Глава 7: http://www.proza.ru/2014/02/19/2330
8. Норма
Кастор и вправду приехал домой поздно, когда я уже собиралась спать. Он постучал в дверь спальни, и, когда я ее открыла, внес большую картонную коробку.
— Твое материальное обеспечение, — сказал он, поставив коробку на пол.
— Зачем? — спросила я.
Кастор открыл верхние створки, и я опустилась рядом с коробкой, чтобы заглянуть внутрь.
— Твой отец не передал тебе твои вещи. Почему – не знаю, и никто не станет это выяснять, просто теперь считается, что у тебя ничего нет.
Опять проскребло: «Почему – не знаю…» Действительно, почему? Потому что ему не хочется тратить свое драгоценное время на сбор и доставку дочериных пожитков? А был бы повод навестить меня и поговорить…
— Все в порядке? — спросил Кастор.
Меня уже начала нервировать его забота и то, как легко он читает мое настроение.
— Конечно.
— Какие планы на завтра?
Поверх всех прочих вещей в коробке лежала важная мелочь – телефонный модуль и пластиковая карточка с моей фотографией. Телефон я сразу заправила в часы.
— Пойду в школу.
Кастор усмехнулся:
— Очень обяжешь.
— Знаю, — отбила я насмешку. — Только ради тебя и пойду.
Он метнул на меня быстрый настороженный взгляд и взял карточку.
— Знаешь, что это такое?
Неужели…
— Удостоверение личности?
— Да. По нему ты пока не сможешь тратить свои накопления, но на него теперь будет переводиться социальная норма – деньги, которые раньше получал на твое содержание отец. Их ты сможешь тратить по своему усмотрению.
Ух ты… Конечно, я и в прежние времена сама выбирала себе одежду и прочее необходимое, но визировала покупки папиным удостоверением, и никогда не боялась не уложиться в лимит, а теперь… А ведь это знак доверия ко мне со стороны государства, практически свобода. И ответственность.
— Не бойся, — сказал Кастор. — Социальная норма достаточно большая, и в принципе может уходить в кредит, который ты погасишь из накоплений, когда достигнешь совершеннолетия.
До чего же он чувствителен к эмоциям. Надо контролировать себя в его присутствии – всё, любые проявления настроения.
— Да и здесь, — он кивнул на коробку, — есть все нужные комплекты одежды, какие-то еще средства, даже постельное белье и посуда – тратиться особо не придется. А что касается еды – мой холодильник в твоем распоряжении…
— Можно, я и завтра приготовлю ужин для Ангелины и Георгия? — перебила я.
Мне хотелось сделать что-то, неожиданное от подопечной, и я этого добилась – Кастор слегка растерялся.
— Ладно, если хочешь. Даже буду признателен – смогу не торопиться с работы, там дел много.
— Вот и договорились.
В этот момент мне пришло в голову, что его, возможно, мучает черное пятно на репутации отца и матери, и я с сочувствием произнесла:
— Георгий рассказал о том, что произошло с твоими родителями.
Он опустил глаза и кивнул. Потом вдруг сел возле меня на пол и тихим, но странно глубоким голосом спросил:
— А что случилось с твоей мамой?
Я ощутила неприятное оцепенение внутри. Знала ведь, что нельзя лезть не в свое дело – так нет, дернуло проявить уважение к чужой памяти!..
— Она тоже умерла?
В голосе Кастора звучал подлинный, настоящий интерес, не имеющий ничего общего с вежливостью. Отмолчаться в ответ было невозможно.
— Нет.
В его взгляде застыло удивление. Я поняла, что он просчитывает варианты, и, чтобы воображение не занесло его слишком далеко, сказала правду:
— Она уехала из Нашей Страны к себе на родину, когда мне было полтора года. Вроде бы, там заболела ее мама, и надо было ухаживать… Но даже после выздоровления мамы она возвращаться не захотела.
Теперь удивление чувствовалось не только во взгляде Кастора – потрясенный, он застыл весь, целиком. Почему-то мои слова прозвучали для него как что-то невозможное, и это уже удивило меня. Ну, да моя мать – редкостная «кукушка», и ее поступок далек от нормального, но так тоже бывает…
— Вы общаетесь? — спросил Кастор.
Как виртуозно он нащупывает болевые точки. Нарочно, или нет?
Мысли о матери всегда чувствительно обжигали меня, били по щекам, и я научилась их избегать. Но, раз теперь настало время впервые в жизни произнести их вслух…
— Она какое-то время писала письма Саше, довольно долго, но с каждым годом все реже и реже. Не знаю, переписываются ли они сейчас. А мне – никогда.
На последнем слове горло перехватило, и я отвернулась, чтобы незаметно сглотнуть застрявший в нем сухой комок.
Кастор молчал. Посмотрев на него, готовая наткнуться на презрение и потребовать оставить меня в покое, я внезапно окунулась в такой поток понимания и жалости, что растаяла.
— Где загуляла, красавица?
Только Вероника не испугалась моей суровой мины и уселась рядом, как ни в чем не бывало. Все остальные лишь уважительно косились. Кастор оказался прав: здоровая злость да расправленные плечи – наше всё, и ни на секунду не расслабляться, когда вокруг враги.
— Тебе вообще этот образ идет, — бессовестно разоблачила нас с Кастором подруга.
Исключительное художественное восприятие – ее конек. Во всем, что видит и слышит, она видит прежде всего эстетику, а натуральная она или наигранная, ей вообще не важно. Красиво – значит красиво, а красивым надо восхищаться. Стало быть, эстетически я от своих доспехов только выиграла.
А они становились все железнее и глуше – от вошедшего в класс Игоря я просто закрылась плотной стеной, исключив его из поля внимания. Мне было комфортно думать, что его нет.
— Вы расстались.
— Да. Проехали.
— Тряпка.
— Проехали.
— Между прочим, у него синяк на всю скулу. Маминой тоналкой замазан.
— Откуда знаешь?
— Макияж ему вчера подправляла.
— С ума сойти. Все равно проехали.
— Как скажешь. Что Кастор?
— Нетипичен.
— О-о-о. Уважаю нетипичных. Он к тебе уже подкатывал?
— Нет. Мы с ним словно с разных планет – ничего общего нет и быть не может.
— Очень странно.
— Ничего странного. Он меня подобрал, как кошку.
— Ты далеко не кошка.
— Ладно. Тогда он меня подобрал, как слон человека.
Вероника рассмеялась.
— Неудачная аналогия – слоны слабее и примитивнее людей.
— Ну, как высокоразвитый слон.
Главное, самой не рассмеяться. Улыбка – это слабость. Как же давят эти доспехи! Скорей бы домой, к Ангелине и Георгию, туда, где точно нет врагов…
В класс вошла Ксандрия. Остановившись в центре, она посмотрела прямо на меня – я закрыла глаза. Она толкнула мне яркую, но насквозь фальшивую мысль: «Я действую в твоих интересах! Это все для твоей же пользы!», и я уже не сдержалась, ответив: «В моих интересах эмансипация!». Ее словно громом поразило. Будто раньше она даже понятия не имела о такой возможности. Она попыталась ответить твердо, но нечеткие мысли выдали растерянность: «Ты еще не готова к самостоятельности… даже не представляешь себе, каково это – самой о себе заботиться…». Если честно, мне пришлось подавить смех – ведь это Ксандрия с детства внушала нам, что жизнь в Нашей Стране легка, а заботится обо всех государство, и мы не просто верили ей – мы знали, что это так. Вместо ответа я просто кинула ей образ кирпичной стены – символ отказа от общения – и отвернулась.
Немного помолчав, Ксандрия голосом обратилась ко всей аудитории:
— Рассмотрев результаты зачетной недели, руководство школы приняло решение открыть для вашего класса сезон практики. Завтра же утром вы отправляетесь в горы для разработки проекта туристического комплекса. Если проект будет одобрен – начнете строительство. Сегодня рекомендую объединиться в группы и предварительно определить задачи.
Тишина, встретившая эту новость, длилась недолго. Таких практик у нас не было уже целый год, и многие уже начали нервничать, когда же, наконец, нас куда-нибудь пошлют. ЭТУ практику ждали не только потому, что у всех руки и мозги чесались – самое главное, она должна была пройти уже без наставников, нашими знаниями и силами. Одноклассники начали перекидываться образами, пока лишь всяких смешных зверюшек, но до проектов осталось совсем чуть-чуть. Ко мне прилетели предложения от Алана, Венса и Чао, пока слишком сумбурные, чтобы можно было что-то реально планировать.
— Все отправляются? — тревожно спросил Алекс.
Ксандрия вздохнула.
— Нет. Ты полетишь за океан.
Алекс вскочил, потом сел обратно, не найдя, что сказать. Ну вот, это и случилось, и он сам предвидел такой поворот: Нашей Стране такие, как он, лидеры не нужны. Конфликт со мной на последнем зачете показал ту черту его личности, которая мешает руководству равными – чрезмерную самоуверенность, и поэтому для него осталась одна дорога – руководить нашими предприятиями в других странах.
Не так, в общем-то и плохо. Некоторые даже находили в этом удовольствие, ведь другие страны предоставляли огромные возможности для выпендрежа, у нас невозможного: роскошные квартиры, машины, какая-то дорогая одежда, то есть всё для мгновенного обращения на себя внимания и эффекта повышенного уважения, необходимого людям с не смертельным, но болезненным расстройством психики (кажется, называемым «истероидная шизофрения» или что-то вроде этого). В Нашей Стране с одинаковой у всех зарплатой, общей эстетической нормой и тщательно выверенными социальными нормами таким людям было очень неуютно, хотя они, бедные, стеснялись в этом признаться.
Однако минус такой ссылки человеку умному был очевиден – мало радости выпендриваться перед теми, кто отстал в развитии, и Алексу предстояла на самом деле ссылка, мучительное отлучение от равных, от людей, которые способны его понять. Вот так, доигрался.
«Выбирай группу сама, а я за тобой», — сказала мне Вероника. Ей почему-то свободнее работалось со мной, чем с другими, она уже это проверила.
«Конечно», — ответила я. Мне очень нравилось, что не будет Алекса.
Но очень расстроило, что от Игоря теперь никуда не деться.
Глава 9: http://www.proza.ru/2014/03/25/2067