Открытие

Роза Исеева
Открытие в виде мысли, что чело и век не зря объединены в одно слово, и человек должен жить, ни мало, ни много - век, пришло ко мне вдруг, в ожидании обыденной очереди.

Мысль эта, возможно, жила и живёт, родившись сама по себе, испокон веков, минуя меня, не давая повода задуматься над связью чела (лба) и протяжённости времени, или содержится в чьих-то умных трактатах, а мною просто не была доселе прочитана.

А если и прочитана была когда-то, то так свыкаешься с нею, что считаешь данную мысль элементарной, само собой разумеющейся, не отделяя её значение от самого слова - человек, такого привычного и обычного.
 
Окошек в банке оказалось много. Но ко всем томилась, переминаясь, очередь. Стоять долго не позволяли ноющие ноги, и я примкнула к сидящим.

У выхода прохаживался охранник.
Дверь то и дело открывалась. Одни уходили, другие входили. Доносился приглушённый голос оператора за стеклом. Студенты перечисляли деньги за учёбу, бухгалтера пополняли счёт, кто-то оплачивал кредит. В основном это были молодые и люди среднего возраста.

С грустью подумалось, что в деловой статус клиентов я уже не вписываюсь и, хоть и негласно, но  отодвинута на другую ступень общества, пенсионную, этажом пониже.

Нетрудовые годы домашней жизни сделали своё дело. Растворилась в быту, как сахар в воде, моя былая собранность, обязательная гармоничность в подборе гардероба. Всё осталось в прошлом веке.

Ничего, мать, - успокаивала я себя, - зато внуков вырастила. Старшие уже студентки.

Слегка важничая, торопливо сновали молоденькие сотрудницы банка. На европейский лад их теперь называют менеджерами. Все как на подбор, красивые да стройные. Одеты по-разному, но сдержанно и элегантно. Объединял их шарфик с логотипом банка.

Дверь распахнулась как-то широко и впустила пожилого человека. Его поддерживал юноша. Передвигаясь неспешно, старец подошёл к ближайшему окну. Стоящие дружно расступились.

Из уважительных приветствий девушки за окошком и доброжелательных реплик, я поняла, что ему восемьдесят три года, и он отправляет деньги правнуку, студенту в столичном городе.

Его мягкий взор с трогательно-беспомощной поволокой, приветливо-учтивый, в то же время убедительный голос привлекли меня, и я стала к нему присматриваться.

Старец снял кожаные перчатки, с некоторым даже изяществом, выдвинув каждый палец. Холёные, гладкие руки слегка дрожали, но весьма уверенно достали деньги и документы из добротного портмоне.

Обувь старца не просто блестела, она сверкала. Не новизной, а тщательным уходом. Отглаженные брюки, достаточной, в самый раз ширины и длины, допустимыми в меру изгибами по передней стрелке, свободно опускались на элегантные ботинки.

С чуть сутулых, но всё ещё широких плеч, ниспадала дублёная длинная куртка, плавно струясь по спине. Вдоль подола снизу выглядывал ровный край натурального меха. В тон отложному воротнику, на голове аккуратно сидела норковая шапка. Красиво подстриженные виски белели сединой, обрамляя худощавое лицо.

Ладный наряд был привычен для старца, и опрятность смолоду являлась для него нормой. Это чувствовалось. Именно эта норма, не давшая поблажек годам, не затерявшись в потоках времён, приятно удивила и восхитила.

Мужчина, закончив дела, ушёл, с достоинством позволяя поддерживать себя, обдав ароматом бодрости и удивительного шарма, раздвинув, сам не ведая, горизонты жизни.

У меня  появилось большое желание обязательно дожить до его лет и так же не сдаваться годам, не боясь старости. 

И через каких-то шестнадцать лет, надеть шубку, выпустить у вОрота, якобы ненароком, цветистый шарфик, беретку склонить чуть набок, в сапожках на, пусть не высоких, но непременно каблучках, с изящной сумочкой прийти значимо в банк по делам и самолично отправить деньги правнуку. Или правнучке. Непременно!