Он сидел в гримерке уже больше часа. Спектакль окончился, внутри было гадко и пусто. Актер смотрел на свое отражение в зеркале с отвращением и ненавистью. Накладные брови были сняты, и на их мете торчали его собственные – седые, слипшиеся от клея маленькими метелочками. Над бровями кожа покраснела после того, как он резко сорвал приклеенные, лоб был украшен морщинами и толстым слоем жирно блестящего грима. Бакенбарды еще предстояло снять. А так – он был отвратителен сам себе. Играл плохо. Два раза забыл реплику, чуть не сорвал спектакль. «Господи, как надоело» - думал он – «Решительно все надоело. Этот заштатный театр, вялые козни этих придурков, коллег, с вашего позволения. Все, все, решительно все».
Он обернулся в поисках своей сумки, не поднимаясь со стула, дотянулся до нее и подтащил к себе. Из бокового кармана он вынул фляжку с коньяком. Сделал несколько глотков. Посмотрел в зеркало и снова глотнул из фляги. Порылся в сумке и, найдя сигареты, торопливо закурил. Потом вдруг скривился как от зубной боли и, глядя в зеркало, продекламировал:
Кто ты, что посягнул на этот час
И этот бранный и прекрасный облик?*
И плюнул в центр зеркала. Плевок начал медленно стекать, оставляя почти прозрачный пенистый след. Актер пожал плечами, встал, набросил куртку, взял сумку и вышел. В дверях он обернулся и, глядя на заплеванное зеркало, задал игривым тоном вопрос:
- Ты оскорблен?
Помолчав, добавил:
- Он оскорблен…
Хлопнул дверью и пошел по пустым и гулким коридорам. Вдруг он замедлил шаг, остановился, решительно развернулся и пошел к сцене.
За кулисами пахло пылью и горел зеленый огонек аварийного выхода. Актер прошел к кулисам, отогнул край бархатного занавеса, который на ощупь был твердым как фанера, и уперся лицом в непроглядную черноту зрительного зала. Чернота дышала, клубилась, жила. И тогда он закричал в черный зев:
Вот я один
О, что за дрянь я, что за жалкий раб!
Не стыдно ли, что этот вот актер
В воображенье, в вымышленной страсти
Так поднял дух свой до своей мечты,
Что от его работы стал весь бледен;
Увлажен взор, отчаянье в лице,
Надломлен голос, и весь облик вторит
Его мечте. И все из-за чего?
Мертвая тишина была ответом. Актер вернулся за кулисы и осторожно вышел со сцены.
*В. Шекспир, «Гамлет, принц Датский», пер. Лозинского