Осторожно: слэш!!!!!!
Название: Мне нужен какой-то свет, чтоб видеть хотя бы сны (с)
Сашка/Петька
Сказка
Мини
Закончен
Не бечен
Без рейтинга.
От автора: Про жизнь. И немного про веру. И про любовь, а значит, про жизнь.
Я маленький человек,
Мне нужно куда-то плыть.
Мне нужен какой-то свет, чтоб видеть хотя бы сны (c)
Середина 80-х прошлого века
- Сашка! Эй, Сашка ты чего спишь? С-А-Ш-К-А! Черт полосатый!
Из окна показался сначала рыжий чуб, а потом заспанное лицо конопатого мальчишки, - Ты чего орешь, как оглашенный! - покрутил у виска Сашка. - Разбудишь бабку, сам с ней разбираться будешь.
- А чо, я бы пожрал блинчиков! Она у тебя монстр по блинам. Ням-ням.
- Ну ты обжора, Петь. Ладно, ты чего с утра тут...
- Точно, - хлопнул себя по лбу Петька. - Ай да на рыбалку, Колян за перочинный ножик признался, там, у затона щука появилась.
Пока Сашка соображал, что Колян за перочинный ножик и Родину продаст, не то что расположение щуки в старом пруду, в дверях домика показалась дородная фигура пожилой женщины в белоснежном фартуке.
- Доброе утро Петр. Как Ваше здоровье? - бабка говорила строгим, низким, почти мужским голосом, но Петька хорошо ее знал, да и глаза выдавали старушку. Глаза - они улыбалась. Утренний прозрачный свет острыми лучиками расползался по всему лицу, сводя на нет грозный тон. Да и Петька знал тетю Марусю с рождения, и почти не боялся ее. Нет, конечно, полотенцем она огреть могла, если сгоряча попасть под руку.
- Вашими молитвами, тетя Марусь. - Петька научился этому ответу от собственной бабки и очень любил так отвечать. - А у вас блинчиков нет?
И поднял на Марью Дмитриевну чистые, аки слеза глаза.
- Пожрать захотелось?
- Вот черт, все слышит, - проурчал под нос Петька.
- А то милок, - согласилась тетя Маруся, и приглашающее распахнула дверь.- Давай скорее, налетай, а то остынут.
И крикнула еще громче:
- И ты внучок, чего там закопался, умывайся. А то ваш Колян сам эту щуку поймает.
Сашка радостно засмеялся. Как он любил лето. Еще сильнее лето у бабушки в деревне.
Пока они уплетали блины и запивали ароматным чаем, Петька болтал без умолку про щуку, про то, что там, на колхозном поле, выросла картошка, вот такая прям с кило каждый клубень, он сам видел деда Матвея, выкапывавшего урожай.
Они так заболтались, и не услышали, как под окнами остановилась машина. Только когда утренний ветерок донес до ребят голос мамы и папы Саньки, все разговоры смолки. Глаза Саньки сделались огромные, размером с тарелку. Баба Маруся только всплеснула руками. Опять ее внука забирают. Ох уж ох.
- Нет!- проорал Сашка и забрался под стол.
- Доброе утро мам,- отец Сашки, с таким же низким, как и у Марьи Дмитриевны голосом, пробасил на весь дом.- О блины.
Мама Сашки, увидев Петьку, скривилась, как от зубной боли, недолюбливала она Петьку. С детства.
Пока сын обнимал мать, она оглядела комнату.
- Доброе утро. А где Александр? Александр собирайся, тебя тренер велел привезти. Скоро игра.
- Не поеду. Я не хочу быть хоккеистом, этого хочешь ты мам, а я хочу быть пожарным или нет, как дед Матвей сторожем в колхозе, - раздался тихий голос из-под стола.
Петька засмеялся, но подавился блином, и закашлялся на всю комнату. Мама Саши строго посмотрела на Петьку, потом на Марью Дмитриевну, которая под колючим взглядом невестки сжалась, как снег под палящими весенними лучами . Потом взяв в себя в руки, запричитала:
- Ну, чего вы стоите то с дороги, сын, ты уж командуй, а я еще блинов напеку. Садитесь. Садитесь.
- Нет, нам надо ехать. Александр собирай вещи, - невестка осталась стоять в дверях, хмуря брови. Не любила она отдавать сына в деревню.
- Нет, - донеслось из-под стола.
Папа рассмеялся, но поддержал жену:
- Сын ты уж с мамой не спорь.
Сашка вздохнул, и из-под стола сначала показалась попа, а потом уже и рыжие вихры мальчика:
- Мам, ну я только приехал. Ты обещала на целый месяц.
- Сын тренировки, - напомнил отец, мать лишь в ниточку сжала свои алой помадой выкрашенные губы.
- Баба, ты скажи им, я же раньше тут все лето был, а как в школу пошел так мама этим хоккеем... а тут Петька и все лето, а я... она, а он...
Захлебывался слезами Сашка, в бабушкин передник, так сладко пахнущий блинами, и чаем, покоем. И не надо вставать затемно на каток и стоять в воротах в этой тяжелой амуниции, а потом слушать мать и ее вечные - мой сын хоккеист, мой сын капитан команды, мой сын то, мой сын то...
А летом у бабушки и речка и Петька. Лучший друг самый-самый на свете, которому можно рассказать, как нравится Светка из параллельного , и поучится целоваться в кустах, ну что не девчонка, но так сладко целовать Петьку в губы, прямо как воображаемую Светку. Или даже зыковскее.
- Сашка ты что. Вот бы мне в хоккей, я бы душу дьяволу продал. Ты...- Петька хлопнул друга по плечу. - Бывай. Увидимся еще.
А Марья Дмитриева настояла и гладила внука по голове, такой же рыжей как и у сына в детстве, гладила и думала, вот как помочь мальчишке , дура невестка не видит дальше своих шуб и хвастовства. Ломает парня, под себя ломает. Но... По себе знает, не сломать характер Савицких, Сашка весь в ее сына. Только сжимается невидимая пружина у внука внутри, сжимается, сжимается и еще ох как еще даст невестке этой пружиной по ее идеальному без единой морщины лбу.
- Иди внучок, собирай вещи. Приедешь еще.</p><p>
Через год Сашку привезли к бабушке на всего на пару дней. Петька в это время болел скарлатиной, и мать строго настрого запретила Марье Дмитриевне пускать к ним этого придурка и уж тем более отпускать к нему Саньку.
Баба Маруся утирала слезы платком, видя, как изменился ее внук за год, превратился из открытого светлого, рыжего мальчика, ее солнечного мальчика, в закрытого угрюмого подростка, не реагирующего на шутки.
Марья Дмитриевна грустно смотрела на внука без дела, слоняющегося по дому.
- Санька, а наколи-ка ты мне дров на зиму.
Сашка охотно согласился, а в перерыве на солнышке читал какую-то книжку. Вечером, когда бабушка уже уснула, он тихонько пробрался во двор, а потом напрямки через всю деревню к дому, где жила семья Петьки.
Поскребся в окно его комнаты:
- Петька, а Петь! - За стеклом послышался кашель, от которого плохо стало даже Сашке, а потом и тихий голос друга:
- Ты чего проперся. Я слышал, как тетя Маруся ругалась моей бабкой, чтобы я ни-ни к тебе. Предатель.
- Петь это не я. Это мамка моя, стерва такая.
- А ты прячься за женкою юбку, лучше скажи вот, письмо влом было накатать другу старому.
- Открой окно,- прохрипел сквозь слезы Санька.- Эй, открой.
- Заболеешь еще, меня вообще со свету сживут, если я сам конечно копыта не откину, - и снова зашелся кашлем.
- Правда, чего не писал?
- Дурак был. Прости.
- Прощаю, ладно. Чего тебя взять, только анализы.
- Открой, - Санька сел на свежескошенную траву у дома, обхватив руками колени, и печальными глазами глядя в закрытые окна друга.
- Нет, не надо тебе болеть. Ты же хоккеист.
- А может я хочу заболеть.. Может..
- Не надо Саш, пустое это все, - остановил друга Петька. Он до жути хотел увидеть Сашку, обнять, но понимал, если он отодвинет занавески и хоть одним глазком поглядит на него, то вся его выдержка полетит в тартарары. Он год не видел Саньку, целый год. Это так много. Вымахал, наверное, чертяка такая. И в плечах раздался.
Петька сел на подоконник, даже не зная, отзеркалил позу другу, обхватив колени руками и положив на них подбородок. Но занавески не отодвинул.
- Что поцеловал Светку?
- Тьфу ее, я чуть слюнями не задохнулся, а когда она язык пыталась в меня запихнуть, я ей чуть по башке не дал.
Так они проболтали почти полночи. Петька взял с друга честное слово, что тот будет писать ему, а Санька это честное слово дал.
А когда пробирался к себе в комнату, увидел как бабушка, его любимая бабушка стоит под образами, в углу и лбом подпирая пол бьет поклоны за его здоровье.
Середина 90-х
Прошло уже почти десять лет, как Санька ездил к бабушке, то времени не было, то сил. Мать напирала на хоккей, да и получаться у него стало, он попал в юношескую сборную и колесил по всему миру.
Одно оставалось неизбежно, где бы он не бывал, в какой стране не играл, обязательно посылал оттуда открытку Петьке. Друзья подшучивали над ним, но свое четное слово тот держал.
Петька же не писал ему. Вообще. В письмах от бабушки, а потом и в телефонных звонках, он узнавал , что Петька закончил школу, восьмилетку, а теперь пашет в колхозе на тракторе. С девками не путается, водку не пьет, но тихий, какой-то забитый.
Санька много раз порывался узнать, почему его друг не отвечает, но махнул рукой. Не хочет, его дело. Окончив школу, он неожиданно для себя получил предложение поиграть в Канаде, за местный клуб. Мать просто соловьем пела, а Санька колебался.
- Я не понимаю, я столько для тебя сделала сын, не уж-то так сложно подписать контракт и свалить из этой богом забытой страны.
- Мам, а как же бабушка? Отец?
- Еще Петьку своего вспомни! - взвизгнула мать.- Я не понимаю, что это за дружба. А он тебе пишет и пишет.
- Он пишет?- Сашка грозно посмотрел на мать. - Он пишет?
Сашка никогда не бил женщин, а сейчас желание ударить мать, дать ей по-простому по-пацански поддых, дать женщине, которая его родила, и которой хватило сил сделать из сына звезду хоккея по лицу.
- Он тащил тебя вниз, если бы ни я, где бы ты был? Пахал в деревне, спился бы как твой там.. Петька. Твоя жизнь там в Канаде.
Сашка чтобы не наломать дров выбежал из квартиры, хлопнув дверью со всей дури. Чего-чего, а дури у него было много. Он надеялся, что по косяку пошли уродливые трещины, такие же уродливые как шрамы у него на душе.
Сашка вышел во двор, сел в машину и решение пришло само по себе. Он гнал полночи.
Деревня почти вымерла, избы покосились, а запустение казалось, парило в душной, жаркой ночи, освещенной лишь полной луной.
Но дом Петьки , покосившейся, как и вся деревня стоял на том же месте.
- Эй ты, выходи! - пробасил Сашка, не боясь разбудить полдеревни. А пусть слышат.
В окне задрожал свет свечи, потом заскрипели рамы, и показалось на лысо стриженный подросток, ей Богу, подросток, а не мужик. Глаза в пол-лица. На его фоне мощный Сашка казался по меньшей мере динозавром, выходцем из мезозойской эры.
- Сашка. - Петька прыгнул, и обезьянкой повис на друге. - Как?
- Мать твои письма выкидывала. Сука,- с места в карьер начал Санька.
- А я то думал... Ладно забудь. Ты как? А вообще, чего мы стоим тут. Пошли.
- А твои?
- Баба Маруся, что ничего не рассказывала. Сирота я. Но это без проблем. Пошли.
Петька привел Саньку в прибранную комнату, где на столе вальяжно развалился рыжий котяра.
- Санек, брысь,- смахнул кота Петька, и Сашку отпутало. Вообще отпустило. Его тут ждали, он нужен.
- На меня похож, - подобрав рыжика на руки, улыбнулся он.
- На тебя. - согласился Петька.- Ты как там?
- В Канаду уезжаю.
- Угу,- кивнул головой Петька. - Это хорошо. Круто.
- А ты? - Сашке вдруг вспомнил, как учился целоваться с Петькой в кустах, и какие сладкие, как клубника с бабушкиной грядки, казались эти губы. Вот честно, ни разу за все время он не думал в таком ключе о друге, хотя в мужской раздевалке много чего можно повидать, да и на сборах тоже ,когда баб нет, а трахаться хочется.
А сейчас вдруг накатило, да так что фирменные джинсы тесны стали на пару размеров, и кровь ударила в голову, а губы аж свело от желания поцеловать Петьку, такого субтильного, такого родного. Ни одну бабу так не хотелось. А вот.. черт, черт, черт.
- Км, - откашлялся Санька.- А ты что планируешь делать?
- Я? Да не знаю, пока есть здесь работа буду работать, ты же знаешь я все к земле..
- Не знаю.
- Я писал.
- Я не читал. Прости.
- А мать... Да А потом поеду на родину бабки, на остров Залит на Псковщину. Она настаивала, чтобы я там церковь Спаса Нерукотворного помог восстановить. Так что... Кому Канада, а кому...
Сашка молчал. Он уткнулся лбом в рыжий мех кота и слушал голос Петьки и ему казалось, он в том последнем лете, сидит и видит, как колышется занавеска, видит силуэт друга в окне, но не может прикоснуться. А губы ломит, и руки хотят трогать не мягкий кошачий мех, а колючий ежик стриженых волос. Потому что ЭТО правильно. Не Саньки перепихи с красивыми девушками, а вот этот парень в его мощных руках.
- Ты чего?- Петька чуть коснулся замершего друга рукой, и тут же ее одернул. Как обжегся.
И для Саньки этот жест стал спусковым крючком. Он аккуратно поставил кота пол, и потянул друга на себя:
- Петька, прости. Но я должен это сделать.
И поцеловал его. И пропал. Навсегда. Петька ответил. С пылом, с жаром и как-то по-детски. Неумело. Словно... Санька аж задохнулся.
- Петька, ты что, никогда не цело...
Но договорить ему не дали, снова заткнули рот поцелуем. Санька номер два, громко мяукнув, вышел вон. Вот еще смотреть на такое!
Утром Санька выцеловывал каждый позвонок на спине Петьки и шептал:
- Я никуда не поеду.
А тот сипел в подушку:
- Поедешь. И ради всего святого поедешь.
- А ты? - спрашивал Сашка вслух, а про себя считал и считал, по-детски торчащие позвонки: раз, два, три.
- А я здесь.
- Почему?
- Почему?- Кричал потом он на весь лес, остановив на обратном пути машину. - Почему.?
А там, в домике в конце деревни ему, отвечали:
-Потому что я люблю тебя. Санька.
Середина 2000-х
Солнце едва касалось верхушки старой ивы, раскинувшей свои ветки у самой кромки затона. Вязкий, плотный «аромат» стоячей воды разливался по всему берегу, но Петьку не отпугивал. Он пил этот воздух большими глотками, порой давясь, как путник в пустыни возле оазиса после трехдневных скитаний по горячему песку.
Петька привык. С детства. Здесь, на острове Залит в Псковской губернии, наконец, нашлось место и для него. Не в родной деревне, где не осталось никого родного, последней, год назад умерла тетя Маруся. Пусть земля ей будет пухом.
Его маленький рай на земле. Свой рай. Пела какая-то птичка в иве, ветер гонял первые, засохшие листья и казалось вот оно успокоенье. Пей его. Бери его. Трогай. Но без Саньки все оказалось пустое, напрасное.
Он помнил его теплые губы, сильные руки...
Нет не так, он помнил каждую строчку, написанную другом, и вот, это казалось самой интимной лаской.
Петька иногда мечтал ночами о том, чтобы он сделал с Санькой, или Санька бы сделал с ним, без разницы, лишь снова ощутить эти теплые губы, и жесткую щетину и задохнуться, раствориться, словно нет тебя на этом свете, а есть только он, Санька состоящий из двух душ. </p><p> Церковь стояла почти разрушенная, только батюшка и пара мужиков за пол-литра водки помогали ему возрождать былое величие. И Петька с удовольствием помогал, по вечерам после работы в небольшом фермерском хозяйстве, он брал в руки топор, и наравне с батюшкой стругал стропила, таскал кирпич. Иногда тот пытался поговорить с малоразговорчивым Петькой. Но почти всегда натыкался на пустые глаза. Такие как и в юности, огромные высохшие озера. В пол-лица.
- Скажи, что тебя мучает. Я помогу, - бился старик, словно бабочка об стекло. Бился, бился, и когда сил уже не осталось Петька, наконец, сказал.
- Люблю я.
- Это похвально. Любишь, венчайся.
- Нет.
- А что же так? Не по христиански как-то.
- Я не христиан.
- А церковь помогаешь возродить,- не унимался батюшка, вытирая пыльной лоб черной сутаной.
- А если я скажу что люблю мужчину, проклянешь?
Батюшка застыл, вот как был, застыл с подолом своего черного одеяния в руке. Петька смотрел на святого отца, как дети смотрят на деда Мороза, вроде и верят что настоящий, а вроде и не верят. И в глазах Петьки он видел огонек, нет, еще только небольшое тление, которое медленно разгоралось в настоящее пожарище.
- Сильно любишь? - спросил святой отец, поправляя одежду и сжимая в руке крест, висевший на длинной цепочке поверх сутаны.
- Сильно.
Тогда батюшка перекрестил своего отрока и тихим, глубоким голосом произнес:
- Благословляю.
И увидел настоящее чудо, о котором пишут в святом писании. Он увидел, как Петька бухнулся на колени перед батюшкой и слезы побежали по его лицу. Он тер их руками, только размазывая грязь по щекам, тер , умываясь этими чистыми, как слеза Божьей Матери слезами и смотрел на батюшку, смотрел и верил. И тогда святой отец понял, для чего судьба привела его в этот остров. Вот чтобы этот самый отрок поверил, и батюшка тоже поверил в царствие небесное и в широту души того, кто следит за нами с небес.
- А где он? - спросил батюшка, когда они оба уже успокоившись, сидели на лавочки возле Церкви, Петька курил, а батюшка вдыхал этот забытый уже аромат.
- Он в Канаде.
- Далеко его Господь-то увел.
- Он хоккеист.
- И он что...- батюшка не знал, как правильно подобрать слова, а потом все выбрал нейтральное, - тоже тебя любит?
- Не знаю, он уехал почти десять лет назад и не пишет. Говорят, женился.
- Ну это ... Неисповедимы пути Господни. Ты молись за него. Пусть все будет у него и его семьи хорошо.
- Буду батюшка. Научишь?
- Научу сын мой, научу.
Прошло лето, пролетела осень, мороз сковал речку, церковь стояла пустая, но батюшка не отчаивался. Кто спас одну душу, тот спас целый мир. А Петька часто приходил поговорить с ним, и этого старику вполне хватало. Он верил, народ скоро потянется к Богу, как заблудшие овечки к пастырю.
И как-то вечером, после вечерни, когда тени от свечей плясали в полузамершем помещении, скинула дверь, и огромный как медведь человек вошел во внутрь.
- Дверь закрой сын мой,- прокричал батюшка. Он пошел навстречу этому великану и когда приблизился, старику даже пришлось задрать голову чтобы увидеть глаза незнакомца. Батюшка перекрестился, ахнув.
- Ты?- прошептал он, узнавая пришедшего, - ты?
- Я, - согласился великан. -Я.
- Ты венчан?- перешел сразу к делу святой отец, - Говорят, был женат.
- Был с дуру-то.
- Не сквернословь сын мой. Не в этих стенах, - пожурил батюшка.
- Простите. Нет, я не венчанный.
- Это хорошо. Это хорошо. Сейчас я тебя повенчаю.
Пришедший тряхнул рыжими отросшими вихрами и улыбнулся, открыто так, светло и старик сразу вспомнил, как Петька называл своего друга - солнечный мальчик. И правда, солнечный мальчик с щербатой улыбкой.
- А с кем повенчаешь-то?- усмехнулся рыжик.
- Ты мне веришь сын мой, - и казалось святому отцу, что он не старик, а мальчишка подначивший другого, на спор, на слабо. И ведь стыдно не было.
- А давай! - махнул рукой великан.
- Подожди здесь. Я мигом.
- А может я сам, у вас ноги то я смотрю больные, - попытался становить его пришедший.
- У самого то небось все переломанное,- отрезал батюшка, и скрылся за дверью. Он покосолапил в соседний домик, растолкал спящего Петьку
- Венчать тебя буду, - прокричал он , не понимающему ничего спросонок парню.
- Венчать? Бать, ты чего белены объелся.
- Сказал буду, значит буду, штаны надевай, и рубаху.
Петька вздохнул, он прекрасно выучил батюшку за это время и если уж чего святому в голову втемяшится - пиши пропало.
По морозцу он за старичком прибежал в церковь, закрыл за собой дверь, привыкая к полумраку... и задохнулся от нахлынувшего на него счастья.
- Ты! - выдохнули оба в один голос. И голоса-то дрожали как свечи на ветру, как свечи.
И батюшка прочитал молитву, а они стояли держась за руки, вот так невинно, просто за руки и их души, как эти самые свечи, трепетали и пели в ночи. А потом святой отец отпустил их на все четыре стороны, а сам встал под образа.
- Вот теперь я выполнил свое предназначение, - шептал он, - они будут счастливы. Ибо вместе, ты привел обоих ко мне. А теперь, пора и тебе Господи выполнить свое.
конец