Глава 12
А там, на фабрике, в далёкой России, нетрезвые голоса смеялись, шутили, подтрунивали друг над другом, рассказывали анекдоты, служившие обычной приправой застолий. Собравшиеся, видимо, хорошо знали друг друга, поэтому беседа лилась рекой.
Какой-то прокуренный хрипловатый голос, дотошно и обстоятельно рассуждал о напитках. Предметом его глубокомысленных рассуждений являлась по- демонски разящая влага, в простонародье именуемая «самогоном».
«… Ну, шо такое - ваша палёнка? Разбавленный водопроводной водицей спиртяга? Ещё не известно, каков тот спиртяга: то ли китайский, а то ль медицинский?.. А вот домашняя самогоночка – друго-о-ое д е л о…
Да ежели она с душою выгнана, да ежели мускатным орешком приправлена, да сахарком жжённым окрашена, под самый что ни на есть коньячок, то мне тода не надобно ни ваших наливок, ни водок …» Тут хриплый шумно втянул в себя сопли, и было слышно, как чавкнув, пожевал губами, с явным намерением куда-нибудь харкнуть, но удержался и всё проглотил.
А Самохин попытался вспомнить образ вещавшего. То, видимо, был грузчик со склада готовой продукции: крупное лицо, с наморщенными недовольством губами, сильно раздвинутые ноздри носа, бритая голова испещрённая шрамами (то ли от ножей, то ли от монтировок) и кряжистое, неуклюже-сильное тело, с широкими кистями рук, готовых к тяжёлой работе. Тот грузчик, по его внешнему виду, не дурак, был, и выпить, но как заверяла завскладом, работал неплохо. Короче, своеобразный, примечательный экземплярище многообразной людской породы. И вот теперь, эта груда натруженных мускулов, усиленно просвещала собравшихся насчёт самогона. А, кстати, откуда производилась запись?.. Самохин, взяв в руки послание Корякина, и выхватив взглядом концовку письма, бегло прочёл перечень помещений, подвергнутых начальником ОСБ прослушке. Та-ак, ясно, - аккумуляторная при гаражах. Вот где, значит, устраиваются сборища пролетариата!
Когда вернётся на родину, то нужно будет этот притон разогнать.
«…Помню с дружбаном на селе помогали его родокам картоху сажать, так те в обед выставили самогона четверть …» Дрёмотно-вяло проговорил какой-то невыразительный, пепельный голос, оставшийся Самохиным не узнанным. «… Выпили стопку, значит, выпили по второй, … подступаемся к пятой и чувствую тут, што былой твёрдости в руках уже нет, и ноги мои точно тряпошные … Дружбан же Санёк уже по седьмой разливает … «Стой, не гони…», - ему говорю, - « мы же не на соревнованиях по литрболу, нам ещё нужно картоху досаживать. Бери грабли, лопату и ай… айда в огород …» Хотел, было, из-за стола привстать, дак де там!.. Токмо скамью опрокинул на пол, да сам брыкнулся рядом. А Санёк, блин, гого-о-очет, словно дурдомец!.. Што, Лёха, г-грит, умеют мои родаки самогон выгонять? Дак это ещё не самый крепкий!.. Вечор, вот, их спотыкач станем пробовать. Весь першего слива!.. Шутейно ли дело – сивуха крепостью за шестьдесят …»
«Ну что вы задолдонили, долдоны фабричные: первач, спотыкач, сивуха?.. Хрен не один?.. Уже нет других тем? Ты лучше, Лёха, расскажи, почему в среду шесть пар костылей за ворота не вывез? У меня же заказчик на эти «ходули» нашёлся. За «гастритом», в машине сидел. Ждал с деньгами. Ты же, подлюка, как всегда всю обедню изгадил. И это не в первый раз!..» Произнёс раздражённо энергичный голос, который Самохин тот час же узнал. И сразу же вспомнил скуластого человека, с раздутыми ноздрями заметно-дефектного носа и подавляющим остальные черты, подбородком. То был голос фабричного автослесаря, молодого мужчины, лет двадцати восьми, вечно недовольного чем-то и со злобным, пронзительным взглядом. В тот самый день, когда Самохин увидел его в первый раз, он был убеждён, что нашёл для работника точное определение, назвав его «молодым и, весьма, дерзким животным». Однако, впоследствии, это определение показалось ему недостаточным, и, пожалуй, бесцветным, - оттого, что всё равно никак не отражало подлинной сущности увиденного субъекта.
Как-то раз, когда Самохин проходил мимо гаражей фабричных, автослесарь обратился к нему с неудобным вопросом: когда, мол, рабочим повысят зарплату? На что Самохин, подавив накатившее раздражение, ему обещал над вопросом подумать. Но сам, мысленно послав работника к чёрту, в душе усмехнулся: «Когда рак на горе просвистит, тогда и повышу!..» Он захотел, было, при удобном случае от неугодного строптивца избавиться, но фабричный механик его заверил, что молодой слесарь знал своё дело отменно.
«Я же тебе объяснял, Диман, что на проходной в тот вечер хромоногий стоял…» Нудно и вяло начал излагать суть своих затруднений безвольный голос. «Ты же знаешь, какая это паскуда. Он, блин, трактор обнюхает и обшарит, в кузове весь мусор переворошит, но с продукцией за фабричные ворота не выпустит. Да ишшо докладную напишет начальству, ежели чево запретного сыщет!.. И как тода, скажи мне на милость, я мог бы вывезти твои «ходули»?..»
«Это твои проблемы! Но обещал – вывези. Я же человека подставил. Из-за тебя». У автослесаря была экспансивная, отрывистая манера речи. В его голосе угадывалась какая-то постоянная готовность к склоке.
«Ну да, блин, мои проблемы...
Ты в сторону сблызнешь со своим заказчиком, а на меня всех собак повесят. Нет уж, покорно благодарю. На тюремный срок я не подписывался. И вообще, блин, скоро Самоха таких церберов наберёт в охрану, што прокладку в трусах за ворота не вынесешь … К-хм, к-хм!..» Захмыкал глухой, лишённый звуковой упругости голос.
«Да я на твоего Самоху булочку крошил. С маком! Ты меня понял? Сколько эта гнида кровушки нашей попила? Сколько эта, падла, из фабричной кассы «чёрного» нала выгребла? Знаешь?.. Хотя бы в последний раз, перед тем как в отпуск уехать?».
«Ну?..»
«Баранки гну!» И тут автослесарь назвал такую сумму, услышав которую Самохин поперхнулся воздухом от негодования. Вымыслы выходили за пределы разумного.
«Да,да!.. А нолики можешь пальцем для верности пересчитать. Гимнастика для мозгов, говорят, полезна».
«Не брешешь?»
«Кобель Макарка брешет у запасных ворот. Моя же информация верная. Катька из бухгалтерии шепнула. А она там человек не последний. Так что забрал наш гамадрил из кассы денежки. И поехал во Францию устриц с крабами жрать…
Давай остатки разливай. Чего ждёшь?»
«От Парижу до Находки нет напитка лучше во-о-одки!..» Певуче продекламировал пепельный голос. Потом послышалось прерывистое бульканье. Возглас: «За нас с вами, за хрен с ними!..» Последовала пауза, после которой собутыльники выразительно крякнули, тяжело засопели. Выпили, значит. И следом возгласы: «А-а … хоо-шоо пош-шшла-а!.. Тока-а нам досталась доля, што не прожить без алкоголя!..»
«Луком, луком больше зажёвывай, а то Степаныч запах учу-ыыт …» Поучал сотрапезников грузчик.
«Ешь морковку, лук и хрен, будешь как Софии Лорен!..» Ввинтил автослесарь. Жиденько хохотнули.
«Да нам ишшо пару часиков прокалдыванить и рабочему дню – амбец!..» Это пепельный голос заметил, но как-то без энтузиазма. Потом послышалось щёлканье зажигалок. Вздохи глубокие. Видимо, закурили. И снова голос бойкого автослесаря:
«Месяца два назад, справа от проходной, надпись интересная на заборе обозначилась. Помните?..»
«Какая надпись? А-а, эта … «Чужа-а задница - потёмки. Самоха тварь! Охрана волки!..» Ну, дак што?..»
«Моя работа!..» С ноткой хвастовства отвечал молодой слесарь.
«Да подишь, ты!.. И зачем это?» В пепельном голосе угадывалось недоумение.
«Да чтобы подлюке директору досадить. Чтобы кровушку ему, малость, подпортить. Чтоб эта гнида особо не зазнавалась!..» Явно, распираемый потребностью поговорить, охотно пояснял автослесарь.
«А то совсем обнаглел, редиска! Совсем земли под собой не чует, зарвался, будто на другой планете живёт!..» И строптивец принялся перечислять свои претензии к руководству: смехотворно-низкая заработная плата, да и ту выплачивают с заметной задержкой, ненормированный рабочий день \по крайней мере для автослесаря! \, отсутствие необходимого слесарного инструмента \ из дома приходится приносить свой! \, нехватка ветоши, мыла и даже туалетной бумаги, душевая с горячей вода – два года, как не работает, в цехах вонища и духотища – вентиляция давно, фактически, «сдохла», и штрафы, штрафы, за всякую провинность штрафы …» И так далее, и тому подобное …
В тоне говорившего было нечто такое, что невольно поражало стороннего слушателя своей несообразностью, поверхностностью и предвзятостью. По крайней мере, так воспринял этот обличительный монолог Самохин. Продолжая смотреть на плейер, он провёл рукой по своим ещё густым волосам. Ощущение у него было такое, будто он попал в психиатрическую лечебницу, и через тонкую стенную перегородку слушал то, о чём говорили безумцы…
Однако, внешне, Самохин теперь сохранял бесстрастное, непроницаемое выражение. И в этом ему способствовал алкоголь. От выпитого мартини его лицо порозовело, на верхней губе проступили капельки пота.
«Охо-хо-хо-о …» Тяжело вздохнул грузчик, словно бы подводя черту под монологом слесаря. «Проблемы индейцев вождя не волну-ут. Што же ты хочешь, ежели Самоха …»
Но вдруг, в аккумуляторной, словно ветерок налетел на листву, - зашумели все сразу:
«Степаныч, Степаныч идёт! – Прячь стаканы! – Бутылку убрал! – Да не за спину… в покрышку, в покрышку сунь!.. – Ох, бляха-муха!.. - Всё, тихо!..- Тр-ррындец!..»
«Тэк, тэк, зоопарк!.. Опять водку жрёте?» Послышался голос механика, и Самохину представился облик вошедшего. Это был крепкий, среднего роста мужчина, лет пятидесяти, ходивший в комбинезоне-спецовке, и постоянно вытиравший о ветошь натруженные руки. Лицо у него было крупное, смуглое, с крутым широким лбом здравомыслящего человека. Насмешливые глаза – в лучиках сухих морщинок.
«Послушай, Лепёхин, - заговорил механик, - я за тебя перед директором поручился, что ты добросовестно работать будешь и уважать трудовую дисциплину. У тебя же интеллектуальная профессия - а в т о с л е с а р ь! Тебе к своим мозгам уважительно относиться нужно, а ты их пропиваешь, словно последний бомжара. Второй раз ловлю тебя на одном и том же! И это только за последний месяц. Всё, хватит! Вот из отпуска вернётся директор, напишу ему докладную о твоих нарушениях».
«Да я на твоего директора булочку крошил …»
«Знаю, слышал!.. С маком булочка, очень вкусная …» В голосе механика угадывалась насмешка. «Но прежде, чем покрошишь, на «Бычке» масляный фильтр поменяй. Я тебе утром говорил об этом!.. Ну, а вы, что стоите?..» Продолжал механик, видимо, обращаясь к собутыльникам слесаря. «А ну, - марш по рабочим местам! Быстро, быстро!..»
«А мы чё? Мы ни чё …»
«Ах, ни ч ё ?!.. Ну так и пошли вон отсюда! Нечего разводить тут антисанитарию. И бутылку с объедками с собой заберите. В мусорный бак по дороге выкиньте. И чтобы я больше вас здесь не слышал, не видел!..»
«Да охлонь ты, Степаныч, охлонь, хоть чуток!» Обронил виноватый смешок пепельный голос. «Мы токмо сели, выпили за твоё здоровьице … Глянь-кось, а ты сам в гости пожаловал!.. Верно я говорю, мужики, ай нет?..»
«Пш-шшёл вон отсюда, Лотухин! Не доводи до греха. Кому я сказал, - пшёл вон! Вернётся директор, я ему …»
«Да пошёл бы ты в ж…пу со своим кровососом!..» Неожиданно на нестерпимой ноте заорал молодой слесарь. «Пусть выходит, я этому придурку накостыляю так, что до сортира он только с помощью санитаров доползать сможет!.. Пусть только вернётся, я его …» А дальше …
Дальше последовала сплошная нецензурщина. Всю «прелесть» исторгаемых Лепёхиным выражений мог бы оценить, конечно, лишь тот, кому приходилось с подобной лагерной лексикой сталкиваться. Выпивший и выведенный из себя автослесарь, называл такое количество отверстий и впадинок, в которые он с удовольствием «отымеет» директора, что Самохин не выдержал и сам крепко выругался. Глаза его метали молнии. И если бы взгляды могли убивать, а их смертельная сила трансформироваться на значительном расстоянии, то те, чьи голоса он из плеера слышал, лежали бы теперь бездыханными на территории фабрики. Он протянул к плееру руку и со злостью нажал на «стоп».
«Ж-животные!.. Вонючие, подлые, т-тупые животные, годные только для еды и примитивной работы!.. О-о, чёрт, ч-чёрт!!..» Вадим Павлович крепко стиснул руками лицо и ненадолго зажмурился. Он внезапно почувствовал опустошающую усталость. Всё, что с ним сегодня произошло, парализовало чувства и мысли. Он теперь даже не испытывал потребности жить …
Всё пошло не так, как он себе представлял вначале. Да, Вадим Павлович был готов к некоторой объективной критике, - в конце концов, не ругают того, кто ничего в этой жизни не делает – давно известная истина! – но подобного сокрушительного поражения он, конечно же, не ожидал. Не ожидал!.. Сердце у Самохина куда-то упало. Он отвёл от лица свои руки. Взор его был слегка затуманен, словно мужчина с трудом понимал, где находится …
О-о, как он был глуп и самонадеян, когда согласился с доводами Корякина и решил затеять «игру» с прослушкой. Сколько потрачено средств и времени, сколько истрёпанно его собственных нервов на это сомнительное мероприятие?!.. А что в итоге получилось? Да, что в итоге?!.. И грянул гром среди ясного неба, и земля вдруг разверзлась, обнажив чрево адово!.. И его доброе имя втоптали в болото, в гнилое болото зловонной грязи … Лучше бы он записей с этого диска не слышал. Лучше бы он никогда о них не узнал!.. А теперь, э-эх!.. Но раз он уже так далеко зашёл, ему оставалось, пожалуй, одно, - прослушать этот диск до конца. До конца!..
Пустота из его глаз, наконец-то, исчезла, теперь в них проглядывали потрясение и обречённость. Но, протянув свою холёную руку к плееру, продолжая шёпотом бормотать ругательства, Вадим Павлович решительно нажал на «пуск».
«Лай» Лепёхина, наконец-то, закончился.
«Ты что, Дмитрий, другую работу нашёл? Ишь, разошёлся как …» Негромко спросил механик, явно стараясь мягкостью голоса сгладить впечатления от своих прежних слов.
«Да, нашёл! Только это не твоё собачье дело, Степаныч!..» В голосе слесаря угадывалось ликование.
«Ну да, конечно. Дело не моё. Да только вместе три года проработали. Мог бы и сообщить».
Слесарь мгновенье пребывал в замешательстве, а потом до него дошло, - что он ничем, в общем-то, не рискует.
«Да чёрт с тобой, слушай!.. В армию, я ухожу, Степаныч. Контрактником. В армию! Буду БТэРы армейские ремонтировать, а не фабричные, вонючие тачки. Проверку прошёл. Результат положительный. От вас только характеристика требуется. И вы её мне дадите! А иначе, я всё тут разнесу! Всех пересажаю! Вы у меня надолго запомните Димку Лепёхина!..» С вызовом проинформировал механика автослесарь.
«Ну, вот что, «сажатель»… Пока от нас ещё не уволился, ты мне масляный фильтр на «Бычке» поменяешь. И сегодня!..» Не слишком дружелюбно отозвался механик, и не потому что сильно рассердился на строптивца, просто не хотелось дальнейшего обострения отношений.
«Пойдём. Но учти, - сверх шести оставаться не буду!»
Шорохи какие-то. Звуки шагов. Хлопнула дверь аккумуляторной и всё стихло.