ВЕЛИКИЙ ПОЧИН
Роскошью холостяцкого разнообразия на столе, и задорным гулом здорового мужицкого эпатажа был я оглушен уже на пороге.
Срочно в постельку – здесь не выходило никак.
Притворно вздохнув, выставил от себя, прихваченный эксклюзив с национальной перчинкой.
Так и прогудел до ночи, общаясь с загадочной породой людей, прибывших из разных мест, для оживлённых сражений с левым уральским уловом.
Кстати – продукта этого на столе было!..
А ведь категорически выведен был он из "чистого торга" на время ажиотажного икрометания.
Круто гуляли здесь не одни лишь соседи по номеру, но и прочие в пыльных специальных мундирах.
Как приучили нас мастера детектива, на самом пике непомерного ликования, в помещение должны были приватно ворваться.
Втиснулся дежурный администратор, и дал разудалому люду понять, что один лишь субъект жгуче интересен ему.
Уединившись со мною за дверью, товарищ не извиняясь продолжил интимно:
- Ваши краплёные льготы, гвардеец, завтра ближе к полудню ку-ку.
Ну, вы меня понимаете...
– Далее гуляем без штатских, господа офицеры, – поделился я по возвращению грустью, – мне не до фейерверков сегодня.
***
Вчерашний яркий подарок весны выглядел пока исключением.
В шесть утра вновь «молоко» за окном и нудящая дождливая морось.
Окидываю взглядом «покои» и, поколебавшись слегка, примериваю чей-то мундир.
Удовлетворённый лихим отражением, прикладываюсь ухом к двери.
В коридоре – шаги, но не менять же решение.
Набрасываю поверх «эполет» защитную плащ-накидку, и нахлобучиваю форменную фуражку с гербом.
Вдоль безлюдного коридора вышагивает, выправкой щеголяя, офицер из соседнего номера.
Из его заспанной памяти, видимо, не стёрся ещё вчерашний, цивильный мой облик.
Подняв бровь, он прикладывает к фуражке ладонь и возвращается к эпатажу с раскрасневшейся пышкой-дежурной.
Теперь уже я лихо отбиваю гусарскую дробь, спускаясь по цементным ступеням.
Заглядываю в окошко полусонного администратора.
Форма, из-за которой по историческим слухам, рушились разные судьбы, помогает тому необходимое вспомнить.
Товарищ сверлит рассеянным взглядом золочёные звёзды нормальных размеров под развевающейся накидкой и извинительно лебезит:
– Суета, знаете ли. Сменщики от недосыпа, наверно... Вы уж простите, уладим...
Я немногословен и дерзок. Понимающе подмигнув суетливому, привычно уже взметаю ладошку и, держа спину, щёлкаю ступени наверх.
На этаже уже не замечаю ни дежурной, ни выправки из соседнего номера.
Позволили себе уединиться в интиме?
Словно шкодливый кадет проскальзываю в «офицерскую спальню», шустро переодеваюсь в то, в чём поселялся намедни...
Трудно отрывает примятый свой лик от подушки подполковник, форму которого я намедни вернул с благодарностью.
На переходе из вчерашнего перебора в реальное хмурое утро, служивый потрясает каскадом логичных недоумений:
– Не спится, работничек? Выглянул бы, бестолочь, в люк, ...
Ну, и на кой тебе эта хренова слякоть в субботу?
Я ещё не восстановился совсем после раннего "закулисного шоу" и растерянно переминаюсь на месте.
– Хотя, на свиданье с царскою рыбкой в обстоятельствах этих вполне..., – гогочет военный, с головой укрываясь несвежим одеялом в полоску.
– А плащ-палаточку всё же накинь. Я обойдусь.
Сегодня мне – в «бобике» по степи колесить.
***
Несказанно были удивлены в конторе, куда командированного к ним из дальних мест инженера нелёгкая принесла на субботник.
Удивление логично вполне.
День не рабочий. Погода отвратная.
Заботы многотрудные и чужие.
Мостостроительной организации вменено было дело, которое в городе вряд ли бы кто осилил ещё.
Облагораживая побережье областного масштаба, следовало одеть в плотный бетонный жилет четверть километра пологого спуска реки.
Всё выглядело элементарно и трудно, как в учебных пособиях по производству бетонных работ.
Колонны самосвалов, ведомые партийным перстом, выворачивали на подготовленные площади вязкую бетонную смесь, а тьма мужиков, вне зависимости от их привычного ранга и статуса, разбрасывали её совковыми плоскостями и уплотняли затем ревущими механизмами.
В кои века заштатному городскому бюджету выпала шальная удача – принарядиться эффектно и за бесценок.
Машины курсировали потоком безбрежным, но цельным.
Расслабиться получалось только, когда у народа каменели спины и не разгибались суставы.
Тогда отправлялись толпой под навес просторного арматурного цеха, укладывались на шероховатость поддонов и, веселясь через силу, травили незамысловатую чушь.
Я, трудно ворочая языком, озвучивал воспоминания о том, как в давнем студенчестве сдавал диалектический материализм – «Диамат» – для тех, кто ещё в состоянии вспомнить.
На лекциях, в нередких полемических спорах, порой верх удавалось брать, фехтуя лишь зачатками интеллекта.
Я получал от этой азартной софистики эмоциональное наслаждение.
Преподаватель, зав. кафедрой, не скрывал удовольствия от игры в поддавки с простаком.
Держа в памяти положительные реакции мастера, я готовился к предстоящей проверке знаний без разрушающего напряжения.
Первые две темы я осветил без труда, да и третий вопрос показался мне ерундовым.
Следовало лишь поделиться с преподавателем глубиной своих знаний о всемирно известном трактате вождя – «Великий Почин».
Это прогрессивному миру был широко известен трактат.
Мне же предстояло как-то логически определиться.
И каждою своей искромётною мыслью, удаляя белые пятна из несовершенных учебных пособий, я нёс и нёс абстрактную победоносную чушь о великой исторической миссии большевиков, и о судьбоносном значении вышеозначенного Почина во Всемирном Пролетарском Движении.
Иван Ефимович Губа, казалось мне, вслушивался с неподдельным вниманием.
Тема была не просто ёмкой, а стратегически всеохватной.
Сколько ещё в возбуждённой головке студента мыслей роилось и слов!
Но уже как-то хотелось услышать достойное непомерных усилий экзаменационное резюме мастодонта: "Довольно, голубчик, браво!"
– М-да, голубчик! – потряс преподаватель экзаменуемого заезженной фамильярностью. – Расстроили вы сегодня меня!
Видите ли, мой побледневший историк, «Великий Почин» – публичная ленинская полемика о классическом эксперименте вождя!
О Всесоюзном Субботнике, который не один уже год...
Вы позволите мне остановиться на этом? – Левый глаз у него был искусственным и, почему-то раздражение в этом глазу казалось настолько естественным и логичным, что о встрече с глазом пронзительным лучше бы и не думать.
– Какое сказочное лето ожидает вас нынче!
А какая пересдача вам предстоит в великолепии осени!
Вгрызайтесь в творения Великого Ленина!
В полное собрание его сочинений! – смачно завершил он наше перчённое рандеву.
Главный заводила и дирижёр нашего субботнего действа, дослушав историю в интерпретации малознакомого гостя, ухмыльнулся, качнувшись, и поправил ребром ладошки неизменную на нём широкополую ковбойскую шляпу.
Жест этот, как мне позднее объяснено было – свидетельство проявления его внимания, интереса к субъекту.
– Так что, – хохотнула позднее смешливая лаборантка, – кажется, наш шеф на Вас зрачок уложил.
Я бы за месяц так с народом не сблизился, как за тот трудовой день, вложенный в бездонную копилку всемерного благоустройства державы.
Когда результаты содеянного проявились в красотах обозреваемой панорамы, стало очевидным для всех, что пережитое нами в тот день было из разряда трудностей, которые пламенные труженики пера, попадись мы им в базис, окрестили бы героическим.
Ветрище в течение того субботнего действа был силы немыслимой.
Лишь тяжеленные лопаты с бетоном удерживали работников в относительной вертикали.
Выданные народу бушлаты, вобрав в себя влагу беспрерывного ливня, доставали насквозь проникающей сыростью и ознобом.
В рабочие будни производство работ в подобных условиях законодательно запрещено.
Но не случилось друзьям журналистам, ради нескольких строчек в газете, оказаться на героических рубежах...
***
Город сезонных страстей в Казахстане, однако, прилично устроился.
Возвращаться в Европу после трудов праведных мне предстояло через мост, связующий континенты великие.
Надолго запомнилось это событие.
Ближе к середине моста настиг меня шквал такой силы, что лишь массивность перил удерживала на пролёте.
Положение осложнялось и тем, что шквал играл вектором регулярно и бессистемно.
Около получаса, в избиваемой ветром и влагой накидке с чужого плеча, я пытался остаться и выжить.
Стало известно позднее, что меня угораздило столкнуться в тот раз со случающимся здесь порой ветровым беспределом – «Бес Кунаки» - «Пять Ветров» для тех, у кого приличные проблемы с казахским.
Пять буйных братьев!
Неписаное удовольствие, смею вам доложить, если вас угораздило встретиться с этим беспардонным семейством на инженерном сооружении, сталью могучих пролётов, стягивающим географические континенты.
Продолжение - http://www.proza.ru/2014/02/03/2489