Петровна торговала на базаре всегда. Есть люди, которые воспринимаются как нечто неотъемлемое от существующего пейзажа, как часть этого самого пейзажа. Ее рабочее место, накрытый тряпьем деревянный ящик, располагалось перед входом на огороженную рыночную территорию. Это был еще не базар, но старушки облюбовали высокий бетонный фундамент забора, разложив на нем, как на прилавке, свой нехитрый товар. Целыми днями они смотрели на прохожих из-за металлических прутьев, живо обсуждая городские новости. Петровна держалась особняком. Она раньше всех приходила на рынок, чтобы занять свое место у самого входа. Место это было наиболее выгодным, оно позволяло отслеживать не только покупателей, бредущих по тротуару, но и зазывать всех, кто вошел в ворота. Ее ассортимент, семечки и сигареты, которые она продавала исключительно поштучно, был выставлен сразу с двух сторон. Иногда она хватала за руки идущих мимо и уговаривала попробовать ее семечки.
«Ты, милок, попробуй. Смотри, отборные, одна к одной. Хочешь простых, хочешь соленых».
«Милок» чаще всего брезгливо одергивал руку и шел дальше, но находились и те, кто останавливался и заводил с Петровной разговор о житье-бытье, о сыне, который «спутался с какой-то стервой, а мать и позабыл». Историю про сына и его стерву, похоже, знали все, но в глаза этого сына не видели, да и не интересовались особо. Петровну жалели той странной всеобщей жалостью, которой у нас жалеют юродивых. Ей со всего города сносили старые вещи, она с благодарностью принимала, но вещей этих на рынок не надевала, а приходила день за днем в старой куртке, и многочисленных грязных юбках, свисавших из-под нее разноцветным каскадом. В дождливые дни поверх куртки она надевала мятый светлый дождевик, и издали ее можно было принять за кучу мусора, сваленную у самого входа в рынок. Грузная, вся какая-то обвисшая, она с трудом ходила, переваливаясь на коротких, искривленных артритом, ногах, поэтому ее редко можно было встретить прогуливающейся вдоль прилавков. Исключение составляли дни, когда самые сердобольные продавщицы привозили новый товар. Тогда Петровна бросала свою сумку с семечками и сигаретами на соседок по импровизированному прилавку и спешила «посмотреть». Она перебирала грязными пальцами новые вещи, зажимала их в щепоть, терла, прищелкивала языком до тех пор, пока продавщица не извлекала откуда-то из глубин своей торбы кулек: «вот держи, тебе отобрала, должно подойти».
Зажав кулек подмышкой, Петровна прогуливалась по рядам, заискивающе глядя в лица торговцев. Некоторые окликали и что-то протягивали, в ответ она кивала, говорила о сыне и его стерве и торопливо прятала подарок. А потом шла к своему месту, где теребила, просматривала дареное до самого закрытия рыночных ворот. Но и после она не спешила домой, лишь перебиралась на другую сторону, расстилала грязное тряпье прямо на фундаменте и сидела так до темноты.
Отсутствие Петровны обнаружили только на третий день. Три дня ее ящик сиротливо стоял у самого входа, три дня покупатели беспрепятственно заходили в рыночные ворота, прежде чем Любка, которая постоянно одаривала старушку, не забеспокоилась. Рынок зашумел. Оказалось, что никто толком не знал, где живет Петровна, как искать ее сына и есть ли другие родственники. Стали спрашивать у покупателей, узнавать у знакомых и к обеду делегация рыночных торговцев отправилась на окраину. Старый просевший деревянный дом встретил их настороженно. Перекошенная калитка никак не желала открываться, а продавленные ступени крыльца норовили сбросить непрошеных гостей. Входная дверь оказалась незапертой, но зайти сразу не решились, от смрада перехватывало дыхание и щипало глаза. Наконец, самые решительные сделали шаг внутрь и тут же выскочили обратно.
Милиция приехала через полчаса, почти сразу же подъехала «Скорая». У дома собралась внушительная толпа зевак, ведь не каждый же день находят зарезанных старух. Приехавшие с рынка торговцы с удивлением узнали, что сын регулярно навещал мать, помогал ей по хозяйству. Но в каждый его приход Петровна устраивала скандалы, выбегала на улицу, театрально рвала на себе вещи, падала на землю, билась в истерике с криком, что он променял ее на какую-то бабу. «А баба-то эта, между прочим, больного ребенка воспитывает, трезвая, работящая. Да и сын не отказывается от работы, да только в нашем городке много ли заработаешь? А на лечение много денег надо», - сетовали соседки. По их словам сын Петровны работал в небольшом магазинчике рядом с рынком.
Когда задержали сына, он выглядел растерянным. Мужчина уверял, что не был у матери больше недели, в последний его приход они сильно поскандалили. Он не отрицал, что ему очень нужны деньги, что он собрался жениться, а у его избранницы больной ребенок, но мать не убивал. Через месяц его отпустили, нашлись истинные убийцы, какие-то наркоманы «вели» старушку от самого рынка, а потом забрались к ней в дом и «совершенно случайно» прирезали женщину. Их добычей стали несколько мятых мелких купюр, которые она выручила за семечки и сигареты. Грабители перевернули все в доме, но среди этого хлама денег так и не нашли.
А еще через месяц по городу поползли слухи. Сын, решивший перестроить материнский дом, вскрыл пол, а под ним толстым слоем лежали монеты. Поговаривали, что на весьма значительную сумму, около миллиона. Старушка использовала пол как копилку, проталкивая монеты в щели. Сотрудницы банка еще долго обсуждали, как меняли целые мешки потемневших монет на крупные купюры.