Вся ментовская компания, оставив меня в одиночестве на вертухайской заимке лагеря №19, на следующий день удалилась.
Еще утром я поднялся на антресоли, где спали молодые Серегины скины, поднятые по тревоге еще из московского Пирогово, чуть ли не с постели и в домашней одежде, явно не приспособленной к суровым погодным условиям октября Мордовии - печь на этаже у них погасла, но от множества тел второй этаж был еще теплым, и твари спали или делали вид, что спали. Утром без меня гбешники, начальник с подчиненными постреляли из серегиного помповика по дикому коту, ушедшему за забор на причале, потом открыли огонь из табельного оружия по деревянному сортиру на краю двора.
Исчезли ГБешники, исчез Серега и его родственник, кум Зоны, со своей креатурой спецлагеря "Лесное" - исчезли все ночные бесы. Мухи притихли, только пришлось, убирая объедки со стола и вынося пустые и недопитые бутылки на травяной двор, огражденный воротами и глухим забором, веником подметать раздавленных и сонных мух в гостиной, выгребая остывшую золу из гостиничной печи. Зашел в отдельно стоящую баньку - она была полна проснувшихся от жары мух и слепней, - столы с хрусталем рюмок и приборов, остатки еды заполнены ими, везде скомканные простыни и брошенные полотнища махровых полотенец.
Немного разобравшись, куда меня завезли, пошел обследовать окрестности леса и стариц реки - лесные глубокие от лесовозов дороги прямо от не запертых ворот заимки рассекали лес по квадратам, где-то на развилках стояли даже разделительные столбики с номерами, место было дикое, но явно ухоженное в этом саженом сталинском лесничестве. Проголодавшись, вернулся назад.
Я еще не заглядывал на обширную кухню с отдельной печью и газовой плитой без газовых баллонов, но с резными антресолями по стенам с не бедной фаянсовой посудой, расписанной под хохлому, но явно блюда из различных сервизов, и хрустальными рюмками, тоже разнокалиберных, и сразу почувствовал острый запах сладенькой мертвечины - откуда она шла, сверху от недоступного чердак или несуществующего подполья, - все кладовые были свободны. Вышел на крыльцо и в пристроенной веранде, толкнув сбитую грубо дощатую дверь, вошел в кладовку. Споткнувшись о мешок с погрызенной мышами картошкой, присмотрелся в свете излучаемых щелей к низенькой и тесной каморки. Полати заполнены грязной посудой, мисками и тазами с позеленевшей плесенью, в дальнем конце размещены дешевые спиннинги и инструменты рыбной ловли. В поисках пищевых продуктов случайно поднял крышку с большого таза, на краю пристенного столика - и отшатнулся в ужасе, там отсвечивающаяся печень и сверху лежало сердце человеческое, как мне показалось, - недоеденное или специально оставленное после вчерашней пати-пьянки вертухаев.
К вечеру на Базу подъехал на грузовике молоденький лейтенантик Внутренней службы с УДО-креатурой, они убрали использованные простыни и махровые полотенца из баньки, не выпитые бутылки спиртного со двора и стола гостиной, подмели и помыли полы. Выглядели они шугано, и смотря в их серые арестантские лица, я отдал сваренные без соли в большой кастрюле во дворе на мангале странную печень и сердце, сам не притронувшись к потрохам, вынес подневольным куски хлеба и заваренный зековской чай в стеклянной посудине с поршнем. Голодные, не обращая внимание на покрикивание вертухая, чинно и не торопясь, принялись поглощать еду. А я ушел на берег реки к настилу, меня чуть не вырвало.