Действующие лица:
БОРИС - состоятельный и некогда уважаемый мелкий нефтяник, длинный, худой, с трясущимися руками, надменно смотрящий свысока.
ЛЮДМИЛА - его жена, дёрганая, суматошная, дорого, но безвкусно одетая женщина лет 35 с большим количеством золота на шее и руках.
СЕРЁЖА - их сын, старшеклассник, худой, застенчивый, болезненный паренек в потёртых джинсах и застиранной рубашке.
АЛЁНА - дочь, хороша собой, гонориста, претенциозна, на юном лице кричащий макияж, одета дорого, эксклюзивно, наряд продуман до мелочей.
Действие происходит в небольшом кафе с несколькими столиками. В приоткрытую дверь виден вестибюль и часть стоящей в нём скамейки. За окном падает снег. Кафе украшено новогодними гирляндами. Слышна музыка – ряд пошлых, дурацких песен, типичных для такого заведения. В кафе из боковой двери входит ЛЮДМИЛА, активно жестикулирует, громко разговаривая по телефону.
ЛЮДМИЛА. Представляешь, опять напился! Я уж думала первый Новый год отмечу как нормальный человек, дома. Как встретишь – так и проведешь. Вот у меня каждый год и проходит одинаково. Салатов наэтовала, стол накрыла. Нет, что ты?! Спиртного вообще не покупала. Тяжело, конечно, на Новый год даже без шампанского. Боря не пил - мне даже и на праздник выпить не с кем было. Он же две недели как закодировался. Да, снова. Нет, из клиники он тогда сбежал. Ну и что, что охрана и решетки. Я не знаю, как. В одних трусах по холоду домой пришел. Я ему говорю, у тебя сердце – тебе же пить нельзя. А он: «ребята сказали, что от этого ещё никто не умирал». Ну да, как обычно, все салаты в стену разэтовал. Меня за горло схватил. Еле убежала. Нет, детей дома не было. Они дома уже давно ни одного праздника не отмечают. Ну сколько он их по камышам палками поэтовал. Вот как Бог может не видеть, что из-за одного человека столько людей страдает? Ладно я, но дети-то за что? Ты знаешь, Алёна же три года назад травилась после того, как он её избил – еле откачали. А вчера Сережка грустно так подходит ко мне, гладит меня по голове и спрашивает, не собираюсь ли я возвращаться к отцу. «Не знаю», - говорю. А он мне: «А вот интересно, если на рельсы лечь, то почувствуешь, как тебя поезд переедет. У него же огромная скорость – наверное, и не заметишь даже». Вот, что он с детьми делает! Хоть бы Боря уже умер. Вот когда он допьется? Даже не представляю, куда столько лезет. Да, к адвокату сходила. Заявление на развод подала. Но у нас же дом. Имущество. Сын несовершеннолетний. Это так сложно. И так дорого.
Входит АЛЁНА.
АЛЕНА. Маманя... маманя...
АЛЕНА оглядывается по сторонам, смотрит на ЛЮДМИЛУ, выбирает стул и манерно садится на краешек, берет со стола меню, с интересом рассматривает его.
ЛЮДМИЛА. Тебе не идет так говорить. Я же просила.
Наступает неловкая пауза. ЛЮДМИЛА пристально смотрит на АЛЁНУ, молча хмурится, грустно вздыхает о чём-то своем.
АЛЁНА. Ма, мне ваще пофиг, меня всё равно Володька к себе жить зовёт. Но если ты не разведешься, ты будешь просто дура. Сколько можно нянчить этого козла?
ЛЮДМИЛА не слушая кивает в такт музыке. АЛЁНА подзывает официанта, делает крупный дорогостоящий заказ.
ЛЮДМИЛА. Ну а как же мы будем жить? Дом оформлен на него. На одну мою зарплату мне жить тяжело. За одну съемную квартиру вон сколько платить нужно.
АЛЁНА. Да я же когда-нибудь на работу устроюсь…
ЛЮДМИЛА. Вот скоро поделим дом и переедем от него подальше, тебе квартиру купим, вторую мне с Сережкой…
АЛЁНА. Ну ты как-то поскорее документы-то оформляй. А то я тебя знаю, щас пожалеешь его и опять сойдётесь.
ЛЮДМИЛА. Он ко мне сегодня на работу приходил. Извинялся, с Новым годом поздравил, подарил нам микроволновку, в кафе вот пригласил. Сказал, что это было в последний раз…
Звонит телефон. ЛЮДМИЛА встает, выходит в вестибюль, начинает выговариваться подругам, жаловаться, советоваться, постоянно, бесконечно.
АЛЁНА. Хм… И как людям так жить не надоело?
В кафе входит БОРИС. АЛЁНА сидит еще какое-то время, с удовольствием продолжает есть, демонстративно молчит, затем встает, не расплатившись, выходит к матери.
ЛЮДМИЛА. Нет, всё. Назад уже дороги не будет. Так больше жить невозможно. Пусть пьёт. Скорее сдохнет. А мы и без него проживем.
К ним подходит СЕРЁЖА, гладит ЛЮДМИЛУ по плечу, молча, но вопросительно направляется к БОРИСУ.
БОРИС. Плох тебе отец, да? А я свой долг выполнил. Вас вырастил.
СЕРЁЖА. Это ты в смысле, что долг платежом красен?
БОРИС. Что ты опять цепляешься к словам?
СЕРЁЖА. А ты меня сам учил…
СЕРЁЖА намеренно картинно отодвигает стул, но не садится. БОРИС, фыркнув, самодовольно располагается на своем стуле нога на ногу.
БОРИС. … Ладно… Что те надо?.. Это не твое дело… а наше… Да…вырастил на свою голову… Нет, ну не зря же я сюда приехал… как вы жить собираетесь без меня?… Тебе есть на что жить?… Сопляк… Отец ему плох. А вот что… проживи сначала с моё… Дети мне не рады. Никто вообще меня не ценит и не ждет. Вот ты бы домой приезжал, а там только и думают о том, чтобы ты уехал восвояси… А зачем мне жить без вас? Я для вас работаю и живу. Что, нельзя уже мне как нормальному человеку после работы отдохнуть, расслабиться? Обязательно опять весь этот цирк устраивать?
СЕРЁЖА не находит, что сказать, нервно подёргиваясь, резко выходит, хлопнув дверью. За ним, не по-девичьи выматерившись, демонстративно следует АЛЁНА. ЛЮДМИЛА возвращается за стол.
ЛЮДМИЛА. (нервно теребя взятую со стола салфетку) Вот и всё, Боренька. Ты видел. Дети категорически не хотят с тобой жить. Это не я их наэтоваю. Всё. Теперь только развод. Надеюсь, ты не будешь нас преследовать. Оставь нас в покое, Боренька. Ты же видишь, что нам с тобой плохо. С тобой просто невозможно жить. От людей стыдно. Мы же вечно в синяках. Хоть бы о детях подумал. Каково нашим бедным детям? Всё. Разводимся. Я уже документы подала. Скоро тебе по почте пришлют.
БОРИС молча кивает.
ЛЮДМИЛА (успокоившись) А с кем это ты на машине ты приехал?
БОРИС. Это моя машина. Наша. В кредит взял. Нравится? Я ведь не пью теперь. Уже неделю не пью. Даже машину не обмывал.
ЛЮДМИЛА. (Борису) Какой ты жалкий стал. И волосы седые появились. И рубашка неглаженая. И галстук не одел. И воротничок засаленный. Бедный ты мой.
(в сторону) Официант, принесите нам бутылочку Мартини Бьянко!