БОЛЬ.ИСТОРИЯ ИЗБАВЛЕНИЯ
(Укороченный журнальный вариант)
ВСТУПЛЕНИЕ
Публикую здесь фрагменты маленькой книжечки, которая предназначена для тех, кому боль в спине не позволяет жить спокойно. Я расскажу историю моей болезни и на собственном примере покажу, как можно вырваться из полной обездвиженности. Врачи обещали мне не только ухудшение состояния моей спины, но и потерю зрения. Большинство врачей, к сожалению, не верят, что болезнь можно победить. В лучшем случае они говорят о приостановке болезни, но не о полном излечении. А я хочу, чтобы вы не верили врачам, когда они произносят страшный диагноз. Хочу, чтобы никто не воспринимал слова докторов как приговор. Мне поставили диагноз БОЛЕЗНЬ БЕХТЕРЕВА и дали инвалидность. Но диагноз — это лишь констатация некоторых фактов, и эта констатация должна стать информацией к размышлению.
С того дня, когда я проснулся ночью и понял, что не могу шевельнуться, прошло почти двадцать пять лет. Я гуляю, танцую, плаваю, езжу на велосипеде, хожу в спортзал, катаюсь на горных лыжах, снимаю фильмы, пишу книги, то есть живу полноценной жизнью. А ведь я был парализован!
ЗДОРОВЬЕ
Всё началось давно. Первую травму, на которую никто не обратил внимания, я получил примерно в шестилетнем возрасте. В бассейне кто-то из ребят прыгнул с трёхметровой вышки, когда я проплывал под этой вышкой. Прыгнул «солдатиком», то есть ногами вниз, и пятками ударил мне в позвоночник. Помню, что меня вытащили из воды и уложили на пол. Взрослые волновались, кричали, шумели, давали друг другу советы. Гуттаперчевость моего тела спасла меня в тот день. Под ударом пяток я, вероятно, сильно прогнулся и ушёл под воду, к самому дну. Позвоночник не сломался. Я наглотался воды, но не захлебнулся, отдышался. Боль отступила. И вскоре я опять резвился с ребятнёй в воде.
После этого случая спина посылала мне сигналы, но я не обращал на них внимания. Ребёнок редко понимает, к чему следует прислушиваться. При простуде, когда поднималась температура, у меня начинала ныть спина. Где-то на уровне нижнего грудного отдела в позвоночнике появлялось неудобство. Не получалось найти удобное положение. Свернуться ли калачиком, вытянуться ли в струнку — ничто не помогало, в спине что-то мешало.
Я никому не говорил об этом, просто не догадывался, что об этом необходимо сказать. Быть может, врачи обнаружили бы смещение позвонков и приняли бы своевременные меры. Но поскольку неприятные ощущения возникали только при повышенной температуре, я принимал их за одно из проявлений простуды или гриппа.
С раннего детства я сутулился: много рисовал и всегда сидел за столом криво, скрючившись. При этом я был очень гибкий и подвижный. Живчик — так говорили про меня. Я легко сидел в позе «лотоса», в той же позе мог встать на голову и даже прыгнуть, оставаясь в позе «лотоса», с вышки в бассейн. Ничто не предвещало неприятностей. Впрочем, уже в детстве мне был поставлен диагноз «сколиоз». Но сколько таких, сколиозных, доживает до глубокой старости и не жалуется на боли в спине. Сколиоз не мог напугать меня, ребёнка вообще трудно испугать болезнью. Не насторожил сколиоз и моих родителей.
После случая в бассейне я не показывал спину врачам. Меня осматривали только на обязательной диспансеризации в школе. Я не жаловался на спину.
В двадцать лет я пошёл заниматься карате. Дважды в неделю я ходил в спортзал. Первый час уделялся разминке (бег, прыжки, отжимание, растяжка), второй час посвящался отработке ударов и блоков. Люди, занимающиеся искусством рукопашного боя, становятся в некоторой степени фанатиками. Все мои друзья занимались в разных школах, и мы могли часами обсуждать друг с другом новые приёмы. Нас радовало и удивляло всё. Мне казалось, что карате отворило передо мной двери в бесконечность. Это не была абстрактная бесконечность, а бесконечность человеческих возможностей. За три года занятий моё тело приобрело качества, о которых я не подозревал. В конце десятого класса у меня обнаружились некоторые проблемы с сердцем: аритмия, гипертрофия левого желудочка и полувертикальное расположение оси сердца. Всё это исчезло без следа к концу первого года тренировок. Пусть я и не страдал сердечными приступами, но врачи-то хмурились. Теперь же им оставалось лишь удивляться.
В годы моей юности часто приходилось слышать «крылатую» фразу: «О спорт, ты — жизнь». Признаюсь, не очень-то я обращал внимание на эти слова. Молодость и без спорта переполнена жизнью и не верит ни в болезни, ни в смерть. Я занимался карате не ради здоровья, мне просто нравилось быть в числе «особенных». Карате официально было под запретом, и это означало, что все мы, надевавшие на себя белые спортивные кимоно, принадлежали к особой касте.
Помню состояние восторга и почти религиозного благоговения при входе в зал. В дверях — поклон. Этот поклон менял пространство. Обычный спортзал обычной школы превращался в таинственный храм боевых искусств…
Тело менялось изо дня в день: гибкость, выносливость, сила. Но больше всего меня удивляла моя прыгучесть. Чтобы нанести хороший удар ногой в прыжке, надо взмыть высоко. И моё тело взлетало! Сам я не чувствовал этого полёта, потому что прыжок всё-таки очень быстр. Это в кино прыжки замедляются, превращаются в неспешное плавание, а в действительности такой удар занимает доли секунды. Но когда мышцы успевают исполнить полный «танец», доведя каждое движение до конца, тело чувствует это и получает удовольствие. Вот здесь и рождается удовлетворение.
Я рос на тех тренировках. Во мне крепла вера в мою «неразрушимость». Случались серьёзные травмы. После некоторых я хромал почти месяц. Но я же был воин, я был непобедим, мне доставляло удовольствие преодолевать болезненные ситуации. Пусть это звучит странно, но удовольствие заключалось в преодолении боли. Сама боль, конечно, не доставляла удовольствия, и частенько выход на спарринг с противником, который значительно сильнее, вызывал страх. Преодоление состояло в том, чтобы не отступить. Десяток сильных ударов, от которых в глазах темнеет и пропадает слух, — это не удовольствие. И ждать такого удара — не удовольствие. А вот выдержать это и не удрать, ощутить на плече дружеское похлопывание, мол, молодец, — вот удовольствие.
Неужели что-то могло нарушить это течение жизни? Кто, чувствуя себя сильным и уверенным, может допустить мысль, что его тело вдруг станет беспомощным?
В двадцать два года я попал на работу в министерство, в контору, занимавшуюся импортом готовых лекарственных средств. Сейчас такую контору называют словом «офис». Я сидел за столом, заполнял бумаги, подготавливал справки, оформлял контракты. Сначала спорт отступил на второй план, затем на третий, а потом вообще вывалился из моей жизни.
В двадцать пять лет судьба забросила меня в десантную дивизию. Забросила на очень короткий срок. Будучи офицером, я попал в учебный центр под Тулой, где мне и моим товарищам по оружию пришлось пройти ускоренную подготовку бойца ВДВ. Стрельба из всех видов оружия и участие в ночных операциях — это даже забавно, если относиться к жизни с юмором. А вот парашютная подготовка оказалась для меня роковой.
Где-то в самом начале тренировок, когда мы спрыгивали на землю с тренажёра, обвешанные тяжёлыми рюкзаками, что-то, вероятно, сместилось в позвоночнике. Через неделю я начал прихрамывать, приволакивать ногу. Тонкая острая боль тянулась ниточкой от ягодицы вниз по ноге. При движении создавалось ощущение, что где-то внутри, между ягодицей и ногой, застряла иголка. На мои жалобы никто не обращал внимания. Несколько раз мне сделали укол, называемый таинственным словом «блокада», и на этом медицина прекращала общение со мной.
С тех пор я постоянно прихрамывал. Колючая боль то уходила, то возвращалась. Повторюсь: молодость не любит болезней, отказывается признавать их. Мог ли я просиживать в очередях перед врачебным кабинетом? Ну ладно, если руку или ногу сломал, тут уж деваться некуда, но обращаться к доктору, жалуясь непонятно на что, — это уж слишком. Впрочем, тут я грешу перед истиной: несколько раз я всё-таки ходил к хирургу, и меня направляли на рентген. Сохранились снимки. Если бы не эти снимки, я был бы уверен, что вообще не показывался врачам — настолько здоровой запомнилась мне моя молодость. Врачи не увидели на рентгеновских снимках ничего, кроме моего сколиоза. Никаких патологий. И я верил, что у меня всё в норме. Лёгкое прихрамывание? Что ж, это ведь не постоянно и, значит, не опасно.
Но через пять лет нераспознанная врачами болезнь ударила меня. До тех пор она просто накапливала силу, выжидала. А потом, достигнув критического уровня, нанесла удар без предупреждений. Вернее, предупреждения были — мои прихрамывания, но я не знал, что это такое и откуда они взялись. Врачи тоже не знали. Они ничего не видели.
БОЛЕЗНЬ
В феврале 1990 мне исполнилось тридцать лет. В конце года меня позвали вторым режиссёром на игровой фильм. Времена были суровые, экономика разваливалась, деньги обесценивались на глазах, цены ежедневно прыгали вверх, я и вцепился в ту работу обеими руками. Сценарий оказался никудышным, мы вынуждены были перекраивать его, работали до изнеможения, часто приходилось возвращаться домой поздно. И вот однажды я, привычно прихрамывая и с привычно тяжёлой сумкой на плече, вернулся домой и лёг спать. Стояла поздняя осень, падал мокрый снег… Обычная слякоть, обычный вечер, всё обычное…
Посреди ночи меня разбудила нестерпимая боль, пронзившая всё моё тело. Меня слегка продуло на улице, поэтому хотелось чихнуть. Но чихнуть не получалось, потому что, едва я начинал набирать воздух в лёгкие, меня сковывала боль — будто тысяча раскалённых стержней втыкалась в грудь и спину со всех сторон. Я не мог глубоко вдохнуть и не мог шевельнуться от боли, воздух приходилось набирать мелкими глоточками, тихонечко, чтобы тело «не заметило».
Я стал ощупывать себя. Голова и руки двигались, а ноги и туловище — нет.
Тогда я растолкал жену, она не сразу поняла, что произошло. Да и кто понял бы? Несколько часов назад я был в полном порядке (прихрамывание не считается, потому что оно давно стало нормой), а теперь вдруг — неподвижность. Мы, привыкшие к «нормальному» течению событий, к причинно-следственным связям, которые лежат на поверхности, не способны осознать такое крутое изменение в состоянии здоровья. Только что я ходил, а теперь не мог шевельнуться! Этого не могло быть! Просто не могло быть! Но это было…
Сегодня я вспоминаю об этом легко, без ужаса, но в те первые часы меня охватила настоящая паника. Никогда прежде я не испытывал такого безграничного страха. Мы с женой, молодые, красивые, уверенные в своих силах и своих талантах, оказались лицом к лицу с врагом, о котором мы ничего не знали. Оказывается, жизнь не подготовила нас к такой ситуации. Мы привыкли только к нормальным проявлениям жизни, а нормальное — это без болезней. Болезни лежали где-то за границей нашего бытия. Возможно, мы относили болезни к категории старческой, поэтому и жили так беззаботно? До старости надо ведь ещё дожить, она казалась чем-то нереальным, чем-то из «другой» жизни…
Но жизнь решила научить нас уму-разуму и показать, что здоровье — это очень важно, может быть, — важнее всего... Жестокий урок. Беспощадный. В те минуты я, конечно, не размышлял в этой плоскости, меня не интересовали уроки судьбы, мне хотелось, чтобы кошмар прекратился. Я никогда не предполагал, что боль может быть столь изнуряющей. Боль издевалась надо мной. Она впивалась в меня при малейшей попытке шевельнуться.
Разумеется, я решил, что к утру всё пройдёт само собой. Уверен был в этом, потому что в жизни не может быть так много боли и такой «несправедливости». А это ведь была несправедливость: меня, молодого и талантливого, привыкшего бегать и прыгать, приколотили к кровати. Без предупреждения. Без предварительных переговоров…
Так мне казалось.
Но предупреждения-то были. Прихрамывание и колющая боль в ягодице. Я даже пытался выяснить что-то у врачей.
Кто же виноват?
Сейчас я точно знаю, что виновата моя беспечность и моя необразованность. Поймите правильно: я окончил МГИМО, был не только экономистом-международником, но и военным переводчиком, знал превосходно два языка, затем поступил в Институт кинематографии, где обучился профессии режиссёра документальных фильмов. И всё же я вынужден признать, что был необразован. Только моя болезнь начала понемногу разворачивать меня лицом к другим знаниям, возможно, более важным, чем всё, чему меня учили в двух институтах. Очень медленно и с огромным опозданием я начал постигать науку здоровья…
Жизнь — это движение. Я допустил преступную халатность, бросив спорт. Я превратил письменный стол в моё главное жизненное пространство и тем самым позволил крохотной неприятности, засевшей где-то в спине, вырасти в настоящую катастрофу. Подобно ядерному взрыву болезнь смела все мои дела, испепелила мои привычки, уничтожила все прежние ценности, оставив одно — беспомощность и страдание. Мало кто способен понять, что это такое — неподвижно лежать день за днём, уставившись в потолок. Я был не в состоянии даже чихнуть из-за того, что боль пресекала любое мышечное усилие. В те дни высморкаться было для меня непосильной задачей — всё равно что сдвинуть с места товарный поезд.
Жизнь вовсе не потеряла смысл, но от всего, что недавно имело значение, почти не осталось следа. Смысл стал заключаться в одном: обмануть боль. При помощи жены я пытался переворачиваться на бок, делая это очень-очень медленно, то есть как бы не напрягая мышцы. Совсем без напряжения, конечно, не получалось, но если двигаться по чуть-чуть, почти незаметно, растягивая на несколько минут движение, на которое раньше затрачивалась одна секунда, то боль проявлялась не в столь резкой форме. Понятно, что боль никуда не уходила, но мелкими порциями её легче было принимать. Так что смысл жизни поменялся. Ни о каких удовольствиях не было и речи.
Мне повезло: незадолго до постигшей меня беды моя жена ушла с работы. Она постоянно находилась возле меня, мгновенно отзывалась на малейший мой звук. Пить, есть, поменять позу, сходить в туалет, — она помогала мне.
Пожалуй, про туалет надо рассказать отдельно. Мечтать об унитазе в моём положении не приходилось. «Утки» дома не было. «Утка» — это ведь для больных, а мы жили на противоположном от болезни полюсе. Поэтому в первую ночь и в первый день пришлось пользоваться обыкновенной стеклянной банкой. Но чтобы приспособить обыкновенную банку для «туалета», нужно поменять позу, лёжа на спине это сделать невозможно. А в той ситуации принять нужную позу сразу не получалось. Так что подготовка к «походу в туалет» занимала в десять раз дольше времени, чем сама процедура «малой нужды». Кроме того, злую шутку сыграла со мной и моя психика, потому что помочиться в стеклянную банку, оставаясь в постели, было для меня всё равно что пускать струю просто в постель. Каждый раз я приходил в ужас от этого. Мне казалось, что я мочусь под себя.
Но если с малой нуждой получалось хоть как-то справиться, не покидая кровать, то с иными естественными потребностями не удавалось разобраться так легко. Первые сутки мой организм сжался от шока, и не вызывал во мне никаких позывов, но на третий день я почувствовал, что мне пора, меня припёрло. Но куда пора и как? Мысль о том, что я должен использовать «утку» превращалась в мысль о моей обречённости. И я от страха сказал «утке» решительное «нет».
Торопиться мне было некуда, и я решил подняться. Нужда, как говорится, заставила.
Мы с женой поднимали меня долго, перекладывая мои ноги и руки с места на место, медленно перекатывая меня к краю кровати. Не понимаю, каким образом, но мне удалось перебраться в кресло. Это была моя первая победа. Вот если бы кресло было как тот деревянный стульчик в детстве! Замечательное изобретение человечества — стульчик с отверстием.
Я стал предпринимать усилия, чтобы подняться. Не самостоятельно. Собственных сил у меня не было. Ноги не подчинялись мне, но верхняя часть туловища, несмотря на дикую боль, принадлежала мне. Жена приподнимала меня, а я висел, теряя сознание от боли.
Я пытаюсь восстановить эту картину, но сам уже не верю в то, что это могло быть. Мне трудно понять, как хрупкая женщина могла протащить меня на себе от комнаты до коридора. Там, в коридоре, я заставил себя выпрямиться. Правой рукой я упирался в стену, а левой — в шкаф у противоположной стены. Я стоял так, словно моё туловище было насажено на ноги, как на прямые палки, которые не откликались ни на какие сигналы мозга, связанные с движением. Тазобедренный сустав представлял собой застывшую конструкцию, сочленения которой были смазаны болью. Я должен был сохранять абсолютно ровное вертикальное положение, чтобы, во-первых, не рухнуть и, во-вторых, не вызвать волну чрезмерной боли. Моя жена опустилась на четвереньки и медленно передвигала мои ноги, сантиметр за сантиметром, а я упирался руками в стены. Сначала под нажимом её рук скользила одна стопа, затем другая. Десять сантиметров, ещё десять сантиметров, ещё…
Если бы не этот проход по коридору, я, наверное, не одолел бы ту первую и самую мощную атаку неведомой мне болезни. Но я справился с коридором. Я справился с унитазом. Долго, медленно, превозмогая острую боль, я сделал всё, что должен был сделать, и главное — сделал там, где это положено, а не в кровати!
Я почти не ел в те дни. Организм ничего не хотел. И организм боялся, что придётся опять идти по бесконечному коридору. Зато с того дня я стал периодически перебираться в кресло. Даже ночью жена перекладывала меня в кресло на полчасика. Ночь ли, день ли — не имело значения. Смена положения имела большое значение для меня. Не столько из-за того, что тело уставало, сколько потому, что изменение положения означало движение. Я не осознавал в те дни, что надо было двигаться, преодолевая любые боли в спине, голове, ногах. Движение есть жизнь. Добровольный отказ от движения означает смерть.
Приходившая из поликлиники докторша ничего не порекомендовала мне, сказав только, что надо переждать. Приехавшие врачи скорой помощи сделали обезболивающий укол. На этом реальная медицинская помощь закончилась.
Через несколько дней у меня распухли колени. Они сделались тёмно-пунцовыми и огромными, будто наполнились какой-то жидкостью.
В таких ситуациях человек цепляется за всё. Даже не веруя в Бога, люди, заболев, начинают усиленно молиться. Развешивать иконы я не стал. Я придерживаюсь несколько другой позиции: если Бог дал мне что-то, это зачем-то мне нужнее всего в данный момент, даже если это «нужное» кажется наказанием. Но должен признаться, что в те дни я не думал о Боге и выпавшей на мою долю «благодати». Мне было просто страшно. Настолько страшно, что я не мог ни о чём думать. Единственная мысль (даже не мысль, а физическое желание) — вырваться из этой ситуации любым способом. Вырваться и забыть о ней навсегда. Боль изнуряет. Она выматывает. Она высасывает из человека всё. Возможно, есть люди, способные преодолевать боль относительно легко, но я не из их числа. Боль для меня не просто мучительна, она убивает меня.
Боль — это одна из страшнейших сторон моих болезней, ибо она связана с ожиданием. Я лежал и боялся шевельнуться, потому что движение наполняло меня болью. Боль была на том этапе страшнее болезни. Я ведь думал, что болезни нет, а есть что-то «одноразовое», что меня просто «ударило» нечто и что оно скоро «рассосётся» (как, например, перелом или ушиб). Повторю уже сказанное: молодость не признаёт смертельных заболеваний, организм не верит в них, он пытается до последнего мгновения выкручиваться, не соглашаясь с новой для него реальностью. Молодость убеждена, что «всё пройдёт».
Но мои колени оставались пунцовыми и ныли, ноги не слушались, спина теряла подвижность, а невидимые иголки лезли изнутри по всей поверхности моего тела. Ничто не уходило.
Мы обзвонили всех знакомых, спрашивая, нет ли у кого толкового врача. Нам дали телефоны нескольких «экстрасенсов» и мануальщиков. Слово «экстрасенсы» пишу в кавычках, так как люди, называющие себя так, встречаются часто, а проверить их способности почти невозможно. В основной своей массе — это шарлатаны, ловко использующие отчаянное положение больных. Так уж получилось, что к нам домой никто не согласился приехать, а меня отвезти куда-либо не было возможности. Начались консультации по телефону. Я вспоминаю об этом как о величайшей глупости. Разумеется, если бы крупный профессор выслушал мои жалобы, он мог бы предположить что-нибудь и дать некоторые рекомендации, хотя без анализов никто не рискнул бы поставить диагноз. А вот «экстрасенсы» взялись лечить меня по телефону. Правда, надо отметить, что никто из них не потребовал денег за свои услуги.
И вот теперь я начинаю рассказ о лечении. Точнее говоря, о поисках лечения. Поиски растянулись на двадцать лет. Если бы двадцать лет назад мне повстречался человек с моим опытом, мне не пришлось бы тратить столько лет на поиски и удалось бы справиться с моей проблемой за пару лет. Вот почему я пишу эти строки.
ЛЕЧЕНИЕ
Одна из первых консультаций, полученных по телефону, обогатила мой словарный запас новым термином — уринотерапия. Мне было рекомендовано начать лечить себя уриной.
Я обматывал колени тряпочками, пропитанными мочой, закрывал сверху полиэтиленом и оставлял компрессы на всю ночь. К утру отёки спадали, кожа бледнела. Но днём колени вновь наливались и темнели. Урина действовала, но кратковременно и поверхностно. Видно, в моём случае требовалось более сильное средство.
Тот же человек, взявшийся за моё лечение по телефону, но, что крайне важно, в глаза не видевший меня, рекомендовал мне начать голодать, а потом добавить к голоду глоточек урины. Голодать я согласился, урину пить отказался. Понимаю, что многие сторонники уринотерапии скажут сейчас, что в этом и была моя ошибка и что стаканчик-другой свежей мочи оказал бы волшебное воздействие на мой организм. Но я почему-то отрицательно отношусь к уринотерапии (в смысле потребления мочи внутрь). Ополаскивание, компрессы, полоскание горла — против этого я не возражаю. Однако когда отказывают ноги, я не вижу, каким образом может помочь моча, если её пить.
После недели голодания никаких улучшений не наметилось. Возможно, я был нетерпелив. Возможно, надо было «держаться» и дальше без пищи и воды. Но мой организм умирал от неподвижности, а не от зашлакованности. Я стремительно худел, теряя последние силы. Тело подсказывало, что избавление от болезни никак не связано с голоданием, поэтому прекратил этот эксперимент.
Затем кто-то из врачей рекомендовал мне пить индометацин, чтобы бороться с воспалением. Я вцепился в это лекарство. И началось что-то жуткое.
Выпивая таблетку, я слышал, как во мне сразу начинали происходить какие-то бурные и неприятные процессы. Голова шумела и кружилась. Минута-другая, и меня охватывало состояние сродни потери сознания. Я будто падал куда-то, летел в пропасть, ноги и руки внутри теряли наполненность, из них всё улетучивалось, ткань мышц пропадала, кости исчезали — такое было ощущение. Позже, когда я начал ходить, я не мог удержаться на ногах после приёма индометацина. Иногда хватался за стену, чтобы не рухнуть. Дурнота неописуемая.
Зато минут через пять меня покидала и боль. Индометацин выдёргивал из меня не только мои силы, но и боль. Именно выдёргивал, потому что всё происходило почти моментально. Сначала никаких ощущений, а потом сразу как удар. Если бы я верил в чёрную магию, то сказал бы, что в те минуты кто-то с помощью колдовства высасывал из меня жизненную энергию. Однако я знаю наверняка, что всё колдовство заключалось в таблетке индометацина.
Я пил его несколько раз в день, сначала по одной таблетке, затем по две. Лекарство помогало, и я торопил события.
Через месяц колени мои приняли нормальный вид, но спина болела по-прежнему и ноги не слушались. Но регулярные прогулки до туалета (пусть и при помощи жены, переставлявшей мои ноги) вселяли в меня некоторую надежду. Лёгкую тень надежды. Боль отступала на время благодаря индометацину, значит, она могла уйти вообще. И я мог вставать с кровати, что означало гипотетическую возможность вставать чаще и легче.
Месяца через два я стал ковылять по квартире сам. Держался за стены, много стоял на месте, но уже сам. Жена освободилась от обязанности переставлять мои ноги.
Теперь настал второй этап.
Меня отвезли на машине к мануальному терапевту. Видя моё состояние, он принял меня без очереди. Помог мне лечь на массажный стол. Осторожно водил пальцами по моей спине, но не надавливал. Потом разок хлопнул легонько где-то в области крестца. Деликатно шлёпнул, почти невесомо. Это было понятно по звуку. Но мне показалось, что в меня воткнули толстый гвоздь, проткнувший меня сквозь крестец до самого паха. Я громко вскрикнул, тело напряглось, пытаясь справиться с болью.
— Всё, — сказал доктор.
— Как всё? — не поверил я. Неужели меня везли через всю Москву ради этого единственного шлепка?
— Пока всё, — ответил доктор, — вам в этот раз нельзя больше. Через пару дней поработаю с вами сильнее.
Он обмотал меня простынёй вокруг поясницы, соорудив плотный корсет. Моей жене он дал строгие наставления: как меня прохлопывать и где.
Два раза в неделю я попадал в его руки. Сперва он прощупывал только поясницу, легонько надавливал то выше, то ниже. Затем пришёл черёд ног и бёдер. Доктор осторожно поворачивал их, я слышал похрустывание в позвоночнике. Доктор кивал удовлетворённо и опять прощупывал позвоночник.
На мой вопрос, что со мной случилось, он ответил, что у меня, видимо, была какая-то травма, лопнул межпозвоночный диск, позвонки сместились и защемили корешки нервов. Как уж он определил, что лопнул межпозвоночный диск, и можно ли это определить, не знаю. Из его объяснений я усвоил одно: позвонки защемили нервные окончания. Это была важная информация, потому что она означала, что можно каким-то образом высвободить защемлённые корешки нервов.
— На сегодняшний день я сделал всё, что в моих силах. Теперь нужен регулярный массаж, — заключил доктор. Про распухшие колени он ничего не мог сказать. — Не знаю, порадует это вас или нет, но это называется радикулит…
Радикулит — привычное слово, его часто произносят. Кого-то радикулит скручивает, кого-то прихватывает, кому-то разогнуться не даёт. Затёртое словцо. Безликое. Не способное устрашить. В моём представлении, радикулит не представлял никакой опасности, ну, что-то на уровне насморка: иногда прихватывает и проходит сам собой…
В действительности радикулит (от латинского слова radicula, то есть корешок) означает воспаление корешка спинномозгового нерва. Чаще всего радикулит возникает в результате травмы, но могут быть и другие причины: нарушение обмена веществ и даже интоксикация. Чаще всего встречается поражение пояснично-крестцовых корешков и связано оно с дегенеративными процессами в межпозвоночных дисках.
Как показали рентгеновские снимки, мой позвоночник имел изъян: в двух местах межпозвоночные диски почти отсутствуют. Что было причиной, никто сказать не мог. Возможно, они сточились или сплющились в результате парашютной подготовки. Но это может быть и врождённый дефект. Так или иначе, парашютные прыжки мгновенно отразились на моём позвоночнике: я начал хромать. Не попади я в учебный центр ВДВ, дефект моего позвоночника мог бы и не проявиться. Ну, сколиоз — мало ли людей с чуточку кривыми плечами! Ну, плоскостопие — мало ли у кого ноги чуточку ноют! А тут вон как ударило! Свалило в один момент. Опрокинуло так, что и не вздохнёшь, всё тело сковано.
Был ли у меня радикулит? Безусловно. И он спровоцировал сильное воспаление, которому послужило базой какое-то тлевшее во мне заболевание. Это и дало «богатую» картину. Каким бы словом ни называлось это воспаление, оно изменило мою дальнейшую жизнь.
Целый месяц я ездил на сеансы мануальной терапии, но что касается боли, то улучшений не чувствовал. Да, я начал передвигаться самостоятельно, но при этом держался за стену. Из машины меня вытаскивали за руки, потому что у меня не получалось самостоятельно оторваться от кресла. Подняться на бордюрный камень я не мог. Заснеженная дорога была мне не по силам. Я скользил ногами по поверхности, а не поднимал их, потому что мышцы не повиновались мне: где-то что-то было испорчено. Вероятно, мануальная терапия вернула сместившиеся позвонки на место, но воспаление от защемлённых корешков спинномозговых нервов распространилось по всему телу. У меня болела спина, шея, руки, ноги. Во мне не было ни единой клеточки, свободной от боли.
Я понимал, что проблема не решена. И всё-таки я уже начал ходить.
Поскольку районная поликлиника не помогла ни лечением, ни направлением к специалисту, кто-то из знакомых устроил мне обследование в больнице Метрополитена. Там обещали уделить мне максимум внимания.
Я произвёл ужасное впечатление на встретившую меня женщину в белом халате. Ноги я переставлял с трудом, громко шаркал, сильно раскачивался всем телом. Я не мог оглянуться и поворачивался всем корпусом, чтобы посмотреть назад.
— Господи, вы так плохо передвигаетесь! — всплеснула руками доктор.
— Поверьте, сейчас можно сказать, что я очень даже хорошо передвигаюсь. Видели б вы меня пару месяцев назад.
— Вам же инвалидность надо оформлять! Вы говорите, что было хуже?
— Я вообще не ходил.
— Почему же вас не положили в больницу?
Я лишь пожал плечами. У меня не было ответа. У меня до сих пор нет ответа на этот вопрос. Пытаясь вспомнить те дни, я не могу вспомнить врачей. Они приходили по вызову из поликлиники, но не госпитализировали меня. Об этом не было речи. Радикулит и сам рассосётся — не в этом ли дело? Наверное, это выглядит абсурдно, но так, к сожалению было. Возможно, так случилось только у меня и следует рассматривать это как исключение из правил и частный случай, но этот частный случай стал моей судьбой. Каждому из нас судьба подсовывает свой частный случай…
Она немедленно отвела меня в лабораторию, и у меня забрали кровь для анализов.
— Дождёмся результатов, Андрей, но это, насколько я могу судить по вашим движениям, очень похоже на болезнь Бехтерева, — она смотрела на меня с сочувствием.
— Что такое болезнь Бехтерева?
— Вы читали «Как закалялась сталь»? Вот у Николая Островского была болезнь Бехтерева.
Надо ли говорить, что её слова оглушили меня? Меня не устраивала судьба Николая Островского, который после травмы позвоночника постепенно потерял подвижность и полностью ослеп. Врач высказала своё мнение, не более того.
Жена ждала меня внизу, от неё не ускользнуло моё настроение. Вообще-то я за честность в отношениях между доктором и пациентом. Но я понимаю, что не каждый больной может справиться с правдой. Хорошо выслушивать правду, когда она радостная. Когда же она облачена в костюм смерти, она не нужна. Такая правда сродни выплеснутой в лицо серной кислоте. Вместе с тем я понимаю, что, услышь я более мягкий приговор, я просто расслабился бы и ничего не делал. Я бы ждал, когда всё рассосётся само собой. А в моём случае «само собой» означало только скольжение вниз…
Через неделю я вернулся в больницу за результатами анализов.
— Очень плохие показатели у вас, Андрей. Я начинаю готовить документы для вас, чтобы вы могли подавать на инвалидность. Я почти уверена, что у вас болезнь Бехтерева. Но вы не отчаивайтесь, она не всегда ударяет сразу. Хотя ваше нынешнее состояние, к сожалению, не внушает мне оптимизма.
Медицинских справок я не стал дождаться и домой вернулся с твёрдым намерением вырваться из тисков болезни. Но одним намерением сыт не будешь. Я ведь, как и большинство людей, абсолютно безграмотен, если говорить о медицине и здоровье. Я категорически не желал болеть, но понятия не имел, каким образом выкарабкаться из ямы, в которую угодил. Моя жизнь наполнилась болью. Воздух превратился в трясину. Я задыхался ночью и днём от непонимания.
Справка: болезнь Бехтерева это, выражаясь «по-научному», анкилозирующий спондилит, при котором межпозвоночные диски и позвонки обычно воспаляются, теряют взаимную подвижность, иногда сращиваются. Может наблюдаться и воспаление различных суставов в нижней половине тела, что и было у меня (распухшие и потемневшие колени). При болезни Бехтерева могут воспаляться крестцово-подвздошные сочленения и даже радужная оболочка глаза.
Проблемы с глазами ждали меня впереди.
На сегодняшний день не установлены истинные причины, вызывающе болезнь Бехтерева. Принято считать, что в основе её лежит нарушение нормального функционирования иммунной системы. Именно поэтому анкилозирующий спондилит относят к разряду аутоиммунных заболеваний, то есть заболеваний иммунной системы, когда защитные силы организма атакуют вполне здоровые органы. Естественно, что атака защитных клеток на ткани организма приводит к их повреждению и, как следствие, возникновению воспалительного процесса. В результате всего этого позвоночник теряет подвижность и начинает «деревенеть»…
Почти еженедельно я посещал новых докторов, массажистов, хиропрактиков. Все твердили, что симптомы похожи на болезнь Бехтерева. Я продолжал глотать горстями индометацин. Посреди ночи я просыпался и примерно на часок перебирался в кресло, чтобы тело отдохнуло от горизонтального положения. И ещё я пил водку, когда боль становилась слишком утомительной. Думаю, что врачи сочти бы меня ненормальным, потому что принимать индометацин параллельно с алкоголем — смерти подобно. Но я пил, потому что она затуманивала голову и давала временное ощущение облегчения.
Через год моя жизнь круто изменилась: меня пригласили работать на телевидение. Я согласился, хотя с трудом представлял, как я смогу работать в таком состоянии. Режиссёр ведь обязан ездить на все съёмки и подолгу просиживать за монтажным столом. Но я рискнул. До сих пор не могу понять, как у меня хватило сил. Я уже мог ходить, но давалось мне это с большим трудом, через боль. За десять минут ходьбы я промокал насквозь от пота — настолько тяжело давался каждый шаг. Но всё-таки я ходил! Вопреки всем страшилкам и угрозам моё состояние не ухудшалось. Улучшалось оно, правда, слишком медленно, но я уже уверовал в мою победу. Я не просто работал и двигался, я добился, чтобы мне доверили, помимо режиссуры, операторскую работу и стал носить на плече пятнадцатикилограммовую телекамеру. Такой груз на плече приводил к постоянному перекосу позвоночника. Уставал я несказанно, однако не мог отказаться от взятого темпа и от нагрузки. Отказ означал для меня возврат к болезни.
В конце 1991 года мне позвонила врач из больницы Метрополитена и осторожно поинтересовалась, почему я не приезжаю к ней и как обстоят мои дела. Я ответил, что хожу, работаю, и она не поверила. Она сказала, что этого быть не может, потому что в день нашей последней встречи я был «на грани». Она очень просила меня приехать к ней, потому что мой случай был, по её словам, необыкновенным, и ей, как специалисту, хотелось взглянуть на меня, поговорить со мной и понять, каким образом я вернулся к жизни.
Но я-то понимал, что до полноценного возвращения к жизни мне было далеко, ведь спина давала о себе знать. У меня сохранилась фотография тех лет, где хорошо видна моя сильно ссутуленная спина — распрямиться не получалось. Сколько ни пытался я стоять прямо, плечи упорно сдвигались вперёд, а спина в области лопаток вздувалась горбом. Я мечтал о волшебнике, который избавил бы меня от моей беды одним прикосновением руки. Понятно, что таких волшебников нет в природе.
Наше творческое объединение отличалось широким разнообразием программ, были и телепередачи на медицинские темы, и про людей с паранормальными способностями. Коллеги, прослышав про мою беду и имея множество полезных связей, рекомендовали мне то одного, то другого доктора. Походы к врачам продолжались. Побывал у всевозможных светил медицины и у разных целителей из области «тонких сфер». Меня щупали, мяли, выкручивали, натирали мазями и маслами, делали пассы руками, но ничто не помогало. От тяжёлой телекамеры позвонки смещались постоянно. Мне их вправляли и строжайшим образом запрещали поднимать тяжести. «Забудьте об этом! Вам нельзя! Нельзя! — ругались врачи, а когда узнавали про индометацин, хватались за голову. — Вы с ума сошли! Нельзя столько индометацина! У вас испортится желудок. Вы сломаетесь окончательно. Это очень коварный препарат». Но другого лекарства никто не предлагал.
И желудок испортился. Настал день, когда я понял, что внутри у меня что-то горит. Постоянное лёгкое жжение не давало мне покоя. Помимо жжения, чувствовались и газы. Они противно бродили в кишках, таская за собой тлеющий огонь. Простите за натурализм, но мне хотелось вставить себе в задний проход трубочку, чтобы газы выходили. Они не давали мне жить спокойно. Получается, что к больной спине добавился больной желудок (или кишечник? или то и другое?)…
С 2000 года в моей жизни произошёл очередной поворот: я расстался с телевизионной работой. Так получилось. И целиком посвятил себя литературе. Писательская работа, как известно, не предполагает подвижности. Я почти приковал себя к письменному столу, что привело к новым перекосам в здоровье. Если раньше телевизионная камера давала нагрузку на плечи и грудной отдел, то теперь основная нагрузка пришлась на поясничный отдел, где у меня находится «бракованный» межпозвоночный диск. Боль спустилась по спине ниже и стала яростнее проявляться в тазобедренном суставе. Ныли бёдра, судороги сковывали стопы.
Походы к хиропрактикам и массажистам продолжились.
ПРОТИВОРЕЧИЯ
— Накачивайте спину, создавайте мышечный корсет, у вас вялые мышцы, — повторяли мне массажисты, разминая меня. — Закачивайте спину!
Эти слова превратились в мантру. Однако мантра не помогала. Не помогали и физические упражнения. Любая физическая нагрузка, любой эспандер, любой тренажёр только ухудшали моё состояние, только усиливали боль.
— Плавайте. Не поднимайте тяжестей. Забудьте о тренажёрах и только плавайте, — настаивали другие.
Но и бассейн не пошёл мне на пользу. Во-первых, я сильно уставал. Ничего, кроме усталости не чувствовал. Во-вторых, я быстро замерзал в воде. Моё детство прошло в бассейне, я привык плавать, но после начавшегося воспаления позвоночника я словно разучился плавать. Тело прекрасно помнило, как надо двигаться в воде, но мышцы не выдерживали. Десять минут спокойного плавания кролем выматывали меня. Я чувствовал себя так, словно тянул стокилограммовую штангу. Много позже я понял, что проблема крылась в мышцах, но не в слабости мышц, а в их перенапряжении. Мне часто приходилось слышать слово «гипертонус», но не сразу я обратил внимание на это.
Справка: гипертонус — это аномальное длительное напряжение мышц и сниженная способность мышц к растяжению. Гипертонус возникает из-за повреждения верхних или центральных мотонейронов (двигательные нервы) центральной нервной системы, которые передают импульс в мышцы и регулируют тонус мышц. Чаще встречается кратковременный (эпизодический) гипертонус. Такое напряжение или судорога мышцы быстро проходит. Если же аномальное напряжение мышц вызвано значительным повреждением центральной нервной системы вследствие какого-либо заболевания, гипертонус наблюдается постоянно и не зависит от активности человека…
На мою долю выпала вторая разновидность. Я пытался бороться с болью в спине, полагая, что боль идёт из костей и суставов, и пытался укрепить мышцы спортом. Сколько раз я подступался к бассейну и тренажёрному залу! Но мышцы не позволяли мне заниматься. Они деревенели. После спорта тело становилось совершенно застывшим, как будто его наполняли камнем. Даже не могу сказать, что болело сильнее: рёбра, таз, спина. Болело всё. И спортивные занятия не избавляли от боли.
— Укрепляйте мышцы, — продолжали настаивать массажисты.
— Не вздумайте нагружать себя! Вам противопоказана любая нагрузка, — возражали врачи.
К кому прислушиваться? Кому верить?
Только собственному телу.
К сожалению, голос моего тела в те годы напоминал вой попавшего в капкан волка. Получается, что тело обманывало? Тело избегало нагрузок. Тело мечтало о полном комфорте, об уютном коконе, наполненном теплом.
Я ходил по кабинетам разных докторов и мануальщиков, собирая по крупицам информацию, которая мало-помалу складывалась в большое полотно. Увы, в этом полотне имелись пробелы, которые, как показало будущее, имели для меня первостепенное значение. Поиски нужной информации стали постоянным фоном моей жизни. Книги о болезнях, книги о способах избавления от болезней, книги о массаже, книги о дыхании, книги о голодании, книги об уринотерапии, книги о правильном образе жизни… Люди и книги давали свои советы. От каждого удавалось взять что-то полезное и приладить к себе, к моему организму и моему характеру…
Но до чего же медленно приходило понимание!
Кто-то из знакомых отвёл меня на консультацию в институт имени Герцена. Там меня уложили в огромную машину. Что-то начало двигаться, гудеть, издавать пиканье. Сложный аппарат проводил магнитно-резонансную диагностику.
— По всем симптомам, у вас должна быть межпозвоночная грыжа, — сказали медики.
И они искали грыжу. Ведущий специалист института изучал в течение недели данные, полученные с помощью МРТ, но грыжи не обнаружил.
Врачи развели руками. Они искали грыжу. Они ждали грыжу. Они были уверены в грыже, и когда её не оказалось, они почувствовали себя обманутыми. Они не понимали, что ещё можно искать при моей симптоматике. Не обнаружив грыжу, они сдались.
— Мы не понимаем, что с вами. Грыжи нет. Для полной картины болезни Бехтерева вам тоже не хватает некоторых показателей в крови. Возможно, у вас вялотекущий процесс. Но может быть, у вас вообще что-то третье, о чём мы не догадываемся. На сегодняшний день мы не можем сказать ничего конкретного. Старайтесь беречь спину. Если помогает индометацин или диклофенак, то принимайте, но не увлекайтесь…
Я ходил к мануальщикам, когда боли в спине или ногах усиливались. И я привык к их помощи. Чуть что — туда, к моим «спасителям». А потом я обнаружил, что стал зависим от них. Я перестал сам тянуть себя из болота. Зачем заниматься гимнастикой, когда массажисты и мануальщики поправят мою спину. Пусть не надолго, но поправят. Она начнёт через некоторое время болеть пуще прежнего, но они опять помогут…
Это оказался замкнутый круг. Я заглотнул крючок мануальной терапии. Меня убаюкивала мысль, что несколько лет назад я не сдался, преодолел боль и в случае чего справлюсь опять. Но при ухудшении я сразу бежал за помощью. Вернее, не сразу, а когда боль наваливалась так, что терпеть невозможно. И этот порочный круг зависимости от чужих рук надо было разорвать.
Я пытался освободиться от этой зависимости с помощью спорта. Но боль в мышцах усиливалась. Пытался бегать на лыжах, но они выматывали меня смертельно.
Тогда я подступился к йоге. Помню, как после первого занятия пришло облегчения. Пять неторопливых и очень простых упражнений. Это произошло! Боль ушла! Это было настолько невероятно, что я не поверил в случившееся. Понимаете? Чудо оказалось очень простым и легкодоступным. Боль ушла без следа. Конечно, она вернулась через некоторое время, но мне показалось, что я нашёл верный способ…
А потом я стал спешить, словно выполнял упражнения для отчёта. Ать, два, ать, два… Быстренько выполнил положенное количество и бегом к другим, более важным делам. Ать, два, ать, два… Всё сделал… Для кого исполнял этот формальный ритуал?
И знаете, что произошло? Упражнения перестали действовать. Естественно, я перестал верить их исцеляющую силу. А ведь она была, я испытал её на себе.
На какое-то время я почти бросил йогу, выполнял асаны нерегулярно, от случая к случаю. А ведь в любом деле важна регулярность. Можно делать мало, но регулярно, тогда будет положительный результат. Большие и редкие нагрузки только травмируют. Я же время от времени усердствовал, изнуряя себя, и тело кричало мне: «Прекрати!»
Самое неприятное во всей этой истории это то, что я стал мнительным. Меня всё стало пугать. Понимаю, что это противоречит моему утверждению, что я отказывался верить приговору врачей, но меня пугали малейшие новые проявления нездоровья, будь то прыщ или зубная боль. Каждое новое подозрительное поведение моего организма рождало панический страх. Его приходилось преодолевать.
Помню, как однажды я шёл по улице и вдруг в правой стопе возникла боль. Она возникла внезапно. Как выстрел. Без каких-либо предварительных ухудшений. В стопе, ближе к большому пальцу, при каждом шаге возникала боль. Я решил, что неудачно наступил и просто не заметил этого. Но боль не унималась всю неделю. Я массировал палец и сустав ежедневно, но боль не исчезала. Казалось бы, за мои десять лет больной спины в первую очередь надо было вспомнить о пояснице, ведь именно оттуда, из пояснично-крестцового отдела, приходили неприятности. Но я упорно массировал палец, разминал стопу. В конце концов решил пожаловаться врачу. Очередная глупость! Очередная попытка выклянчить здоровье у тех, кто умел только прописывать таблетки.
— Подагра, — со вздохом констатировала доктор-ревматолог, выслушав мои жалобы и пощупав больной палец. — Ничего не поделать. Это возрастное. Всех нас ждёт подагра.
Она ничего не знала и не понимала! Она не могла знать, потому что повторяла то, что прочитала когда-то в учебнике, а потом сорок лет повторяла одно и то же, не пытаясь вникнуть в проблему каждого отдельного больного.
Я вернулся домой, переполненный злостью. Мне только подагры не хватало!
Главное, что я понятия не имел, что это такое. Про подагру читал только в книгах про старые времена, когда при подагре пускали больным зачем-то кровь. Подагра, подагра…
Я принялся усиленно растягивать спину. Обычное для меня упражнение: сесть на пол, вытянуть перед собой ноги и тянуть голову к коленям, максимально расслабляя при этом поясницу. Я возвращался к этому упражнению не менее десяти раз в тот день. В поясничном отделе похрустывало, мышцы неохотно растягивались, преодолевая одеревенелость. Наконец, в области крестца мягко щёлкнуло. Позвонки разошлись. Утром палец перестал болеть.
Так я убедился, что никакой подагры не было, а произошло хорошо знакомое мне защемление корешков нервов. И произошло из-за моей лени! Ведь я делал зарядку всё меньше и понемногу прекратил заниматься вообще. В то время я активно взялся за книги, много времени проводил в издательстве и считал мою писательскую деятельность самой главной моей заботой. Связанные со спиной проблемы, я задвинул на задний план, свыкнувшись с болевым фоном. Боль была «естественным спутником». Проблемы в спине никуда не ушли, я просто в каком-то смысле смирился с неправильной и вредной мыслью, что боль нельзя изгнать полностью. Когда же она обострялась и становилась невыносимой, я вспоминал о гимнастике. Неприятность состояла в том, что острая боль возникала не только в хорошо знакомых местах, но и в новых. И каждый раз меня охватывала паника. Приходилось тратить вдвое больше сил и времени, чем прежде, чтобы избавиться от боли.
А всего-то требовалось для нормальной жизни — не прекращать регулярную гимнастику.
Впрочем, гимнастика давалась мне нелегко. Спина не желала гнуться. Если она начинала болеть, то мне казалось, что она никогда раньше не болела так сильно. По сути, боль не уходила никогда, просто она становилась тише и позволяла жить чуть комфортнее. Я могу вспомнить лишь пару-тройку случаев, когда тело вообще не страдало. В те дни я порхал и был абсолютно счастлив. Обычно же боль напоминала о себе ежеминутно. С конца 1990 года я жил с постоянной болью во всём теле. Пятнадцать лет непрерывной острой боли…
И вот в 2005 году я попал к мануальному терапевту, который по базовому образованию был невролог. Впервые кто-то уделил внимание моим мышцам. Не в том смысле, что их надо укреплять, а взглянул на них профессиональным взглядом. Обычно встречавшиеся мне хиропрактики крутили спину, с усилием вправляя позвонки. Во время этих сеансов невозможно было расслабиться. Меня просили не напрягаться, а я не мог не напрягаться, когда давили мне на спину. «Градус боли» взлетал так высоко, что ни о каком расслаблении не могло быть речи. Мышцы напружинивались, усиливая и без того большое сопротивление рукам хиропрактика.
В этот раз доктор действовал по-другому. Он не ломал меня, не спешил расправиться с непослушными позвонками. Он занимался мышцами. Он снимал с них напряжение.
— У вас гипертонус мышц, Андрей Юрьевич, — сказал он. Опять это слово! Опять гипертонус!
— А смещение позвонков, сколиоз?
— И это есть. Но главная проблема в мышцах. Ослабевшие из-за защемлённых нервов мышцы перенапрягаются, потому что им больно, они теряют свою эластичность и вообще подвижность. Они становятся похожи на канаты, на плотные жгуты. Они не способны в таком состоянии выполнять свою функцию. Тогда их нагрузку принимают на себя другие мышцы. Но и они постепенно тоже перенапрягаются и тоже превращаются в канаты. Вся ваша спина в настоящий момент — это неподвижный панцирь. Одни мышцы пытались облегчить жизнь другим, в результате чего все напряжены неправильно, все перегружены, хотя ничего не делают. Все пребывают в болезненном состоянии. Хуже всего, что это уже хроническое состояние. Многолетний, наработанный гипертонус заставляет смещаться и внутренние органы. Они ведь не сами по себе висят в теле, а поддерживаются связками и мышцами. Их мышечная ткань тоже воспаляется. Весь организм у вас сейчас перекорёжен, вся нервная система перенапряжена и перевозбуждена. Надо снимать напряжение мышц. Без этого бессмысленно ставить на место сместившиеся позвонки, потому что натянутые мышцы опять сдвинут их, сразу же сдвинут. Сначала мы размягчим мышечные ткани, приведём волокна в порядок, дадим организму возможность начать самостоятельное восстановление.
— А спорт?
— Для начала приведём всё в норму. Так сказать, разгладим его, выровняем. А потом уж и спорт…
Он сказал то, чего мне так недоставало для полной картины. Кажется, и раньше мне говорили что-то об этом, но говорили, видимо, как-то «не так». В прежних объяснениях не хватало какой-то малости, чтобы в моей голове «прояснилось». Теперь же весь паззл сложился.
Примерно за десять сеансов он расслабил мою спину, ноги, руки. Я начал плавать, но спину периодически прихватывало снова. Опять возвращался к «моему» доктору. Он не массировал в прямом смысле этого слова. Он снимал напряжение мышц методом, очень походим на метод Сителя: снимал напряжение одних мышц за счёт напряжения группы других мышц.
Я почувствовал себя последним дураком. Ведь до того момента я был уверен, что проблемы мои связаны с костями, суставами, межпозвоночными дисками. Все повторяли мне одно и то же: смещение позвонков, защемление корешков нервов, отвердение тканей позвоночника. Я был убеждён, что вся беда только в костях. Про мышцы я вообще не думал. Точнее говоря, о мышцах я думал только в том ключе, что их надо укреплять, чтобы создать так называемый мышечный корсет. Но мне и в голову не приходило, что боль притаилась именно в мышцах! А ведь это очевидно! Не кости болели, а мышцы!
Все мышцы тела связаны друг с другом. Если можно было бы убрать из тела скелет и потянуть за верхний краешек трапециевидной мышцы, то вслед за ней потянулись бы все остальные — как комбинезон. Эта «одежда» должна быть мягкой, а в моём случае мой комбинезон застыл, словно пропитанные цементом. Отсюда — постоянная боль.
Сегодня, массируя кого-то, я не позволяю себе ограничиваться только спиной, даже если меня просят размять лишь спину. Я непременно проработаю ноги и руки, потому что проблемы в мышцах никогда не носят локальный характер. Если что-то началось в спине, оно обязательно скажется и на мышцах конечностей. Охватывать надо всё сразу. Мышцы — единая система.
ЗРЕНИЕ
В конце 1990 года меня парализовало. К концу 1991 года я уже стоял на ногах, хотя ходил ещё «сквозь боль». В середине 1992 года болезнь ударила по глазам.
Мне пришлось отправиться в однодневную командировку в Питер. Репортаж надо было снять за сутки. Людей, которых я хотел снимать, нужно было найти в лесу, а как искать их, я толком не знал. Схему мне нарисовали очень приблизительно («где-то здесь налево, а где-то там, за железнодорожным переездом, направо), мобильных телефонов не существовало. Отмахав сто км за город и проплутав безрезультатно по лесным дорожкам, мне пришлось вернуться ни с чем. На нервной почве у меня воспалился глаз.
Он налился кровью и жутко болел. Обезболивающие таблетки не помогли. В Москве я с вокзала помчался в неотложную помощь. Меня внимательно осмотрели и даже взяли соскоб с внутренней стороны века. Ничего толком не поняли, кроме того, что началось воспаление радужной оболочки. С первой же минуты я пытался обратить внимание врачей на мои проблемы с позвоночником. Мне хотелось понять, не связано ли одно с другим. «Всякое бывает», — ответили смотревшие меня офтальмологи. Я хорошо помнил первое объяснение, полученное на мой вопрос, что такое болезнь Бехтерева: «Николая Островского читали? Вот у него была болезнь Бехтерева». А у Николая Островского была травма позвоночника, приведшая не только к полной обездвиженности, но и к полной слепоте.
Позже я прочитал, что болезнь Бехтерева, помимо позвоночника и суставов рук и ног, может поражать и радужную оболочку глаз. Меня с самого начала насторожило, что врачи не придали значения моим словами про позвоночник. «Всякое бывает»… Создавалось впечатление, что окулисты принимали к сведению только то, что проявлялось в самих глазах, но не прилагали усилий к тому, чтобы задуматься над возможной причиной. Они твердили про конъюнктивит. В качестве лекарств прописывали альбуцид, дексаметазон и капли для расширения зрачка.
Глаза воспалялись регулярно, два раза в год, то левый глаз, то правый. Воспаление начиналось с того, что у меня начинали ныть ноги. «В ногах ломит» — это про меня. Сначала ныли стопы, затем икры, а потом неприятное ощущение перемещалось в промежность. Тёплого летнего ветерка, скользящего по полу, было достаточно, чтобы возникла ноющая боль в ногах. Я стал надевать дома тёплые носки, затем — валенки. Через пару-тройку дней после возникновения ноющей боли в ногах неприятные ощущения добирались до моих глаз. Сначала что-то просто мешало где-то в области надбровных дуг, затем — сильное покраснение (словно кровью залитый глаз) и тупая боль, уходящая в висок, невозможность находиться на свету. Воспаление держалось от недели до месяца.
В 2009 году левый глаз прихватило с такой силой, что я вообще не мог смотреть. Воспаление продолжалось дольше двух месяцев. Я начал путешествие по кабинетам окулистов разных уровней — от районной поликлиники до больницы Академии Наук. Вот тут-то впервые доктора в один голос протрубили два слова «иридоциклит» и «увеит». Мне предлагали пройти курс антибиотиков (уколы в то ли глазное яблоко, то ли в нижнее веко), но я испугался уколов, потому что совершенно разуверился во врачах и их способностях. Решил ограничиться глазными каплями. Мощная атака макситрола, тобрекса и индоколлира приглушили воспалительный процесс, но обнаруженные доктором спайки никуда не делись. Разумеется, я не забыл и про индометацин, глотал его ежедневно, чтобы усилить эффект глазных капель.
Справка: увеит — воспаление сосудистой оболочки глазного яблока. Сосудистую оболочку также называют увеальным трактом. Она состоит из трёх частей: радужки, цилиарного тела и собственно сосудистой оболочки (хориоидеи). По продолжительности увеит может быть острым и хроническим, если продолжается больше 6 недель. По локализации выделяют четыре основных вида увеитов: передний (иридоциклит), периферический, задний и панувеит.
Чаще всего увеит вызывается инфекцией или системным воспалительным заболеванием (в том числе и болезнью Бехтерева). Довольно часто увеит быстро прогрессирует с развитием опасных осложнений вплоть до потери зрения.
На мой вопрос, как бороться с этой болезнью, офтальмологи пожимали плечами и поясняли, что причину увеита можно искать всю жизнь и вряд ли она будет найдена. На мой второй обязательный вопрос, можно ли вылечить увеит, врачи отвечали категорическим «нет».
Тот год серьёзно напугал меня. Возможно, напугал даже больше, чем отказавшие ноги в 1990 году. Увеит, по словам, офтальмологов, мог привести к потере зрения.
Я активно взялся за гимнастику для глаз. Делал упражнения с фанатизмом. Я вспомнил про то, что жизнь есть движение, и заставил мои глаза двигаться, как никогда прежде. Во время упражнений я чувствовал, что мускулатура моих глаз изрядно одряхлела. Вращения глазами вызывали странные ощущение в затылке и шее. То есть упражнения для глаз, в которых, на первый взгляд, не задействованы мышцы лица, всё-таки включали в работу всю мышечную систему головы! Понимаю, что мои слова вызовут насмешливую улыбку у медиков, но меня это мало беспокоит. Врачи «от официальной медицины» ничем не помогли мне ни разу, если не считать прописанные лекарственные средства. В человеке всё взаимосвязано. Можно начать возвращать к жизни мизинец и понемногу возродить всё тело, равно как можно начать к невнимания к мизинцу и постепенно разрушить всё тело. Нет мелочей в организме. Нет мелочей в Природе.
Через три месяца я вновь пришёл к офтальмологу в нашу поликлинику, и она с удивлением обнаружила, что спайки разорваны! Я принялся объяснять ей про гимнастику для глаз, но она отмахнулась, мол, это всё ерунда. «Такие простые упражнения полезны, конечно, но они не могут дать такого эффекта!» — вот комментарий всех окулистов, которым я показывался.
Должен уточнить одну важную деталь. Я очень спешил и начал делать гимнастику для глаз, когда воспаление ещё не прошло. Поэтому гимнастика сопровождалась на начальном этапе каплями для расширения зрачков. Мышцы глаз расслаблялись, и упражнения проходили безболезненно.
Воспаления не прекратились. Они возвращались с угнетавшей меня регулярностью до тех пор, пока я не начал тренировки в тренажёрном зале. Вот тут-то я впервые сбросил тёплые носки и валенки, впервые за много лет лёгкий ветерок перестал вызвать у меня «ломку» в ногах и боль в глазах. Всё сдвинулось! Началось улучшение!
САМОПОЗНАНИЕ
Несколько лет назад жена убедила меня показаться ревматологу. Преодолевая стойкое нежелание, я всё-таки сходил к доктору. Она была внимательна, долго расспрашивала, заставила сдать анализы и во время второй встречи сказала, что на сегодняшний день видит лишь отдельные признаки болезни Бехтерева. «Дело в том, что эта болезнь иногда бывает вялотекущей, тогда её трудно распознать. Это лучше, чем острая форма. Но я допускаю, что у вас может и не быть болезни Бехтерева, а есть какое-то иное системное заболевание, но тоже не ярко выраженное», — сказала она. Получился хороший разговор, полезный для меня, обнадёживающий.
Болезнь ли Бехтерева или какое-то иное системное заболевание, это перестало иметь для меня значение. В самом начале моей болезни, когда неведомый недуг лишил меня подвижности, меня напугали диагнозом. Напугали, потому что в качестве объяснение привели самую тяжёлую и крайнюю форму: неподвижность и слепота. Никто из врачей не удосужился объяснить, что любое системное заболевание — это всегда сложный комплекс нарушений и сдвигов в организме. У каждого человека они проявляются по-разному. Само слово «болезнь» означало для меня нечто вроде воспаления лёгких или занозы, то есть нечто-то вроде «объекта», который можно выдавить из себя. Хлопнул порцию антибиотиков — избавился от воспаления. Выдернул занозу — нет проблемы. Перетерпел — болезнь «закончилась». То есть само понимание серьёзной болезни было неверным.
Системное заболевание — это паутина изменений, в которую попадают новые и новые органы. Это — сложнейшая система нарушений здоровья.
Я ринулся на болезнь Бехтерева, полагая, что главное в ней — срастание позвонков, поэтому активно ходил к мануальны терапевтам и гнул спину дома. Это было заблуждение. Раньше я делал ставку на вправление позвонков и лишь через пятнадцать лет понял, что боль живёт в мышцах!
С того дня я начал ходить в спортзал.
Не могу не упомянуть об имевшемся у меня горьком опыте, когда я записался в центр Бубновского. Сначала меня осмотрел врач, проверил на каких-то приборах мои мышцы и назначил мне нагрузку. Затем мне выделили инструктора. Обращаю на это внимание: дали инструктора, то есть специалиста! На первом же занятии инструктор посмотрел рекомендации врача и покачал головой: «Какой-то несерьёзный вес назначили для мужчины». И повесил дополнительный груз, затем ещё увеличил нагрузку. Я справлялся, но мышцы болели. К концу месяца я вообще не мог разогнуться, меня скрючило от той нагрузки. И это под наблюдением инструктора…
Понимаю, что я не выгляжу немощным, поэтому инструктор сделал вывод, что мне надо заниматься «по-мужски». Так что этот опыт я держал в памяти и не спешил следовать чужим рекомендациям.
Я начал с минимального веса в тренажёрном зале. Меня окружали здоровенные мужики, со всех сторон вздувались огромные мускулы: Супермэны, Бэтмэны, Терминаторы… Первые дни я испытывал некоторую неловкость, находясь рядом с ними, но быстро преодолел её и вошёл в своё собственное русло.
Через пару-тройку дней я почувствовал изменения в теле. Во-первых, пришла бодрость. Правда, она быстро улетучивалась, её сменяла усталость, валившая меня с ног. Во-вторых, примерно спустя неделю я заметил, что боль в плечах заметно убавилась. Я начал поднимать руки, чего не получалось прежде. Правда, боль отступала лишь на несколько часов и возвращалась, но начало положено.
В качестве примера приведу простейшее упражнение, знакомое всем с детства. Пальцы рук прижимаются к плечам, руки согнуты в локтях, делаем обороты. При движении вверх руки должны касаться ушей. Кажется, что может быть проще! Но предыдущие пятнадцать лет боль не позволяла мне крутить эту «мельницу». Мои согнутые в локтях руки не поднимались вверх, они делали небольшой оборот, чуть-чуть отклоняясь от горизонтальной оси. Теперь же у меня получалось делать полноценное движение! Правда, я слышал пугающий хруст мышц в области лопаток (какие страшные звуки издают мышцы!), но ежедневная «мельница» избавила меня не только от хруста, но и следа не оставила от боли в так называемой воротниковой зоне. Как просто!
Больше всего меня поражает эффективность самых простых упражнений. Оказывается, стоит лишь уделить внимание своему телу, как оно мгновенно оживает. Порой кажется, что тело способно взлететь, настолько легко оно избавляется от скованности.
До этого я хронически мёрз. Даже летом не мог обходиться без тёплых носков и носил короткие валенки и кофту в квартире, потому что мои мышцы были мертвы.
Через пару месяцев регулярных занятий в спортзале я обратил внимание, что начинаю обходиться дома без носков! Это важный показатель. Меня поймёт только тот, у кого ломит ноги, даже в жаркую погоду. Меня поймёт только тот, кто летом поддевает тёплую майку, боясь малейшего ветерка. Одна болячка тянет за собой другую. Они прилипают друг к другу. Скованность мышц влечёт за собой хроническое ощущение холода. Отсюда проистекает постоянная вялость, быстрая утомляемость и неодолимое желание спать. Но такой сон протекает плохо из-за незатухающей боли. Такой сон утомляет больше, чем бодрствование…
И вот я ощутил, что во мне начались изменения к лучшему! Все мои заботы, в том числе и финансовые, отошли на второй план. Главным стало здоровье. Бессмысленно думать о заработке и планировать что-то, если здоровье может в любую минуту подставить подножку.
Вряд ли кто-нибудь сможет представить, насколько непригодным к спорту был мой организм в те дни. После первых успехов, принёсших облегчение от боли, мне показалось, что наступила пауза. Тело будто вело двойную жизнь: оно улучшалось, я распрямлялся, перестал мёрзнуть, однако боль отступала только на время, как бы играя со мной. Порой мне даже казалось, что боль возвращается и даже усиливается от нагрузки. Как только я садился за письменный стол и проводил там пару часов, спина начинала болеть в области поясницы (особенно сильно боль чувствовалась в тазу).
— Как живёшь? — спрашивали меня знакомые. — Чем занимаешься?
— Здоровьем.
И это правда. Я ходил в спортзал, как другие ходят на работу. Меня не понимали.
— Что значит «ходишь в зал как на работу»? Туда надо отдыхать ходить, а не работать!
И всё же для меня это была работа. Работа над ошибками. Работа над собой. Работа, от которой я получал удовольствие. Я наблюдал за ходившими в зал людьми. Они усердно шлифовали свои мускулы, занимаясь часа по полтора-два. Мне же поначалу хватало сил на какие-нибудь пятнадцать минут. От напряжения закладывало в ушах, кружилась голова, темнело в глазах.
Помню, как я пришёл впервые на групповое занятие по растяжению мышц. Туда ходили лишь женщины. В сравнении со мной они были чуть ли не профессиональными гимнастками. Первое же упражнение, не требовавшее особых усилий (вертикальное положение и наклоны в стороны), превратило меня в выжатый лимон. Пот струился из меня так обильно (особенно с головы), что вокруг меня образовалась настоящая лужа! Мне было стыдно, но отступать я не имел права.
После каждого занятия я обязательно мягко растягивал спину и при необходимости вправлял позвонки. Усилий для этого почти не требовалось. Скручивающие движения ставили всё на место, поскольку мышцы стали мягкими. Я давно не хожу к мануальным терапевтам, потому что они ломают тело. Я научился самостоятельно справляться с проблемами позвонков.
В прежние времена я ломал себя примерно так же, как мануальщики, к которым я ходил. Я усердствовал, полагая, что корень проблемы — в костях и суставах. Но когда понял, что беда таилась в мышцах, подход мой изменился. Позвонки, конечно, смещались, раз мышцы ослаблены, но я, разогревая и разминая мышечную ткань, легко ставил позвонки на место. Ставил безболезненно, чего никогда не было на сеансах мануальной терапии. Доктора умели вправлять позвонки, но никто не удосуживался подготовить спину для этой процедуры. Хрясь, хрясь — и всё. Я попадал к тем, кто ломает тело. А тело-то требует аккуратности в обращении. Чтобы тело не разрушилось, а восстановилось во время лечения, нужно понимать, что мышцы будут опорой только в одном случае — когда они обладают гибкостью.
Справка: скелетные мышцы являются активной частью аппарата движения человека. В целом они составляют около одной трети всей массы тела. Различаются поверхностные и глубокие мышцы. Поверхностные мышцы спины имеют два слоя: в поверхностном слое расположены трапециевидная и широчайшая мышцы спины, в глубоком — ромбовидные и зубчатые мышцы и подниматель лопатки. Глубокие мышцы имеют три слоя: поверхностный слой (ременные мышцы), средний слой (длиннейшая мышца, остистая мышца и мышцы, прикрепляющиеся к рёбрам), глубокий слой (поперечноостистые мышцы). То есть в общей сложности мы имеем пять слоёв мышц.
Мой опыт общения с массажистами показал, что почти все они работают только с поверхностным слоем, не проникая вглубь, в то время как проблема уходит корнями в самый нижний слой. Разогревая поверхность тела, массажисты частенько не добиваются даже расслабления верхних мышц. И даже если это им удаётся, то поверхность тела быстро возвращается к прежнему состоянию гипертонуса. Дело в том, что каждая мышца имеет определённую величину и вступает в тесные отношения с окружающими её тканями. В зависимости от состояния мышечных волокон меняется способность мышц к сокращению и растяжению. Двигательный нерв (мотонейрон), подходя к мышце, разветвляется на много окончаний, посредством которых мышечное волокно связано с центральной нервной системой. Бесполезно приводить в порядок поверхностный слой мышц, если не оздоровить глубинные слои, в первую очередь реагирующие на сигналы от смещённых и воспалённых позвонков.
Меня всегда удивляло, почему действие массажа заканчивается очень быстро, каким бы приятным этот массаж ни был. И лишь изучение анатомии расставило всё по своим местам. Я не специалист, не медик, моё понимание того, как функционирует тело, весьма поверхностно. Организм живого существа — величайшая тайна Творения. Но моя болезнь вынудила меня взглянуть на моё тело не глазами бездумного пользователя, а глазами человека, который стал дорожить своим организмом.
Много лет подряд я скручивал спину, стараясь вправить позвонки. Я делал это, превозмогая боль. Временами я не мог повернуться вообще, потому что пережатые нервы не подавали сигнал некоторым мышцам. Мне требовалась посторонняя помощь, чтобы высвободить корешки нервов. Мне требовались огромные усилия, потому что человеческое тело — крепкая конструкция, особенно в «одеревеневшем» состоянии.
Это стремление вправлять позвонки было большой ошибкой. В первую очередь надо было заняться мышцами. Надо было расслабить их и вернуть им утерянную эластичность, а потом уж браться за укрепление мышечного корсета. Я упустил много времени, прежде чем открыл для себя эту вполне простую истину.
У людей разные боли и разные истоки болей. Даже гипертонус разный. Кому-то достаточно одного массажа, и мышца вернётся в норму. Кому-то требуется десяток сеансов. У меня особый случай. Точкой отсчёта всем проблемам послужила незначительная травма, повлекшая за собой смещение позвонков в трёх местах. Как следствие — защемление корешков нервов. Врачи долго не обращали внимания на это защемление, что в результате привело к серьёзному воспалению отдельных участков позвоночника и общему гипертонусу мышц. Мышечные волокна находились в воспалённом состоянии в течение долгих лет. Фактически я нуждался в массаже, который воздействовал бы сразу на все мышцы: спины, ног, рук, поверхностные и глубинные. Но таких массажей никто не делает. Даже сеанс иглотерапии не может снять такое напряжение за один раз. Требуется время.
Укрепляя спину на тренажёрах, я не мог добраться до глубинных слоёв. По этой причине я начал ходить на гимнастику. Только с помощью гимнастики можно добиться укрепления глубоких мышц. Йога, тай-чи, пилатес — всё хорошо.
Мой образ жизни в последние годы — малоподвижный, потому что я работаю за столом —писатель. И даже в бытность мою режиссёром мне приходилось проводить за монтажным столом слишком много времени. С молодости я привык чувствовать, что тело моё наполнено силой. Эта сила удерживала меня «в полёте» даже после полученной травмы. Но если силу не питать, она иссякнет в конце концов. Сначала она отступает тихонько, незаметно, а потом вдруг пропадает в один момент, будто её и не было никогда. И ослабевшее, беспомощное тело остаётся один на один с нагрянувшими проблемами.
По сей день, уже имея за плечами долгий путь болезненных уроков, я время от времени забываюсь, увлекаясь работой, и нарушаю необходимый для меня режим. Пока организм не жалуется ни на что, я чувствую себя молодым и полным прежней силы и бодрости. Это состояние обманчиво, оно позволяет мне забыть о некоторых обязательных для меня физических нагрузках, и корешки нервов в пояснично-крестцовом отделе опять пережимаются. Я же постоянно сижу за столом. У меня почти отсутствуют два межпозвоночных диска, там практически нет зазора между позвонками, туловище сдавливает их мгновенно, если не заниматься растяжением. Для меня эти нагрузки так же необходимы, как для любого человека чистка зубов.
Полчаса гимнастики в день — то волшебство, которое дарит здоровье моему испорченному позвоночнику и моим суставам. Кроме того, если я работаю за столом, я заставляю себя каждый час делать одно упражнение (три-пять минут), укрепляющее поясницу. Два или три раза в неделю я посещаю тренажёрный зал и провожу там от тридцати минут до часа. Таков мой спортивный режим. Такова плата за отсутствие боли. Дав себе поблажку один раз, легко пропустить ещё и ещё, и тогда застывает спина, возвращается боль.
P.S.
В 2013 году у меня случилось обострение. Мне дали инвалидность. Но это отдельная история.
Я по-прежнему занимаюсь гимнастикой, спускаюсь с гор на лыжах (хоть и с опаской, осторожно), катаюсь на велосипеде (даже на уколы в поликлинику езжу на велосипеде). Словом, жизнь продолжается.
Не унывайте.