Отрывок из книги "Чаша Грааль" (часть 3)
Искусство – не только искусство. Оно есть часть религиозного (духовного) сознания народа. Когда искусство перестаёт быть этим сознанием, оно становится «эстетическим» развлечением. Люди, которым не близко это духовное сознание народа, не понимают сущности искусства, его сакраментального смысла.
Георгий Свиридов, композитор
...Вообще человек той эпохи был настолько разумен и творчески развит, что весь свой жизненный опыт, не растрачивая на бесцельное проживание, приводил к разумному осмыслению и закреплению полезных его сторон в народных традициях, позволяющих с детства формировать здоровое нравственное и общественное сознание, тогда как негатив, накопившийся в жизни, превращал в конкретный художественный образ и помещал в сказки, былины, легенды, мифы, песни, поговорки, которые, передаваясь на расстояние и время, входили в сознание народа как урок, предостережение, формировали правильное отношение к злу, учили способам защиты от него. Вот, например, всем известный образ Кащея Бессмертного. Казалось бы, уж какая страсть – большой, всемогущий, непобедимый. Ан нет, и его силу зла можно свести до размера иголочки, только нужно уметь добраться до неё. Вот так с детства людей учили находить исток, корень зла, который сначала, будучи маленьким и уязвимым (как легко ломаемая иголка), разрастаясь может породить большое зло, но которого бояться не нужно, а нужно лишь добраться до его истоков. Вот так очень разумно наши предки изымали из своего сознания избыточные негативы реальности, переправляя их в глубины подсознания, из которого изымали эти образы лишь в случае практической необходимости – сопоставления проявившейся негативной реальности с мифологическим образом для последующего устранения этой реальности со сцены жизни через волевые преодоления, через осуждение, высмеивание, переоценивание, как мы это сделали, например, с образом мифического царя Мидаса. Так ещё задолго до Фрейда народ выработал принцип, определивший место запретному – в своём подсознании, то есть в генетической памяти.
А теперь давайте припомним, давно ли мы читали нашим детям сказки, или давно ли наши родители читали их нам? Об этой творческой стороне жизни современный человек уже начал забывать. Конечно, какие наивные сказки могут быть привлекательны для современного цивилизованного человека?! То ли дело массовые шоу, в которых один певец или паяц (часто в одном лице) сменяет другого, и чем бессодержательнее их исполнение, чем больше всё действо походит на шабаш на Лысой горе, тем больший драйв испытывают приобщившиеся к такому популярному сейчас виду творчества. Причём приобщение это подобно приобщению к искусству восточного императора, возлежащего после сытной трапезы на диванах и с томным чувством взирающего и внемлющего танцовщицам, певцам и музыкантам. А чтобы император не заснул, подобострастные слуги нежно щекочут ему пятки.
Совсем не так понимали приобщение к творчеству наши предки. Так самым распространённым в народной среде было пение. Оно сопровождало людей в труде, отдыхе, в грусти и радости, почти ни одно праздничное застолье не обходилось без сольного и хорового пения, а деревенские околицы и окраины городов по вечерам буквально звенели от песен. Сейчас в целях поддержания физической формы очень модным стало посещение фитнес-клубов. Но насколько же негармонично это занятие для человека! Почему современный человек не знает, что самым лучшим занятием, поддерживающим совершенство как физической формы человека, так и его психо-эмоционального состояния, является пение. Пение абсолютно гармонично влияет на все составляющие факторы здоровья: дыхание, осанку, жизненные ритмы, мышечный тонус, эндокринную, нервную, психо-эмоциональную системы, приводя человека к гармонии Космоса. Ничто не может сравниться с пением по благотворному влиянию на здоровье и эмоциональное состояние человека. Не случайно наивысшую степень духовно-эмоционального подъёма характеризовали как «душа поёт!» Я еще помню времена, когда в каждом из многочисленных городских, сельских, производственных клубов нашей огромной страны были хоровые коллективы, объединяющие любителей пения и заметно скрашивающие их жизнь. Где они теперь? Какой мотив заставил человека отказаться от того, что ему более всего полезно? Почему мы запретили нашей душе петь?!
Песенное искусство неотделимо от многих других видов творчества, например, таких как музыкально-исполнительское и поэтическое. Эта славная триада муз внесла в нашу национальную культуру невообразимое множество алмазных россыпей произведений, каждое из которых достойно называться бриллиантом. А что мы слышим сейчас? Со сцен неумолчно звучат наивные перепевки старых тем, односложные вирши, жалкие ритмы синтезатора, усиленные ритмами ударника, выполняющего роль африканского барабана, задающего драйв бессмыслице исполнения.
Сейчас всё чаще многие близкие к творческому процессу люди говорят о всё более углубляющемся кризисе искусства. И правда, почти не осталось никаких поводов провести аналогию не только с божественным искусством античного мира, с великими творческими эпохами Ренесанса, Возрождения, Золотого или Серебряного века России (хотя в последнем уже отчётливо звучали тревожные мотивы грядущих времён). Современные творческие потуги не достают даже до уровня так называемого «социалистического реализма», осмеянного за примитивизм форм и наивность содержания.
Искусство – это продукт мышления, выраженный через эмоции - их духовный синтез. В какую сторону движется мышление, такой образ и приобретает искусство. Искусство с конца 19-го века всё более приобретает декадентский (упаднический, вторичный по отношению к его идеалу) образ. Мастерство растёт лишь в сторону совершенствования обёртки, фантика, в который декаданс заключают. Однако изощрённость в формовыражении, не освещённая внутренней духовностью творца, способна выразить лишь его махровый индивидуализм, самость, которые могут найти отклик лишь в душах людей, наделённых теми же свойствами. Не удивительно, что именно так называемая «образованная интеллигенция», бездумно вкусившая подобно Адаму плодов с Древа Познания, выискивает в современных творческих «продуктах» образы своих кумиров. Свойство интеллекта, основанное на левополушарной работе мозга, приспособленного к аналитическому мышлению, выбирает, выхватывает из общей духовно-смысловой канвы лишь понятные ему, привлекательные на взгляд элементы, возводя их на пьедестал вместе с собой любимым, самым умным, самым незаурядным, самым эстетичным.
Поразительно, но сегодня культурный фон стал удобной, выгодной – в силу своей изначальной привлекательности – площадкой для самовыражения всего самого низменно вульгарного, но одновременно и самого поверхностного из того, что есть в культуре. Ужас этих явлений состоит в том, что подчас материал для своих творческих экзерсисов новые творцы черпают из глубоких слоёв искусства, ставших его базисом, классикой, превращая этот материал в формальную фактуру, не считаясь с его органической природой, замешанной на тесной связи со своим временем. Так руками новых «творцов» высокие идеалы совершенства, призванные обозначать вектор новых устремлений, превращаются в подручный материал ремесленников от искусства, готовящих свой «продукт» для рынка. Особенно это проявляется в театральной сфере, предоставляющей широкие возможности для вольного трактования изначального авторского замысла. При этом стандартным аргументом нового постановщика выдвигается некое его право на собственное видение, которое почему-то иначе, чем эпатажно (фр. epatage – скандальна выходка, нарушающая все нормы и правила), как правило, выразить не удаётся. Такое отношение ко времени и к его культурному наследию выявляет варварскую сущность наших современных «творцов» искусства. Хочется воскликнуть: «Какое право вы имеете трогать мир, подаренный нам Чеховым, Гоголем, Горьким и созданный в добровольном соавторстве с лучшими постановщиками своей эпохи, мир, выражающий идеальный образ этой эпохи?! Не имея способности талантливо воспроизвести дух того мира, ограничьте свои творческие притязания своей пустотой, творите из того, что вы увидите в ней, не разрушайте виденного другими, не призывайте к соучастию в своём творчестве имена, с которыми вы не считаетесь, ставя своё имя выше их видения». На что иные отвечают, что, по их мнению, важнее показать природу человеческого духа вне зависимости от времени. Какой наивный взгляд! Природа человека действительно неизменна во-времени, но так широка и необъятна в формах своего проявления, что осознать её влияние на мир можно только в совокупности духа и времени. Выдёргивание человека из времени, превращение его в некую абстракцию, существующую в пустоте – это самое примитивное, что может сделать творец. Тогда как проникновением в дух времени открываются двери в вечность – обиталище духа.
Ещё драматичнее для культуры обстоит дело с самой широкой творческой площадкой – с телевидением. Казалось бы, что прогресс в технической сфере естественным образом будет способствовать и прогрессу во всех других областях жизни, выразителем которых может стать телевидение, – в культуре (всех сфер жизни), в образовании, в социальной сфере и т. д. Казалось, что расширение самой востребованной в 60-е годы в Москве культовой для поэтов и бардов площадки Политехнического музея до масштабов всей страны, вытянет её население из мира обыденной реальности в новые сферы высокой духовности и понимания истинной ценности жизни. Но так не случилось. В очередной раз прервалась связь времён. На страну навалились новые времена, новые ценности, превнёсшие в жизнь так называемые «рыночные отношения». И идеалом существования стал базар, а идеальным его выразителем – телевидение, типичный образ базарной площади во всём многообразии её проявлений. Тут тебе и многонавязчивая реклама, и развесёлый балаган третьесортных скоморохов, и вся палитра базарных завсегдатаев: серийных (ставших многосерийными) жуликов, махровых комбинаторов, лохов, дешёвых шлюх, городских сумасшедших и прочих юродивых, а также городовых и ловких сыщиков. Воспроизводя изо дня в день эту разношёрстно-карикатурную, но неизменную по сути палитру образов, стандартизируя их, телевидение в сознании зрителя как пассивного соучастника формирует устойчиво-вульгарное (лат. vulgaris – грубый, пошлый, упрощённый) представление о подобном характере жизни и во всей стране. Это и понятно, так было во все времена – дух мира базара, всегда охватывающий душу его завсегдатая, уже никогда не отпустит её от себя, обязательно найдёт в ассортименте своих возможностей что-то особо остропривлекательное для души, этакий острый крючочек, удовлетворяющий и тем уловляющий душу. На то он и базар, чтобы удовлетворять... Разумеется, на уровне базара. Под аккомпанемент весёлого балагана, под хохот и песенный визг человек незаметно уходит из активной реальной жизни в жизнь виртуальных зрелищ, становясь такой же виртуальной игрушкой в руках держателей базара, властителей мира сего.
Стало уже очевидным, что формирование уровней запросов, а тем более формирование их в сторону возвышения – задача непосильная для телевидения, но и другие культовые поляны не справляются с ней. Современная литература также насыщена декадантскими настроениями, подчас виртуозно завуалированными, но всё так же выражающими неспособность преодолеть страх не только перед смертью, но и перед жизнью. Это внутреннее душевное состояние неизбывного страха перед жизнью, проистекающего от незнания и отсутствия желания её познать, через литературу проявляется в самых болезненных формах – либо маниакального интереса к низменным сторонам жизни, либо в фантазийных образах нереальной жизни, в так называемой литературе «фэнтези». Феномен популярности подобной литературы у читателей можно считать диагнозом непривлекательности реальной жизни, провоцирующей уход в любые другие суррогатные её формы, из которых по-детски наивная литература «фэнтези», пожалуй, самая безобидная. И чем невыносимее в своей виртуальной непознанности становится сама жизнь, тем виртуальнее становится и её опосредованное воплощение. Ощущениям реальной жизни человек предпочитает пребывание в состоянии виртульной игры в жизнь, вводящей человека в иллюзию свободы, незаметно увлекающей его в мир управляемых иллюзий.
Так в чём же дело? Вероятно, в среде, в той духовной атмосфере, в которой творится современное искусство, переносящей на него свои идеалы, свои устремления. Но когда искусству в силу его природы удаётся оформить эти устремления в художественный образ, не все, но многие с ужасом отвергают свою причастность к подобным устремлениям, не желая видеть в них свой идеал, не желая понимать, что искусство – всего лишь зеркало их духовной жизни.
Духовный декаданс легко распознаётся в жанровом воплощении. Художественно реалистично воплотить атмосферу скатывания в пропасть удавалось не многим. Гениальность Шекспира, Достоевского – штучный продукт, духовно не идентифицирующий действо с желанием участвовать в нём и, следовательно, не рассчитанный на массовые сборы. Читающие «Преступление и наказание» вовсе не стремятся к участию в убийстве, а взглянув словно в зеркало в «Бесов», разумная часть человечества навсегда способна излечиться от беснования. Но если этому жуткому действу придать характер увлекательной, развесёлой игры, бесхитростной по воплощению, то отбоя от активного участия в ней не будет, даже, напротив, привлечёт такие массы желающих поучаствовать, что иные и о хлебе насущном для своих детишек забудут ради такого зрелища. Разумеется – скатываться «понарошку», под натужно идиотические визги и хохот, забывая задумываться о последствиях, предпочтительнее, нежели с грустью задумываться о них. Всю атмосферу современной духовной жизни предельно лаконично и верно обрисовал наш современник, писатель и философ Юрий Мамлеев: «Культ денег, культ обыденной жизни и массовой культуры неизбежно ведут к идиотизации жизни, что является проявлением текущей духовной инволюции в её наиболее карикатурной форме». О, как же преуспели современные «искусники» в умении демонстрировать свою духовную инволюцию (лат. involutio – свертывание) – обхохочешься! И как ловко они втянули нас в свои веселящие сети, какой весёлой стала жизнь! Вот только чистая и благая РАДОСТЬ ушла из неё.
И чем больше все активные творцы нашей новой культурной поляны изощряются на ней в демонстрации того, чего у них нет (духовных плодов), тем больше разум убеждает нас, что это должно быть. Несмотря ни на что.
Но что же такое истинное искусство? Говорят, есть только три вида искусства, которыми наградил человека сам Творец: искусство учить, искусство лечить, искусство судить. Всё остальное есть лишь средства, изобретённые человеком для постижения искусства. Однако, на мой взгляд, это уже прикладные виды искусства, которые вызревают из природных свойств человеческой личности, в большей или меньшей степени наделяющих её искусством видеть, искусством слышать, а главное, истинным искусством – понимать увиденное и услышанное в том истинном содержании, которое называется смыслом. Зрение и слух считывают лишь поверхностный слой информации о реальности. В подлинное представление о реальности человека способно ввести только зрение ума, от здоровья которого и зависит соответствие виденного подлинной реальности. Одним из признаков здорового ума всегда оставалось отношение его к искусству, способность оценивать степень его влияния на духовную сферу человека, то есть способность отличать истинное искусство от дешёвых подделок, далёких от духовности.
Характерным признаком истинного искусства можно считать его уникальную способность примирять разум и чувства, сплавляя их в единый смысл, в единую волю жить, испытывая восторг от существования, что и соответствует духовности. "Сурова жизнь, но радостно искусство" - Фридрих Шиллер. Так, соприкасаясь с подлинным искусством чисто эстетического проявления, разум говорит чувствам: согласен, это прекрасно! Идейное выражение подлинного искусства также находит отклик чувств, говорящих разуму: восторг, как точно ты выразил наши ощущения! Это свойство, воспринятое искусством от матери своей – природы, возносит его к божественным проявлениям творчества, которым нет цены. Восторг – значит выше торга. Искусство – это творческое преодоление бессмысленности жизни, базарного примитивизма, поверхностной лёгкости, низменной вульгарности жизни. Искушение лёгкостью – есть искус жизни, пошлое объедание её святых плодов. Имя главного искусителя все мы хорошо знаем. Преодоление искуса становлением творческой божественной воли – есть искусство (ство- светотворение).
Продукт искусства не есть картина, постановка, книга, музыкальная пьеса и т.п. Архитектор, строя дома, не возводит город, но дух города; декоратор создаёт дух дома, живописец пробуждает ассоциативный дух образов, музыкант настраивает тонкую внутреннюю гармонию духа, поэт превносит остроту смысло-ритмического восприятия духа мира, писатель вводит в духовную атмосферу того времени и мира, которым посвящает свою книгу. Искусство производит дух, внутренний позыв к узнаванию всё новых и новых сторон жизни, причём часто трагических. Но тем и ценно искусство, что эта сфера познания мира, способствуя оформлению в сознании человека виртуально трагического образа мира, позволяет оставить этот образ за пределами реальной жизни, охраняя душевную сферу человека от негативного влияния деструктивных сил мира. Освобождая человека от реального разрушения, истинное искусство обозначает иной выбор существования, способный вознести человека к всё новым и новым сферам духа, где его встретит мир во всей своей цельности и единстве.
Но всё это осталось в прошлом. Знаменитый «Чёрный квадрат» поставил жирную квадратно-концептуальную точку на искусстве. С момента признания этого «шедевра» произведением искусства все его (искусства) плоды превратились в банальный базарный продукт, ценность которого заключена в ярлыке, его сопровождающем. Но как известно, значимость базара определяется широтой товарного ассортимента, для чего общую концепцию, позволяющую отделять искусство от неискусства по принципу «быть или не быть», направили по великому множеству концептуальных потоков, создающих иллюзию выбора. На самом же деле за таинственной дверью «Чёрного квадрата» оказалась банальная клоака, растворившая в мутных своих водах высокое понятие искусства. И теперь искусством ДОЗВОЛЕНО называть всё, к чему удаётся прикрепить базарный ярлык.
Но наивно полагать, что жертвой нового концептуального взгляда вседозволенности в искусстве стало лишь само искусство. Увы, искусство послужило лишь одним из наиболее привлекательных путей, через который в клоаку вседозволенности оказалась втянута сама воля человека. Человек предпочёл жёсткому выбору свободы «от...» искушающую свободу выбора «в...», широта которого предопределена размерами клоаки.
Сегодня возможность свободы выбора стала непременным атрибутом культурного существования, которая возведена в категорию общественных благ. Но культура – это вовсе не свобода выбора, а строгая закономерность выбора между низшим и высшим – К-УЛЬТ (лат. ultra – высшее)-У(в)РА. КУЛЬТУРА – К ВЫСШЕМУ РАЗУМУ! Овладение искусством выбора лучшего – это и есть культура. Английский искусствовед Мэтью Арнольд так и определил: культурой можно считать только «...все лучшее в мире, что было создано и сказано». Трудно вообразить, какой культурный слой клоака намоет на историческую страницу нашей эпохи. И встаёт вопрос: ропща на мерзости современной жизни, не признаём ли мы этим своё фиаско в овладении главнейшим из искусств?
Разумеется, признание за «Чёрным квадратом» революционной роли в искусстве не умаляет, несмотря на подчёркнутый лаконизм, его не столько эстетической, сколько идейной значимости. Глубина идеи, возможно, как это часто бывает, найденная художником на уровне интуитивно-психологического восприятия, символически сформулировала нарождающиеся тенденции массового сознания, покончившие с индивидуалистическим мышлением прошлого. Чётко следуя формуле бытие определяет сознание, индивидуалистическое мышление определилось в сторону втягивания в эпоху индустриального производства, которое потребовало от человека нового, потребительского мышления, отличного от мышления эпохи кустарных производств. Ценность мышления определяется его способностью к творчеству, а если шире – способностью ориентироваться в творческой среде, то есть выбирать. И если для эстетствующего ума переход от эпохи индивидуального творчества к эпохе технологического дизайна закономерно представляется прогрессирующим процессом, то по отношению к человеку как волевому субъекту отношений его превращение в волевой придаток машинного производства осложнило эти отношения не в пользу человека. Не углубляясь в вопросы эволюции духовности, красоты и утилитарной ценности искусства, тем не менее невозможно умалить роль человека относительно этих ценностей. Однако победное шествие по миру массового потребительского сознания, символом которого стал «Чёрный квадрат», низвёл эту роль до уровня управляемого компонента отношений, диктуемых некой абстрактной пользой. Но хотелось бы почувствовать сухой остаток этой пользы, её истинную суть – в чём искать её!
Действительно, символизм в искусстве – это та составляющая, которая, усиленная мастерством художника, придаёт значимость внутреннему содержанию самого символа. Но символами не торгуют! Символам следуют, духовно питаются их смыслами, вдохновляются ими, наполняют ими свой идеал. Но что же полезного можно позаимствовать в «Чёрном квадрате»?! Символом чего он является?
Но прежде – что есть сам символ. Русский филосов Алексей Фёдорович Лосев символ определял как «субстанциональное тождество идеи и вещи». Следовательно, символ – это вещественная форма, выращивающая некую идею, отображающая её. Тождество идеи в «Чёрном квадрате» выражено в самых простых и предельно доступных образах. Квадрат как проекция куба – символ конкретности, жёсткой трёхмерной заданности пространства, символ ограничения, свойственного материальной субстанции, символ монизма в самой вульгарной его форме – бездуховного материализма, физической приземлённости. По этим признакам Платон отнёс куб к символу Земли. Идею, выраженную формой, подкрепляет её наполнение – цвет. Чёрный цвет – символ тьмы, небытия, дна мира, его конца. Но это не та абстрактная конечная точка, которая одновременно является нулевым началом нового витка жизни, её предельно малым абсолютом, наполняющим себя субстанциональным тождеством. Это не начало, это именно – конец. Ибо чёрный квадрат не предполагает никакого иного наполнения, кроме уже имеющегося. Сам автор говорил об этом так: «Найдена абсолютная форма, которая не может развиваться, двигаться».
Более того, творец этого «шедевра» абсолютизировал свою идею настолько, что не наградил его даже именем собственным, ограничившись характеристикой признаков. Но именно это позволяет легко угадать идею – «абсолютное ничто». Ничто – символ нигилистического (лат. nihil – ничто, ничего) мировоззрения, которому в его абсолютизированной форме чуждо понимание истины жизни, роли в ней морали и нравственности, традиционных и всяких других устоев, самих основ бытия, необходимость в которых нигилизм допускает лишь на уровне текущей целесообразности. Понятие идеального нигилизм сводит к вульгарно материалистическому пониманию пользы, полезного потребления. Именно поэтому «Чёрный квадрат» стал символом такого направления в творчестве, как технологический дизайн. Мартин Хайдеггер рассматривал нигилизм как магистральное движение в истории Запада, которое может привести к мировой катастрофе. Действительно, идея подключения эстетической стороны искусства к цели стимулирования потребления продукта расширенного производства, а в конечном смысле – к достижению материальной прибыли, эта идея способна превратить нас в динозавров, всё с большей и с большей жадностью поглощающих всё ради самого поглощения. И сегодня человеком, преуспевшим в этой жизни, мы называем того, кто имеет больше возможностей к поглощению. Как символический выразитель этой стороны мирской жизни «Чёрный квадрат» вполне достоин обрести и своё символическое имя – «Утроба мира».
Правда, когда мир утрачивает истинное понимание сути вещей, превращается, по выражению Достоевского, в «вавилонское столпотворение», всякие понятия утрачивают глубину своего содержания, превращаясь в мнимость понятий, упрощаясь вплоть до полного их извращения. Так, в свойственному Достоевскому глубокому проникновению в суть вещей и понятий, он отличал нигилизм, как понятие, относящееся к эволюции сознания, от вульгарной его трактовки, которую он называл «нигилятиной» (которой вышеприведенные характеристики свойственны в высшей степени). Как, скажем, отличимо понятие «отталкивание от основ бытия» от «отталкивание основ бытия», как отличимо понятие о движении жизни… в сторону обновления, возрождения от... движения в сторону ниспровержения, упадка. «Нигилятина» к таким отличиям не способна. Однако именно отличительный подход к оценке актуализации искусства, с течением времени насыщающим культурное пространство всё новым духовным содержанием, формирует и духовную личность творца, выявляя его способность к творческому совершенствованию, а не только к креативному (любому иному) действованию – сделать «лучше» (оттолкнувшись от основ бытия), а не только «как-нибудь», лишь бы по «иному» (оттолкнув основы бытия). Сегодня это "магистральное движение" обрело новое своё дыхание в западной идеологической мысли в образе либерализма, на словах расширяющего свободу личности, на деле же низвергающего её в мутный поток морально-психологических извращений сознания.
Но какое отношение это имеет к «Черному квадрату»? Кто-то дал такое определение искусству: искусство – это то, чего нет, но что должно быть. Как верно сказано! Чёрный квадрат показал нам то, чего нет. А где же искать то, что должно быть? Но ничего не может быть без творца. Именно он – начало всего. Однако технологический дизайн, при всей его практической прогрессивности, свёл эту роль к технологическому минимуму, заметно поубавив армию реальных творцов, прирождённых мечтателей, идеалистов, превращающих свою жизнь в творческий проект, а не в потребительский процесс. Николай Бердяев говорил: «Творчество есть продолжение миротворения… Результат творчества – внесение в мир новой духовной энергии, новых ценностей, поднимающих людей на более высокую ступень бытия... Творчество должно создавать новую жизнь, а не просто культурные продукты большего или меньшего совершенства». Следовательно, творчество – это искусство наполнять жизнь духовной энергией более высокого идеального бытия, красоты его жизненных устремлений.
Однако, к "Чёрному квадрату" это никак не относится. Да и стоит ли серьёзно говорить о каком-либо его значении применительно к вопросам творчества. Сама идея не оригинальна. Задолго до Малевича этот «фокус» применил французский писатель-юморист и не меньший художник-юморист Альфонс Алле, назвавший свой «квадрат» так: «Битва негров в глубокой пещере тёмной ночью», Затем были и красный, и белый и много других «квадратов». В музыке этот экстравагантный господин, задолго до Джона Кейджа с его «4'33''», «прославился» музыкальной «пьесой» в духе близкого ему минимализма, названной столь же оригинально, сколь оригинально было само исполнение – «Траурный марш для похорон глухого». Однако такая явная гениальность воплощения минимализма в творчестве не получила должного мирового признания, в результате мир знает Малевича, но почти не знает Алле.
Так самодовольное умствование, скукожившее мир до масштабов "Чёрного квадрата", победило умный ироничный взгляд не только на творчество, но и на жизнь вообще, что и не замедлило отразиться в жизни. Самые глупые дела совершаются с самым умным видом, а ирония перестала проявлять себя в восприятии парадоксов жизни, которые всё более тяготеют к абсурду. Но как бы ни были оригинальны идеи, воплощённые в образах, ценность искусства заключается в том образе жизни, который творится под его влиянием.
***
«С тех пор, как искусство перестало быть пищей для лучших, художник стал подстраивать свой талант к все возможным течениям и вкусам. Все дороги открылись для духовного шарлатанства, Народ не находит в искусстве ни утешения, ни вдохновения. Но рафинированные богатые бездельники и любители эффектности ищут в искусстве новизну, оригинальность, вычурность и непристойность. С времен кубизма и даже раньше я удовлетворял всех критиков бесконечными художественными вывертами, которые приходили мне в голову и которыми они тем более восхищались, чем меньше они были им понятны. И слава означала для художника способность продать картину, нажить благосостояние, богатство. Я нынче не только знаменит, но и богат. Если же я остаюсь наедине с собой, я не осознаю себя художником в большом значении этого слова. Великими художниками были Джиотто, Тициан, Рембранд и Гойя. Я всего лишь художник-шутник, который понимал своё время и как мог угождал глупости, похотливости и тщеславию современников». (Пабло Пикассо «Мемуары».)