Это было летом 1958 года. Я вместе с группой своих однокурсников – студентов Свердловского горного института проходил тогда подземную ознакомительную практику на шахтах рудоуправления имени Третьего Интернационала, - неподалеку от станции Сан-Донато, что за Нижним Тагилом.
Вечером к нам в общежитие заглянул наш куратор, - доцент горного факультета Василий Петрович Казаков. Человек предпенсионного возраста, фронтовик, выпускник нашего же института начала 20-х годов, он был у нас кем-то вроде няньки, или «классной дамы». Своей опекой он нас сильно не досаждал, но, как ни удивительно, много знал о каждом из нас, успешно решал с комендантом общежития вопросы нашего быта, и в меру сил следил за содержательностью нашего досуга. Он то и объявил нам, что в субботу мы всей группой едем в Тагил смотреть представление Вольфа Мессинга, который, якобы, читает мысли людей на расстоянии.
Что мы в то время знали о Мессинге? Да ничего не знали! Заявление преподавателя, что он может читать мысли другого человека, вызвал у нас взрыв гомерического хохота и массу язвительных замечаний. Да и могли ли по-иному реагировать на это мальчишки, выросшие в трудное послевоенное время, воспитанные в материалистическом духе, не верившие ни в бога, ни в черта. Добавьте к этому ассоциации, которые вызвала у нас фамилия Мессинг. В послевоенные годы мы часто слышали фамилии Геринг, Геббельс, Борман, к которым вольно или невольно на подсознательном уровне тотчас отнесли и фамилию Мессинг.
Одним словом, никаких положительных эмоций и даже особого желания увидеть этого самого Мессинга сообщение нашего куратора у нас не вызвало. Более того, те из наших ребят, у кого родители жили в Тагиле или неподалеку, предпочли использовать наступавшие выходные для более полезного дела, - подались к мамкам. Тем не менее, нас, поехавших на представление, набралось человек пятнадцать.
Не помню, чтобы накануне мы обсуждали что-либо, связанное с предстоящим представлением, - наши головы были заняты другим. В те дни среди жителей Нижне-Тагильской округи прошел слух, будто две студентки-медички тайно усыпили и кастрировали знакомого им молодого парня, который, якобы, над одною из них грубо надругался, - изнасиловал. Говорили, что против них возбуждено уголовное дело, но что медицинские эксперты, привлеченные к этому делу, восхищены профессиональным мастерством, с каким была выполнена операция. Эта тема, понятное дело, привлекала нас – молодых больше, чем какой-то там Мессинг со своими фокусами, и потому, если мы что-то и говорили о предстоящей встрече, то, разве лишь то, что уж мы-то найдем способ разоблачить его хитрости.
Вот с таким настроением мы и явились в дом культуры, где в актовом зале предстояла встреча с Вольфом Мессингом. Зал был обычный, относительно небольшой, - мест на 150-200, с простенькой сценой, с которой в зал вели две короткие лесенки. Одна из них к тому же была бесхозяйственно заставлена какими-то коробками.
Когда на сцене появился Вольф Мессинг мы, честно говоря, были немного шокированы. Он оказался уже немолодым человеком, - подстать нашему куратору, с копной серебрящихся волос и добродушным морщинистым, немного, как мне показалось, усталым лицом. В нем не было ничего от Геринга или Гебельса, как мы их себе представляли по карикатурам послевоенного времени. На фокусника он тоже не был похож. Впрочем, это не изменило нашего настроения и наших разоблачительных намерений.
Мессинг, не торопясь, обстоятельно рассказал нам об условиях опыта. Предложил втайне от него сформулировать сколь угодно сложную задачу со множеством разного рода действий и предметов и потом передать ему человека, который знал бы об этой задаче и последовательности её выполнения, назвав его «индуктором» или «проводником мыслей». Заявил, что он, держа за руку этого человека, выполнит все, что мы задумали. Нас такая самоуверенность только разозлила и подтолкнула к самым изощренным выдумкам.
Публика, в зале была обычная, - молодежь, люди в возрасте, были и пожилые. Кто-то пришел сам по себе, кто-то с другом или подругой, наверное, были и такие, кто пришел всей семьей. Но такой дружной и большой командой явились только мы, и потому сразу же взяли «управление процессом» в свои руки. Всем дирижировал Васька Бельков, - наш староста. Он был старше большинства из нас, отслужил армию, относился к нам снисходительно, и считал, что мы должны ему беспрекословно подчиняться.
Прежде всего, двоих из наших он отправил наблюдать за Мессингом, чтобы ему каким то образом не были переданы наши секреты. Двум другим поручил наблюдать, чтобы пока мы будем придумывать задание, к нам не подошел бы и не подслушал наши разговоры кто-нибудь посторонний из зала.
Остальные во главе с Васькой сгрудились к углу зала, и принялись за дело. Первое, что нужно было сделать, - выбрать наше доверенное лицо, - «индуктора».
- Меня, меня назначьте, - с мольбой в глазах вдруг встрепенулся Юрка Шрейбер. – От меня он, ей богу, ничего не узнает. Честное слово. - Своё обещание он закрепил эффектным, модным в ту пору жестом, - чиркнул ногтем большого пальца правой руки по верхнему зубу, махнул ребром ладони поперек горла.
Васька оценивающе смерил взглядом тощую фигуру Юрки с его остроносым цыплячьим лицом и старомодными 30-х годов очками. Обратился к нам:
- Ну, как?
Несмотря на его непрезентабельный вид, мы знали Юркино упрямство, его настырный непримиримый характер. Послышались возгласы:
- А что, можно.
Юрка был счастлив. Приступили к составлению задания. Если бы вы знали, сколько при этом было выдвинуто идей, - одна другой изощреннее. Одни из них принимались, другие отвергались из-за абсурдности или двусмысленности. Нам, конечно, очень хотелось «посадить в лужу» этого фокусника, но при этом мы все же старались быть объективными и не придумывать «бред сивой кобылы в лунную ночь».
В конце концов, была составлена обширная программа-задание. Память не позволяет мне вспомнить её во всех деталях, но осталось воспоминание о её грандиозности и запутанности. Начиналась она с того, что Месстнг должен был спуститься в зал по левой захламленной лестнице. С появлением такого предложения кто-то, помню, возразил, - зачем, мол, пускать деда по захламленному пути. Но Васька уперся:
- А вот пусть и попросит, раз он читает мысли, тех наших, кто за ним наблюдает, чтобы расчистили ему дорогу. А ты, Юрка, мысленно дай ему такое приказание. - Возражений не последовало.
А дальше пошла и вовсе карусель. Он должен был пройти к пятому ряду.
- Папиросы есть у кого? – спросил Васька, который сам не курил.
- Есть, вот, - Вадим достал из кармана помятую, замызганную початую пачку «Прибоя».
- Ёкарный бабай! - воскликнул Васька, - где ты её так изнахратил? В шахту что ли брал?
Эту полюбившуюся ему прибаутку, - «ёкарный бабай», Васька привез из Средней Азии, где он служил срочную. Мы знали, что бабаем там называют стариков. А вот что означает «ёкарный», не знал никто, в том числе и сам Васька, вставлявший в разговоре этого «бабая», где надо, и не надо.
- Ну, - утвердительно кивнул Вадим, не понимая причины Васькиного неудовольствия, - а что?
- Так я хотел, чтобы этот Мессинг отсчитал там третью, или пятую папиросу, а они тут у тебя все помяты и наполовину повысыпались…
- А у меня вот портсигар есть, правда в нем только две беломорины, - вклинился я в обсуждение, доставая из кармана свою гордость, - массивный мельхиоровый портсигар. На крышке портсигара было барельефное изображение университета на Ленинских горках, сбоку - красного стекла «пупочка»-защелка, которую при большом желании можно было принять за драгоценный рубинчик.
На внутренней поверхности портсигара моей рукой было нацарапано: «Внуку от деда в день рождения». Нет, дед, конечно, мне портсигара не дарил. Он и сам-то не курил. Он подарил мне в день рождения двадцать рублей, - чуть ли не полстипендии, и сказал, - купи себе в подарок сам, что тебе нравится. Вот я и купил. Нацарапанная же надпись придавала в глазах моих однокурсников легитимность моей вредной привычке, и повышала, как мне казалось, мою взрослость. Можно было бы еще много чего рассказать об этом портсигаре, но не об этом речь.
- Так, - оживился Васька, с интересом разглядывая «дедов подарок», - пусть он возьмет у тебя портсигар, пройдет с ним к Вадиму. У него из пачки «Прибоя» переложит в него папиросы, вернет ему пустую пачку. Потом пусть отсчитает в портсигаре с левой стороны четвертую папиросу, вытащит её …, - Васька задумался. Чтобы это еще придумать?
- Портсигар пусть вернет Вовке …, - включился Генка Берсенев.
- А папиросы мои? – возмутился Вадим.
- Потом разберетесь, - отмахнулся от него Генка, - с папиросой пусть пройдет к десятому ряду. Там кого-нибудь посадим нашего….
- Я там сяду – заявил молчавший до того Саня Багин, - а чё делать то?
- Спички у тебя есть?
- Есть.
- Положи их куда подальше, где обычно их не держат, - во внутренний карман что ли. – Санька послушно переложил спички во внутренний карман пиджака.
- Так вот, пусть найдет у тебя спички, вернется со спичечной коробкой к пятому ряду, отдаст папиросу Вовке и даст ему прикурить.
- Это в зале то? – усомнился Саня в допустимости такого действия. - Пусть он лучше возьмет у меня Вовкины часы, - я у него утром брал, чтобы не опоздать, и вернет их Вовке. – Саня показал ручные часы с черным циферблатом у него на запястье. – Можно и не прикуривать, пусть только спичку зажжет.
- Ну, зачем огород городить, - мудро возразил Васька, - если он выполнит то, что мы уже придумали, в чем я сильно сомневаюсь, то уж забрать и передать часы и подавно сумеет. Давайте на этом ограничимся. Обращаясь к Юрке Шрейберу, сказал:
- А ты запоминай все как следует. – Потом, уже остальным участникам:
- Так, Вовка, ты сидишь в пятом ряду на пятом месте, ты, Вадим, - на десятом, а ты, Саня, - в десятом ряду на двенадцатом месте.
Боковым зрением я видел, как в другой половине зрительного зала часть сидевших в праздном ожидании людей тоже вдруг оживилась. Столпились небольшой группой вокруг дамы средних лет и что-то оживленно обсуждали, - тоже, видимо, придумывали задание.
В дверях зала послышался шум, показался малорослый Женька Хохлачев, стороживший Мессинга:
- Ну, че вы так долго-то?
- Все, закончили, приглашай, - ответил ему Васька.
*
Вольф Мессинг поднялся на сцену, за ним последовали наши «наблюдатели» и Юрка Шрейбер, представившийся «индуктором». Все в зале расселись по местам и замерли в ожидании. Мессинг взял Юрку за руку, движения его стали порывистыми.
- Не отвлекайтесь, думайте о том, что я должен делать. – Он шагнул было вправо, но потом замер и двинулся, ведя за собой Юрку к левой захламленной лестнице со сцены. Повернулся к следовавшим за ними «наблюдателям», кивнул головой на коробки, преграждавшие путь. Те послушно, будто по приказу, кинулись вперед, убирая с пути коробки.
- .Екарный бабай, - удивленно воскликнул Васька Бельков. Мы все сидели по своим местам, зачарованно глядя на Мессинга. А он прошел, держа Юрку за руку, к пятому ряду, сделал несколько суетливых движений. Еще раз сердито сказал ему:
- Не отвлекайтесь, думайте о том, что мне нужно делать. – Двинулся вдоль ряда ко мне. Подошел, командным голосом сказал:
- Достаньте портсигар.
Я, наверное, был похож на кролика под взглядом удава. Послушно достал и подал Мессингу портсигар. Он на минуту отпустил Юркину руку, раскрыл его, как я понял, прочитал там подпись о деде, снисходительно-насмешливо глянул на меня, и двинулся дальше, то и дело повторяя:
- Не отвлекайтесь, думайте о том, что я должен делать.
Зрители повскакивали со своих мест, тесной толпой окружили нас. Ближе всех теснились мои однокурсники. Витька Климов тот и вовсе лез чуть ли не под ноги Мессингу, заглядывая ему в лицо и что-то бормоча. Мессинг отмахивался от него, как от назойливой мухи, наконец, остановился и рассерженно бросил:
- Не мешайте мне работать. – Витька отстал. Мессинг прошел к Вадиму, посмотрел на него, таким же командным голосом произнес:
- Папиросы.
Вадька послушно достал из кармана и отдал ему пачку «Прибоя». Мессинг недоуменно покрутил её в руке, вновь обратился к Юрке:
- Думайте о том, что я должен делать, не отвлекайтесь.
На Юрку было жалко смотреть. Он вертел головой по сторонам, всем своим видом стараясь дать нам понять, что он не виноват, что этот фокусник и в самом деле сам…. А Мессинг тем временем, оставив Юркину руку, стал перекладывать папиросы из пачки в мой портсигар, после чего отдал пустую пачку Вадиму. Потом долго щупал папиросы в портсигаре, прикасаясь то к одной, то к другой, наконец, вытащил одну из них (Юрка потом заверял, что именно четвертую), вновь взял его за руку и двинулся обратно. По пути остановился возле меня, отдал портсигар, растерянно посмотрел на мои руки.
- А часы?
Я совсем обестолковел, и уже не удивлялся, что этот Мессинг знает, что у меня есть часы. Чувствовал себя, как нашкодивший школьник перед учителем.
- Дак я утром их Саньке Багину отдал.
Мессинг с упреком посмотрел на Юрку:
- Не путайте меня, думайте о том, что я должен сейчас делать. – Двинулся с ним к проходу, разделявшему зал. Мы всей толпой последовали за ними.
Дальше было и вовсе всё просто. Мессинг прошел, держа Юрку за руку, к Сане Багину, попросил его достать из внутреннего кармана пиджака коробку спичек. Отпустив Юрку, двинулся вдоль ряда обратно. Я поторопился занять свое место, но не успел дойти до своего ряда. Мессинг тронул меня за плечо, улыбаясь, протянул мне папиросу, чиркнул спичкой.
- Но курить то, я надеюсь, Вы в зале не будете?
- Нет, конечно, - совсем уж стушевался я.
Стоявшие вокруг захлопали в ладоши, послышались восторженные восклицания. Васька Бельков обескуражено хлопал глазами, озабоченно чесал свою кудлатую голову, изумленно бормотал:
- От, ёкарный бабай.
По поведению Вольфа Григорьевича видно было, что он и сам был доволен удачным завершением опыта, неподдельным восторгом окружавших его молодых парней. Он намеревался было уже вернуться на сцену, как из другой половины зала послышались возгласы:
- А к нам подойдите. У нас тоже есть задание.
Мессинг, а вместе с ним и мои товарищи повернулись к призывающим, увидели, как навстречу, протягивая руку, шла девушка. Мессинг шагнул навстречу, ласковым жестом отстранил руку девушки, нацелился взглядом на женщину, которая минуту назад была центром внимания группы людей, что-то бурно обсуждавших. Подошел к ней, попросил достать из сумочки, лежавшей у неё на коленях, паспорт.
Та удивленно вскинула брови, но послушно раскрыла сумочку и достала паспорт. Мессиннг раскрыл его, достал какую-то бумажку, лежавшую между страниц. Мне, видевшему все это из-за плеч и голов моих товарищей, показалось, что это был железнодорожный билет. Держа бумажку в вытянутой руке, Мессинг прошел вдоль ряда и отдал её мужчине, сидевшему метрах в четырех от женщины с сумочкой. Окружавшие встали со своих мест, дружно зааплодировали. Вновь послышались крики восторга. Мои товарищи смотрели на все это со скептической усмешкой.
– Тоже мне, задание называется, - читалось в их глазах.
*
Мессинг еще не дошел до сцены, как среди шума аплодисментов послышались возгласы с просьбой рассказать, объяснить, как все это ему удается. Сначала это была единичная просьба, потом к ней присоединились другие голоса и когда Вольф Григорьевич поднялся на сцену, уже весь зал гудел просьбой, чуть ли не требованием объяснить его феноменальные способности.
Мессинг отнесся к этому требованию спокойно, можно было предположить, что так заканчивались и все его предыдущие выступления. Он поднял руку, требуя тишины, и когда зал успокоился, начал объяснять.
Я, конечно, уже не помню всех деталей его объяснительной речи, но помнится, он говорил что-то о нервных импульсах, исходящих из головного мозга индуктора, которые превращаются в непроизвольные сокращения мышц. Своей способности улавливать эти еле заметные идеомоторные, как он выразился, движения мускулатуры, реагирующей на задуманное человеком желание. Что таким указателем может также служить частота дыхания индуктора, биение его пульса, тембр голоса, характер походки и т. д. Речь Мессинга была полна незнакомых нам терминов, сложных фразеологических оборотов. Это раздражало, вызывая чувство непонимания, ощущение, что тебя или одурачивают, или ты и в самом деле какой-то недоразвитый и не понимаешь того, что другим людям понятно, - тоже, согласитесь, ощущение из малоприятных.
Кто-то из зала попросил его говорить по-простому, - «по-крестьянски». Он стал объяснять на простейшем, как он выразился, примере, - сходе со сцены. Ясно, мол, что выйти в зал можно было или по правой, или по левой лестнице. Сосредоточенно думая о том, что я должен делать, индуктор, которого я держу за руку, невольно сопротивляется моим попыткам двинуться не в том направлении, какое задумано, и наоборот, - легко поддается, когда и я делаю то, о чем он думает. Я улавливаю это по мышечному напряжению его руки. Точно так же и во всем остальном.
Еще добрых полчаса продолжался этот разговор с залом. Но я, как-то, уже не вслушивался в происходящее. Сидел и думал: ну, сход со сцены понять еще можно, хотя и там не все понятно, чего вдруг наши-то «наблюдатели» кинулись коробки с дороги убирать? Их-то он за руку не держал. Ну ладно, может быть посмотрел на них укоризненно, - не догадываетесь, мол, что помочь нужно, вот они и кинулись из уважения к возрасту человека.
С определением ряда, в который нужно пройти, - тоже можно понять по этим самым идеомоторным мышечным напряжениям. Может быть, по моим глазам можно было догадаться и о том, что я являюсь одним из звеньев задачи, которую ему предстояло выполнить. Но как он узнал о портсигаре?? Меня-то он ни за руку, ни за коленку не держал. По дыханию? По пульсу? По тембру голоса? Но ведь это смешно! Нет, здесь явно что-то не так. И как он это быстро сделал, - сразу потребовал у меня портсигар. А ведь не только Юрка, но и я сам в это время думал о том, что он должен его взять у меня. Получается, что и в самом деле наши мысли, как птички перелетели ему в голову. Не чудеса ли?
Когда он папиросы в портсигар перекладывал и потом искал среди них, какую нужно вытащить, он Юрку за руку не держал, - у него самого руки были заняты. Ладно, может быть, догадался по Юркиным глазам, хотя я и не помню, чтобы он в это время сильно в Юрку вглядывался. Он, помнится мне, смотрел все это время на папиросы, и то и дело бубнил свое, - «Не отвлекайтесь, думайте, что я должен сейчас делать». Но чего это он вдруг на обратном пути меня о часах спросил? Они ведь никакого отношения ни к портсигару, ни к папиросам не имели.
Видимо, это Юрка его чуть не заблудил, вспомнив о намечавшемся, но потом отмененном задании. И здесь получается так, что это никак нельзя объяснить ни «идеомоторными мышечными напряжениями», ни пульсом, ни дыханием. Видимо, он и в самом деле, каким-то непостижимым образом читал мысли. Непонятно только, как он умудрялся выделять мысли Юрки в хаосе мыслей других людей, сновавших вокруг. Может быть, именно рука Юрки помогала ему в этом? Но и здесь возникают вопросы. Ведь задание, которое предложила ему «женщина с билетом в паспорте», он выполнил безо всякого индуктора и без каких либо задержек, будто и в самом деле, как по книге, читал мысли окружавших его людей. Как говорится невероятно, но факт!
*
Весь вечер до поздней ночи не умолкал шум в большой комнате общежития, где собрались, обсуждая открывшиеся нам чудеса, мои однокурсники. Десятки раз с поправками и уточнениями было пересказано все, что было сделано Мессингом. Мы выслушали восторженный рассказ Юрки Шрейбера о своих впечатлениях и Женьки Хохлачева, наблюдавшего за Мессингом со стороны. Впрочем, это ничего не добавило к нашим знаниям. Длиннющую речь о своих впечатлениях, переполненную «ёкарными бабаями», произнес Васька Бельков.
Навалились на Витику Климова:
- Ты-то что путался у него под ногами? Чего он от тебя отмахивался, как от мухи, а потом еще и окрысился?
- А я это, старался внушить ему мысль делать все наоборот. Юрка должен был думать о том, чтобы он шел к Вадиму за папиросами, а я мысленно говорил ему, что надо идти в десятый ряд к Саньке.
- Ну, тогда понятно, - рассмеялись все вокруг, - радуйся, что он тебя Вовкиным портсигаром по башке не треснул….
Сбросив, таким образом, груз впечатлений, принялись за эксперименты. Если бы кто-нибудь посторонний зашел в это время в комнату, то, наверное, подумал бы, что попал в палату дурдома. Представьте себе: у дверей, держа за руку Вадима, топтался Васька Бельков. Он то тянул его руку на себя, пятясь задом к окну, то наоборот, - толкал его к дверям.
На стуле возле койки, положив руки на колени, сидел Валька. На койке напротив в напряженных позах замерли четверо его товарищей, вперившись в него сверлящими взглядами сумасшедших, старавшихся, казалось, пронзить его насквозь. Видимо пробовали внушить Вальке какую-то мысль учетверенным усилием.
За столом, растопырив на столе локти, сидел Юрка Шрейбер, вертя в руках свои антикварные очки. С другой стороны на табуретке - Санька Багин. Они вцепились друг в друга взглядами, при этом Саня то вставал, то снова садился на табурет, еще и умудрялся двигать его ногой то вправо, то влево вдоль стола.
- Получается! У меня получается, - вдруг завопил Санька, - я читаю Юркины мысли!
Все, побросав свои занятия, сгрудились вокруг стола.
- Вот, он мне сейчас приказал встать, я встал. Потом приказал подвинуться правее и сесть, - я сделал, - торопливо рассказывал Саня.
- Правда штоль? – обратился Васька к Юрке Шрейберу, - ты такие приказания ему давал?
- Правда. Именно такие, честное слово, - подтвердил Юрка.
- Ну-ка давай еще. – Мы раздвинулись, открывая им оперативный простор для действий. В то же время не сводили с них глаз, - кто наблюдал за Юркой, кто – за Саней.
Саня встал, внимательно вглядываясь в Юркино лицо, подвинул ногой табуретку к середине стола и снова сел.
- Подожди, - вдруг возмутился Васька, глядя на Юрку, - а че ты глаза то закатил под лоб, а потом еще и скосил их на дверь? Думаешь, мы не видели? Какая же это передача мыслей на расстояние, ты еще рукой покажи, куда нужно двигаться. – Все вокруг возмущенно загудели.
- Жульё! Фокусники! По шее им накостылять надо!
- Да нет, - сконфуженно бормотал Санька, - мне и вправду показалось, что я его мысли читаю. Ведь он же мне не говорил ничего. – Вид у Саньки был виноватый, и нельзя было понять, - правду он говорил, или тоже жульничал.
Одним словом, ничего у нас не получилось. Впрочем, эксперименты эти не оказались совсем уж бесплодными. В ходе их выяснилось, что у Юрки при сосредоточении взгляда, когда он напряженно морщил лоб, начинали шевелиться уши. Способность шевелить ушами выявилась и у Лешки Муравьева. У всех других при всем их старании не получалось и этого.
*
Эта история, наверное, так и растаяла бы в глубинах памяти, если бы не вздумалось мне написать рассказ-воспоминание о моей первой ознакомительной практике на шахтах рудоуправления имени Третьего Интернационала. Вот тогда-то копаясь в закоулках памяти, вспоминая своих друзей-однокурсников, я и вспомнил этот «культпоход». В моем рассказе нет ничего надуманного, - все так и было. Придумал разве что некоторые детали обсуждения состоявшегося чуда в общежитии. Да и то, - только лишь детали.
У меня тогда сложилось представление о Мессинге, как об очень порядочном и честном человеке. Единственное, что не вписывалось в это представление, так это его объяснение своих способностей улавливанием этих пресловутых идеомоторных реакций. Что-то здесь было не так, что-то казалось мне, Вольф Григорьевич не договаривал, а то и вовсе говорил неправду. Почему?
Завершая работу над рассказом, я перечитал все, что можно было найти в интернете о Вольфе Мессинге, надеясь найти ответ на мучивший меня вопрос. Те, кто интересовался этой темой, должно быть обратили внимание, что мнения о нем и его способностях высказывались самые неоднозначные. От восторженных отзывов людей связывавших его способности с еще неизученными наукой биофизическими процессами и явлениями, до грубых обвинений в шарлатанстве и жульничестве.
Ответ на мучивший меня вопрос я нашел быстро. Еще в 1950 году, пишут исследователи жизни Вольфа Мессинга, его непосредственное начальство по концертной деятельности обратилось в Институт философии Академии наук СССР с просьбой помочь в составлении текста, который бы объяснял материалистическую сущность его психологических опытов. В те времена считалось, что все вполне объяснимо, ничего нового в этой области науки нет и быть не может. Ученые старались все непонятное подвести под уже известные законы. То, что в эти рамки не умещалось, Мессингу просто не рекомендовали делать. Долгие годы он выступал по «научной» инструкции, показ психологических опытов происходил по отработанной эстрадной программе. Соответствующим образом было «рекомендовано» ему и объяснять свои способности.
Он вынужден был считаться с этими «рекомендациями», но вместе с тем в ходе самих опытов, как видим, отступал от разработанной для него схемы выступления, демонстрировал свои способности и при отсутствии индуктора, и даже с завязанными глазами, тем самым лишая себя возможности руководствоваться зрительными реакциями. Делал это, мне кажется, вполне осознанно, тем самым исподволь побуждая зрителей к стремлению дать собственную оценку происходившего, не соответствующего его же собственным пояснениям.
Еще мне хотелось узнать, что думал об этом он сам, как он сам объяснял это людям, с которыми был близок, которым вполне доверял. Ответ на этот вопрос я нашел в публикациях московского журналиста Владимира Кючарьянца, - последнего журналиста, беседовавшего с Мессингом незадолго перед его кончиной.
Я не стану комментировать высказывания Мессинга, лишь процитирую их:
«… Мысли других людей для меня – образы. Я не столько слышу, сколько вижу их. Какое-то место, какое-то действие человека. Образы эти имеют и цвет, и глубину. Как если бы вы вспоминали что-то, но… не из вашей жизни. Поэтому для меня не важно, на каком языке думает человек.
… Если я прикасаюсь к человеку, мне гораздо легче проводить телепатический сеанс, так как я «отделяю» его мысли от постороннего фона. И это не просто фон, а целый оркестр у вас в голове, где каждый инструмент играет, что ему вздумается. Но, чтобы знать, о чём думает человек, контакт вовсе не обязателен. И я непременно показываю это в своих выступлениях. Я покидаю зал, где в это время сами зрители под контролем жюри определяют для меня задание. Затем возвращаюсь и выполняю его. … мне гораздо легче работать, когда я не вижу зала. Зрительные помехи лишь затрудняют приём чужой мысли…
… Труднее, пожалуй, с теми, кто, вольно или невольно, отвлекается от основной мысли, которую должен передать мне. Легко с военными, они люди весьма собранные. Быстрее и легче улавливаю мысли глухонемых – они воспринимаются более яркими и чёткими образами. Но я, наверное, никогда не смогу детально объяснить, как происходит телепатический контакт. Для меня здесь столько же неопределённого, сколько и для вас. Попробуйте попросить слепого описать его мир".
На вопрос журналиста, как он может объяснить свою способность предвидения, как это происходит, Мессинг ответил: «Не знаю. Просто концентрируюсь и внезапно вижу конечный результат потока событий. Минуя всю цепь. Я называю это «прямым знанием». Объяснить невозможно. Что мы знаем о времени? О его воздействии на мозг? Думаю, есть какие-то точки пересечения будущего, прошлого и настоящего. Возможно, в моменты транса мой мозг способен настраиваться на них. И тогда это как прыжок в иное время, в другую точку пространства. Большего я сказать не могу…. Мое подсознание связывается с «чем-то» или с «кем-то»…
… Мне неприятно, - говорил Мессинг, - когда меня считают шарлатаном и обманщиком. У меня нет ни хитроумных приборов, как у Кио и других иллюзионистов, ни сверхразвитой ловкости пальцев, как у Ашота Акопяна, не прибегаю я к шифрованной сигнализации с тайными помощниками. Я не фокусник, не артист, хотя выступаю на эстраде и в цирке. Многие свойства своего мышления я и сам не понимаю. Я был бы рад, если бы кто-нибудь помог мне в этом разобраться».
Мессинг мечтал о создании лаборатории по изучению человеческого мозга, в которой можно было бы исследовать, найти объяснение и его собственных способностей. Увы, его в этом стремлении не поддержали.
Когда журналист попросил его сказать, что его ожидает, он замолчал и нахмурился. Затем почти выкрикнул неожиданно резко, раздражённо: «Никогда и никого не спрашивайте об этом! Никогда и никого! Человек не должен знать будущего. Такое знание может стать фатальным».
Трудно воздержаться от комментария по этому поводу. В научной и «околонаучной» литературе можно встретить немало категорических заявлений о принципиальной невозможности предсказания будущего на том основании, что де, зная о том, что должно произойти, человек может этого не допустить, изменив ход предшествующих событий. При этом авторы это самое «не допустить, изменив ход событий» считают само собой разумеющимся.
Так вот, судя по заявлению Мессинга, это не так. Будущее можно предсказать, а вот изменить ход событий – нет. В этом, видимо, и состоит фатальность такого знания. Здесь есть какая-то тайна, которую еще предстоит разгадать ученым. В литературе немало утверждений встречавшихся с Мессингом людей, что он знал точное время смерти своей жены и своей собственной смерти. Можно ли сомневаться в том, что он страстно желал продления жизни любимой женщины хотя бы на год, на месяц, хотя бы на день. Но сделать этого не мог, как не мог при всем своем жизнелюбии и надежде на врачей отсрочить роковой день собственной смерти.
Свой мозг Мессинг завещал для научных исследований, хотя сам же говорил о том, что исследовать нужно живой, - действующий мозг. Он ушёл, унеся с собой загадку своего мозга, который при вскрытии оказался таким же, как и у других людей.