Глава 15
Всё закончилось. Тишина наступила. А Самохин продолжал неподвижно в кресле сидеть, с явным опасением всматриваясь в плеер, словно бы ожидал продолжения своим нравственным истязаниям. Нижняя часть благородного лица несколько отяжелела, глаза щурились и почти не мигали. Каждая чёрточка его, на свой лад, выражала глубокое потрясение. Он, как будто, мыслями своими уходил далеко-далеко, уходил и опять возвращался, чтобы через мгновенья снова уйти и блуждать в сумерках травмированного сознания.
Вадим Павлович всё ещё не в состоянии был прийти в себя от услышанного. В один миг для него всё перепуталось, сошло со своих мест и встало с ног на голову. Атомы смешались. Связь с внешним миром, казалось, оборвалась. Самохин был сам по себе, а этот безжалостный, лицемерный, подловатый мир, существовал по себе сам, и больше не было в нём целесообразности, разумности и законов гармонии.
Наконец, преодолев горловой, нервный спазм, Вадим Павлович сделал глубокий вздох, и, тем самым, прогнал остатки оцепенения. Машинально взглянул на свои дорогие часы. Они показывали без четверти три и ослепительный летний день ещё угасать не начал. Рассеянно-медленно поднявшись из кресла, Самохин вновь подошёл к окну и слегка раздвинул портьеры.
В безоблачном небе, которое словно выгорело от зноя, не видно было ни одной чайки, а море, купаясь в белёсом мареве, сливалось с линией горизонта. Мужчина перевёл взгляд на земную твердь. Было, наверное, не меньше тридцати по Цельсию и залитые солнечным светом стены строений слепили глаза. Глянцевые листья пальм едва шевелились. Изогнутые полосы их длинных теней слегка покачивались на асфальте. А по Круазетт шуршали шинами роскошные автомобили, по тротуарам прохаживались весёлые отдыхающие. Там по-прежнему царила атмосфера успеха, беспечности и довольства, которое порождается материальным достатком и большими деньгами. Всё оставалось таким, будто город старался Самохина убедить, что ничего важного в его жизни не произошло, что в скором времени, он, отдохнувший, сможет вернуться домой и окунуться с головой в работу, и снова станет самим собой: добропорядочным и уважаемым человеком. Но обмануть себя, Самохин не дал. Не дал!.. Плеер давно затих, но злопыхавшие в адрес Самохина голоса, всё ещё продолжали звучать в мозгу, и воспоминания об этом были слишком отчётливыми, чтобы считать их болезненными галлюцинациями…
То удовольствие от отдыха, которое он получал с самого начала своего приезда в Канны, куда-то исчезло, и город, заполненный роскошными автомобилями и состоятельными отдыхающими, уже не казался ему весёлым и привлекательным.
Если бы Вадим Павлович мог в эти минуты видеть самого себя со стороны, он удивился бы странной скованности своего тела. Широко расставив ноги в светлых брюках, наклонившись вперёд, будто что-то ему в спину давило, он руками опирался о подоконник широкий, стараясь напряжением всех своих мышц, в повиновении удержать неприятное чувство, поднимавшееся из глубин его существа. Это была окрылённая ненависть, мыслями звавшая его туда, где жили и творили свои делишки подлые, завистливые фабричные злопыхатели. Это чувство теперь перекидывалось и на тех, кто в безмятежном неведении фланировал по бульвару. Вадим Павлович, конечно же, понимал, что это безумие… Это безумие ненавидеть незнакомых ему людей, ненавидеть нестерпимо, первобытно, испепеляющее, ненавидеть только за то, что они п р о с т о е с т ь, ненавидеть с таким в с е о б ъ е м л е щ и м ч у в с т в о м, но Самохин впервые потрясенно узнал, что такое беспричинная ненависть!!..
"Бездельники… - с негодованием думал он, кося глаза вниз, с четвёртого этажа, на прогуливающихся, радостных отдыхающих. – Праздношатающиеся, пресыщенные, алчущие новых удовольствий бездельники!.. И гнусные сплетники, такие же , как и те … чьи голоса на диске …»
Изысканно очерченные губы мужчины скривились в презрительной усмешке. Внезапно, у Вадима Павловича возникло такое чувство, будто он только что выбрался из глубокой ямы, с кишащими в ней ядовитыми тварями: скорпионами, фалангами, сколопендрами. И эти жалящие существа искусали не только его холённое тело, но и отравили душу. И вот теперь Самохин не знал, как с этой отравленной, многострадальной душой жить дальше.
Дрожавшими руками проведя по лицу, Вадим Павлович внезапно почувствовал, что если теперь не напьётся «как следует!», то сойдёт с ума. Преследуемый этой мыслью, словно беспокойным духом, которого он не мог и не знал, как заклясть, мужчина, вздохнув глубоко, прошёл к холодильнику.
Достав оттуда уже знакомую бутылку с мартини, Самохин, чтобы положить конец неприятным волнениям, выпил две порции напитка кряду. Испытанное средство, от всех дрязг и бед, – всесильный, всепобеждающий алкоголь, - обрёл в нём своего благодарного почитателя. Почувствовав, как его охватывает приятная теплота, он словно сомнамбула приблизился к настенному зеркалу, и на своё отражение посмотрел.
Его лицо, даже в эти безрадостные минуты не утратило мужской привлекательности: глубокая поперечная складка на лбу придавала чертам выражение сосредоточенности, округлый подбородок выдавался вперёд, нос был классический и безукоризненной формы, рот – властный, но чувственный и прекрасных пропорций, взгляд проницательный. Его ещё довольно густые волосы приятно блестели, казались крепкими и упругими. Короче, Вадим Павлович представлял собой тот психотип людей, в которых так и сквозят упрямство и непреклонность, но в то же время, в них превосходно уживаются одухотворённость и потаённая чувственность.
Втянув живот, и ещё больше выпятив подбородок, Самохин к зеркалу повернулся боком. Закаменев лицом, косить глаза стал на своё отражение. Мужественный профиль чеканностью рисунка напомнил ему чем-то изображение римских цезарей на античных монетах. Он вскинул руку вверх, а затем её опустил резко вниз, и сделал это с такой энергией и силой, которые ему придали ещё больше импозантности и властности. Потом, заставив себя улыбнуться, подумал: « Мда-а … Такими природа создаёт только расу господ… С подобной внешностью, державою могучей управлять бы, а не какой-то провинциальной фабрикой!.. Ну, подлые душонки, теперь держитесь у меня, держ-жжитесь!..»
Ещё немного полюбовавшись своим царственным отражением в зеркале, вернув зрачки в нормальное положение и, прихватив, почти, пустую бутылку с мартини, он вновь сел в кресло. Пристроив стеклянную ёмкость у ног, глубоко вздохнул. Привычное мыслетечение возвращалось к нему.
Да, конечно, полученная от Корякина информация прошлась по нему с убедительностью асфальтоукладчика, но не расплющила его и, отнюдь, не сломала. Его доброе имя фабричные лицемеры попытались изгадить и изодрать в лохмотья, но он не позволит им этого сделать. Н е п о з в о л и т !.. Отныне, на его фамильном гербе будут начертаны только два ёмких, великих слова: Презрение и Недоверие. И с этим гербом он начнёт свою новую жизнь!
« Что если нанять первоклассного киллера, и порешить всю сволоту под корень?!.. А если не всех, то хотя бы главных смутьянов?..» Подумав об этом, Самохин испытал чувство мстительного удовольствия, представив себе, как его злопыхатели гибнут один за другим от пуль неуловимого стрелка. Но, вовремя почувствовав опасность зловещей мысли, он помотал головой и по-женски прижал к вискам пальцы: «Не-ет … так можно додуматься до чего угодно… Чёрт знает до чего!.. Чёрт знает!!..»
« Уж лучше повыгоняю их с работы, к ч-ччёртовой бабушке!..» - подумал он дальше. На самом деле Самохин не подумал, а произнёс это вслух, но произнёс таким угрожающим и мрачным тоном, какого не узнал бы никто из его подчинённых. Но следом мелькнула другая мысль.
Ну, пусть, допустим, он уволит подлецов, лицемеров с работы, напринимает на их место новых, а дальше-то что? Где гарантия, что те, другие, через полгода не станут такими же, а, возможно, и похлещи прежних?..
Подняв с пола бутылку, и отхлебнув добрый глоток прямо из горлышка, Вадим Павлович продолжил грустные размышления.
Под-ддонки … позавидовали его достатку: его часам, любовнице и д а ж е лошадкам ( ах, чёрт возьми! А ведь жила, жила в нём обольстительная мечта о совместных, конных прогулках с чаровницей Лидочкой!). Да ёлки-палки! Но разве физические и душевные затраты, которые он вкладывал в своё многострадальное детище, его острый ум, проницательность и упорство не давали ему право на какие-то бонусы? Разве это не разумно? Разве не справедливо?.. Да он же собственник этой фабрики, чёрт возьми, с о б с т в е н н и к!!.. А те, людишки?!.. Что вкладывали они в его предприятие, кроме грубой мускульной силы и неглубокого интеллекта, способствовавшего им в выполнении его продуманных указаний?.. (Тут губы Самохина скривились в усмешке). Вся их нелепая, третьесортная жизнь теперь видна была ему как на ладони, со всей её незамысловатой, грубой действительностью, со всем омерзительным лицемерием и удушливо-невыносимым притворством, которые пронизывали трудовой коллектив сверху донизу. Такие люди, как его горе работнички, встречались сотнями на каждом шагу: без малейшей прозорливости, без глубокого интеллекта, без каких-либо особых способностей. За всю свою никчёмную, бестолковую жизнь они не высказывали ни одной дельной мысли. Вопросы величайшей важности обсуждались ими, порой, поверхностно лишь для того, чтобы показать окружающим, как много с л о в они знают. Будто не было в мире ничего значительнее и важнее их примитивных речей и козявочных мнений!.. Они не способны были организовать собственного дела, не могли добиться каких-либо успехов в искусстве или политике, но зато с упоением клеветали на более успешных собратьев, тем самым, пуская в мир зло крепчайшего замеса. Жужжание, пересуды, паутина лжи и подлости!.. Какое убожество, какой бессмысленный вздор, какая сумбурная дребедень заполняли все эти пустые головы-барабаны!.. О-о, Господи!.. Да что говорить?.. Конечно, жизнь всех этих писклявых сморчков, мало чем отличалась от положения рабов, несмотря на то, что их будто бы защищал справедливый з а к о н. Да, формально он всех защищает. И де-юре – рабство в стране давно отсутствует... Но ведь существует и иное рабство, - рабство слабых духом и больных безвольем (а врождённый кретинизм, куда денешь?). И вот тут уж, никакой з а к о н не поможет…
Да-а, чёрт возьми, с таким человеческим материальцем ничего стоящего не построишь!.. Но Вадиму Павловичу с подобными сущностями не по пути. Он не опустится до их плаксивого писка, до перешёптываний-сплетен. И он всегда останется тем, кем он был: приверженцем созидательной деятельности и защитником здравого смысла. И дальше, он, опять же, пойдёт своим путём, ему предначертанным мудрым Провидением. А по-другому он просто не сможет. Н е с м о ж е т !..
Вадим Павлович почувствовал, как у него автоматически сжались челюсти, словно он собирался ринуться в бой. Но, переждав так минуту-другую, он поднял с пола бутылку и сделал из неё последний глоток. Мартини кончился…
… А до блага всего человечества, всеобщего счастья и процветания, ему, по правде говоря, нет дела, - продолжал думать Самохин, тыльной стороной ладони обтирая губы… И призывам к спасению человечества, путём искоренения социальных зол, он не верил, не верит и верить не станет. Он жёсткий прагматик, а не идеалист.
Вадим Павлович поднялся и, ощущая некоторую неопределённость в ногах, проследовал к столику с внутренним телефоном. Сняв трубку, позвонил в бар отеля и сделал заказ. Потом беззвучной тенью вернулся в кресло и веки прикрыл. Ему требовалось время, чтобы свыкнуться с ситуацией. Разом исчезло ощущение того, что он в номере отеля, в солнечных Каннах. Вновь в ушах зазвучали ненавистные голоса, а перед закрытыми глазами поплыли карикатурные образы работников, гневно-кричащие, требующие внимания, материальных благ и зарплаты. Лицо Самохина приняло брезгливое выражение, словно его подвергли какой-то унизительной процедуре. Он сидел и старался укротить неотвязное повторение мутных образов, а в душе нарастало тоскливое ощущение тревоги и сожаления … Сожаления о том, что не употребил свою жизнь на какое-то иное, важное дело…
О-о, если бы можно было выцарапать из времени своё прошлое, втащить в паскудное настоящее упущенный случай, и снова возвратиться в тот год и месяц, когда он решил оставить аспирантуру и заняться доставшимся по наследству бизнесом, то он не дёргался бы сейчас от судорог душевной боли…
Но тут в дверь вежливо постучали. Незнакомый мужской голос по-французски сообщил, что заказ доставлен.
Сжав плотно губы и заметно заторможенный в своих движениях, нетвёрдой походкой Самохин прошёл к двери.