(фрагмент рукописи из цикла "Сказки о главном")
Бабушка Поля поправила съехавшие на кончик носа очки, затем продолжила работу. Вновь тихо зажужжала прялка.*
- Ну, что скажешь, Настенька, хороши носочки? Сейчас, вот допряду, ещё тебе пару свяжу. На этот раз с пуховой ниточкой…
Настёна вытянула ноги, залюбовалась белыми, почти до колен, шерстяными носками.
- Хороши, бабуль. Тёпленькие. Только немножечко колкие.
- Не беда. Разносятся, будут мягонькими. Ножки согреют в самый лютый холод, потому как связанные с большой любовью. А уж, сколько в них труда и терпения вложено! Посуди сама, овечку ведь надо взрастить. Шёрстку состричь. Перебрать, выстирать, просушить, начесать. Ниточку спрясть, в клубочек смотать, а потом уже вязать. Превеликий труд!
Мерно стучит прялка. Бабушкины руки работают в одном с ней ритме. Ни одного лишнего движения. Тянется ниточка, ровным слоем на катушечку наматывается…
Настя пододвинула скамеечку, присела рядом. Любит она за бабушкой наблюдать. Всякое дело в её руках спорится. Всё делает ловко, быстро, аккуратно. Хотя бабушка иногда и жалуется, что руки не такие шустрые, прыткие, как раньше. Но помнят они, что зачем. Привычным движением тянут ниточку. Тоненькую. Ровненькую…
Бабушка вздыхает:
- Вот, кабы жизнь была такой: без обрывов и узелков… - Останавливает прялку.
- На сегодня хватит. Ну, чему остаток вечера посвятим, душа моя? - Снимает передник, вешает на гвоздок, за печкой. Гремит рукомойником, шуршит полотенцем. – Спать?
- Нет, бабуль. Без сказки спать не буду! - Заупрямилась Настёна.
- Вот ведь какая ты у меня… - Бабушка усмехнулась. – Вроде бы и не маленькая, а всё сказочки тебе подавай.
- Но и не большая. Не увиливай, бабуль. Сказку хочу! Страшную. – Сказала, как отрезала, Настёна. – Только лампу оставь включённой, ладно?
Бабушка подошла к окну, поправила занавеску:
- Постарался Мороз Иванович к празднику: оконце узорами приукрасил! И сказка моя - под стать празднику да причудливым снежно-кружевным узорам. Старая, святочная…
- Бабуль, давай уж начинай, не тяни! – Поторопила Настёна.
Бабушка Поля примостилась рядом. В руках замелькали спицы.
- Приключилась эта история давным-давно. Больше ста лет назад, в самый разгар Святочной Недели…
В одном селении жил кузнец. Молодой, статный, косая сажень в плечах. Прутки железные, играючи, на спор в кренделя сворачивал. Когда лошадям подковы ставил, полсела сбегалось посмотреть. Парень - одно загляденье. Матери на радость, всем на удивление! Силушкой богатырской, умом не был обижен. А вот счастье кузнеца стороной обошло. Влюбился он без памяти в местную красавицу - Марину.
Насколько красива была девушка, настолько высокомерна и надменна. Взглянет, что рублём одарит. Но не каждого. Парня и вовсе не замечала. Обидно стало ему. Надумал завоевать благосклонность девицы с помощью роскошного подарка – кружевной шали. Благо, в селе своя искусная мастерица имелась.
Днём идти к мастерице кузнец не осмелился. Узнают дружки да местные кумушки, потом проходу не дадут – по какой такой надобности ходил? Вот и дождался темноты.
…Изба стояла обособленно, на самом краю села, оконцами и дверью к непроходимому лесу.
- Ну, бабуль, ещё скажи, что жила там баба Яга. Поинтересней не могла придумать? – разочаровано протянула Настёна.
- Да подожди ты, торопыга, наберись терпения! Всему свой черёд…
За избёнкой, с тех самых пор, как поселилась в ней одна молодая ткачиха, дурная слава тянулась. Кто такая, из каких мест - не известно. И что самое удивительное, с годами красавица не старела. Ни морщинки, ни сединки. Взгляд пронзительно жгучий. Румянец во всю щёку. Косы смоляные венцом вокруг головы уложены. Но красота мастерицы была холодной, отталкивающей. А вот умелицей она слыла редкостной! Такие холсты* ткала, коврики настенные, скатёрки, шали кружевные вывязывала – красоты неописуемой. Разных фасонов, сказочных узоров.
Приезжали с заказами из самых дальних мест, богатых и знатных домов. На деньги и похвалы не скупились. Но жила рукодельница скромно, замкнуто. Славой, богатством не хвалилась, мастерством ни с кем не делилась.
Почему поселилась в глухом месте, стоящем на отшибе доме – не понятно. С её умением и талантом открыла бы мастерскую в городе, жила в сытости и полном довольствии. В общем, людям было о чём посудачить.
Однако ничего плохого за ткачихой не замечали. Поэтому, поначалу, принял народ отшельничество и нелюдимость красавицы за обыкновенное чудачество. Потом начали поговаривать: будто сотканная её руками красота у заказчика силы забирала. Тот чахнет и болеет, а ткачиха с каждым новым клиентом хорошеет и молодеет…
- Ну, что, Настён, не боязно?
Девочка теснее прижалась к бабушкиному тёплому боку, покачала головой.
- Ну, так вот... – продолжила бабушка Поля - чем ближе кузнец к дому подходил, тем неспокойнее на душе становилось… Не верил он в россказни досужих баб, посмеивался над людской глупостью. А тут страшно стало.
Из леса донеслось уханье филина. Сердце парня дрогнуло. Глаза туманной пеленой заволокло. Прислонился он к задней стене дома дух перевести. Затем повернул за угол и побрёл на слабый огонёк в оконце, пробивавшийся сквозь неплотно задёрнутую занавеску. Прежде чем постучать, парень заглянул в окошко и обмер…
…Нашли беднягу ранним утром около кузницы. Насилу вытащили из-под сломанной телеги. Прибывший лекарь только руками развёл:
- Тут иначе, как без нечистой силы не обошлось. Батюшку зовите! – Покачал головой и быстрее из избы вон, чтобы к нему не пристало.
Батюшка окропил парня святой водицей. Стал читать нужные для такого случая молитвы. На лбу кузнеца проступила испарина. На впалых щеках заиграл румянец. Сгрёб он пальцы в щепоть, судорожно дёрнул рукой, словно хотел осенить себя крестным знамением. Но ослабевшие руки не подчинялись ему. Из груди несчастного вырвался хриплый, протяжный стон. Батюшка склонился над болящим, прислушался. Из бессвязного бормотания он разобрал только три слова: «ткачиха – паучиха, ткачиха…». Размашисто перекрестившись, батюшка продолжил своё дело…
Что случилось той злополучной ночью, так и осталось тайной. Поздним вечером ушёл кузнец из дома молодым и здоровым. Нашли его на рассвете дряхлым и больным.
Поговаривали, что парень сошёл с ума от любви к красавице Марине, которая ему якобы отказала. Другие уверяли, что кузнеца сгубило обыкновенное любопытство. Подсмотрел мастерство ткачихино, за то и был ею наказан. Некоторые же уверяли: ткачиха тайно влюблена в парня и, лишив его разума, жестоко отомстила за измену.
Как отреагировала Марина на болезнь несчастного кузнеца? Да никак. Безразлично. Вскоре вышла замуж за вдового, зажиточного купца из соседней деревни. Там же и роскошную свадьбу сыграли. Поговаривали, что подвенечная фата на Марине выткана руками той самой умелицы. Не поскупился жених для молодой невесты - заказал кружево неземной красоты, тончайшей, искусной работы.
Только подарок новоиспечённого жениха не принёс Марине счастья. Вскоре перестало радовать богатство, наскучил нелюбимый старый муж. Начались в доме склоки и ссоры…
- Ну вот, за сказочкой и с работой управилась, носочек незаметно связался. Даром время не потеряно…
- Бабуль, а дальше-то что? – Настёна приподнялась на локте, вопросительно посмотрела на бабушку.
- Что стало с той самой ткачихой – неизвестно… – Бабушка вздохнула. - Да и не особо интересно. Мастерство, оно ведь пользу должно людям приносить. Красота – радость, счастье дарить, а не служить корыстолюбию и тёмным силам.
А вот парень долго в себя приходил. Но святые молитвы и горячая материнская любовь вернули его к жизни. Только это был уже не тот, весёлый и разбитной красавец, как прежде. Силы в нём заметно поубавилось. И вот ещё что: заметили люди в парне одну странность. Не знал тот, куда руки деть. Всё что-то перебирал пальцами, будто узор невидимый выплетал.
Матушка смотрела-смотрела, смотрела-смотрела да и подсунула, под сыновни беспокойные руки, лыко*. Ещё с лета для лаптей* заготовленное, чтобы было, чем себя зимой занять. Не успела оглянуться, а на лавке готовые чудо-лапотки* стоят, непривычным взгляду узором сплетённые. Такую красоту в будни не оденешь, только в великий праздник: людей удивить, себя порадовать.
Когда лыко закончилось, в дело ивовые прутья пошли. Руки парня не знали отдыха. Лукошки, корзины, короба, сундучки, люльки, игрушки на забаву ребятне … А когда силы вернулись, снова встал к наковальне. Принялся разные, не виданной красоты вещицы выковывать: ларцы, табакерки и другие безделицы тонкой ручной работы. По селу пересуды всякие начались:
- Видно, решила проучить ткачиха парня, но потом пожалела-таки: разум отняла, зато мастерством одарила! Хоть с голоду не помрёт, всё, какую копеечку заработает…
- Ай, да кузнец! Раскрыл, всё-таки, ткачихину тайну!
Вот только плата за подсмотренное мастерство слишком высокой оказалась…
Настёна обняла и поцеловала бабушку.
- За что такие милости? – удивилась бабушка Поля.
- За всё хорошее, бабуль. И сказка твоя хорошая. И ты у меня замечательная. Всем бабушкам бабушка!
- Вот как! Почему же, позволь спросить?
- Потому что мастерица самая что ни на есть настоящая! – Настёна высунула из-под одеяла ногу.- Носочками твоими налюбоваться не могу. Хоть и колкие, пяткам щекотно, но такие тёпленькие, мягонькие, уютненькие!
- А это, Настюша, всё потому, что душу в свой труд вложила. А как же иначе? Для любимой внученьки чего только не сделаешь!
- Бабуль, раз так, хочу ещё одну сказочку. Ну, пожааалустааа!
Бабушка решительно щёлкнула выключателем.
- Всё, милая, спи. Время позднее. Завтра наступит новый день, будут новые сказки.
*прялка (прялица) – орудие женского труда (в деревнях, сельской местности); деревянное приспособление для прядения нити.
*холст (холстина) – ткань, сотканная из льняных нитей, путём их переплетения на специальном деревянном приспособлении.
*лыко – выделанная молодая кора лиственного дерева (например, липы).
*лапотки (от слова «лапти») – плетённая из лыка (либо пеньковых верёвок) обувь, которую в старину носили крестьяне.
*люлька – подвесная колыбель для младенца