Пять Ветров. 7. От винта! Окончание

               
( Куда больше бы впечатлило читателя, кабы от истоков.
 С подзабытой уже первой строки.)


               
                ОТ ВИНТА!

   
  В облаках люди общались словно однокашники  после давней разлуки.
Народ, подтрунивая друг над другом, раскованно обменивается свежими новостями.

Целостность багажа  удалось сохранить лишь немногим – его вспарывали, взламывали кодовые замки, изымали...
Кое-кто после губительных штрафов остался без надежд на встречу с долгожданными майскими днями.

Более  других довелось пережить даме, выглядевшей совершенно убитой.
У неё изъяли её драгоценного спутника.
Захваченный, врасплох и с поличным, он пытался качать здесь прилюдно права.               
 – Это презент, вашу мать! – исступлённо орал грузный мужик на блюстителей разного толка. – Я  запомню и пересажаю здесь каждого.
Приползёте к моему порогу с вещичками! Каждый!               
Не исключено, что так и  случится позднее, но  нынче в салон поднялась  лишь его супруга в слезах.               
Я пытался убрать напряжение публики шутками, но самому-то мне было не до улыбок совсем.               
 Состояние моё ухудшалось в прогрессии. Тело горело как в пекле. 
Сквозь угасающее сознание донёсся до меня панический ор, теряющейся в догадках соседки.
Приняв сей импульс участия, милосердная  бортпроводница тут же плеснула в пожелтевший мой лик из большого кувшина.               

 – Утопишь же! –  успев  заметить  на подносе ещё  и десяток стаканов с нарзаном, попытался   я вернуться в себя –  полегчало уже!
Стюардесса отшатнулась испуганно, а я, растягивая, раскисший и отяжелевший от влаги свитер, пытался  его  как-то стащить.

В состоянии, близком к серьёзному помешательству, я освобождался от, распаливших меня до безумия, " взрыв пакетов с отсрочкой".               

Я срывал с себя эти дьявольские  кульки и бинты и, у всех на виду, забрасывал их в свой разбухший портфель.
Один из пакетов расплылся ещё на распалённой груди, и пассажиры, которым подфартило быть рядом, отсаживались, брезгливо прикрывая ноздрю.
Оголённый мой торс шипел, словно  взбесившийся кот по весне.

Дорвавшаяся до серьёзного дела соседка  оттирала мою пострадавшую грудь своею белоснежною  шалью.               
...Достаточно быстро восстановилось дыхание...  Спутники лишь затаённо внимали.

Господи, повезло-то как, – соображали наверное  спутники, – что этого не случилось до взлёта.
И, как же, Господи нас прости, повезло – не со мной!
      
 
Мелькали в эти мгновения перед глазами лихие порывы моих недавних коллег, со студенческой лихостью «собиравших» в дорогу далёкого своего гостя и друга.
В их шкодливых деяниях не читалось даже намёка на угрызения в части писаных «нарушений конвенций».
Как не было и сомнений, что цель смешливых этих деяний - не более, чем невинная попытка  возвращения долга, отнятого у  народа жёсткой противоборствующей стороной.               
– Вы уж извольте распорядиться разумно, так удачно сложившимся для вас природным ресурсом, – читалось ими между строк основного закона, – тогда и Родина не позволит себе лютовать.
До поры.

Но не наглейте же, не крушите устои. И танкерами, да цистернами не позволяйте себе.

И  держите в куцем умишке приматы, Бога ради, – с пассажирами кволыми - системе куда проще  собачиться, чем с браконьерами злостными...
      
В процессе естественного восстановления мелькали перед  моими глазами  и картинки  возвращения из оперативных заданий друзей-офицеров с «изъятием» в объёмах несоизмеримых с теми, коими мои полётные спутники надеялись порадовать близких.

И поглощали это «изъятие»  стражи порядка без остатка и угрызений душевных.
Под коньячок, да под водочку, да бравое  ржание гусарское!

Не щи же лаптем хлебать слетелись  сюда опера из дальних  губерний безрыбных.
               
               
               
                ПРОВИДЕЦ



   
Возвращаясь из странствий, не прочь был я порадовать близких гостинцами чудными. Тем, чего в наших краях ни по очереди, ни из чёрного хода...
Любой мелочью можно было тогда удивить.
Словно тёмного туземца - стекляшкой.
В необъятной стране  тотально сработанного дефицита.               
 – А ну-ка посмотрим, что вам в этот раз волшебник прислал! – обращал я всякое своё возвращение в интригу.               

Вот и в тот раз багаж мой уважительно  обступили и,  затаив дыхание, приступили к изъятию.
Не было  радостных возгласов на сей раз.
Зато множили мгновения дух, от которого недавно ещё воротили носы пассажиры...  Злокозненно источала его каждая, вынутая из портфеля, вещица.               
 
А по возвращению из душа меня прочие ожидали сюрпризы.
Лицо супруги покрыто многослойной повязкой. 
Натужно  вертит бельё  перегруженный агрегат.
На всех мыслимых плоскостях коридора,  кухни, прихожей  разложены и развешены, пропитанные рыбьим духом,  вещи и документы.               
– Там ещё на балконе  бумажки  проветриваются. 
Ароматный тебе отчёт предстоит. – сквозь толщу антибактериальной защиты доносится  хохот супруги.
   
Среди бумаг мелькает конверт.
Конвертик этот бесцветный, как и всё  ранее поступавшее от носителя «опасных страстей», я вскрыл скорее лишь потому, что он тщательно был заклеен.
С тем  же безразличием развернул.               
Но строки, на сей раз не каллиграфически писаные, а искажённые нервной поспешностью, пропитанные хаосом пережитого, осязаемой своей очевидностью пронзают, наконец, и меня.

В горячечном осознании моём проявляются мизансцены, предшествовавшие решающему выходу  из затянувшей меня круговерти амурной –  трудовая книжка изгоя, на фоне предательского великолепия стола,  магическое распятие в заурядном окладе мрачного дверного проёма...
      

" НЕ БЫЛО БЫ, НЕ БЫЛО БЫ СТРОК ЭТИХ! ТЫ ПОНИМАЕШЬ?
ТЕБЯ БЫ УЖЕ НЕ БЫЛО НИКОГДА! МЕНЯ!
ПРЕКЛОНЯЮСЬ ПЕРЕД ДАРОМ ТВОИМ! ВОЗМОЖНО ЛИ ПРЕДВИДЕТЬ ПОДОБНОЕ!   
ЕМУ, ДАЖЕ ПО БЛАГОПРИЯТНЫМ ПРОГНОЗАМ, ЛЕЧИТЬСЯ БЫ ЕЩЁ И ЛЕЧИТЬСЯ!               

НО ВЕДЬ СПУСТИЛСЯ С НЕБЕС!?
В ТУ ЖЕ НОЧЬ ГРОЗОВУЮ, НЕ ВЗЛЁТНУЮ! ГОСПОДИ!
ДВУХ ЧАСОВ НЕ ПРОШЛО, КАК ТЫ ОСТАВИЛ МЕНЯ.
НЕВЕРОЯТНО И ЖУТКО!
               
ИСТОВО МОЛЮСЬ ЗА ТЕБЯ! И БУДУ ТЕПЕРЬ МОЛИТЬСЯ ВСЮ ЖИЗНЬ..."