без нее и никуда одну не отпускает. И еще что-то. Не помню что. Мы все молчали. Никто не хотел обидеть Ж.. А Г. прошел в комнату, сел за стол рядом с Олей и продолжал балагурить. Я с ужасом наблюдала, как он задавил парня насмешками. Я запомнила только одну насмешку на мой счет. У нас в коридоре висели оленьи рога. Проходя мимо, он подмигнул мне и сказал: «Коллега».
Я бы хотела сказать – на этом кончилась наша любовная история. Но это не так.
Вероятно, я отношусь к тому разряду людей, которые не могут сочетать любовь и благополучие. Я только отдаю, ничего не беря взамен. Не Г., так какой-нибудь другой упырь оказался бы около меня. Я встречала таких как я несчастных людей. Помню, еще в школе одноклассник Вадим был влюблен в красивую девочку Иру, сестру друга моего брата.
Как же девочка? Она вышла замуж за провинциала сослуживца своего брата. Прописала его. Родила ребенка. И рано состарилась. Муж же пил, гулял и, в конце концов, ее бросил.
Вадим был высокий голубоглазый брюнет из хорошей семьи. Как то мы разговорились с ним на вечере встречи одноклассников много лет спустя. Он сделал прекрасную карьеру, был женат, и дети были. Но он по-прежнему не мог понять, почему она так с ним поступила?
Я пока не могу рассказать всего, хотя все помню.
Глава 6. Похолодание

Трудно переступить через себя, даже если умом понимаешь, что так лучше. Ум не всегда советник. А то, что тобою движет не всегда инстинкт, как у собачек Павлова. Вероятно, существует такая линия жизни или алгоритм, с которого не сойти. Ты манипулируешь какими-то мелкими обстоятельствами, не представляя конца. Мы зажаты этим «здесь и сейчас». Наша привычка выстраивать в уме будущее похожа на предположение слепого о конце пути в незнакомом месте. Господь нас поощряет хотя бы двигаться в направлении добра. Понимая, что мы слепы и сами не дойдем.
Наша ущербность – от движения по времени. Мы стараемся подогнать свою жизнь под желаемый результат, а тысячи обстоятельств его меняют. Не случайно мир богов существует вне времени. Причинно следственный закон не однозначен. То есть в данный момент времени причина определяет следствие. Но в каждый следующий момент увеличивается количество причин.
Прошла  зима. Мой роман с Г. продолжался, но бесконечные перепалки были неизбежны. Появилась моя неуживчивость. Я вроде бы уступала, но только снаружи. Гнулась, но не ломалась. Умом я почти смирилась, но натура брала свое. Она, эта самая натура, не прощала.
Я думаю трудности в создании семьи, это последствие войны. Хоть я и послевоенного поколения, мужчин не хватало. Женщины смирялись со всем, чтобы жить в семье. Мне же хотелось слишком многого – и семьи, и детей, и любимого мужа.
Нужно не забывать – сколько бы мы не приспосабливались под условия современной жизни, существует внутренняя программа. У женщин - это необходимость продолжения рода. А, для благополучия потомства, необходим муж.
Женщины, получившие самостоятельность вследствие войны и гибели большинства мужчин, постепенно вытеснялись из производственной сферы. Само по себе это не плохо, если бы было обосновано обстоятельствами.
И сейчас даже самые благополучные женщины вынуждены работать. С одной стороны на одну зарплату у нас не проживешь. Женщина вынуждена работать на условиях несправедливого распределения, когда получает за одинаковый с мужчиной труд меньшую оплату. Но даже, если муж способен обеспечить семью, она все равно вынуждена работать, чтобы в конце жизни иметь пенсию. За границей замужняя женщина может рассчитывать на пенсию мужа и после его смерти. А у нас я помню девяностолетних старушек, работающих смотрительницами в музее, чтобы не умереть с голоду. Так как в свое время они не ходили на работу, любили мужа и растили детей. Потом в старости мужья их бросали или умирали.
Ну а пока мы живы – есть надежда. Совершенно случайно я задержалась на одной вечеринке. Этот парень взялся довести меня домой. Я не была пьяна, чтобы не заметить, что мы едем в другую сторону от моего дома. Он физик и мне хвалили, что самый умный в этой кампании. Назовем его И.
Потом утро, когда я ехала от него на работу. Необыкновенно голубое апрельское небо. И полная уверенность, что я беременна. Я даже видела свою будущую дочь в школьной форме. Этим видением определилась вся моя последующая жизнь. Конечно, я никому не рассказывала про видение. Просто я не могла убить этого ребенка.
 Где-то еще пару месяцев мы встречались, пока мне не позвонила подруга и не предупредила, что он на днях женится. Брак чрезвычайно престижный, он определит его карьеру. Так что никакого серьезного романа не возникло. Так, интрижка.
В то время у меня была работа с мужской зарплатой и новая квартира. И я была уверена в превосходном наборе генов для ребенка.
Жаркое лето. Я на даче. Иду по улице и любуюсь обильными садовыми розами вдоль соседских заборов. Я прекрасно себя чувствую, и признаки беременности не выявлены. Я рада, что у меня будет дочь.
Я не хочу никому ничего объяснять. Обзавожусь хозяйством в новой квартире. Я крупная бедрастая и беременности не было заметно до самого ухода с работы в заслуженный «декретный» отпуск.
Роды случились тяжелые. Накануне я двигала новую мебель в новой квартире. После родов я лежала в роддоме и чувствовала себя как выздоравливающая больная. Материнские инстинкты крепко спали. С С. я приехала в свою новую квартиру. Мама ко мне приходила помогать каждый день.
Когда же родители на недельку уехали в Клинцы, я попала в беду. У меня началась молочница, а мне не только не к кому было обратиться, но еще на моем попечении осталась наша собачка Динка, которую я должна была кормить и прогуливать. И тут случилось маленькое чудо. Я дала младенцу воспаленную грудь и та отсосала боль. Я почувствовала, что это крохотное создание – моя спасительница. Так отношусь к ней до сих пор.
Я не брала отпуск за свой счет, а работала дома. Почувствовала охлаждение со стороны сотрудников и начальства и вскоре, когда С. было года полтора, поменяла место работы. К С. же каждый день приезжала моя мама. Её условием было, чтобы хоть какие-то деньги платил Г., которого она считала виновником. Он, как ни странно, согласился. Но в дальнейшем я убедилась, что платил он только, если я тоже на кое-что соглашалась. Вот такой комок лжи.
Мы где-то порочны в своей основе. Даже строя прекрасное будущее, мы тонем в грязи. Когда-то сама себе я казалась очень независимой, но удержаться на этой высоте не могла. Жила так себе, «как все».
Времени ухаживать за собой, у меня не было, а наши торопливые встречи происходили днем у него на квартире. Он доцент, рабочий день не нормирован. Смолоду был умен, но не добр. Никогда не был добрым.
Меня он ожидал, приняв ванну и приготовив мясо. А я должна была его развлекать, сбежав на часок с работы, вся потная и усталая. Кроме того, каждый вечер я должна была вовремя приходить домой. Минута в минуту. Моя матушка продолжала меня опекать. И я, такая свободомыслящая, вынуждена была подчиниться ей. От этого зависел покой моей С..
Как-то С. заболела гриппом. В Москве была эпидемия, и она коснулась всей моей семьи. Болели и мать с отцом, и даже бабушка, которая в это время жила у них на квартире. Все болели тяжело. Бабушка в свои 98 лет умерла. Ночью из Обнинска, прямо с ускорителя, где дежурил, мне позвонил мой знакомый физик И.. Я подумала, что он почувствовал болезнь С., и согласилась с ним встретиться.
Он же, как, оказалось, был поражен своими несчастьями. Жена его бросила. Карьера, зависевшая от ее отца, была уничтожена.
Он совсем собрался у меня жить, я же не знала, как выбраться из огромного болота лжи, в котором пребывала. И как объяснить тому же И. ситуацию с Г.. И как расстаться с Г. без скандала. И даже если бы все это решилось, как договориться с матерью, без которой мне не воспитать ребенка. Я ведь должна была работать.
И. раньше она не знала. Восприняла его сейчас, как появившуюся новую угрозу своей власти. И я не решилась ее разочаровать, признавшись в наших прежних отношениях.
Пришлось с ним расстаться. Как я не пыталась сгладить удар, ему было очень плохо. Он уехал аж во Владивосток, как рассказала общая знакомая. Для меня же к тому времени главной в жизни стала дочь.
И все же мне было очень жаль его потерять. Я уже понимала, мы так редко встречаем людей близких нам по духу. А мои отношения с другим были отягощены всякими старыми обстоятельствами. Они уже не могли быть исправлены.
Хотя, не думаю, что мои обстоятельства были исключительными в этой жизни. Многие из моих подруг выходили замуж после полной событиями молодости. И ничего. И вскоре забывали их, обстоятельства. И в отношении к мужьям были вполне искренни. И до сих пор считают, что ничего другого не было. У меня же не получилось.
А вот на работе я процветала. В институт «Союзкурортпроект» устроилась руководителем группы. Через четыре года меня вновь позвали на старую работу, и к тридцати годам я была уже главным инженером с нормальным мужским окладом. В тот момент мне это казалось самым надежным.
Ну что ж, я не смогла устроить свою семейную жизнь, но в деньгах я не нуждалась.

Глава 7. Уход

Философия – любовь к умствованию. Чем меньше было любви, тем больше философии.
Жизнь не выносит вакуума. Вакуум в духовной сфере заполнялся быстро. Из рук в руки переходили книги «Самиздата». Не было принтеров, все множительные аппараты были под строжайшим контролем государства. В каждом проектном институте была отработана целая процедура контроля за доступом к аппаратам РЭМ и КСЕРОКС. С многочисленными подписями на заполненных бланках.
Но охватить контролем все печатные машинки никто не мог. У многих они были дома. Тоска по хорошему чтиву толкала на муторный путь перепечатки.
Я помню блестящий рассказ Аркадия Аверченко «Эволюция русской книги» о тоске интеллигента по пище для ума. Так и Аверченко достался мне в «Самиздате». И Блаватская, и не такие популярные ведические произведения. Большая часть переходила из рук в руки. Но какие-то книги оседали. Мне запомнилась книга «Раджи йога», кажется Аткинса, но ее у меня нет.
Был даже такой советский журнал «Наука и религия», который под предлогом якобы осуждения, публикован интересные статьи, скорей приближающие к религии, чем от нее отстраняющие.
Современной молодежи этого не понять. Я думаю, их отпугивает морализующее начало сегодняшней православной печати. А мы помним первые издания «Церковного вестника», откровенно воюющего с пещерным мировоззрением властей. С таким «Вестником» можно было на баррикады идти.
Я купила эту газету в Прибалтике, где мы путешествовали с экскурсией от института. Экскурсией с обязательным посещением революционных мест товарищей прибалтов, стремившихся повесить всех коммунистических собак на наши головы. Мы обязаны были изображать поддержку их борьбе за их собственные права. Каким же ударом было то, что я читала в автобусе «Церковный вестник». Я видела ненавидящие глаза бывших коммунистов.
Это замечательно, что теперь власти поддерживают церковь, но вот молодежь уверена, что так было всегда. Мы расслабились.
Впрочем, задолго до перестройки, мы изучали восточную философию. В этом огромном потоке полулегальной информации я отыскала близкую мне по духу «Агни Йогу» Натальи Николаевны Рерих.
Я не ходила в какие-нибудь группы, не искала духовных гуру. Я читала, и многие вещи мне были понятны, так как были знакомы с детства. Я умела уходить из этого мира, слегка скосив глаза, и возвращаться, резко взглянув на кончик носа. Умела повышать свою собственную температуру, убыстряя усилием воли пульс и молиться, удерживая дыхание. Меня никто этому не учил.
Изучая мистику, я радовалась, что не одна такая. Но я четко осознавала, что это не дает больших преимуществ в этом мире. Нельзя быть счастливой, околдовывая ближнего. Мы за все платим.
Как-то я попала с одной сотрудницей в такой мистический кружок. Я думаю, руководители кружка подпитывались нашей энергией. Но у меня был вещий сон с запретом посещать эту компанию.
А книжки я почитывала разные. Опять же «тоска интеллигента по пище для ума».
На первой стадии увлечения мистикой я изучала составление гороскопов. Тоже сама, по книжкам. У меня получалось. Я даже изобрела вспомогательные таблицы. Потом я решила попробовать составить свой гороскоп. Совпадения были, кроме медицины. У меня должны были болеть ноги, легкие и печенка с желчным пузырем. Ничего такого не было. Тогда я решила, что это ошибка. Теперь вижу, что и это сбылось.
Наконец я решилась составить гороскоп нескольким знакомым. И поняла, что это недопустимо. У одной из близких подруг гороскоп был плохим. Я солгала ей. Но самое неприятное, что, изучая мистику, я знала, даже если ничего не скажу, я своим узнаванием могу нанести вред.
Это вещи тонкие, сходу не объяснишь, но любое гадание наносит вред. Заниматься предсказаниями может только человек, очистивший себя. Например, схимник, давно ушедший из мира.
Однако восточная философия призывала незнакомых нам богов. Очень нескоро, лет через десять я уткнулась в понятие эгрегора. Никакого просветления среди чужих святых быть не может.

Глава 8. История

Сумасшедший дом. Как часто мы повторяем эту фразу просто, чтобы усилить впечатление от какой-то ситуации. Но какое-то время назад мой дом стал сумасшедшим. Ни дня, ни ночи. У мамы к 95-ти годам образовалось старческое слабоумие. Я вынуждена была бросить работу.
А ей казалось, что она маленькая девочка. Живет в Клинцах. И я попеременно, то ее мать, то старшая сестра Нина.
Капризничала, как ребенок. Но искренно любила свою мать. Хотя и очень эгоистично. Особенно ночью, когда каждые полчаса требовала, чтобы мама, то есть я, пришла в ее комнату.
Все мое детство она старалась быть подальше от меня. Да и я к этому стремилась. Она упоенно выясняла отношения с отцом в присутствии нас с братом. Никаких нецензурных выражений, но столько злобы. Для нас эти домашние скандалы стали кошмаром.
Когда они женились, мой отец был первым человеком в их городе. В то время он был тридцатилетним вдовцом. Мама была хорошенькой девушкой с пышной гривой рыжих волос. Но кроме того она была младшей сестрой жены знаменитого летчика. И брак с ней был желательным для отца. Мама рассказывала, что как только отец добился ее согласия, а это было вечером, они пришли в исполком. Их ждала какая-то деятельница с подготовленными документами заключения брака и мама должна была только поставить свою подпись.
Где-то через год отца выбрали депутатом в Верховный Совет. Они переехали в Москву. Здесь отец поступил учиться в Промышленную Академию, потом переименованную в Академию Народного хозяйства.
С жильем помогла сестра. В это время, после перелета через полюс в Америку, Громов был знаменит. И им предоставили квартиру в самом престижном месте на улице Горького, рядом с Моссоветом.
Но старая квартира у них тоже была неплохая, четырехкомнатная, на Большой Грузинской. Эта квартира осталась на две семьи – секретаря Громова и моих родителей. Не верьте, когда вам будут врать, что в те времена все было по пролетарским законам. Это пустяк.
В этой квартире родился и прожил первые свои годы мой старший брат Женя.
Мама, избалованная успехами молодости, никогда не могла простить мужу, что он не удержался на этом уровне. А, между тем по тогдашним законам, они были вынуждены поменять две комнаты в доме, принадлежащем военно-воздушному ведомству, на комнату на Арбате. Мама была расстроена и поехала с полуторагодовалым Женей на лето в Клинцы к родителям. Младшенький из маминых братьев Иван Сергеевич был уже студентом в Москве.
Это было начало лета 1941 года. Наши войска ушли из Клинцов вскоре после начала войны. И город долго был ничей. Бабушку и дедушку эвакуировали с детсадом, где бабушка в этот момент работала.
Мама не смогла с ними уехать. На вокзале несколько дней ждали поезда, и у Женьки не осталось чистых пеленок. Пока мама стирала дома пеленки, поезд пришел и ушел.
Так как мой отец был секретарем райкома, им нельзя было оказаться в этом городе при немцах. Мама пошла в райком, и ей обещали их вывезти с последней машиной. Мама часто вспоминала, как вечером ждала машину во дворе дома, а соседка, молоденькая шестнадцатилетняя евреечка, уговаривала ее не волноваться. Они ведь остались всей семьей и ничего. Потом узнала, что эту семью в самом начале оккупации уничтожили немцы.
До Москвы добирались в кузове грузовой машины, заполненном женщинами с детьми. Ехали только по ночам. Днем прятались в лесах. Удобств никаких. Многие дети заболели дизентерией. Среди детей была даже будущая певица Большого театра.
В Москву попали только в сентябре. Отец был уже на фронте. Из-за плохого зрения его не брали в армию, поэтому он пошел добровольцем в ополчение под Москвой. Вместо оружия в кобуре у него была только ложка.
Москву бомбили, и мама решила, что в Барвихе будет безопаснее. Перебралась на дачу сестры. Мама рассказывала, как с немецких самолетов разбрасывали листовки, которые рассыпались и над дачным участком.
На даче жила прислуга Нины Сергеевны и бедный сирота, обвиненных советской властью в шпионаже коммунистов англичан. Люди не были бессовестными и помогали, чем могли. Да, взрослые расплатились за свою глупость. Миллионы русских людей погибли в те годы. В тюрьмах и на каторге. Но для всех это была закрытая информация. И только бедные дети погибших оказались брошенными без присмотра. Я забыла, как звали мальчика. Какое то звучное имя на букву Д.
Прислуга, по своей подловатости, издевалась над мальчиком, как рассказывала мама.
Нина Сергеевна с сыном Мишкой к тому времени уже эвакуировались в Ташкент. Электрички не ходили и, чтобы попасть в Москву, надо было идти пешком до Сетуни. В какой-то момент в Барвихе расположился полевой госпиталь, и главврач сказал, что родственникам Громова лучше уехать. И как можно дальше. Так продолжились скитания моей семьи.
По просьбе Нины Сергеевны знакомый Пешковых, взявшийся перевезти их авто, должен был взять с собой и маму с Женькой. Но отъехали недалеко от Москвы, и случилась поломка. Водитель был не профессиональный  и ничего не мог сделать.
Было уже холодно. Мама завернула Женьку в небольшой туркменский ковер, который у нас жив до сих пор, и поехала автостопом. Страшно стало, когда оказалась в Нижнем на берегу Волги в огромной толпе беженцев.
После войны страна быстро восстанавливалась. Но это время для меня было младенчеством и я многое уже не помню.
Как-то на работе одна из наших дам принесла газету «Правда» за 9 мая 1945 года. Было любопытно, и я прочла от корки до корки. Много интересных статей, в том числе и статья Сталина. В ней все логично, по-деловому, никакой пропаганды.
Кроме статьи литератора тов. Паустовского. Меня от такого азиатского лизоблюдства коробило. В каждой строчке – «гениальный вождь всех народов тов. Сталин победил». В статье же вождя победителем он называет русский народ. Видимо, предательство и лизоблюдство особо распространено именно среди интеллигенции.
Совсем близко от моей школы располагалась знаменитая Румянцевская библиотека, переименованная ныне в  библиотеку им. тов. Ленина. Причем это странное название я слышу каждый день, проезжая в метро.
Когда-то в ней был детский зал. Я ходила в эту библиотеку с первого класса, как только научилась читать. А после девятого класса в ней мы проходили производственную практику. Я работала  наборном цеху типографии. Практика недолгая, всего недели две. Выполняла набор небольших текстов вручную. Это познавательно, но, я думаю, тем, кто работал в книгохранилище, было еще интереснее.
Когда оканчивала школу моя дочь, мы жили в Олимпийской деревне, в благопристойном чистеньком районе Москвы. Так вот нам, родителям, на школьном собрании предложили, чтобы наши дети проходили производственную практику на Останкинском заводе шампанских вин.
Выступила против только я. Мне казалось, не дело семнадцатилетним подросткам учится жизни на винном заводе.
Тогда мне предложили альтернативу - практику на табачной фабрике «Ява».
Я даже говорить не стала с этими идиотами. Я сказала С., чтобы на практику она не ходила. А если ее будут донимать, куплю справку.


Глава 9. Детство в аристократическом районе

Пребывание в женской школе №72 почти стерлось из памяти. Школа находилась напротив театра Вахтангова. Помню, как в первый день мама не пришла меня встречать после занятий. А идти надо было далеко. Я заблудилась и долго долго ходила по арбатским переулкам в белом фартучке. Волосики у меня были жиденькие, но немного вились. Поэтому никаких кос мне не заплетали, а завязывали бантами два локона.
Первые 2 класса я была худой и застенчивой. Училась плохо. В отличие от остальных московских детей, меня никто к школе не готовил.
Перед школой я жила у бабушки с дедушкой в провинции и приехала в Москву с акцентом. Я слышала, неправильное произношение является предпосылкой низкой грамотности.
Ко всему прочему я часто опаздывала. Как-то   меня выгнали из школы за семь дней опозданий. Я сидела на ограждении люка рядом с витриной овощного магазина на Сивце-Вражке, между Филипповским и Большим Афанасьевским переулком. И горько плакала. Меня увидел мальчик осетин Сашка из нашего двора и отвел домой.
Моя мама тотчас же пошла в школу и отчитала учительницу, как она посмела отправить ребенка одного, когда она, мама, работает.
Больше учительница не возникала. Хотя была хорошая стерва. Я помню, как от нас семилетних девочек она требовала прическу корзиночкой, как у нее. А когда были три дня траура по поводу смерти вождя, она сказала, чтобы мы не смели эти дни улыбаться.
Была торжественная линейка по поводу незабвенного. Одна девочка даже плакала. Я ее знала. Она жила в квартире над нами. Круглая сирота у приемных родителей. Должно быть, у нее были слабые нервишки.
В конце того года нам объявили, что самых недисциплинированных девочек переведут в мальчишеские школы. Что-то вроде наказания. Такой наказанной оказалась и я. Правда, бывшая мальчишеская школа №58, куда меня перевели, была совсем рядом с домом. В Большом Афанасьевском переулке. Только через несколько лет я поняла, что это не наказание и нас распределили в ближайшие школы.
Утром мне нужно было спуститься по черной лестнице, перейти двор с огромными тополями и ясенями и выйти из двора в Большой Афанасьевский переулок почти напротив входа в школу.
Впрочем, даже на этом крохотном расстоянии были жертвы. Под машину попал мальчик из нашего класса. Петров. Он выбежал из двора и не оглянулся. По нашим переулочкам ходило мало машин. Ему очень не повезло.
Когда мы приезжали в конце лета из Клинцов, обязательно брали такси на Белорусском вокзале. И в тот момент, когда сворачивали в наш переулок, начиналась мелкая дрожь и стучание зубов. Переулки были мощеные камнем. Зато тротуары были заасфальтированы, и даже зимой тщательно очищены ото льда. Можно было и зимой носить туфельки на каблуках.
Когда после четвертого класса у нас стало много преподавателей по разным предметам, я стала хорошо учиться. Просто произошел переход из количества в качество. Отношение становилось более объективным. В отличие от многих других мам, моя не любила общений с учителями.
Именно в этой школе я нашла друзей на всю жизнь. Все девочки учились и в 72 школе, но были еще слишком глупые, чтобы дружить. А вот мальчишки нас нисколько не пугали. Со мной за одной партой сидел тихий, послушный мальчик. С белыми кудряшками. Я подговаривала его капать чернила за воротник девочки, сидевшей впереди. Иногда била портфелем по голове.
О влюбленности в тот период и не думали. В первый раз задумалась, когда на переменке после урока истории Эллады, одноклассник Алексей Иоаниди бегал между рядами с табуреткой на голове и вопил, что он греческий царь.
Особенностью нашего поколения было не только всякие западнические послабления, вроде капроновых чулочек, маникюра и рок н ролла, но и то, что когда мы оканчивали школу, наши родители получали отдельные квартиры на окраинах тогдашней Москвы. Мы все надолго расстались друг с другом и навсегда с Арбатом.
Много лет спустя. Когда я уже работала, в моей группе оказалась молодая дама, которая рассказывала, что они с мужем снимают комнату в центре.
Я сразу прислушалась.
«Где в центре?»
«На Полянке»
«Но это же Замоскворечье!».
Изменилась точка зрения в этом мире.
Когда-то в наш класс перешел мальчик из Замоскворечья.
«Чему там вас учили в Замоскворечье?» - спрашивала учительница, и мы понимали, это звучит - «Чему вас учили в этой глуши?»
Мы старались быть взрослее. Сначала учились жить по книгам. По хорошим, конечно.
Помню, как наши мальчики подтрунивали над учительницей литературы:
«А когда мы по «Матери» будем писать сочинение?»
Нас обязывали в школе изучать большевистскую литературу, в том числе знаменитый роман Горького "Мать".
Рядом со школой в своем собственном особнячке жила графиня Н. Для школьного двора отрезали часть их сада.
Самую большую комнату «залу» занимали «подселенцы». В остальных комнатах расположилась их большая семья. Оказавшись в этом доме, можно было представить, как жили во времена Пушкина и Фонвизина.
Все достаточно просто и продуманно. Но для другой жизни. В этом доме, да и в квартирах было много антиквариата.
Как то собирались компанией однокласников на вечеринке у Н. и, исполняя рок-н-ролл, кто-то из мальчишек врезался в старинный книжный шкаф. После этого лет десять родители Н. не могли его отреставрировать. Такие бывали вопросы.
Я дружила тогда с Олей Анисимовой, девочкой из хорошей семьи, учившейся в музыкальной школе. Мы покупали абонементы в консерваторию. Ходили в театры. Читали зарубежную классику.
Я почему-то занималась в астрономическом кружке при Планетарии. И поздним вечером шла одна по Поварской улице и из раскрытых окон Гнесинского училища лилась прекрасная музыка.
Мы все больше задумывались о том, как мы выглядим. Я помню, как мы шли по переулку с нашей молодой и красивой учительницей литературы, с Олей Анисимовой и еще какой-то выхоленной девочкой, как вдруг меня остановила старушка и сказала: «Какая же ты красивая!» Я была очень удивлена.
Уже в этом возрасте мы легко читали между строк. И понимали, если в газетах пишут о необходимости расширять кругозор детей, привлекая их к производству, – значит грядут мероприятия по ограничению доступа в ВУЗы.
Так было после восьмого класса, когда нас послали на сельскохозяйственную практику в колхоз Тучково, нашу школу объявили восьмилеткой.
Приехав после этой самой практики, мы все получили пинка в школе №58, и наш класс в полном составе перешел в школу №57. Под названием 9 «г» класс.
С первых классов в наших рядах были киноартисты. Мысленно с нами была «Первоклассница» - детский фильм, посвященный первому послевоенному поколению. Но актриса, исполнявшая главную роль, с нами не училась.
А вот в детском фильме «Васек Трубачев», снятом в те же годы, одну из главных ролей исполнила Оля Троицкая, с которой я училась до второго класса. Помню, она жила в Сивце-Вражке и после их отъезда на месте их деревянного одноэтажного домика был разбит скверик.
Когда я уже была студенткой МИСИ, одна из однокурсниц, Ксения Спиридонова, призналась, что тоже снималась в этом фильме и помнит Олю, но с тех пор ее не видела.
В средней школе в нашем классе учился профи, снимавшийся во всех советских детских фильмах. Гуськов. Кажется, Алексей. Забыла. После восьмого класса он куда-то делся. Последний раз в кино я его видела в фильме «Простая история», где он изображал юношу, диковатого, жившего в глухой деревне.
Это было  уже после восьмого класса. В старших классах с нами учился Томашевский, исполнявший главную роль в фильме, что-то там про трудовую практику школьника «Кроша», сокращение от фамилии Крашенинников. Надменный, избалованный парень, изображавший простого и чистосердечного старшеклассника.
Кроме того со мной в одной квартире жила у бабушки девочка Ира Масевич, на два года меня моложе, родители которой работали на Мосфильме. Благодаря этой девочке, я была в курсе мосфильмовских сплетен.
Когда теперь эфир наполнен такого рода сплетнями, я думаю, наше время было цивилизованнее. Общественное мнение не было направлено на эти истории, разве только у прыщавых подростков вроде нас тогда. Теперь же нас всех воспринимают на таком уровне. Хотим мы этого или не хотим.
Все, как с поп музыкой. Мы просто обязаны делать вид, что любим ее. Иначе она все равно будет преследовать нас в эфире. Вместе с рекламой, включаемой гораздо громче, чем нормальная речь.
В советское время поп музыка тоже «украшала эфир». Самым невыключаемым был Иосиф Кобзон с незабвенным хитом «Партия мой рулевой». Рулил он непрерывно, по всем программам на протяжении 30 лет.
Я уже лет пятнадцать пользуюсь интернетом, но не могу привыкнуть к бесцеремонности этого орудия пропаганды. Как только появились «одноклассники», я решила заглянуть вовнутрь, никак себя не фиксируя. Но первое, что высветилось – фамилия, имя и отчество меня. Сколько я не старалась их убрать, ничего не получалось. На мониторе появлялось маниакальное требование послать фото. Кое как выбравшись больше я с этими бандитами не связывалась.
А ведь когда-то всего этого не было! Конфиденциальность была естественной.
 Я читала об одном церковном подвижнике, пережившем советский период. Для этого было достаточно поселиться на подмосковной даче у одинокой верующей женщины. И все. Человек исчезал для органов.
Целое поколение исповедников он воспитал, оставаясь невидимым для властей. Духовные дети приезжали к нему и переписывались с ним. Получали благословение на подвиги веры.
Мы, отделенные от церкви, знали, что она существует с большими нарушениями. Едва существует. Знали, что батюшек обязывают доносить на всех, крестящих своих детей. Знали, что в храмах полно доносчиков, изображавших верующих. Которые доносили как на тех, кто посещает службы в храме, так и на слишком смелых батюшек, их покрывающих. Именно этим объяснялось осторожность многих.
Особенно это относилось к столице. В самом сердце страны было много зла.
Но мы не знали, что в то время существовала «катакомбная Церковь». Большое количество ушедших в подполье батюшек, были рукоположены в епископство. Тайно. Это при Хрущеве - не в такие давние времена. Самоуверенность властей, развившаяся под звучание хита «Партия наш рулевой», породила их слабость в борьбе с христианством.
Где-то на окраинах Империи было проще. Я сужу по тому, что многих из моих знакомых крестили в провинции. Там это можно было сделать потихоньку. Убежденных антихристиан было меньше. Ведь все они стремились сделать карьеру. А карьеру делали только в Москве.
Я как-то встретилась с монахиней в миру, которая была машинисткой и когда-то перепечатывала для «катакомбных» батюшек какие-то интересные материалы. Вся множительная техника в советское время была под особым контролем властей.
Хочу по этому поводу рассказать забавную историю из жизни проектного института. Как-то моя приятельница пришла из отдела, занимавшегося размножением проектного материала, и хихикает от удовольствия. Это было в институте «Союзкурортпроект», где главный конструктор Кончели Н. В. специализировался на проектировании покрытия из железобетонных оболочек. Так как таких проектов было мало, он их сразу забирал и делал сам.
Моя приятельница была у него по каким-то другим делам, и Нодар Вахтангович попросил ее заодно отнести его чертежи в «размножение». Дурак же, который отвечал за то, чтобы мы не печатали листовок, никогда таких странных чертежей не видел. Он стал обвинять мою модную подругу, что она хочет размножить выкройки платьев. Сказал, что пойдет с этим обвинением к директору. А она просто не стала сопротивляться.
Как хорошо, что позже американцы, сами того не зная, забросили нам компьютеры, являющиеся таким мощным множительным и вообще информационным инструментом.


Глава 10. Шестидесятые годы

Мы заканчивали школу. И были окружены вниманием, так как год нашего рождения был временем минимальной рождаемости. В сорок пятом все мужчины оказались в западной Европе.
В шестидесятых мой брат плавал с океанографической экспедицией в Атлантике. Сходили на берег в Великобритании и Ньюфаундленде. В Канаде, конечно, удивил высокий уровень жизни, роскошные витрины магазинов и обилие детей на улицах.
В Англии их провезли с экскурсией от Лондона до Ливерпуля, где они сели на свой корабль. Даже какой-то вечер с танцами организовали. Англичанки на вечере выглядели экстравагантно. Но Англия, в отличие от России, тогда еще не оправилась после войны. Было много разрушенных зданий.
А в океане их научно исследовательское судно "Михаил Ломоносов" постоянно сопровождали военные американские самолеты. Никакого кризиса тогда не было. У Женьки в личном архиве сохранилось множество фотографий этих самолетов.
У нас же появились в шестидесятые годы замечательные фильмы: «Девять дней одного года», «Гамлет» с изумительной музыкой Шостаковича.
Кое-кто из интеллигенции даже успел проехаться по Европам. Со мной позже работала дама, которая в этот период путешествовала туристкой в Германии. За нашими туристами по прежнему следили люди в штатском, но, все-таки, можно было что-то и увидеть.
Европа еще не была так благоустроена, как теперь. Эта дама рассказывала, что когда приезжали в какой-нибудь немецкий городок, попав в гостиницу они сразу открывали прикроватную тумбу. Там всегда стояла ночная ваза, каждый раз оригинальная. Живя в Москве, мы не представляли, что в Германии не везде были удобства.
Подготовка в арбатских школах была на уровень выше, чем по стране. Первые два курса института, на которых изучали общие дисциплины, можно было отдыхать. Школьных знаний хватало. Но я не представляла себе, чем хотела заняться после школы. Пошла поступать на Мехмат, но получив три бала по математике, забрала документы.
Мне захотела помочь сестра матери Нина Сергеевна. Ее приятель и мой знакомый знаменитый летчик Л. рекомендовал меня на работу в известный, но очень закрытый институт, занимавшийся проектированием ракет.
Мне бы очень хотелось рассказать о самом летчике. Толике, как называла его тетка. Личность замечательная. Герой советского союза №1, награжденный за спасение челюскинцев. В общении – похож на гусара, любившего порассказать всякие истории из жизни, про охоту в Сибири, например, где он когда-то служил в арктической авиации. Дачи у него не было и он часто гостил с женой на даче в Жуковке. Жена была красавицей. Они жили рядом с Арбатом на Никитском бульваре, и часто меня подвозили домой. Именно за рулем он был особенно разговорчив.
Помню, как проезжая мимо Тушина, рассказывал, что принимал авиационный парад вместе с Василием, сыном Сталина. Василий был пьян. Остальные подробности я не помню. Звучали имена, которые в то мое время уже забылись.
Так вот, когда по рекомендации Л., в то время директора крупного авиационного завода, я пришла в «номерной» институт, меня спросили, кем я хочу работать. Я скромно сказала: «лаборантом».
«Хорошо» - сказали мне и ввели, как я потом узнала, в состав кадров должность лаборанта.
Чтобы работать в этом институте, мне надо было пройти медкомиссию. Она располагалась где-то в подвале. Как одно из самых заметных устройств, при медсанчасти стояла центрифуга. К моему сожалению будущего лаборанта на ней не надо было прокручивать.
Однако прежде, чем допустить к работе, меня проверяли в органах два месяца. Вот такая семнадцатилетняя и совсем глупая я впервые пошла работать.
Когда меня знакомили с сотрудниками, спросили, как меня называть. Нисколько не задумываясь, я представилась – Нина Григорьевна. Всем очень понравилось и меня только так и называли.
Руководил маленьким коллективом подразделения, в котором я оказалась, немолодой ученый, специалист по баллистике. Он посадил меня перед собой и говорил, что хочет заняться моим совершенствованием.
Интеллигентный еврей, сухощавый и аккуратный. Много видевший,  довольно разговорчивый и доброжелательный. Еще в комнате был молодой физик и два программиста. Вот и все подразделение баллистики. Кроме двух отечественных ЭВМ, при отделе было подразделение техников-расчетчиц, считавших по алгоритмам. Иногда я заходила поработать на их совершенных калькуляторах. Слушала их болтовню про командировки в Байконур. У кого-то из них там работал муж. Но в своем коллективе мне было интереснее.
Новогодний вечер проходил в съемном кафе. Чтобы попасть на вечер, надо было сочинить четверостишье с заданными рифмами. Типа «сопло», «повезло» и  так далее. А на концерте публика освистала пошловатого конферансье Брунова.
С первых рабочих дней мне пришлось заниматься простенькими расчетами на логарифмической линейке. Не реже, чем раз в неделю нам приносили экспресс информацию, с данными, в основном, о новых разработках военных США. В самолетостроении и ракетостроении. Читали лекции о впервые применяемых тогда лазерах. Все это мне нравилось.
Из-за повышенной секретности, у нас даже не было пропусков. Называешь свой номер, и охранник смотрит твою фотографию в картотеке. Однако, был смешной случай, когда подсобный рабочий пытался пронести через такую проходную гладильную доску, своими руками созданную в рабочее время из отходов в экспериментальной лаборатории.
Со мной тоже случился казус. В Новый Год я проспала и опоздала на работу на сорок минут. Меня вызвал начальник всего отдела, а это коллектив человек на пятьдесят. Звали начальника Карпов, и был он сыном знаменитого революционера. То есть человеком влиятельным.
Он сказал мне: «Девочка, если вы в следующий раз проспите, звоните мне, я выпишу вам пропуск. У нас уже несколько лет никто так не опаздывал».
Главное, что я из этого случая поняла, мне нельзя работать в режимном предприятии. Я – не слишком дисциплинирована, и такой не стану.
Конечно, работая здесь, можно было учиться в авиационном институте, не выходя из стен здания. Но летом я почему-то решила сдавать вступительные экзамены в такой простенький, такой не секретный институт МИСИ. И на дневное отделение.


Глава 11. Похолодание

Жизнь в семье с подрастающей дочерью и  очень  активными, жизнелюбивыми родителями тоже имела свои радости. С. принимала дачу на севере от Москвы за свою малую родину. Дачный поселок расположился на заросших лесом холмах, прославленных подвижничеством Сергия и его окружения.
Это место, отдаленное от разоренной кочевниками Древней Руси, принадлежало Ростовским землям, называемым тогда Украиной, то есть землей окраинной, мало заселенной. И в селе Радонеж у родителей бывших бояр Черниговских рос мальчик, в монашестве принявший редкое в те времена имя Сергий. Его последователи монахи расселились по всем окраинам средневековой России. В лесах и горах. Подвижничеством, трудом и молитвой воздвигая новые земли.
Нам же эти просторы достались даром. Но в лесу, как в храме. Тишина и тонкое щебетание птиц. И воздух, густой, как смола. И заблудившиеся в лесах древние дороги из бревен.
Вот здесь, не доезжая до дачного поселка с полкилометра, на опушке, не далеко от шоссе в пятницу вечером меня ждала дочь. А я везла для стариков и девочки еду на неделю.
В отпуск же я с дочерью улетала на юг, в Адлер, к хорошим знакомым. Хотелось прогреть солнцем и промыть морской водой ее хронический насморк.
Нашу жизнь в большом городе смягчает наша домашняя скотинка. Сейчас у меня два кота, точнее кот и кошка. Еще точнее красавица кошка с голубыми глазками и ее сын. Приблудный. Первые годы кошка вела себя скромно. Потом через несколько лет осенью, после дачи она принесла двух котиков. От свободной дачной любви. Один был дымчатый. Я его кое-как пристроила у своей знакомой. Второй совсем простой. Я вынуждена была его оставить у себя. Назвала его Обормот. Он был неуклюжий и смешной. Теперь это степенный мужик и его кличка ему не идет. Кошке уже лет восемь.
До этого шестнадцать лет у нас была кошка по имени Паршивка. Названа так за неукротимость характера. Простая европейская трехцветная кошка, очень сообразительная. Любимая шалость – скинуть с тумбочки ящик с Сашиными разноцветными заколками. И потом гонять их по всей квартире. Или таскать карандаши и резинки с письменного стола. И чтобы обязательно ее ругали.
Однажды она звонила по телефону. Чтобы сохранить кухонные столы стерильными, бабушка не пускала ее на кухню. А известно, то, что не разрешают всегда хочется. Кошка знала, когда звонит телефон или звонят в дверь, бабушка выходит в прихожую и есть возможность кошке просочиться в кухню.
В один прекрасный день несколько раз очень отрывисто звякнул телефон. Бабушка, как по программе, выходила в прихожую, а кошка Паршивка влетала в кухню. Бабушка, не дождавшись ответа в телефонной трубке, шла на кухню прогонять кошку. Все происходило с большим шумом, что так любила Паршивка. Я решила проследить за ней. Оказалось, у нас соединение параллельных телефонов было выполнено мною и очень небрежно. Она брала это соединение в зубы, и телефон начинал тренькать. Такая сложная система. Пришлось аккуратно обернуть соединение изолентой.
Другой раз она украла мой кошелек. Я собиралась на работу, и обратила внимание, что перчатки, которые вечером я положила на сумочку, оставленную на стуле в прихожей, оказались на моих сапогах. Поняла, что ночью хозяйничала Паршивка, но ничего больше не заметила. Надела туфли, и вышла на улицу. Чтобы войти в метро, я должна была из сумочки достать кошелек с деньгами и проездным билетом, но его не было. Я сразу поняла, это сделала Паршивка. Пришлось возвращаться домой. Действительно, мой кошелек лежал в сапоге. И перчатками она старалась это скрыть.
А летом на даче животным просто замечательно. Правда, пришлось каждому из котов сделать операцию. Иначе они нас выжили бы из квартиры. С помощью своих потомков.
Так кто же такие эти привязанные к нам существа?  Пушистые и игривые. Иногда когтистые. На чем основана эта привязанность? Только ли в корме дело? Они, конечно, ленивые паразиты. Но, почему-то даже совсем сытые они прибегают возле нас погреться. У нас не холодно. Просто эти младшие члены сообщества нуждаются в тепле душевном и внимании. Даже шкодливые надеются шкодами вызвать интерес к себе.
 А еще известно, что когда лежишь больной, кошка старается прислониться к тебе в том самом месте, где болит. Как будто греет больное место. Говорят, что гипертоникам полезно гладить кошек. Что за тонкие нити соединяют нас?
И еще, животные домашние много умнее своих диких сородичей. Что-то здесь Дарвин не додумал.

Глава 12. Дырявое время

«Когда рак на горе свистнет». «Какой такой рак?»
Наше время отмерено и отрезано. В наших телах растут раковые клеточки. Готовы к старту язвы и гангрена. А общественное вещание мурлычет про светлое будущее. Не осталось его никакого. Безалаберные годы скушали его.
 Чтобы уйти из этого тупика, надо его осознать. Хотелось бы понять, каким мы видим будущее.
Отомстить ворам. Тогда лозунг перехватят уходящие в небытие коммунисты. «Грабь награбленное» - этот лозунг служил на пользу захватившим власть бандитам. Которые, воспользовавшись пожаром зависти, грабили и правых и неправых. Натравляли друг на друга и сеяли смерть.
Все богатство шло в руки тех, кто пришел на разборку со стороны. Непричастные спору стали хозяевами. А спорщики оказались в сибирской каторге. Кто в концлагерях, кто на стройках коммунизма. Месть, зависть до добра не доводят.
Все поделить! Это мы любим. Мы можем мелочно считать все. Но не видим пропасти, куда это «все» уходит.
Коммунизм, как идеология равенства и братства, служил прикрытием для воровства глобального, скрытого за стенами ведомств и фальшивых показателей.
Я надеюсь, молодые люди лучше нас. Они, правда, вряд ли помнят, что эта беспрерывная ложь сделала слабыми и хозяев той жизни. Что их сообщество лопнуло. И распалось.
Не стоит поддаваться рекламе воровства и разврата.
Воровство бессмысленно. За прошлый век определенными кругами было наворовано столько, что вы все равно будете перед ними в рабстве. Вас будут использовать для прикрытия.
Мы просчитались со временем рождения. Порочные безумцы хватали здесь за троих. Смотрите сколько их рвется и сейчас к власти. Известный демократ, переехавший в Англию, имел состояние в шесть раз превосходящее имение королевы.
Пропаганда разврата им необходима, чтобы сковырнуть нас. Где наши дети? Жуки-кровопийцы откладывают свои яйца познания порока в наших незанятых детских!
Жизнь понарошку. Мы как будто живем, как будто любим, но все - понарошку. Нам никак не сбежать от суеты повседневности. Брак тоже понарошку, если нет потребности самоуничтожения. И вскармливания детей кусочками своей сущности.
Для тайны нужна жертва и торжественность. Наше дыхание поверхностное, как и мысли. Где-то там в глубине тайна, но у нас нет времени. Ей не даст заглянуть в наше жилье запах плесени, звуки ТV.
Только мухи стремятся на запах разложения. Мухи влетают в окна, как грязные помыслы в душу. Простая жизнь — это ошибка.
Производственный стаж на самом деле утверждает рабство. Ты столько-то лет положил на добычу корма насущного.
Ложь восточных людей в том, что рабство относится только к работе на фабрике. Там хоть голова свободная. Во сто крат хуже рабство умственного труда. Ты забываешь свое я, подключаясь к «интелегентной» работе.
Но где освобождение к старости, обещанная полунищая независимость пенсионеров. В старости становишься рабом болезненного состояния разума тех, кто на твоем попечении. Ни одеться, ни поехать отдохнуть. Вселенная ограничена квартирой. Вечность — ожиданием конца.
Но нельзя жалеть себя и позволять другим. Жалость делает нас слабыми. Любовь к себе порождает слепоту духовную.
Безудержная любовь. Безудержная страсть. Что такое «нет удержу»? Откуда взялось представление о том «удерже», который должен любовь исправить и страсть угасить?
Вероятно древние много думали об этом. Искали гармонию. Понимали, что опрометчивые поступки, чувства «без удержу» могут сильно навредить не только тебе, но и предмету вожделения. И не только в физическом мире.
Лишенные средств массовой информации, древние люди больше думали и сильнее чувствовали. Дамы долгими вечерами за рукоделием старались постичь значение бессмертной души. Единственная книга в каждом доме — Библия — фантастическая феерия, дававшая множество жизненных примеров с поучениями.
Древние люди были натурами цельными. Так как в свою судьбу вкладывали долгие размышления. Мы же ищем способ все упростить. Сложный ситуация... Не спится ночами... Значит, мы покупаем телевизор в спальню.
Как же все успевать, ведь время бежит все быстрее. Это не шутка. Это хорошо продуманный факт. Я помню в детстве один день включал в себя события, равные целому году в зрелости. А если научиться сравнивать опыт поколений? Неужели спираль закручивается все сильнее? Мы гордимся, что наша благополучная жизнь гораздо продолжительнее, чем у неандертальцев. Считая, что время — это витки, накручиваемые вокруг солнца.  А если поражена сама основа времени и в каждом витке его все меньше. И кто может оценить сколько его в последнем вздохе... Время бежит скачками. Иногда останавливается.
Бесполезно говорить о потерянном времени. Иногда время также, как и действия, и мысли - замирают. Мы не контролируем эти вещи.
Древние майя веровали в полосатость времени. И в плохое время ничего не делали. Такое было при встрече с испанцами. Казалось бы они поэтому и проиграли, но кто знает, сохранился бы этот  народ, не выйдя из игры. Сейчас их гораздо больше, чем до встречи с европейцами.
И они ушли от традиции убивать пленников. И кушать их. И все-таки как никакой другой народ они чувствовали изменения потока времени. Может быть у них было время думать о времени. И, может быть, они почувствовали необходимость приобщится к цивилизации не как троглодиты, не просто поедая ее носителей.
И последнее. Пребывая в среде переполненной людьми, мы более одиноки, чем допотопные охотники, блуждавшие в лесах. Те несли заботу о близких в своем сердце. Нам же некогда оглянуться. Подумать. Поговорить. Нет желания поделиться опытом и, уж тем более, выслушать кого-то. В юности в окружении родных по крови, мы растем озлобленными волчатами. Может быть мы просто ничего не успеваем, так как времени совсем мало. Может быть это и есть глобальная катастрофа

Глава 13. Ещё воспоминания

В юности я большой скромностью не отличалась. Так как никакой религиозности в наше воспитание в школе и дома не было привнесено, росли как дикари. Читали Хемингуэя и Ремарка. Не хранили девственность и курили. Помню, как провожали четырех второкурсниц на отдых в Крым, и одна из мам сделала знак: не курите. Говорить вслух об этом - было не принято. Поезд тронулся, мы закрыли купе, и каждая достала по пачке сигарет.
Предаваемая близкими и предающая любимых я не была доброй. После окончания института ушла в работу. Мне казалось, что жизнь принимаю такой, какая она есть. Без иллюзий. Не хотелось врать, поэтому ни о какой карьере, основанной на партийности, не было речи.
Еще молодым специалистом произвела впечатление на начальника. И он решил, что мне надо идти в партию. Прямо отказаться было неловко, но я уже знала, что беременна и как-нибудь откручусь. Но, чтобы не выглядеть странной, мне пришлось посещать хоть какие нибуть партийные курсы. Я выбрала философию в музее Ленина.
С тех пор осталось очень угнетающее впечатление от этого места. Идеальная чистота и абсолютная пустота. В каждой комнате пожилая женщина смотритель. С таким выражением лица как будто работает в органах.
В те годы круг чтения плавно переходил от Кафки и Ницше к Блаватской и Е.Н.Рерих. И чем забористее, тем интереснее. Работала главным инженером и лихачила на авто. Как-то хотела поменять место работы. Но случайно услышала будущих сотрудников: «женщина, беспартийная и - главный инженер; наверно очень блатная».
И все же много было интересных встреч. Много путешествовала. Сначала одна, потом с дочерью.
Отдыхали на море, обычно в Адлере. У Саши был хронический насморк, поэтому с пяти лет я возила ее на море.
Летали на самолете, но один год – на машине. Машина у меня была простенькая – «Запорожец».
Ехали два с половиной дня. Справа сидела подруга Ирка. Сзади С., а под ногами собака Динка. Все девочки. Дочь не очень мне доверяла, изучила правила вождения и, время от времени, делала замечания: «Нарушаешь». Ей было двенадцать. Она впервые узнала, что мама  и ее подруга курят.
Дороги плохие, поэтому все ехали одинаково – 700 км в день.
Перед отъездом закрыла 3 банки вареного мяса на всякий случай. Собиралась до рассвета и уронила эти самые банки. Жертвоприношение в дорогу.
Первый день – наваждение. Сколько не смотрю на шиты справа от шоссе, - до Ростова на Дону все те же 900 с лишним километров. Ближе к вечеру вдоль дороги образуются палаточные лагери, можно выбрать ночлег.
Ехали рано утром и поздно вечером. Днем шоссе переполнено, и можно отдохнуть, поплавать в Дону. Так как за рулем я была бессменно, то еду готовила подруга. И кофе. Спали в машине.
В первую ночь собачку я выбросила на улицу с приказом: «сторожи». Всю ночь меня будило ее сопение. А утром оказалось, что она спит вовсе не на улице, а под сидением.
Мы хорошо загорели, а когда возвращались, на третий день к этому добавилась грязь на лице и на одежде. На заправке была очередь, и, чтобы скорее заправиться, подруга пошла к кассе платить за бензин, а я оставалась со шлангом.
К нам подкатил интересный сосед. Очень, очень старый «Запорожец». Без номера. Кабина заполнена цыганками с детишками. На крыше сбитый из досок ящик с курами, а за рулем цыган с «фиксой». Он пытался выпросить у меня какие-то запчасти.
Но смешней всего, что Ирку, под слоем грязи интелегентную, приняли за цыганку, и вся очередь убеждала: «иди, дура, там твой уже уехал».
 Замечательные деловые поездки  были с комиссией по качеству строительства при Госстрое СССР. Например, в Туркмении, где каждый день приходилось проводить несколько часов за столом гостеприимных туркменов.
Заходите в дом и не видите ни женщин, ни детей. За столом прислуживают молодые люди. Комнаты без мебели, не считая буфетов с неизменным сервизом «Мадонна». Потолки окрашены в голубой цвет.
Мы сидим на коврах и подушечках. Разносят пиалы с коньяком. Я схватила пиалу с чаем и притворяюсь, что тоже пью коньяк. Иначе – долгие уговоры. В комиссии из десяти человек я единственная женщина. Сменяется несколько блюд вперемежку соленых и сладких. Едим сидя на ковре, никаких столов. Хорошо, что на стройку я всегда одеваю брюки.
Через некоторое время мужчины слабеют, самые слабые ложатся. Наши мужички спрашивают, как хозяева относятся к женщине за столом. Отвечают, что русская женщина вроде бы не совсем женщина. «Ну и хорошо» думаю я.
Мы были зимой и любимые лакомства – свежий виноград и местные дыни.
Запомнилась инспекционная поездка на юг Красноярского края. Строили там много и хорошо. Но работали в основном «химики», отбывающие наказание на стройках Сибири.
Так называли мелких жуликов, «химичивших» со сметами. Основой социалистического хозяйствования было стремление все пересчитать и запланировать. Заложенные в нормативы стоимости определялись на глазок и явно в сторону удешевления строительства. В разработке норм участвовало огромное количество специалистов, обязанных до невероятности удешевить затраты государства. Но в реальной жизни, на заложенные в нормах гроши, невозможно было ничего построить.
В ходе строительства сметы общественных зданий несколько раз   пересматривались в сторону удорожания. Все крупные тресты начинали гораздо больше объектов, чем могли освоить. Таким образом, воруя у себя же в будущем. Хуже всех доставалось простым прорабам, которые обеспечивали сносную зарплату рабочим, завышая объемы работ. Именно их звали «химиками».
Впрочем, в Красноярском крае были тресты, где все сотрудники, включая управляющих, были сосланы в Сибирь за эту самую «химию». Это напоминало практику в ранние советские времена. Тогда если необходимо выполнить крупный проект, сначала возводили концлагеря. Потом издавали закон, по которому они заполнялись. И именно рабский труд заключенных использовали на таких стройках, как «Беломорканал».
Последние советские времена были мягче. Строили несвободные поселенцы, жившие в обычных квартирах, с семьями. Получавшие обычную зарплату, но не имевшие возможности уволиться и уехать.
Поездка в Красноярский край потрясла невероятным обилием природных ресурсов и малой заселенностью. Самые красивые места – горная дорога Минусинск – Тува. Вдоль реки Оя - Оянский тракт.

Глава 14. Дачная жизнь

Подмосковье удивительно красиво. Каждый уголок по-своему. Пока едешь по Ярославке уже залюбуешься.
 Правда, с этой стороны Подмосковья промышленная зона и городские окраины простираются очень далеко. Где-то до города Пушкина. Зато потом – холмы и леса.
Доезжаешь до Торбеева озера и поворот направо. Тут уж холмы высокие и крутые. И заросли лесом. Шесть километров почти горной дороги. Вверх, вниз.
Маленькая деревенька, расположенная так же, как располагались деревни в древности. На бугорке, вокруг деревни – поля. А дальше – лес. На единственной улице деревни – липы и клены. Перед каждым домом палисадник с любимыми цветами: георгинами, флоксами, сиренью, шток-розами. За домом – двор, дальше огород. В ширину каждый участок метров двадцать, а в длину их, кажется, никто не меряет. На далеком поле – стадо коров.
Поехав еще два километра, попадаешь в большой дачный поселок. Около двух тысяч участков. С дороги его не видно – все заросло зеленью. Еще четыре километра по дороге и - во Владимирской области.
В дачном поселке живут москвичи. Точнее, здесь три садовых товарищества. Землю выделило государство в 1957 году.
В нашем товариществе землю получили жители Фрунзенского района, тогда центрального. В этот район вошел и Арбат. Маму внесли в список на получение земли, но брать участок она побоялась. С отцом они были почти в разводе. А мы с братом Женькой еще учились в школе. Чуть позже уже перед пенсией они с отцом купили в этом поселке небольшую дачку.
Здесь был свой мир, очень отличный от мира деревни. На каждом участке сажали сад и цветы. Не на продажу, конечно. Землю давали на вырубке. Чтобы что-то построить и посадить, надо было очистить участок. Кое-где, например, в овраге оставляли дикие растения, позже превратившиеся в островки леса. Вдоль улиц сажали полудикие растения: венгерскую сирень, дерен, барбарис, дальневосточный шиповник.
На этих дареных государством восьми сотках, не разрешали строить жилье с комнатой больше 12 метров и терассками вокруг. Такие же куцые строения я видела и советской Германии. Боялись, как бы люди не стали жить хорошо.
Хотя на таких маленьких участках дома побольше строить нельзя по противопожарным нормам. Особенно из дерева. По советским нормам и печки в этих домах ставить запрещали, но этого никто не соблюдал. Все-таки, это очень немилосердно. Даже летом мы подтапливаем печи в сырую погоду. Дома начали расти вверх. Два, три этажа. У нас образовался цокольный этаж и вполне обжился мезонин.
Но главное было не в этом, В Москве детям нельзя жить круглый год. Пока еще в Москве обитало полудеревенское население, сбежавшее от коллективизации, можно было своих детей на лето посылать в деревню к родственникам. Или в маленькие городки, как нас с братом.
Когда родственные связи с деревней постепенно ослабели, единственной возможностью стало приобретение дачи. В Москве не сохраняются традиции, так как население ее растет за счет миграции. Детей у нас мало. Но в таких вот дачных поселках живут старики и дети. Трудоспособное население приезжает на выходные.
 Население же окрестных деревень тоже изменилось. Нет несгибаемых деревенских бабушек. Вместо них бабушки, проработавшие всю жизнь в ближайших городках и получившие свои деревенские усадьбы в наследство, перед уходом на пенсию. Некоторые из них еще держат коров. Но это явление остаточное. Вскоре деревенские дома тоже будут дачками, тем более, что современные бабушки пенсионерки имеют городские квартиры.
Это жаль. Мы избалованы прекрасными молочными продуктами. Нигде не встречала такого творога, как на рынке в Воронино.

Глава 15. Несгибаемая сила

Сил всегда было слишком много. Это не очень хорошо. Особенно если она, сила, несгибаемая.
Жизнь гнет и ломает нас. Гибкость часто спасает жизнь от поломки. Пока же мы молоды, кажется, мы - несломляемы.
Пожалуй, интересный факт последних лет - обилие современных американских фильмов. Ими наполнено коммерческое телевидение. Удивительно то, что нам понятен заложенный в них героизм. Их положительные герои так похожи на наших. Честность, сила, патриотизм - знакомые с детства движущие цивилизацию качества.
Почему же, как только появляется в фильме действующее лицо с русской фамилией, он вдруг оказывается каким-то поддонком, маньяком коммунистом или еще чем-нибудь похуже. И обязательно торгует ворованным оружием.
Откуда выплыл этот примитив? Или он необходим для создания образа врага? Или это подготовка войны?
 Тогда понятно почему последние годы такие огромные деньги расходуются на перевооружение. Нас мало и без хорошего оружия нам не устоять. Сама история распорядилась о богатстве огромной и малозаселенной земли. Впрочем малозаселенной она стала в двадцатом столетии, времени жесточайших схваток.
Самым жестоким был коммунизм. Он возник в восточной Европе и был направлен на уничтожение русского населения, остатков поверженной в войне России. Вспомните подлинные фамилии деятельных коммунистов.
Позднее фашизм рассчитывал на то, что эта земля расчищена и готова к захвату. Даже свою армию они не подготовили к зиме. Надеялись на быструю победу.
И просчитались.
Теперь понятно откуда возник этот образ в умах западных украинцев. Они нас не знают. Историческая судьба разделила нас в период агрессии древних кочевников монголов и аж до середины прошлого века, Когда русское население оказалось во власти чужаков и страны Россия не было.
 Сейчас снова и снова разыгрывается карта "русских" коммунистов, но вспомните, кого уничтожали в сибирских концлагерях? Кого грабили колхозы? Многие из крестьян даже паспортов не имели. Полное рабство. Хотя историческая Россия, допетровская, рабства не знала.
Или вы считаете, что нам так отбили мозги, что мы и понять не можем, например, зачем сразу после кадров мирных демонстраций в Крыму, в новостях был показан памятник Ленину. И сказано, что все это из за любви к нему. Или это для плохо работающих мозгов ваших приверженцев?
В прошлом году в частной беседе с жительницей Украины я услышала любопытную вещь. Оказывается, по решению какого-то круга жителей этого региона, его население хочет взять на себя тяжкий труд посредника между нами и Европой. Я тогда удивилась глупости этой дамы, но возникать не стала. Сам план был очевидно безумен. С какой стати нам нужен такой посредник. Как-то обходились до сих пор.
Потом я вспомнила детскую игру. Называется испорченный телефон.
Эту же игру нам почему-то предложил Янукович в последние дни своей власти.
Что же мы видим теперь. Простачки, надеявшиеся на роль посредника между Россией и "цивилизованным миром" оказались в плену у своих же варваров бендеровского толка. Либеральную украинскую интеллигенцию бьют по мордам свои же недоучки из темных уголков бывшей Австро-Венгрии и Польши.
Чудаки. Нам не нужны посредники. Мы прекрасно понимаем, что вызываем неудовольствие старого "цивилизованного" мира уже тем, что существуем.
По нашему общедоступному телевидению мы видим, что под ту же гребенку насмешки и презрения попадают и украинцы и сербы. Но сербы понимают, что их просто используют. А товарищи с Украины на ходу спят и видят сны, как именно их, впереди русских призовут в Европу. Им же просто напросто дадут автоматы и пошлют рубить Россию. Это - ужасно.
А подстегивать их будут озлобленные бендеровцы. И это сейчас единственные их союзники.
А западные украинцы вместе с восточными приезжают к нам каждое лето работать на стройках России. Нам их жаль, потому, что даже при советской власти они могли заработать на семью дома.
И мы говорим с ними на одном языке.
Не так давно я первый раз оказалась за границей по туристической путевке в Восточной Германии где-то за неделю до воссоединения ее с Западной. Мы все прекрасно понимали, что разделение Германии было произведено победителями для того, чтобы не допустить возрождения фашизма.
Не смотря на кровопролитную войну, наш народ не испытывал ненависти к простым немцам, с которыми нас связывало многолетние мирное сосуществование до эпохи первой и второй мировых войн. Я с детства помню таких немцев, вполне обрусевших. Я играла с их детьми, хотя росла после страшной войны.
Гуляя по великолепным средневековым городам Германии, мы не могли не встречаться с очень симпатичными ее жителями. Тем более, что моя приятельница, с которой я путешествовала, была профессиональной переводчицей с немецкого и поклонницей Гете, в доме которого мы побывали с экскурсией. И она и я были при советской власти "невыездными". Про себя не хочу говорить, но подруга была внучкой православного священника, что считалось этой властью пятном на биографии.
Начало же перестройки позволило нам побывать в Европе и даже гулять без сопровождения чекистов.
От экскурсовода в Веймаре я впервые услышала, что, гостившие в Германии русские путешественники, считались там людьми состоятельными. Нас при советской власти постоянно унижали выдумками про нищих и неразвитых наших предков. Если не считать великих писателей и поэтов, которые появились как бы случайно, несмотря на общую серость.
Моей подруге важно было совершенствовать навык общения на немецком и мы постоянно общались на улицах и кафе с местными жителями.
Чаще всего каждый разговор начинался с удивления хозяев, когда они узнавали откуда мы.
"Как из Москвы? Да это все равно, что - из космоса."
И, как только разговор продолжался, немцы начинали жаловаться на разделение нации, разрез государства по живому. И на то, что уровень жизни здесь на востоке намного ниже, чем в Западной Германии.
Пошло немного лет и вот маленький кусочек России Крым, не выдержав оскорблений официальной украинской власти, обратился ко всем людям планеты с просьбой о воссоединении с Родиной.
После первой мировой войны мою ослабевшую страну кромсали совершенно безжалостно и кто хотел. В основном это были жители ее окраин, завидовавшие и мстившие. Как мстили варвары, рушившие Рим.
Этот  кошмар прошел до моего рождения. Но нас держали в замкнутом пространстве и даже просто возможность увидеть мир казалось достижением. И даже сейчас.
И также, как в Риме, его язык был возможностью просвещения, так и мы наслаждались возможностью пользоваться родным языком.
Всё понемногу уходит из этого мира.
Мы редко думаем об этом. Но не так давно я постоянно видела перед собой маразматическую мать. Она растеряла в мыслях уже очень много. Ей казалось, что она маленькая девочка. Меня она принимала то за свою мать, то за старшую сестру Нину. Ее речь временами становилась бессвязна. Это крайность.
Но вот что было на встрече одноклассников через 20 лет после окончания школы, то есть в рассвете сил. На этой встрече были люди, которых я не могла вспомнить. Были и такие, которых помнила, но не могла узнать. Для каких-то маразматических явлений было еще рано.
Умирание бессмысленно. Не только в юности, но и в старости мы охотно питаем свой мозг новыми знаниями. Для чего? Чтобы все ушло вместе с тобой? Остается огромный потенциал возможностей творчества. Огромное количество клеточек памяти остается неиспользованным. А как же раньше в каменном веке, когда средний возраст не превышал 30 лет? Они даже не успевали ничему научиться. А возможности в объеме и качестве мозга не меньше наших.
Мне кажется, мы только одной ногой стоим в этом мире. А другая уже где-то снаружи. Нет смысла в смерти, когда люди уходят, не осознав себя. Покидая не только тело, но и мысли.
Мысль, чувства - это тонкая субстанция. Она легче проникает в другое измерение.
Что же тогда болезни? Только лишь пинок для ухода отсюда? Вероятно, здесь нам тоже нельзя засиживаться. Нас теснит огромное количество новорожденных. Мы отнимаем у них хлеб и воздух.
Но и наша реализация не закончена.
Почему я могу принять смерть только как переход в другую жизнь?
Физиологический цикл окончен, когда дети, получив образование, заводят свою семью. Я стараюсь им не мешать, не жить их жизнью, не съедать их жизнь. Мы дружим на расстоянии. Делимся мыслями по телефону.
Но я так люблю узнавать что-то новое в этой жизни. Осмысливать все.
Я наслаждаюсь дорогой. Не могу глаз оторвать от окна автобуса или самолета.
Я не могу помочь детям деньгами. Да и самой не на что жить. Я совсем не экономная. Мне по-прежнему нравятся красивые вещи. Хочется достроить дачу.
Но это из сферы чувств и желаний. Маленькие ловушки на пути ухода.
Но желание знаний бестелесно. Оно не уходит из сердца, когда я прощаюсь с временным, преходящим. Так же, как и желание творчества. Например, создавать в этом мире маячки, помогающие его осмыслению. Это не практические вещи. Машины, дачи. Они не будут грузом при переходе.
Однажды я умирала. В тот момент я точно знала, что я на операционном столе. И я точно знала, что в другом мире.
Запомнила не много. Там нет физики, нет движения, кроме движения мысли. Пространство с меньшим числом измерений и большей свободой мысли. Это не полет во сне, который бывает в детстве. От такого сна страшно. А тут радость.
В какой-то момент хирург велел, чтобы я повернула голову. Я вошла в нее и повернула. Но я не считала, что это тело и есть я. Хотя тело до операции было не плохое. Я даже слышала слова хирурга: «Есть женщины в русских селеньях…».
После окончания операции, когда меня везли из операционной, я была то здесь, то там. Слышала, как в лифте сестрички про меня и докторов сплетничали: «До гангрены довели». И точно помню, что с большой неохотой возвращалась в этот мир.
Когда я рассказала об этом дочке, она все объяснила просто: «Перед операцией тебя накачали наркотиками».


Глава 15. Самодостаточность

Широкая душа русского человека — это тоже миф. Русский мир очень разнообразен. Моя родня — потомки староверов, от которых унаследовали чрезвычайную скупость. Что там экономные немцы. Мой дед всю жизнь распрямлял ржавые гвозди из разбираемых строений и хранил их в сарае в жестяных баночках.
Я до сих пор помню сарай деда, где разрешалось мастерить что-то моему брату. Деревянная самодельная столешница с прикрученными тисками. Под ней какие-то старые ящики, заполненные барахлом, припрятанным на всякий случай. На стене полки и отдельные гвозди для самых необходимых хозяину инструментов.
Рядом с сараем был курятник и, чтобы попасть в сарай, надо было пройти через птичий двор. Куры были разноцветные, а петухи в ярких оперениях, довольно злые. Могли с криком наброситься на незваных посетителей их куриного мира. Я там редко бывала еще и потому, что на земле было много отходов куриной жизнедеятельности. Как все дети, я любила животных и частенько приносила им червей или жирной травки с огорода, которые просовывала в щели в загородке.
Старики были самодостаточны, несмотря на нищую пенсию. Вернувшись из эвакуации, купили себе в избу мебель. Вероятно, еще старорежимную, но крепкую и, даже с претензией. В гостиной у них стоял большой квадратный стол и диван с прямой деревянной спинкой. У стены между окнами — большой комод, покрытый великолепным кружевным покрывалом, выполненным бабушкиными руками. Над комодом — большое зеркало в резной рамке.
Рядом и напротив топки грубки — небольшая кушетка. А в углу гостиной огромный фикус в кадке. На подоконниках маленьких окон избы росли бенгальские розы. Только их я в детстве считала чайными, так как они пахли чаем. А отсюда и цвет, называемый чайнорозовым, так как этот цвет был у роз в дедовом доме.
В небольшой комнате, отгороженной тонкой перегородкой, была их спальня со старой «никелированной» кроватью, покрытой самодельным кружевным покрывалом. Скромный шкаф, любовно называемей шифоньером и тумбочка. Была еще этажерка с любимыми дедом книгами.
Дед был стар и читал с трудом, вооружившись, кроме очков еще и лупой. Был большим поклонником Льва Толстого и идей русского просветительства конца девятнадцатого века. Однако, когда знамя просветителей девятнадцатого века перехватили революционеры двадцатого, остался в стороне от их победного шествия.
Он был Георгиевским кавалером, но всю жизнь проработал ткачем. Однако, когда кто-то из молодых начинал ругать советскую власть, поправлял: «эта власть сделала возможным дать образование всем моим детям».
Он никогда не хвастал великолепной карьерой детей, богатством. При нас не жаловался на всеобщую нужду, голод времен коллективизации, когда большая часть детей умирала до голода. Ну тут он просто не хотел, чтобы мы слышали эти разговоры. Ведь в те времена использовали детей, как осведомителей. Всем надо было быть осторожными. Старикам деньгами помогали два сына — Петр и Иван.
Некоторое время после войны, когда особенно процветала Нина Сергеевна, старики ушли на пенсию и жили на даче в Барвихе в отдельном маленьком доме — сторожке. Но потом предпочли независимость
На новогодней елке игрушки из прошлого. Это надо менять. Раз уж мы празднуем переход из одного календаря в другой, то на елку надо вешать новые подарки и конфеты. А стоит ли праздновать что то новое? Может старый год был лучше?
Наша жизнь полна случайностей. Но в будущем вовсе не обязательно брезжит что-то светлое. Дело даже не во всем человечестве. Еще немного и тебя закроют крышкой. Где они, несбывшиеся обещания идеальной жизни?
Научимся жить данным моментом. Все новое было уже опробовано. И забыто. И теперь уже не нам, а следующему поколению подсовывается как новогодний подарок.
С Новым Годом! С Новым счастьем!
Какое такое «Новое счастье»? Мы живы. Не настолько больны, чтобы сгнить в больнице. Не голодны. Нас любят.  У нас прекрасные дети. Никогда прежде большего счастья и не было.
В такие краткие сроки относительного благополучия создавалась культура. Писали книги и сочиняли музыку. Путешествовали. Украшали жизнь всякими художествами.
Что же преподносится нам в качестве «нового»? Равноправие до умопомрачения? Как можно тихо радоваться, когда вместо достоинства подсовывается распущенность. Ведь все насильственно возрождаемые пороки известны человечеству с каменного века.
Насильственное навязывание мужеложства. Бедные дети, попавшие в такую среду. К какой радости их приучат с детства. Это не марсиане, оказавшиеся среди нас и потому требующие сочувствие. Это потерявшие твердую почву соотечественники. Те, кто покорен чувственности. И чье честолюбие требует почестей на основании принадлежности к сексуальному меньшинству.
Я, конечно, не считаю, что их надо побивать камнями. И никаких притеснений на работе. Но зачем выпячивать порок? Чтобы ослабить человеческое сообщество, навязывая всеобщую гонку за удовольствиями.
Сейчас даже торты придумали непортящиеся. Чтобы обжорам казалось, что у них в руках что-то похожее на прежние настоящие лакомства. Новые торты похожи на пластмассу. На таких подменах держится власть порока.
Даже слова-то какие придумали? Лесбиянки. Ну, просто, древнегреческий миф. Но этот порок всегда процветал в тюрьмах. Там эти порочные женщины назывались «ковырялки». Такое название точно не привлекло бы молодежь. И потому идеологами нашего времени заменено на древнегреческий миф.
Между нами, девочками, говоря, все мы не имеем права осуждать захваченных пороком людей. Это люди в плену у порока. А совсем беспорочных людей нет.
В чем же особенность разложения нашего времени? Нет альтернативы. В христианстве предлагалось пороки исправлять. А главным достоинством брака было воспитание детей. Жертвуя собой, родители частично очищались.
Что же смогут предложить своим детям добившиеся равноправия геи?..

Глава 16. Кровавое похмелье

Не так давно я первый раз оказалась за границей по туристической путевке в Восточной Германии где-то за неделю до воссоединения ее с Западной. Мы все прекрасно понимали, что разделение Германии было произведено победителями для того, чтобы не допустить возрождения фашизма.
Не смотря на кровопролитную войну, наш народ не испытывал ненависти к простым немцам, с которыми нас связывало многолетние мирное сосуществование до эпохи первой и второй мировых войн. Я с детства помню таких немцев, вполне обрусевших. Я играла с их детьми, хотя росла после страшной войны.
Гуляя по великолепным средневековым городам Германии, мы не могли не встречаться с очень симпатичными ее жителями. Тем более, что моя приятельница, с которой я путешествовала, была профессиональной переводчицей и поклонницей Гете, в доме которого мы побывали с экскурсией. И она и я были при советской власти "невыездными". Про себя не хочу говорить, но подруга была внучкой православного священника, что считалось этой властью пятном на биографии.
Начало перестройки позволило нам побывать в Европе и даже гулять без сопровождения чекистов.
От экскурсовода в Веймаре я впервые услышала, что, гостившие в Германии русские путешественники, считались там людьми состоятельными. Нас при советской власти постоянно унижали выдумками про нищих и неразвитых наших предков. Если не считать великих писателей и поэтов, которые появились как бы случайно, несмотря на общую серость.
Моей подруге важно было совершенствовать навык общения на немецком и мы постоянно на улицах и кафе общались с местными жителями.
Чаще всего каждый разговор начинался с удивления хозяев, когда они узнавали откуда мы.
"Как из Москвы? Да это все равно, что - из космоса."
И, как только разговор продолжался, немцы начинали жаловаться на разделение нации, разрез государства по живому. И на то, что уровень жизни здесь на востоке намного ниже, чем в Западной Германии.
Пошло немного лет и вот маленький кусочек России Крым, не выдержав оскорблений официальной украинской власти, обратился ко всем людям планеты с просьбой о воссоединении с Родиной.
После первой мировой войны мою ослабевшую страну кромсали совершенно безжалостно и кто хотел. В основном это были жители ее окраин, завидовавшие и мстившие. Как мстили варвары, рушившие Рим. Этот  кошмар прошел до моего рождения. Но нас держали в замкнутом пространстве и даже просто возможность увидеть мир казалось достижением.
И также, как в Риме, его язык был возможностью просвещения, так и мы наслаждались возможностью пользоваться родным языком.
Мне кажется я немножко разъяснила далеким от нас, но желающим за нас все решать, ценность родного языка. Я уж не говорю о красоте Крыма, где мы отдыхали в молодые годы. И где так много было пролито родной крови, хотя бы крови всех, кто не успел удрать от советской власти, тысячах расстрелянных здесь на земле Крыма.
По нашему общедоступному телевидению мы видим, что под ту же гребенку насмешки и презрения попадают и украинцы и сербы. Но сербы понимают, что их просто используют. А товарищи с Украины на ходу спят и видят сны, как именно их, впереди русских призовут в Европу. Им же просто напросто дадут автоматы и пошлют рубить Россию. Это - ужасно.
Никого не останется в живых. Хозяева этой жизни не могут допустить свидетелей. Им не нужно, чтобы эта ложь продолжала жить в обманутых умах.
Жизнь по праву силы. Это ли не убожество.
Я не могу успеть все и постоянно раздумываю: что сделать сейчас, а что оставить на светлое будущее. Но его то уже нет. А жизнь все разворачивается новыми сторонами.
Как прекрасно жить на даче. Особенно после замкнутого пространства квартиры зимой. Смолистый воздух как пластырь на легкие. Начинаешь то одно, то другое и гладкость решений ложиться на дорожки и цветнички. Из за буйства природы выглядывает вдохновение.
Что же еще важного в жизни я пропустила, не обозначила? Приедут дети и многое должно им напомнить детство.
"Да так было всегда" - подумают детки. И это будет весело.
Жизнь разделенная на полезное и бесполезное уныла. Казалось бы какая польза погреться на солнышке или сходить в лес. Но сердце наполняется впечатлениями. Даже просто попить из крана артезианской водички радостно. А её ведь сколько хочешь. Сколько хочешь ласковых лучей солнца и пения голосистых соловьев.
Жизнь уходит и у тех, кто берег каждое мгновение, и у тех, кто растранжирил веселое время. Но каждое радостное событие прибавляет опыт. Каждое горькое уменьшает время жизни.
Мы умираем вместе с горящими в Одессе. Такой опыт говорит, что слишком много среди нас примитива неумного, не любящего живых. И потому мы все не достойны лучшего.
Нам показывали мальчишек, сеющих смерть. Они уже никогда не разовьются. Их удел глупость свирепости. Поклонение убийцам. И постоянная расплата на всю оставшуюся жизнь. Их ничему не научила мудрость истории и веры.
Это тяжко, эта боль - кровавое похмелье. И невозможность вернуться к прежней жизни.
Я не верю в существование людей изначально порочных. Порок развивается в детях лишенных ласки. Обида на больших, не любящих их.
Потом обида на бога, который может ответить любовью только на любовь. И гневом на убийства. Как неразвитые люди могли решать, кому умирать?..