[оттуда]
::::::::::::::::::::::::::
“”
цветные памяти мулине
нитки, игра в уголки
подростковое буриме
влюблённости поддавки
газировки сладковатый брызг
трёх копеек сдач
школьной прививки впрыск
кулачок раскулачь
проснись, покажи язык
горло ангин
детства по вене вжик
ножичком конька стальным
многоукольный сосулек след
или об лёд шлепки
двухместной природы ты краевед
скульптор снежных лепнин
сгруппировавшись, из живота
твой кувырок вперёд
но всё равно кувырок назад
в тысяча девятьсот...
“”
оно с завязками возилось
на ползунках потом ложилось
и не хотело засыпать
на цыпочки свои вставало
и до окна не доставало
чтобы окно очаровать
потом оно всегда бежало
и удивлялось: неужели?
и что уже десятый час
оно себя не узнавало
оно себе не признавалось
и не смыкало вечных глаз
чуть-чуть серьёзней становилось
но всё равно вдруг улыбалось
и опечаливалось вдруг
когда на цыпочки вставало
но до окна не доставало
чтобы не выпустить из рук...
потом оно опять возилось
трезвело вызывало жалость
завязки грызло и шнурки
ничком затихшее ложилось
и в чём его душа держалась -
развязанные ползунки...
“”
тело трубит отбой а душа подъём
вира и майна меж ними, ночь и день
на новый лад как перестроить свой дом
Ordnung в нём навести а не тень на плетень?
круглый стол между ними всё так же кругл
так же прозрачна клетка, темна душа
что остаётся телу? - каменный уголь
что остаётся духу? - смотреть дышать
вот и палатка разбита ночи, ночлег
рук и голов переставших выглядеть быть
и населяется снами домашний ковчег
пробует душу на ощупь и учится плыть
[стихи без даты]
три три ладошки добывай огонь
мама ещё в окошке полупустой вагон
чёрный чёрный город со всех у тебя сторон
нецветные картинки... зашнуруй до конца ботинки
пальто надень жизнь как шапка твоя набекрень
с голой и тонкой шейкой... память золотошвейкой
служит за бесценок детских домашних сценок...
вот ты в постели с ангиной... овладеваешь гаммой...
лепишь из пластилина... вставляешь рисунок в раму...
вот приходит твой поезд... вот прилетает аист...
дыма и гари помесь... вот рисунки распались...
вот ты добыл огонь... ладошку ладошкой три
малолетний герой облизывай пузыри
маму ещё добыть папу ещё довыть
ягоду кислую додавить клюквенный ссылок морс...
“”
сквозь балконы свет ребристый
занавесок цвет неброский
и цветок зеленолистый
со своим домашним лоском
и дождю не моросится
в переулок по-эстонски...
дынный свет алма-атинский
фонарей, магометанский
шёпот снега... нет же... финский
ну конечно... ленинградский
всухомятку... быстро... низко...
шапку набок... залихватски...
мела щиплет и асбеста
бересту наддавши твиста
мало снегу мало места
часто снегу видишь... чисто...
человек как под арестом
безучастен и расхристан
весь ссутулившись идёт
набирая на берет
полк снежинок, тихоход...
и диктует перевод
с языка дождя на снег
жизни человек...
“”
одинокой луны уже точный предсмертный овал
убыстряется жизни конец на ночном небосводе
перестанут идти те часы под которые звал
ты луну осветить нереальную степень в уходе
из раскрытого сна выпадающий в вечный эфир -
он едва ль уловим потому что видней с расстоянья -
нереальность меня реализующий мир
где делима душа на сферы влиянья
опустись на поверхность которую - если открыть -
можно осуществить, и тогда человеком -
опускайся, душа - можно будет тебя воскресить -
в том что ты человек заблуждённую слепо
“”
...в эту раннюю полночь
где тускнеют глаза
не умея заполнить
темноты, где, сползя
в темноту, век не стронуть
в кривизну, впопыхах
задевая за небо
желчизной в фонарях
растворимое снегом
словно в чьих-то дверях, -
не пора торопиться
потому что черёд
всех находит по лицам
никогда - наперёд
и всегда - очевидца...
“”
жизнь оправдана
тихим двуночным лучом
где тебя я не вижу
но теплит на ощупь
глаз
твоя лучезарность
твои биотоки ночные
и я их обдуваю
как тёплое рядом плечо
“”
сердце
всегда только е д и н и ц а
количества теплоты
но всё равно
в нашем полку
прибыло
это
моё отклоненье
от нормы
“”
Вот и подало руку
чувство, с которым запросто
не поздороваться в кулуарах...
«Здрасьте», - зашамкаешь с перепугу.
Покраснеешь паспортом.
Запотеешь под окуляром.
А оно пойдёт дальше,
оставляя тебя ошеломлённости
и гаданию...
И становишься секретаршей
своей влюблённости.
И выполняешь её задания.
[сладкое]
коржик солнечный зефиры
облаков грильяж асфальта
монпансье камней эклеры
глазированных трамваев
и фруктовый мусс прохожих
арахисовая россыпь
кофе-в зёрнах лиц, с ликёром
шоколадная литовка
сахарин песка на пляже
за оранжевым сиропом
зноя - блюз-желе медузы
мармеладовые рыбки
в отмелях, печёный хворост
прибалтийцев, карамельки
молодых мамаш младенцев
и торты американцев
на развес, цветной горошек
изнутри изюм по вкусу
несуфле и мятно пахнем
убезе и твикс телами
“”
осень, это осень мамина
папин октябряцкий листопад
молока обсохшего испарина
изнутри пупок у солнышка намят
темнота вот так глаза откроет
и одним зажмурится зрачком
потеплеет вдвое
после втрое
и свернётся сердце молоком
“”
*маме
прорезавшись как лист, из темноты
звезда стартует костыли отбросив
в немыслимом объёме высоты
куда глядят Мария и Иосиф
она стремится крестиком к нулю
т.е. к Земле, она туда уходит
навечно прикипая к декабрю
сворачиваясь маленькою плотью
она ещё из плавников и жабр
выскальзывает окунем ныряет
но выдыхают звери белый пар
над ней когда она сияет...
[копирка]
~ двери двери двери
выходят сторонкой
тёмной луны изнанкой
пружиной материй
домов перепонкой
ста ватт приманкой
ста лет
окна окна окна
следят бессонно
сидят в кроватках
детей бесплотно
стариков бессловно
детей бессловно
стариков бесплотно
под одной подкладкой
комнат комнат комнат
затерять что мелочь
завалить уронить в копилку
то за шиворот то за ворот
тени тягают бедность
утварь пожитки ссылку
в книги книги книги
каторжанин
горожанин лабиринтов
птицы сидят как фиги
завалил ты экзамен
не догрыз гранита
улиц улиц улиц
каблучки подковки
башмачки хрустальные
снова не туда свернули
на одной циновке
спят огни подвальные
князь мышкин...
~ копирка
улиц ночных
по золотому контуру
звёзд копилка
её чаевых
размягчая скульптуру
светом сада теней
художеств
моста сдвоений
зрение в корень слабей
воплощений множеств
уравнений с Ним
васильевский остров
на двух подножках
линий горячих
рыбные моста оси
в трамвайных окошках
делают чиз
карамель ледяная
тает во рту канавок
на невы языке
кораблик припоминая
реки изнанок
петра великим
светлеет...
~ дома в сугробах
как в пирожных
бисквитных
ангелы в робах
среди прохожих
мука сквозь сито
плащ мушкетёрский
и дух железный
ворот оградок
почти шахтёрский
огонь небесный
ночной осадок
столбнячной дыбы
и львов затменье
перед бросками
куда могли бы -
теням в затенье
с семью замками
и арок жженье
всей чернотою
внутри бинокля
исчезновенье
всевытяжное
в того кто смотрит...
“”
башенки и часовенки
уймись дорожка
пойди вкривь
и вкось...
вызванивай с колоколенки -
снежная крошка
вываливайся иероглифь -
тексту значки гто
богом данные
за спортивность:
живешь оттого
что хочешь свадебное
а получаешь интимность...
и валит снег
синеву под ногтем
из пальца
выжимаешь в трубочку
человек
не очень-то
много поймаешь
пера на удочку:
палочки барабанные
пионерскую трибуну
горн
дневник его жены с петербургскими тайнами
бунин страдает вдогон
“”
никогда по улице не пройду где фонарь на мне лоскутком заплатки
город заснеженный какаду с хохолком в кольце отморозил лапки
и шинель набросив идёт домой туча несколько звёзд на её погонах
и ремень болтается штормовой ударяя бляхой в окно вагона
горн трубит в трахее и в лёгких двух а карманы реки набиты гранитом
светофор картавит вождём на углу собирая толпы своей корридой
черепаший ход мой мой пеший ход с рюкзаком ли с панцирем с узелком ли...
эту речку переходили вброд в самом глубоком месте
вспомни...
“”
всё и всех победила река ставя вдруг на колени
и дворцы и простые дома и прохожих по пояс
вбила твёрдой рукой в отражения их на ступенях
посадила в свой скорый подземный рокочущий поезд
и смотря из окна, из купейного видишь - изогнут
город мощной дугой превращая в иллюминатор
неба свод сквозь который летящие видят дорогу -
в ленинградском метро водопадом летит эскалатор
по нему лампионы рассыпаны мелкой цепочкой
бижутерия будней браслеты и бусы, -
всё что может надеть на себя за проезд одиночка
и не могут надеть на себя постаменты и бюсты
и когда ты внимателен чувствуешь как осторожно
понижается город - за уровень моря
и уже убежать водопадом метро невозможно
в темноте темноты
в глухоте глухоты
в горе горя
[cinema]
br
контролёр пропустил нас мы смяли в ладошках билеты
взвизгнули стулья и зал погас словно космос
внутри шевелились улитки проекторов света
шарманка крутилась и сердце давило на тормоз
сначала с экрана смыло мужчину в коже
песок хрустел на зубах и дрожал окурок
потом приливом вынесло женщину лёжа
песок не скрипел и кто-то поднялся со стула
потом вырезали чаек из ржавой пены
топили печку и жарили кофе в зёрнах
мололо радио шептали тексты за сценой
экран смывался загаром становился чёрным
вороньи стаи летели к шоссе вырывая лохмотья
из леса осеннего белого как отпечатки
пробелы из чёрных страниц вырывали поводья
но текст оставался стоять на отвесной площадке
он так веселил тормошил нас что стало тревожно
когда расшатался последний абзац как в часах шестерёнки
экран вздохнул тяжело и привстал осторожно
и стал небесами средь женщин песков и болонок
(оттуда)
~ в комнате падение
света лампы жёлтого
голова расколота
на воспоминания
в страхе мысли чёрные
от света разбегаются
сердце с полки падает
навзничь развернувшись
белыми страницами
шелестом шушукая
в темноту падения
счастья невозврата
до живого звука дудочки желания
не дойти по шаткой лестнице надежды
гамаки развешаны путы переживания
в них легко попасться сбросив все одежды
все одежды сброшены
прошены-не прошены
тесные объятия надёжные укрытия
ноготки отточены
губы крепко стиснуты
словно в страшной пытке первого соития
словно поле скошено
и земля распахана
словно острым лемехом
резануло плуга
мнением расхожим молнией падения
словно сквозь тоннели
мы прошли друг друга
и в часах затмения
и в секундах света
тёплого как нежность
среди вен изорванных
молоко страдания
напряжённо брезжит
как рассвет
сворачиваясь в муках невнимания
в полосе заката
двух сердцебиений
разомкнулись крылья
а потом сомкнулись
в боли самой высшей
светопреставленья
в омертвелой мышце
объятьями измятой
в этой самой жгучей
как ручей холодный
как неверность тычет
пальцем прямо в сердце
как указкой колкой
школьника за партой
что урок прогулян
никакой контрольной
никакой проверки
что внутри в остатке
никаких десятых сотых тысячных
и пиши пропало
умерло в тетрадке
в дневнике две строчки на перекладных...
~ в западне широкой
в глубине колодца
в темноте трескучей
где валежник света
долго сердце падает
звездою непадучей
в холоде заходится
беззащитным Блоком
словно ясно-солнце
кормится и поится
в тисках протуберанцев
шрамами рубцами
и перчатка жмёт его
где кулак без пальцев
только больно тычется
между слёз сосками
словно красный узел
до конца довязанный
спицами ручными
колких тех объятий
а потом распущенный
уходами ночными
в ниточку суровую цирковой канатик
где канатоходец
отбывает срок свой
червячок бессонный
над песком арены
шест с собою носит
в горле колом вставший
чтобы сбалансировать на пути измены
среди копен рыжих
башмаков носатых
грима пудры блёсток
и шаров охапок
червячок-отросток
сросшийся с канатом
как язык болтается -
врущий и бесстыжий
[simptoms]
В глазах молчащий свет глубокий
как выдернул свою иголку.
Кошачьих лапок след на сердце
и коготков в бороздках мозга.
Вот выгнул спину позвоночник,
свернётся и уснёт клубочком.
И гроздья рёбер, как бананы,
ножом рабочий отсекает.
Рабочий из плантаций смотрит
за ящиком бананов-рёбер.
Тебя от сердца отрываю,
как этикетку от лимона.
“”
И прислушавшись и вглядевшись
кроме тёмного и лучистого света теней
не увидишь
в разъятом на дольки слухе поэта
обитают высохшие корни
нервные окончания слов
и одиночеств приставки
колют суффиксом сердца в незаконченной фразе рожденья
наматывая на слух немоты пуповину
так и текст густо набранный на дисплее курсивом
исчезает в недрах компьютера чтобы врезаться в память
впиться жёлтыми резцами в добычу
в серое вещество лабиринта
где бродила по лестницам и переходам
в ожидании привидений
дряхлая старуха бессонница
прочен камень победы над словом
размыт мыслей песок набежавшей волной закатного света последних мгновений
существованья
прячет улитка рога
и в подземный свой дом ступает как в реку
возврата
в чёрной ракушке неба
безглазая
пустота
“”
и кислота разъела и посолить не забыли
что там варится на плите
в кастрюльке где меня раздробили
на ножку на крылышко
на куриную шейку
я теперь далеко-далеко
вон иду с рюкзаком своей боли
по пустынному перешейку
разуваюсь и вхожу
в другую комнату бытия
без хвоста:
без тени
себя и тебя
“”
ровных полосок нарезанных
из кожи твоей из тела
плёткой души истерзанных
за дело до крови уделав
и железных наручников
тесных колец обручальных
сбитых воскресшим лучником
в кандалы заастральные...
“”
пятнистой листвы лов
снегом, продрогшим черты углов
светом пополам на створки
окон, слетая с горки
взмахом метлы дворов
целящейся двустволки
полых деревьев глаз
в неба угарный газ
перевёртышем днищем лодок
крыши, и штопор пробок
автомобильных - в час
пик - эскалатор, скобок,
электрички несомый смысл
исключающий в теле мысль
на мгновенье когда накроет
темнотою нероковою
неизвестное вроде икс
что зовёшь судьбою
и пройди тогда наизусть насквозь
городскою, дворами врозь
врассыпную, потом вглухую
муку пройди такую
в самую муки ось
в жизнь перейдя другую
в мегаполис разрухи...
“”
кол света вбит - как позвоночник сломан
не сделаешь к себе ни шагу
очаг души парализован
горит остекленелым взглядом
сражается мой взгляд, невидим
и, павший в Твой подземный улей
лежит как насекомый уголь
до первой из попранных истин
“”
страсть затачивает карандаш
красный, любовь - простой
красный - размажешь но не сотрёшь
простой - сотрёшь с головой
до прозрачности плоть протрёшь
будет виднеться сквозь
как ты, жертвуя, придаёшь
духу земную ось
“”
улиц ребусы
подворотен загадки
пятизначные троллейбусы
кладут на лопатки
корни трамваев
дроби конных
кареты сараев
толпа оконных
разъярена не на шутку
вот-вот разорвёт на части
телефонную будку
нашей царской власти
семизначный номер
на руке выжигали
в полосатой робе
друг друга сжигали
по стойке смирно
теперь ударим
из всех стволов
куда гагарин
“”
хочешь пойдём на выставку
хочешь пойду тобой
пешки уже высыпаны
веснушками и золой
на доске остались всего лишь
белые флаги квадратов
но если ты мне позволишь
как позволял когда-то
всё пойдёт на поправку
и дома параллелепипед
не будем брать за горло
спекаться в давку
мяч за поле боя уже выбит
стоит снег как оловянный солдатик
сделать в наши шахматы шаг
ему не даёт датчик в твоём халате
разница температур попаду впросак
“”
зачем-то взятый карандаш
дождя а вдохновенья нет
незаштрихованный пейзаж
кружится и летит на свет
кружится потолок и пол
и свой укромный уголок
и не находит интерпол
куда нас леший уволок
куда, ты знаешь, наизусть
проходят, где ни фейс-контроль
в гробу нас не видал, ни боль
не даст отмычек умыкнуть
замкнутых уст
*
\2000-05\