Судьбы не изменишь!
Ничего избежать
Невозможно!
Урамацу Кихэй Хидэнао
(в монашестве Рюэн, 62 лет отроду)
Под сиянием всемилостивых будд Востока и Запада, перейдем же, помолясь, к заключительной главе нашего повествования. Повествования об Имджинской войне, завершившей финальным аккордом век шестнадцатый. При сиянии Солнца всё происходит явно, но под серебряными лучами Луны всё неясно и призрачно. Многое из деяний наших предков явлено нам странным и непонятным. Всякий раз потомки, взирая с высот своего прогрессивного времени , тщатся объяснить современникам: почему получилось так, а не иначе. Мы же с вами, наши дорогие читатели, попробуем приоткрыть завесу тайны над некоторыми событиями того далекого времени.
Прежде следует упомянуть о делах тайных, не приуготовленных для широкой публики.
Итак, за прошедшие четыре года тайная коробочка побывала в Манчжурии, зародив в маньчжурах воинственный огнь, и честолюбивые планы завоевания Империи Мин. Побывала коробочка в Китае, приготовив жертву к закланию – великий император познал губительное пристрастие к опию, и постепенно стал становиться его рабом. Как результат всего этого, через тридцать лет маньчжуры всё-таки вторглись в Китай. Началась долгая война, в результате которой китайская династия Мин сменилась маньчжурской династией Цин, а страна пришла в упадок, из коего ей суждено было подниматься очень долго.
Побывала коробочка и в Европе.
И вот об этом – подробнее. Японский посланец Хасэкура Цунэнага, вместе с заветной коробочкой побывал в Мадриде, где прежде был крещен, а после принят испанским монархом. После чего отправился в Рим. В Риме же посланник был принят Климентом VIII, крайне деятельным Великим Понтификом , прославившимся тем, что подверг аутодафе Джордано Бруно, и запретил думать, что Солнце, а не Земля, является центром мира.
Великая Католическая Церковь тогда давно миновала эпоху гонений, и сама стала править всеми царственными домами Европы аж до самой Варшавы. Несмотря на отложение протестантов и постоянную опасность от Османов, ни одно важное решение не принималось без согласования с Великим Понтификом. А ежели и без согласования, то непременно с оглядкой на Ватиканский Престол. Воистину, Папа Римский стал тогда королем королей и императором императоров. Церковь, столь гонимая прежде, воспылала теперь кафолической идеей. Идеей привести к подножию папского престола всех государей подлунного мира – вот цель, к которой неотступно стремилась Римская Церковь, и о коей неустанно твердила она чадам своим. И хотя сей Престол Престолов сейчас почитается римским, то есть, италийским, в те далекие годы былого могущества, главною силою католичества была Великая Испания. Страна ревностных католиков. Не в пример более ревностных, чем были доблестный Рожер Сицилийский, и храбрейший Боэмунд Тарентский . Сам испанский государь, Филипп II Габсбург, возвел для себя Эскориал – резиденцию как монастырь, и монастырь как резиденцию, Дворец для Бога, и лачугу для короля. Вряд ли найдет наш умудренный читатель государя в Европе, какой был бы христианином большим, чем наш Филипп. А сама Испания! Сама Испания наслаждалась своим Siglo de Oro, Золотым Веком. Иберийская уния 1870 года соединила Испанию и Португалию. Нидерланды, Бельгия, земли в Италии, Германии Франции, половина открытого Нового Света лежала под сенью испанской короны. Всё побережье Африки, Аравийского полуострова, Индии было усеяно колониями униата. Острова Атлантики, Микронезии и Полинезии. Хинглу, Сиринам и Макао в Китае. Испанская Восточная Индия – Филиппины, названная по имени того же Филиппа II. И чуть дальше – Тринидад и Санто-Доминго. До Японии – подать рукой. Но случилось нечто, и взоры Католической Церкви так и не пали в полной мере на маленькую в сравнении с Великой Испанией страну Ямато. Несмотря на россказни о сказочных богатствах этих островов (которые, по справедливости, были неправдою). Несмотря на последующее изгнание всех христианских миссионеров, убийство не успевших уехать, запрещение христианства, казни по всей стране крещеных японцев, и жестокое подавление восстания христиан при Симабара. Ничто из всего этого не подвигло Святой Престол призвать к мечу христианских воителей. В ту пору, когда вся планета стала ареной колониальных войн, лишь Япония осталась в стороне. Удивительное дело, но более четверти тысячелетия эту небольшую страну никто из «сильных мира сего» не тревожил.
Побывала заветная коробочка и в Корее. И война на ее землях перестала казаться увеселительной прогулкой.
Всё это будет потом, а сейчас…
Четыре сезона в году, четыре периода в сутках.
Минуло четыре года. Армия Ямато чудесным образом избежала полного уничтожения армией Империи Мин, и флота Когурё . Начались долгие переговоры об условиях мира. Требования Тайко, предъявленные императору Ваньли , как и всё в те годы, были сформулированы просто и лаконично:
1. Минский правитель присылает Хидэёси в жены свою дочь,
2. Торговля меж Японией и Китаем возобновляется,
3. Четыре северные провинции и столица Ханян возвращаются Корее(четыре южные, соответственно, остаются за Японией),
4. Корейский правитель направляет в Японию своих принцев в качестве заложников,
5. Высокопоставленные лица Кореи дают клятву, что никогда не предпримут мятежа против Японии.
Переговоры тянулись долго, очень долго. Через много лет будут исписаны груды бумаги, описывая, что переговорщики с обеих сторон, не сообщая своим повелителям, умалчивали правду о требованиях противной стороны. Будет сочинено великое множество баек о том, будто они боялись доложить о завышенных требованиях с другой стороны, и о своих обещаниях добиться уступок для нее. Будет много написано о том, что Чэнь Вэйцзин с китайской стороны, и Кониси Юкинага с японской, ловчили и изворачивались, дабы при дворе Хидэёси в Киото, и у Престола Ваньли не узнали о реальном положении дел. Нет ничего более далекого от истины. Это Восток господа! Такой изощренной, многоуровневой, перекрестной и многократной проверки сведений, как на Буддийском Востоке, Европа не добьется никогда. Повторюсь: Никогда. Каждое слово, жест и мысль лиц, касательных к процессу, фиксировалась, систематизировалась и докладывалась. И в Нанкине, и в Киото, о переговорах знали всё. Повторю еще раз: Всё. Обе стороны выжидали, в любой момент готовые сместить переговорщиков. Вновь же назначенный переговорщик, имел возможность на голубом глазу заявить, что совершенно ничего не знает об обещаниях предшественника.
Но любое дело всегда имеет как начало, так и конец. Наступил долгожданный час. Наконец, Императорский дом Мин, заявил о своей готовности прислать в Японию посольство с ответом на требования Тайко . Тоётоми Хидэёси ждал этого, построил замок Фусими, во-первых, для сына, во-вторых, чтобы не потерять лицо перед китайским посольством. Но за год до этого, в Киото случилось большое землетрясение, и замок Фусими повредился настолько, что давно ожидаемых послов императора Ваньли решено было принять в одном из крыльев замка в Осака. Судьбоносная встреча состоялась 1 сентября 1596 года. Прием был грандиозен. После вручения богатейших даров, после нескончаемой смены блюд, и обязательного в таких случаях представления театра Но, известный мастер дзэн из храма Сёкокудзи, прочел послание Императора Ваньли. Читалось оно размеренно и чинно, хотя было столь же лаконичным, как и требования Хидэёси. Оно включало в себя семь пунктов:
1. Правитель Японии получает девушку из Императорского дома в качестве второстепенной супруги,
2. Торговля между обеими сторонами строго запрещена,
3. Предоставленные даймё назначаются министрами правительства Мин,
4. Япония получает четыре южные провинции Кореи,
5. Старший сын правителя Кореи направляется в Японию в качестве заложника,
6. Его младший брат, охраняемый японцами, возвращается отцу в Корею,
7. Корейских министров назначает японское правительство.
Как видим, все требования, кроме свободной торговли, были удовлетворены почти дословно. Небесный император Ваньли формально поступил так, как предписывало его высочайшее положение: милостивый властитель разобрался, и помирил своих рассорившихся вассалов так, как посчитал нужным.
Что же Тайко? Тайко Хидэёси дождался конца чайной церемонии, дождался конца танца Саругаку, в котором не побрезговали поучаствовать его лучшие вассалы Маэда Тоси-иэ и Мори Тэрумото, дождался окончания дня и возвращения уполномоченных Ваньли на свои квартиры. После чего прервал всяческие переговоры, прекратил любую переписку и отдал приказ о подготовке ко второму вторжению в Корею.
Ушлые шелкопёры всех мастей наперебой будут выдвигать различные предположения о причинах такого поступка. Одно нелепее другого. Словно ученики начальной школы, они погрузились в умствования, опошляющие и принижающие этого великого человека.
Одни принялись говорить, что Тайко оскорбило именование его «Правителем Японии», а не Императором Китая, и вручением ему мантии властителя островов, но не Поднебесной . Что якобы, тем самым, благородному Хидэёси было нанесено столь тяжкое оскорбление, от которого «из головы Тайко шел пар». И, «обуянный невиданной жаждой мести», Хидэёси решил «примерно наказать обидчиков». Увы, друзья, может ли человек, поднявшийся с самых низов, испытавший неимоверное количество самых настоящих унижений, позволить чувству обиды помешать осуществлению предначертанного? Сам Тайко затребовал лишь южные провинции Кореи, что до власти над Поднебесной, то землю Китая даже не попирал ногою ни один из воинов Хидэёси. Так что ж, оскорбился или не оскорбился Тайко Хидэёси? Было ли это местью за оскорбление? Ответ, полагаю, очевиден.
Другие стали рассуждать о том, что запрет торговли так сильно ударил по интересам японского купеческого сословия, что они «надавили» на верховного правителя Японии, что он объявил войну. И опять, увы, друзья! Может ли торговое сословие, считавшееся в Японии самым низким, ниже которого только никчемные бродяги, выше которого и крестьяне, и ремесленники, влиять на самурая, воина, призванного править всеми богами, большими и малыми? Может ли богатство, добытое торгашеством и ростовщичеством быть равным золоту, добытому острой сталью? Тем более, друзья мои, имея в подчинении корейские территории, этот запрет несложно было обойти.
Третьи «исследователи» твердят, что Хидэёси к шестидесяти годам ослаб разумом, а недавнее рождение сына и вовсе этот разум отняло. Я опять повторюсь: Это Восток, господа! Безумцы у власти здесь жили очень и очень недолго. Это не Европа, где члены царственных фамилий, даже инвалиды и умалишенные, чаще всего, были «династическим товаром». На Востоке же, властитель и его семья – всегда потенциальные «жертвы на заклание». Ослабление разума, а, значит, и возможностей, сразу делали правителя первейшим кандидатом в убитые своими же недавними вассалами. Вслед за рассудком, правители Японии сразу лишались и самой головы. Да что там безумие, любой намек на слабость в политическом соперничестве, мгновенно делал человека практически покойником. То же самое относилось ко всей его семье. Однако, Хидэёси умер своей смертью, и это говорит о многом.
И всё же, спросят меня наши пытливые читатели, почему же Хидэёси так долго вел переговоры, а когда получил почти всё, что требовал, в одночасье возобновил войну, даже не питая иллюзий относительно её исхода. Мы ответим: Хидэёси ждал, и ждал не послов, он ждал совсем другого. Он ждал знака, а когда дождался – отдал приказ наступать.
Однако, обо всем по порядку:
Триумфатор всех морских баталий этой войны, проницательный стратег и блестящий тактик Ли Сунсин, сполна вкусивший славы, перед самым моментом второго вторжения был низвергнут. Война подняла его с командующего второй линий обороны до командующего всем флотом. Но каждый правитель втайне боится своего Буонапарта, и его звезде помогли закатиться. Доблестный адмирал не смог устоять против махинаций, его сместил на должности всё тот же известный нам Вон Гюн. Вон Гюн не был тем театральным злодеем, каковым его непременно пытаются выставить историки. В какой-то степени, он был идеальным исполнителем чужой воли, без сомнений, колебаний и зазрения совести бравший на себя чужие грехи. К чести же Ли Сунсина, ни подъем, ни карьерный рост, на разжалование в рядовые, ни заключение под стражу, не поколебали духа сего великого воителя. Даже находясь под арестом, Адмирал продолжал работать над тактическими разработками. Славный морской дракон сделался запертым в клетке! Именно этого знака и ждал великий Тайко.
Недостатка в добровольцах, желавших командовать новой экспедицией, не было, и эта честь выпала всегда готовому Като Киёмаса, а флотом назначен был командовать Кониси Юкинага. Адмирал Ли дал японцам суровый урок, и они на этот раз постарались вооружить пушками все свои суда. Верховное командование армией должен был осуществлять молодой самурай по имени Кобаякава Хидэаки, приемный сын Кобаякава Такакагэ и племянник Хидэёси. Августейшее покровительство обеспечило ему столь высокое назначение в нежном возрасте двадцати лет.
В первом же морском сражении Вон Гюн был разгромлен, а флот его рассеян. Наученный горьким опытом, японский флот одержал решительную победу. У острова Кочжедо состоялась ужасная битва. Воины Ямато, зная об отсутствии Адмирала Ли Сунсина, с яростию и остервенением брали на абордаж каждое судно, с которым сближались. Для японского воина процесс умирания не есть что-то ужасное. Ни вражеская, ни собственная смерть не вызывают в их душах того отторжения, что возобладало в Европе во время наступившей Эпохи Гуманизма. Жизнь самураи полагают лишь летящими лепестками, сорванными с дерева могучими порывами Ветра Бытия. Вот и теперь, гибель ста пятидесяти девяти корейских судов, и великого множества солдат на них, они сравнили с цветением сакуры. Следуя своей традиции, они, конечно, воздали все воинские почести тем, кто сражался с храбростью и честью. Не забыв их предварительно умертвить, разумеется. Второй экспедиции удалось высадиться почти без потерь. Удивительно, но в точности повторилась ситуация первого вторжения. Теперь, вместе с гарнизонами, расквартированными в Корее, численность японских войск поднялась до ста сорока девяти тысяч. Пять дивизий с Кюсю, две с Сикоку и две, Мори и Укита, с Хонсю. Но теперь им противостояли не только укрепившиеся в воле к победе корейцы, но китайская военная машина.
Невозмутимый Като Киёмаса, как оказалось, вполне может исполнять не только сольные партии. Он знал, что против него в хорошо укрепленном городе Намвон, стояла сорокатысячная армия Империи Мин. Он не стал оставлять крепость в своем тылу, и в одиночку стремительно прорываться на север. Он дождался, пока его христианский друг и соперник, Кониси Юкинага, подойдет к устью реки Сем, и высадит большое подкрепление. На этой самой реке и стояла крепость Намвон. Като осадил Намвон. Намвон был укреплен по всем правилам китайской военной науки: были увеличены и укреплены стены, возведены башни, прорыт ров по всей окружности. Сам ров не стали заполнять водой, но, напротив, утыкали всё его дно бамбуком, и усеяли обрезками стволов сосен с торчащими вверх сучьями. После нескольких отчаянных стычек японцы захватили ров, а затем применили одну из тех военных уловок, которые так превосходно удавались Като Киёмаса. Множество людей было послано на рисовые поля, которые крестьяне засеяли в надежде на мир. Срезав зеленые сочные стебли, они связали огромное количество снопов, приготовили штурмовые лестницы и стали ждать ночи. В темноте, в полной тишине, они подошли к той части стены, которая возвышалась почти на три кэн и потому плохо охранялась, и стали возводить платформу из снопов. К тому времени, когда их уловка открылась, платформа была уже достаточно высокой, а когда поднялась тревога, и аркебузиры начали обстреливать стены, снопы стали наваливать с бешеной скоростью, и куча рисовых стеблей, прочных и огнеупорных, дошла до уровня верха. Сотни самураев ворвались в крепость и перебили весь гарнизон. В первый раз японцы получили возможность исполнить приказ Хидэёси, изданный перед их отправкой в Корею, что командирам следует представлять наглядные доказательства, как они выполняют свой долг. Они соответственно бросились отсекать головы у павших защитников, число которых достигло трех тысяч семисот двадцати шести. Головы офицеров и носы рядовых солдат засыпали солью и известью и в бочках отправили Хидэёси. Прежде головы и уши убитых предъявлялись только командирам, и оставались на родине. Ныне же из Страны Утренней Свежести открылся этот страшный экспорт.
Армия Ямато снова превратилась в стальной клинок, направленный на столичный Ханян. Но теперь этому клинку пришлось разрезать не мягкое масло, но густую смолу. Тот путь, на который в первый раз понадобилось чуть более двух месяцев, теперь были потрачены почти семь. И вот, когда до Ханяна осталось чуть меньше восьми ри , до Като Киёмаса дошел доклад, который в мгновение ока изменил направление движения. Невозмутимому Като доложили, что Адмирал Ли Сунсин вновь назначен командующим флотом. Как оказалось, предыдущий урок оказался для Ямато весьма полезен. Не ожидая сокращения поставок из Японии, Като повернул назад, надеясь перезимовать на южном побережье. Однако, надежды на мирную зимовку не оправдались. Вновь назначенный командующий союзными войсками Ян Хо, был полной противоположностью прежнему. Прежний командующий, Ли Чжусунь, был подобен Флавию Кунскатору, побеждавшему своею медлительностью. Ян Хо был молод и честолюбив, а энергичностью подобен покойному Ода Нобунаге. Истребовав от Нанкина большое подкрепление, он принялся не выжидать, но действовать.
Теперь уже сами японцы оказались в положении корейцев при первом вторжении. Запертые в укрепленных крепостях, они сдерживали натиск превосходящих сил. Но на сей раз сопротивление осажденных было яростным. Все попытки захватить какой-либо лагерь, оказались тщетными. Казалось, что это огромный медведь безуспешно пытается схватить злобную росомаху, засевшую на дереве. Даже сам Като Киёмаса попал в блокаду в городе Ульсан, и его солдатам пришлось есть павших лошадей, затем крыс, мышей и ворон, а потом – и трупы людей. Когда Курода, Хатисука и Набэсима с пятидесятитысячным войском сняли осаду с Ульсана, оставшиеся в живых воины Ямато из осажденного города сами стали походить на костлявые изображения стражников буддистского ада, кои были изображены на их кирасах. Но в их глазах продолжал пылать огонь ярости. Ветераны Сингоку Дзидай будто вспомнили юность, прошедшую в таких же схватках на родных островах. Для самой же Кореи вторая часть войны оказалась много страшнее первой. Добывание пропитания и фуража у местных крестьян, и японской, и китайской стороной оборачивалось либо смертью на пиках сразу, либо голодной смертью после. Морского дракона может победить лишь сухопутный дракон, но от огненного дыхания рискует погибнуть даже, кто призвал дракона себе на помощь.
Когда Провидение уже опускало занавес сей жесткой пиесы, пришла пора сказать свое слово клану Симадзу, этим суровым сацумадзин , что ведут свой род от императора Цинь Шихуанди . Это были те самые Симадзу, что два года спустя выступили против Токугава, потерпели поражение, но за храбрость не были уничтожены как род. Это те самые Симадзу, что через одиннадцать лет завоевали королевство Рюкю на острове Окинава. Это те самые Симадзу, что в 1868 году начали революцию Мэйдзи, а в 1877 году – восстание против нее. Это те самые Симадзу, из рода которых вышел тот самый Сайго Такамори, который навсегда остался «Последним Самураем». Демонам Симадзу не представилось возможности проявить себя в первом вторжении. Но вот они себя проявили. Однако, по порядку:
Восемнадцатого числа длинного осеннего месяца Нагацуки второго года Кайтё , на следующий день после кончины Филиппа II Габсбурга, короля Испании, скончался тайко Хидэёси. Это стало на время самой охраняемой военной тайной Японии. Войско клана Симадзу, во главе с Симадзу Ёсихиро, через месяц после скорбной даты, выступило к побережью, и встретилось лицом к лицу с армией союзников. Разразилась битва при Сочоне, и это была последняя сухопутная битва Имджинской войны. Союзное войско в течение двух дней было повержено в прах, и безумный экспорт частей тела пополнился самой большой в истории партией. По сию пору в Киото стоит памятник на месте «Могилы ушей», «Мими-дзука», в которой покоятся отрезанные уши и носы более, чем тридцати восьми тысяч корейцев и китайцев. На этом роль Симадзу не закончилась.
Весть о смерти Тоётоми Хидэёси и эвакуации японской армии, недолго оставалась тайной. Великий Адмирал Ли Сунсин твердо решил отправить отплывающих японцев на корм рыбам. Он блокировал пролив Норюн, где разворачивал вымпела Кониси Юкинага, а от острова Сочун, на собственных кораблях отходили Симадзу. Сражение началось в полночь, шедшие впереди Симадзу ринулись вперед. Они дрались как все демоны всех восьми преисподних. На втором часу яростной битвы, чья-то удачливая пуля попала Великому Адмиралу подмышку. «Никому не говори о моей смерти! Это повлияет на ход сражения» - таковы были последние слова Ли Сунсина. Отсутствие гениального флотоводца сказалось на финальной фазе морской баталии. И более пятидесяти японских судов, во главе с Кониси Юкинага, смогли избежать уничтожения, вырвались, и взяли курс к берегам Японии. А над морем еще долго раздавались горестные крики, оплакивающие гибель великого сына Страны Утренней Свежести.
Кониси Юкинага, Като Киёмаса и оставшиеся в живых самураи, шли под парусом в родные воды, чтобы совсем скоро прочесть предсмертный стих Тоётоми Хидэёси, начертанные им за несколько часов до кончины:
Я пришел, как роса,
Я уйду, как роса.
Моя жизнь, мое творение в Нанива -
Не более чем сновидение сновидения.
Какое позднее озарение!